поле рожь и васильки
Василек
К нам в Россию василек попал из Азии вместе с рожью, которая не было известно ни древним египтянам, ни древним грекам, поэтому и василек попал в Среднюю Европу, минуя Среднеземноморье. Впервые он упоминается в трудах Плиния Старшего, жившего с 79 по 37 г. до Рождество Христово. Василек, судя по всему, попал в Грецию и Рим вместе с рожью — основным источником пищи для рабов. Но римские патриции хотя и не ели хлеб, изготовленный из ржи, но но своих знаменитых пирах украшали себя венками из васильков. Есть несколько легенд о происхождении василька. Одна из них гласит, что небо, разгневавшись на то, что колосья ржи, стоявшие стеной, не склонили перед ним головы, поселило среди них василек. Когда рожь созревала, то склоняла свои колосья перед васильком, синий цвет которого напоминал ей о всесильном небе.
Плетение венков из васильков получило у народов Европы широкое распространение. Но особенно любимы васильки в Германии. Во времена Вильгельма I василек даже стал символом германского владычества. Василек так и называли — «цветок императора». С этим связана интересная и вполне правдоподобная история. Во времена Наполеоновских войн большинство немецких государств примкнули к антинаполеоновской коалиции. Когда Наполеон захватил германские земли, он жестоко расправился с побежденными. Королева Луиза сумела избежать расправы, укрывшись вместе с детьми в Кенигсберге. В годы изгнания блеск королевского двора значительно потускнел, и Луиза частенько прогуливалась с детьми по полям. Однажды ей встретилась деревенская девушка, которая предложила королеве купить у нее букет собранных в поле ржи васильков. Оно сплела венки и, надевая их на головы королевских детей, предрекла им счастливое будущее и незаурядную судьбу. Растроганная мать щедро одарила сметливую девушку. Но самое поразительное заключалось в том, что ее сын Вильгельм стал первым императором объединенной Германии, а ее дочь Шарлотта вышла замуж за российского императора Николая I и стала императрицей Александрой Федоровной. Ну а скромный василек стал не только любимцем двух царских семей, но и символом германского государства. Надо сказать, что немцам цветок полюбился. Цветку повезло, он любим и почитаем в Германии до сих пор. В России же его любили издавна и без всяких мистических историй.
Васильки долго цветут летом. Иногда осенью может пройти второе цветение. Самый ранний — василек горный, высотой около 50 см, обильно цветет в мае—июле перистыми соцветиями белого, лилового или розового цвета в зависимости от сорта. В средние сроки (в июне—июле) цветет василек подбеленный высотой 60 см, у которого есть два превосходных сорта: Стинбергил с крупными малиновыми цветками с белой серединкой и еще более крупный Джон Коте с розово-желтыми цветками.
Наиболее высокий (80—150 см) василек крупноголовый, среднего срока цветения, у которого на толстых стеблях распускаются желтые шары.
Василек практически не требует забот. Любит солнышко и хорошо произвесткованные почвы (то есть, ему нужен кальций), но может обойтись и тем, что есть, в том числе мирится с весьма скудными почвами и полутенью. Он вполне засухоустойчив, так что в нашем влажном регионе на Северо-западе его можно не поливать.
Хотя в истории с васильком речь шла об однолетнем растении, есть и двулетники, и многолетники. Все они легко размножаются семенами, которые можно высевать как весной, в апреле, так и осенью, в октябре, причем сразу на место, предварительно освобожденное от сорняков. Его крупные семена заделывают в почву по схеме 5×5 см. В дальнейшем высокорослые сорта следует рассадить по схеме 30 х 30 см, а низкоросые — 15 х 15см. Посеянные весной васильки могут зацвести этой же осенью, а при осеннем посеве — на следующий год. Семена сохраняют всхожесть 3 года. Делить и рассаживать многолетники надо через 3—4 года, иначе цветение становится ущербным. Таким образом их и размножают — делением куста в самом начале лета или в самом его конце.
Высокорослые сорта красиво смотрятся в групповых посадках на газонах и опушках, а низкорослые вполне подходят для каменистых горок.
Поле рожь и васильки
Красавец Василёк –
Гордый полевой цветок!
С голубой резной короной,
Как король, но нет там трона! (Наталья Майданик)
Присмотритесь к лепесткам василька: ведь каждый из них напоминает миниатюрную зубчатую корону. Может за это сходство и назвали цветок васильком? Слово «василёк» происходит от имени Василий, которое в переводе с древнегреческого означает «царский». Так что вполне возможно слово василёк означает царский цветок.
Рассказала я украинскую и итальянскую легенды, происхождения василька, синего, как небо над ним. Теперь очередь славянской. Жили два брата Пётр и Василий. Старший, Пётр, был темноволосым, черноглазым с тяжёлым нелюдимым нравом. Младший, Василий, отличался от него как день от ночи – голубоглазый, с кудрями пшеничного цвета, он был везде первый и в работе, и на весёлой гулянке.
В Германии и Франции считают, что василёк – это воплощение злого полевого духа (из-за того, что он – сорняк), которого называют ржаной козёл (в Германии) или полевой волк (во Франции). Этот дух нападает на нерадивых жнецов. А славяне оказались более терпимые к васильку. С ним связано два праздника: «пошёл колос на ниву» (отмечался при появлении колосьев на ниве) и «именинный сноп» (проводился перед уборкой урожая). Во время праздника молодые девушки и парни собирались на окраине деревни. Они становились в два ряда друг против друга, брались за руки, а по рукам, как по мосту, шла убранная васильками и лентами девочка. Пары переходили из последних рядов в первые до тех пор, пока девочка по их рукам не подходила к ниве. У нивы она сходила на землю, срывала несколько колосьев и бежала с ними в село, где её дожидались родители. Праздник «именинный сноп» начинали уже женщины-хозяйки. Они выходили с хлебом и солью зажинать ниву. Вязали первый сноп, украшали его васильками и ставили в красный угол дома. Первый сноп и носил название именинника.
Василёк пришёл к нам из глубокой древности. Первое упоминание о васильке найдено у Плиния Старшего и датировано серединой I века н.э. Во время раскопок гробницы Тутанхамона было найдено множество предметов из драгоценных камней и золота. Но найденный в саркофаге маленький венок из васильков потряс археологов.
Разновидностей васильков более 550. В просторечии васильки называют множеством имён: бабочками, блаватками, блаватью, бобыльниками, васильковым цветком, васильчиками, волонками, волошихами, волошками, звоновой травой, лоскутницей, лоскутным цветом, переполохом, синецветками, синовищем, синьками, синюшками, синюшником, хабером и черлохом.
Когда Церера, богиня жатвы и земледелия, гуляла однажды по хлебным полям и радовалась тому благословению и благодарности, которые ей расточало за них человечество, из гущи колосьев вдруг раздался жалобный голос росших там васильков:
— О, Церера, зачем ты приказала вырасти нам среди твоих хлебных злаков, которые покрывают своими роскошными колосьями всю страну? Сын земли рассчитывает только количество барыша, который ему принесут твои злаки, и не удостаивает нас даже одним благосклонным взглядом! Так дай же и нам такую снабжённую колосом вершину, как у поникших от тяжести хлебных колосьев, или же позволь нам расти где-нибудь отдельно, где бы мы могли избавиться от презрительных взглядов человека.
На это богиня ответила дорогим своим цветочкам:
— Нет, милые мои дети, не для того я поместила вас среди шумящих хлебных колосьев, чтобы вы приносили какую-либо пользу человечеству. Ваше назначение гораздо выше, чем то, которое вы предполагаете и которое предполагает человек: вы должны быть пастырями среди великого народа — колосьев. Поэтому-то вам и не следует, подобно им, шуметь и клониться отягощённой головой к земле, а, наоборот — вы должны свободно и весело цвести и глядеть, как чистый образ тихой радости и твёрдой веры, вверх, на вечно синее небо — место пребывания божества. По этой же причине дано вам лазоревое, цвета небесной тверди, пастырское одеяние, чтобы отличить вас как служителей неба, посланных на землю проповедовать людям веру, а богам — верность. Имейте только терпение, настанет день жатвы, когда все эти колосья падут под рукою жниц и жнецов, и тогда вы, кажущиеся теперь заброшенными и одинокими, обратите на себя всеобщее внимание. Жницы будут искать и рвать вас и, свив из вас венки, украсят ими свои головы или же, связав из вас букетики, пришпилят их себе на грудь.
Слова эти успокоили обиженных васильков. Исполненные благодарности, они замолкли, и радовались своему выдающемуся положению и своему высокому назначению. И так продолжают они цвести, как прелестные пастыри, среди волнующегося моря колосьев и вещают людям о милости и благости неба.
Поле ржи с васильками в лучах заходящего солнца
– И ещё мне хотелось бы отметить такой немаловажный аспект, как… – вещал с трибуны Серёга.
Но не будем вдаваться в подробности доклада главного героя. Они не столь важны для повествования.
«А „хорошо излагает, собака”. Кто бы мог представить, что он на такое способен?» – думал Игорь Ильич.
Он уже два часа сидел в конференц-зале и слушал разные выступления.
К концу второго часа народ стало клонить в сон, особенно во время нудного двадцатиминутного безэмоционального спича англоязычного дедушки.
Серёга разбудил публику своим молодым напором и интересным преподнесением материала. Пару раз он скаламбурил, чем окончательно покорил зал.
«Да, умеет мужик держать аудиторию. И доклад толковый», – отметил про себя Игорь Ильич, когда Серёга под аплодисменты выходил из-за трибуны.
До кофейной паузы оставался час. И народ откровенно подустал от неподвижного сидения, от разглядывания приевшегося антуража, от монотонности большинства докладов.
Вот и Игорь Ильич во время следующего выступления невольно отвлёкся на свои мысли.
С Серёгой их познакомили летом на юбилее у Володьки Заславского.
Заславский снял бревенчатый гостевой дом вдали от города, среди полей, на берегу пруда. Деревянные скульптуры, причудливые клумбы, цветы, дорожки, беседки.
Деревенская идиллия. Поле ржи, буйно сдобренное синими васильками. Июнь. Тёплый славный вечер. Хорошая компания. Позитив. Разговоры. Песни.
От каждого потребовали номер. Серёга пел под гитару что-то из Митяева.
«Лето – это маленькая жизнь», – летело над июньским полем.
И все верили этому искреннему голосу, легкомысленным и одновременно глубокомысленным стихам.
Игорь Ильич художественными талантами не отличался, по крайней мере, теперь в своём возрасте. Но Татьяна очень проникновенно прочитала что-то про летний вечер из Есенина. И номер им зачли как семейное выступление.
Ирина ничего не читала. Она пела вместе со всеми хором и была негласной королевой бала, выделяясь молодостью, красотой, стройностью, осанкой, молчаливостью и скромной сдержанностью.
Татьяна шепнула ему на ухо, что Ирочку специально пригласили, чтобы познакомить с Сергеем.
Серёга – бизнесмен средней руки и немного общественный деятель. Ирина трудилась в том же министерстве, что и Татьяна.
Оба претендента на знакомство недавно после развода, без детей. Обоим за тридцать, ему – чуть больше, ей – чуть меньше.
Видно было, что они понравились друг другу.
Почему-то Игорю Ильичу запомнилась картина: Ирина и Сергей идут по тропинке среди поля. Перед ними алый огненный шар заходящего солнца. Болтают, смеются. Уходят вдаль, увлечённые друг другом, забыв обо всём на свете. И всё ещё душевно и трепетно звенит над полем: «Лето – это маленькая жизнь».
И тепло, и красиво, и грустно было тогда на душе у Игоря Ильича. Никогда не идти ему больше молодой пружинящей походкой с красивой длинноволосой незнакомкой, не нести вздорную чушь, не подпрыгивать юным петушком, наплевав на посторонние взгляды.
Он был счастлив в своём многолетнем браке, но этого юного счастья, предвкушения и неизвестности ему уже не ощутить.
И настолько картинно плыла по полю эта парочка, что виделось, как она уходит в новую светлую жизнь.
«Да», – вздохнул Игорь Ильич, разбуженный аплодисментами, и вместе со всеми захлопал очередному покидавшему трибуну докладчику.
Его собственный доклад был перед самым перерывом, и Игорь Ильич сделал его с честью и достойно.
Но вот ведущий объявил долгожданную кофейную паузу, и зал облегчённо вздохнул.
Игорь Ильич вместе со всеми пошёл в соседнее помещение, где был накрыт фуршетный стол.
Выстроилась очередь. Народ наливал чай или кофе из больших термосов, накладывал булочки и канапе на тарелки.
Игорь Ильич взял пару пирожков, чашку кофе и отошёл в сторонку.
Тут к нему присоединился коллега, нагруженный примерно тем же набором.
– А вот, Игорь Ильич, хотел бы задать вам один вопросик, – сладострастно предвкушая обстоятельный разговор, начал он, касаясь темы доклада коллеги.
Но не будем утомлять читателя.
Когда кофе был выпит и пирожки съедены, тема беседы как-то сама собой иссякла. И Игорь Ильич счёл нужным удалиться в туалетную комнату.
Возвращаясь оттуда, он встретил на лестнице Сергея.
– Приветствую, мэтр! Великолепный доклад, – энергично начал тот.
– Спасибо, спасибо. И вы – молодцом! Разбудили, растормошили зал!
С момента их встречи прошло месяца четыре. И сейчас в конце дождливого промозглого октября оба невольно вспомнили негу и очарование июньского беззаботного вечера.
Они обсудили тему конференции, пару ярких докладов, похвалили друг друга.
– Вот, хотел бы, Игорь Ильич, поговорить с вами об одном деле, – вдруг смутившись, сказал Сергей.
– Давайте, батенька, только не тяните, а то, кажется, перерыв заканчивается.
– Как бы это сказать-то? – замялся Серёга.
– Ну, скажите как-нибудь! – приободрил его Игорь Ильич, не представляя, о чём может идти речь и что уж так смутило уверенного в себе человека.
– Ну, ладно. Начну. В общем, вы не знаете, как найти Ирину?
Игорь Ильич пришёл в замешательство. Он видел, что вопрос дался собеседнику нелегко и что задавать его тому было сложно и даже больно.
– Вот чего не знаю, того не знаю, – развёл руками Игорь Ильич. – Я думаю, вы должны быть в курсе.
– Ну, хотите, я у жены спрошу? Они работают в одном министерстве.
Игорю Ильичу было неловко спрашивать Сергея о чём-либо. И он деликатно замолчал. Но собеседник продолжил сам.
– Понимаете, наверное, мне надо вам объяснить, – смущённо начал он.
– Да ладно, дружище, не объясняйте, – по-дружески сказал ему Игорь Ильич, – я у Татьяны спрошу и перезвоню вам. Только дайте мне свой номер.
Он вытащил мобильник из кармана пиджака.
Сергей продиктовал ему цифры.
И они молча пошли к залу.
Перерыв никак не кончался. Садиться в кресла раньше времени не хотелось – впереди были ещё два часа докладов. Неловкость от затянувшегося молчания причиняла неудобство. И было видно, что Серёге хочется ещё о чём-то спросить Игоря Ильича.
– Ай, – махнул он рукой, – скажу вам. Не хотел. Но… Спрошу у вас дружеского совета.
– Валяйте, советы давать я люблю, да и кто же не любит, – приободрил его Игорь Ильич.
– Но это между нами, – предупредил его Серёга.
– О чём речь! – Игорь Ильич изобразил на лице надёжность и солидарность.
– Помните, тогда в июне на дне рождения… Вы все утром уехали. А мы с Ириной остались в этом доме до понедельника. Гуляли в полях, купались в речке, малину в лесу собирали. Ну, там… Ну, вы понимаете…
«Этого мог бы и не говорить», – подумал Игорь Ильич и, кивнув, продолжал слушать.
– Словом, вернулись мы в город вместе на моей машине. И ещё всё лето, да почти весь сентябрь, встречались. Ездили по выходным на море, на пляж. Ночевали в гостиницах. Ну, вы понимаете, – повторил Серёга всё ту же покоробившую его визави фразу. – Я увлёкся. Словно вихрем меня подхватило. Голова кругом пошла.
Серёга сделал паузу.
– А потом она исчезла. Перестала отвечать на звонки, начала избегать меня. Я пару раз поджидал её у дома. Ничего толком не объяснила. Сказала, что всё. Лето кончилось. И сентябрь тоже. И роман вместе с ними.
– Да, – сочувственно промямлил Игорь Ильич, не понимая, зачем, по сути, незнакомый человек посвятил его в интимные подробности своей жизни.
– А я привык, я планы начал строить, – продолжал между тем Серёга.
«Н-да, – простоват ты для неё. Вот взял и выложил всё первому встречному, – подумал Игорь Ильич. – Ты плебей, она принцесса. Ничего не поделаешь».
– И не вижу больше её, – продолжал Серёга, – звоню – не откликается, у дома поджидал – её нет.
– Может, переехала? – топорно предположил Игорь Ильич, уже с каким-то необъяснимым нетерпением ожидая начала конференции.
У него было чувство, что его заставили подглядывать в замочную скважину.
– И вы понимаете, в чём, собственно, дело? – настойчиво выворачивал душу Серёга. – Есть один маленький нюансик, – он замялся. – В общем, ей холодильник надо было купить, старый сломался в самый неподходящий момент – середина июля, жара. И она попросила у меня денег. Не хватало ей двухсот латов. Я дал. Как сейчас помню, две красные бумажки с дедушкой Бароном. Потом мы ещё встречались. И на тебе – лето кончилось, она больше не хочет меня видеть, исчезла… И что мне теперь делать? Как её найти? Как бы долг-то вернуть? И удобно ли это? И что спросить? И как её найти?
Игорь Ильич был потрясён такой прозой и обилием вопросов, но виду не подавал.
«Ведь не скажешь ему ничего и не объяснишь, – в той же манере, что и Серёга, подумал Игорь Ильич. – Да и зачем? Если сам не понимает!».
– Хорошо, дружище, я вам перезвоню. А там уж вы сами с ней как-нибудь поговорите, – пообещал он.
– Вот спасибо! Вы меня очень выручите.
Игорь Ильич вспомнил, как недавно Володька Заславский по-гусарски рассказывал, как купил в Италии по шубе жене и любовнице, как вёз их в Ригу, какой неожиданностью был его сюрприз, и как роскошно и феерично он его преподнёс каждой.
– Дамы они у меня капризные. И главным было не перепутать. Размеры разные, а цвет – чёрный, один и тот же, – смаковал подробности хохмы ловелас-Заславский.
– А что это ты их одеваешь одинаково? – спросил тогда Игорь Ильич.
– А чтобы знакомые не настучали. Увидят – сразу не поймут, с кем это я.
«Да, Заславский-то почище будет», – подумал Игорь Ильич.
И тут всех, кто был в предбаннике, позвали в зал – конференция продолжилась.
Игорь Ильич с Серёгой уселись рядом. Но мэтр никак не мог переключиться на очередной доклад.
«Н-да, не зря она тебя… Продешевила, однако, барышня. И как ты, бедолага, будешь про свои красные бумажки у неё спрашивать?» – крутилось у Игоря Ильича в голове.
Они столкнулись месяца через полтора в уже заснеженном парке в центре города на проходной дорожке. Каждый спешил по своим делам.
Игорь Ильич напряжённо смотрел себе под ноги, боясь поскользнуться на ледяных островках, и слегка балансировал портфелем.
Серёга молодой, уверенно быстрой походкой целенаправленно шёл по своим делам.
– Игорь Ильич! – громко и радостно вскрикнул он.
– А, Сергей! Рад встрече.
Игорь Ильич с облегчением остановился, чтобы перевести дыхание, и, сняв перчатку, пожал протянутую ему крепкую горячую руку.
– Спасибо, – с места в карьер начал Серёга, – получил вашу smsку с номером.
– Ирина, кажется, в сентябре телефон потеряла. Так что, сами понимаете, вся база данных у неё исчезла. Как вы? Дозвонились? – осторожно полюбопытствовал Игорь Ильич.
– Представьте, нет! Звоню до сих пор – не отвечает!
Игорь Ильич вспомнил рассказ жены: «Ирина – девушка капризная, красивая и знающая себе цену. Поклонников – кавалькада. Ну, чем-то этот Сергей её не устраивает. За ней ведь ухаживать надо, как за орхидеей. Её в коллективе вообще зовут „Подержи зонтик”. Всё, что ни делает, везде нужны помощники – подай, принеси, подержи. А уж покупка холодильника! Ну, помог он ей материально. И что теперь? У неё, кажется, сейчас опять кто-то появился. И она дома не живёт. А уж с бывшими ухажёрами общаться тем более не хочет. И про деньги она, скорее всего, забыла. Да и не помнила никогда. У них с твоим Сергеем принципиально разный подход к этим вопросам».
– Не отвечает, – продолжал между тем Серёга. – Но как бы её всё-таки найти? Долг-то вернуть надо!
– Звоните, – посоветовал Игорь Ильич, – а сейчас, простите, спешу.
«Какой, собака, упёртый!» – думал он, продолжая свой нелёгкий путь по обледенелой дорожке.
В воспоминание о Есенине
Васильки во ржи…Дорога в поле…
Всё как встарь! И душит взгляд слеза.
Васильками нежными до боли
Процвели твои, поэт, глаза.
Листьев медь – цыганское монисто.
Строк предсмертных гробовая дрожь.
То ли кудри, то ли так волнисто
Золотая льётся в поле рожь.
Ляжешь в землю прахом неотпетым.
Мало Богу плакальщиц-берёз!
Незакатно брезжит над поэтом
В звёзд кувшинках неба сонный плёс…
Лишь бы наши души не грубели.
Не зови, не плачь и не тужи!
Лишь бы в поле вечно голубели
Васильки цветущие во ржи.
Блики солнца дрожат и скользят по реке.
Ты полощешь бельё на мостках вдалеке.
Мне подплыть бы кувшинкой под руки твои.
Только взглядом коснись, милых чувств не таи!
Ты полощешь бельё; и плывут облака.
Так и сердце моё вдаль уносит река.
На мостки бы вбежать в бликов солнечных дрожь.
Что ж, мечтой и живёшь! Нелюбим – нехорош!
В ВОСПОМИНАНИЕ О ЕСЕНИНЕ
В Небо гляну, выйду в поле.
Золотится в поле рожь.
Васильковая до боли
Синева – по сердцу дрожь.
Вдаль – межа, в просторы Неба.
Жить бы, Родину любя.
Дай небесного мне Хлеба,
Дай, Господь, вкушу Тебя.
Мне заката вечной кровью
Причаститься б у межи.
Крест – в ногах! А к изголовью –
С васильками поле ржи.
Я пойду, побреду; с песней сердце в ладу.
Да неладна дорожка хмельная.
Всех-то птиц растревожу; себе на беду.
Вещих птиц не к добру вспоминая.
А дорожка хмельна; влево ль, вправо она?
Заливается песней дорога.
Завивается петлей под чарку вина.
И до леса, до луга, до лога.
А за лог, а за луг – ни потерь, ни разлук.
Будь увенчанный славой земною.
Птицы вещие, вечные спутницы, вдруг
Вороньём закружат надо мною.
Жизнь допеть бы свою; лютик в кудри завью.
Горько свесится прядь золотая.
Так посмертный венок, песню-петлю совью,
В сердце шалые строчки вплетая.
Сам в Родину влюблён до всхлипа
Всех чувств; умру в любви плену.
А под окном и клён, и липа
Почти впритык растут, прильнув.
Кадильнозвонные капели.
Поэту Небо – Отчий кров.
Крещён любой поэт. в купели
Высоких слёз, горючих слов.
И запах яблок входит в сени
На Спас; и греет кровь мороз.
Россия, Родина, Есенин.
И я здесь умер, жил и рос.
«…уснул поэт, как свет во ржи»
Игорь Рыбин
Кто сказал, что песня не допета?
В мире торжества безмерной лжи,
Думали: убили вы поэта?
Нет, уснул поэт, как свет во ржи.
Что ж, поэт, не ты и в поле выйдешь.
Не тебя встречают васильки.
Нас, живых, не слышишь и не видишь,
Чья и жизнь – до гробовой доски.
Как поэту в мире в том? А в этом?
Недопетой песней подскажи.
Васильковым ты сияешь светом
В мире лжи среди колосьев ржи.
Выступая в Ростове в 1926 году, на вопрос из зала о Есенине Владимир Маяковский ответил так: «Есенин, безусловно, талантливый поэт, но он часто писал не то, что нам надо, и этим приносил не пользу, а вред: тем хуже, что он был талантлив. Столыпин, например, был достаточно талантливым политическим деятелем, но тем вреднее он был для нас и тем приятнее, что его убили». (Цитату никогда не печатали полностью).
Кто-то сказал:
«Русская Поэзия на Есенине остановилась.
На Рубцове закончилась.
Да некоторые из нас Поэзию Русскую просто продолжили на недолгое время».
Кто эти «некоторые из нас» не было уточнено.
Но насчёт Есенина и Рубцова соглашусь.
Да и Евгения Семичева припомню.
Уснул я у самого края
В раю и упал с небеси.
Но нет ностальгии по раю,
А есть только боль по Руси.
Ушибся я шибко башкою
И вывихнул крепко мозги…
Как жить мне с болезнью такою?
Господь, вразуми, помоги!
Зачем мои выбрали ноги
Такую лихую юдоль.
Ужель дураки и дороги –
России извечная боль?
И Бог мне ответил тревожно:
«Мой ангел небесный, прости,
Россию спасти ещё можно.
Тебя невозможно спасти!
Заснул ты у самого края
В раю и упал с небеси.
…Коль нет ностальгии по раю,
То боль за Россию неси».
Да ещё Николай Колычев вспомнился.
В небе серо, в небе грустно.
Луг пожух, и лес испуган.
Плачут лебеди да гуси
И текут по небу к югу.
Птицы плачут – сердцу больно,
Оттого ль за острым клином
Побежал мужик по полю
От хибары, от скотины.
От жены, трудом согбенной,
От детей, вослед кричащих,
От скирды гнилого сена…
Он хотел взлететь над чащей.
Он хотел обняться с высью,
Он хотел расстаться с пашней,
Он хотел взлететь над жизнью,
Над собой – смешным и страшным.
И вонзал он в небо руки
С криком – чуть не журавлиным,
И ветвились в сладкой муке
Струны жил на шее длинной.
«Улечу!» – и с этой верой
Он бежал, взлетая в волю…
И упал комочком серым
На краю родного поля.
Подошла жена родная,
Голову взяла в ладони:
– Ты куда бежал?
– Не знаю.
– Ты чего хотел?
– Не помню.