Окаянные дни бунин о чем книга

Окаянные дни

«Окаянные дни» — книга русского писателя Ивана Алексеевича Бунина, содержащая дневниковые записи, которые он вел в Москве и Одессе с 1918 по 1920 год.

Содержание

История публикации

Фрагменты книги были впервые опубликованы в Париже русским издательством «Возрождение» в 1926 году. В полном виде книга была в 1936 году опубликована Берлинским издательством «Petropolis». В СССР книга была запрещена и не публиковалась вплоть до перестройки.

Содержание

Основу произведения составляет документирование и осмысление Буниным разворачивавшихся в Москве 1918 года и в Одессе 1919 года революционных событий, свидетелем которых он стал. Воспринимая революцию как национальную катастрофу, Бунин тяжело переживал происходившие в России события, что объясняет мрачную, подавленную интонацию произведения. Галина Кузнецова, состоявшая в близких отношениях с Буниным, в своем дневнике писала:

— Галина Кузнецова. «Грасский дневник [1] »

На страницах «Окаянных дней» Бунин темпераментно, гневно выражает своё крайнее неприятие большевиков и их вождей. «Ленин, Троцкий, Дзержинский… Кто подлее, кровожаднее, гаже? [2] » риторически вопрошает он. Однако, нельзя рассматривать «Окаянные дни» исключительно с точки зрения содержания, проблематики, только как произведение публицистического характера. Произведение Бунина соединяет в себе как черты документальных жанров, так и ярко выраженное художественное начало.

Примечания

Литература

Шленская Г.М. Виктор Астафьев и Иван Бунин//Сибирские огни, №6, 2008
Литвинова В.И. Окаянные дни в жизни И.А. Бунина.—Абакан, 1995

Источник

Окаянные дни

В 1918–1920 годы Бунин записывал в форме дневниковых заметок свои непосредственные наблюдения и впечатления от событий в России. 1918 год он называл «проклятым», а от будущего ожидал чего-то ещё более ужасного.

Бунин очень иронично пишет о введении нового стиля. Он упоминает «о начавшемся наступлении на нас немцев», которое все приветствуют, и описывает происшествия, которые наблюдал на улицах Москвы.

В вагон трамвая входит молодой офицер и смущённо говорит, что он «не может, к сожалению, заплатить за билет».

В Москву возвращается критик Дерман — бежал из Симферополя. Он говорит, что там «неописуемый ужас», солдаты и рабочие «ходят прямо по колено в крови». Какого-то старика-полковника живьём зажарили в паровозной топке.

«Ещё не настало время разбираться в русской революции беспристрастно, объективно. » Это слышится теперь поминутно. Но настоящей беспристрастности все равно никогда не будет, а наша «пристрастность» будет очень дорога для будущего историка. Разве важна «страсть» только «революционного народа»?

В трамвае ад, тучи солдат с мешками — бегут из Москвы, боясь, что их пошлют защищать Петербург от немцев. Автор встречает мальчишку-солдата, оборванного, тощего и вдребезги пьяного. Солдат натыкается на автора, отшатнувшись назад, плюёт на него и говорит: «Деспот, сукин сын!».

На стенах домов расклеены афиши, уличающие Троцкого и Ленина в том, что они подкуплены немцами. Автор спрашивает у приятеля, сколько именно эти мерзавцы получили. Приятель с усмешкой отвечает — порядочно.

Автор спрашивает полотёров, что будет дальше. Один из них отвечает: «А Бог знает. То и будет: напустили из тюрем преступников, вот они нами и управляют» и добавляет, что надо бы расстрелять их из «поганого ружья», а при царе такого не было.

Автор случайно слышит телефонный разговор, в котором отдаётся приказ расстрелять адъютанта и пятнадцать офицеров.

Опять какая-то манифестация, знамёна, плакаты, пение в сотни глоток: «Вставай, подымайся, рабочай народ!». Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские. Римляне ставили на лица своих каторжников клейма. На эти лица ничего не надо ставить, и без всякого клейма всё видно.

Автор вспоминает «статейку Ленина», ничтожную и жульническую — то интернационал, то «русский национальный подъём». Услышав речь Ленина на «Съезде Советов», автор называет его «животным».

Вся Лубянская площадь блестит на солнце. Жидкая грязь брызжет из-под колёс, солдаты, мальчишки, торг пряниками, халвой, маковыми плитками, папиросами — настоящая Азия. У солдат и рабочих, проезжающих на грузовиках, морды торжествующие. В кухне у знакомого — толстомордый солдат. Говорит, что социализм сейчас невозможен, но буржуев надо перерезать.

Автор часто вспоминает то негодование, с которым встречали его будто бы сплошь чёрные изображения русского народа. Негодовали люди, вскормленные той самой литературой, которая сто лет позорила попа, обывателя, мещанина, чиновника, полицейского, помещика, зажиточного крестьянина — все классы, кроме безлошадного «народа» и босяков.

Сейчас все дома темны. Свет горит только в разбойничьих притонах, где пылают люстры, слышны балалайки, видны стены, увешанные чёрными знамёнами с белыми черепами и надписями: «Смерть буржуям!».

Автор описывает пламенного борца за революцию: во рту слюна, глаза яростно смотрят сквозь криво висящее пенсне, галстучек вылез на грязный бумажный воротничок, жилет запакощенный, на плечах кургузого пиджачка — перхоть, сальные жидкие волосы всклокочены. И эта гадюка одержима «пламенной, беззаветной любовью к человеку», «жаждой красоты, добра и справедливости»!

Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом — Чудь. Но и в том и в другом есть страшная переменчивость настроений и обликов. Народ сам говорит про себя: «Из нас, как из древа, — и дубина, и икона». Всё зависит от того, кто это древо обрабатывает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачев.

«От победы к победе — новые успехи доблестной Красной Армии. Расстрел 26 черносотенцев в Одессе. »

Автор ожидает, что в Одессе начнётся дикий грабёж, который уже идёт в Киеве, — «сбор» одежды и обуви. Даже днём в городе жутко. Все сидят по домам. Город чувствует себя завоёванным кем-то, кто кажется жителям страшнее печенегов. А завоеватель торгует с лотков, плюёт семечками, «кроет матом».

По Дерибасовской или движется огромная толпа, сопровождающая красный гроб какого-нибудь жулика, выдаваемого за «павшего борца», или чернеют бушлаты играющих на гармонях, пляшущих и вскрикивающих матросов: «Эх, яблочко, куда котишься!».

Город становится «красным», и сразу меняется толпа, наполняющая улицы. На новых лицах нет обыденности, простоты. Все они резко отталкивающие, пугающие злой тупостью, угрюмо-холуйским вызовом всему и всем.

Автор вспоминает Марсово Поле, на котором совершали, как некое жертвоприношение революции, комедию похорон «павших за свободу героев». Про мнению автора, это было издевательство над мёртвыми, которые были лишены честного христианского погребения, заколочены в красные гробы и противоестественно закопаны в самом центре города живых.

Цитата из «Известий» изумляет автора своим языком: «Крестьяне говорят, дайте нам коммуну, лишь бы избавьте нас от кадетов. ».

Подпись под плакатом: «Не зарись, Деникин, на чужую землю!».

В одесской «чрезвычайке» новая манера расстреливать — над клозетной чашкой.

«Предупреждение» в газетах: «В связи с полным истощением топлива, электричества скоро не будет». В один месяц обработали всё — фабрики, железные дороги, трамваи. Нет ни воды, ни хлеба, ни одежды — ничего!

Поздно вечером, вместе с «комиссаром» дома, к автору являются измерять в длину, ширину и высоту все комнаты «на предмет уплотнения пролетариатом».

Почему комиссар, почему трибунал, а не просто суд? Потому, что только под защитой таких священно-революционных слов можно так смело шагать по колено в крови.

Главная черта красноармейцев — распущенность. В зубах папироска, глаза мутные, наглые, картуз на затылке, на лоб падает «шевелюр». Одеты в сборную рвань. Часовые сидят у входов реквизированных домов, развалившись в креслах. Иногда сидит просто босяк, на поясе браунинг, с одного боку висит немецкий тесак, с другого кинжал.

Призывы в чисто русском духе: «Вперёд, родные, не считайте трупы!».

В Одессе расстреливают ещё пятнадцать человек и публикуют список. Из Одессы отправлено «два поезда с подарками защитникам Петербурга», то есть с продовольствием, а сама Одесса дохнет с голоду.

Тут одесские заметки автора обрываются. Продолжение он закапывает в землю так хорошо, что перед бегством из Одессы, в конце января 1920 года, никак не может их найти.

Что скажете о пересказе?

Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.

Источник

Бунин И. А. Окаянные дни

Свои «Окаянные дни» Бунин начал писать в 1918 году, в Москве, а закончил в 1920-м, в Одессе. В общем-то, это дневниковые записи (что подтверждается сличением записей одесского периода — Бунина и его жены, Веры Муромцевой-Буниной: описывались одни и те же события, встречи, то есть, основа сугубо документальная), которые автор впоследствии немного обработал, и в 1925—27 гг. частично опубликовал в парижской эмигрантской газете «Возрождение». Полностью, отдельным изданием, они вышли в 1936 году. В СССР «Окаянные дни» были наглухо запрещены, отчего их любили время от времени зачитывать на радиостанции «Свобода», выбирая ударные фрагменты.

— СПб.: Лениздат, Команда А, 2014. — 288 с. — (Лениздат-классика). — ISBN 978-5-4453-0648-1.

А выбрать было трудно, потому что «Окаянные дни» просто-напросто пропитаны ненавистью к советской власти, к большевизму, коммунизму и к народным массам в целом.

Революция сломала Бунину жизнь. Буквально — к 1917 году Бунин был одним человеком, знаменитым русским писателем (входящим в пятерку лучших современных ему), почетным академиком Петербургской академии наук, небедным и свободным 47-летним человеком, по праву занимающим свое место и этим довольным. Через три года 50-летний Бунин навсегда эмигрировал (по сути, бежал) из России.

В «Окаянных днях» описывается, как говорится, в реальном времени переходный период — стабильность и достаток сменяются бесправием и бедностью, устои старой власти — хаотическим новым порядком; постепенно, одна за другой сгорают надежды на скорое возвращение к старой доброй жизни. Осознание, что советская власть пришла надолго, накладывается на все новые бесчинства и преступления (в понимании Бунина) этой власти. Мир рушится. Ломаются традиции, новое — кроваво-красное, безжалостное и омерзительно-бессмысленное, наступает.

Если смотреть глазами Бунина, а это получается без особенных проблем, учитывая его литературный талант, бесспорное умение наблюдать и подмечать детали жизни, то ненависть Бунина к поломавшим его жизнь разнокалиберным вождям Революции понятна. Он, в общем-то, не стесняется в выражениях. Ленин у него — «планетарный злодей», «бешеный и хитрый маньяк», «выродок, нравственный идиот от рождения».

Ну вожди-то понятно, исполнители — чекисты, комиссары, поднявшиеся «из грязи в князи», тоже понятно — однако Бунин обильно изливает ненависть к народу в целом, причем уже на каком-то биологическом уровне: «Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские». «А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно асимметричными чертами среди… русского простонародья, — сколько их, этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая. ». Беспримесная ненависть к «хаму».

Накал ненависти в «Окаянных днях» удивлял даже тех, кто большевиков, мягко говоря, не любил. Хорошей иллюстрацией этого удивления служат слова любовницы Бунина Галины Кузнецовой, которая написала в своем «Грасском дневнике»: «Иван Алексеевич… дал свои «Окаянные дни». Как тяжел этот дневник!! Как ни будь он прав — тяжело это накопление гнева, ярости, бешенства временами». Зинаида Гиппиус тоже не любила ни большевиков, ни советскую власть, и ее дневники злы, но между этой злобой и ненавистью Бунина — огромное расстояние.

Проще всего было бы объяснить подобные бунинские пассажи общеизвестной чрезмерной эмоциональностью, сверхчувствительностью Бунина, для которого мир всегда дуалистичен, причем на стороне добра исключительно то, что в данный момент Бунину по нраву. А все остальное — зло. Бунин о себе неоднократно писал, что людей воспринимает не умом, а нутром, и не только людей, а и всякие явления и их проявления, например, присутствуя на митинге, организованном по какому-то поводу одесскими большевиками, Бунин воспринимает происходящее деталями — визуальными, звуковыми, красный цвет плакатов и флагов вызывает у него — физически — тошноту. Это все, конечно, сыграло роль, но важно и другое.

Бунин, в общем-то, народ не идеализировал и до Революции — он постоянно бывал в «своей» деревне, общался с крестьянами, и в 1917 году тоже, и иллюзий на их счет не питал, наоборот — не раз говорил, что русские интеллигенты сперва сами создали мифический образ «мужика-богоносца», а потом жестоко разочаровались, когда образ разошелся с реальностью. Где-то у Бунина встречалось этому объяснение — дескать, мифу этому положили начало русские помещики (и дети их), приезжавшие на лето в родные деревни, где их встречали с лаской слуги, а до настоящего мужика эти помещики не добирались. Может, и так. В любом случае, Бунин, более-менее зная мужицкую натуру, с некрестьянскими массами не сталкивался. Да и одно дело в деревне со знакомыми мужичками общаться на своих условиях, когда можно в любой момент такое общение прервать, к тому же когда все эти мужички живут по царским законам, соответственно, Бунин (или какой-то другой барин) был изначально защищен. Другое дело, когда законы пропали, и никакой защиты нет, более того, бунины внезапно оказались в числе угнетаемого социального меньшинства, в ситуации, когда художника обидеть может всякий… Эта несвобода, зависимость, невозможность избежать общения с людьми, искренне Буниным считавшимися низшими, конечно же, писателя бесит до невозможности, что и проявляется в его дневниках.

Любой дневник — это субъективная летопись, бунинский не исключение, и если отбросить явные эмоциональные излишества, останется очень интересный снимок первых лет советской власти, со множеством деталей, бытовых подробностей, например что время было продвинуто вперед на 2 часа, и когда наступало девять вечера «по царскому времени», по советскому было одиннадцать (был такой декрет Совнаркома в мае 1918 г., «в целях экономии в осветительных материалах»).

Немаловажно то, что Бунин, будучи в личном плане отъявленным эгоцентриком, в отношениях с миром был столь же ярым экстравертом, он был, так сказать, инфозависимым — по возможности каждый день, часто на последние гроши, скупал газеты, не мог просто без того, чтобы узнавать новости; так было и во время Гражданской войны, и после — когда Бунин с 1940 по 1944 гг. сидел в изоляции в Грассе, покупая французские и швейцарские газеты (но там у него был хороший радиоприемник, и была возможность слушать много чего — Москву, Берлин, Лондон и т. д.). Поэтому Бунин обильно цитирует заинтересовавшие его новости из советских газет (конечно же, с едкими комментариями), и все это — бытовые подробности, отрывки из газет, пересказ слухов и разговоров с самыми разными людьми, создает комплексную картину происходящего, пусть и написанную, в основном, в мрачных тонах.

Кредо Бунина в отношении Революции он сам выразил так: «Разве многие не знали, что Революция есть только кровавая игра в перемену местами, всегда кончающаяся только тем, что народ, даже если ему и удалось некоторое время посидеть, попировать и побушевать на господском месте, всегда в конце концов попадает из огня да в полымя?»

Книга впервые вышла еще в СССР, в 1990 г., тиражом 400 000 экземпляров в издательстве «Советский писатель», затем неоднократно переиздавалась.

Ценный исторический источник, документ эпохи, написанный рукой мастера. Необходим к прочтению всякому, кому интересна история России, история Гражданской войны.

Источник

Окаянные дни бунин о чем книга

В дневнике «Окаянные дни» Иван Бунин показал страшную сторону человека. Писатель верил, что книга будет иметь огромное значение для потомков, но предупреждал, что прочувствовать до конца всю трагедию революции и гражданской войны никто не сможет.

«Да, я последний, чувствующий это прошлое,
время наших отцов и дедов…»
Иван Бунин

По поводу объективности книги «Окаянные дни» русского писателя и поэта Ивана Бунина до сих пор идет множество споров. Действительно, на страницах своего произведения автор буквально проклял Октябрьскую революцию, описав ее в самых мрачных тонах из всех возможных. И в этом нет ничего удивительного: Иван Бунин всегда был откровенно брезглив к любой форме насилия, унижения, грубости. Сам он по этому поводу писал: «… Настоящей беспристрастности все равно никогда не будет. А главное: наша «пристрастность» будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важны «страсть» только «революционного народа»? А мы-то что ж, не люди, что ли?».

«Окаянные дни» содержат дневниковые записи, которые Бунин вёл в Москве и Одессе с 1918 по 1920 год. В книгу вошли не только мысли и переживания автора, но и его воспоминания, сны, диалоги с современниками, цитаты из газет, слухи, зарисовки уличных сцен и так далее. Благодаря точности, с которой Бунину удалось передать события тех дней, книга представляет большой исторический интерес. Изначально дневник писателя не был рассчитан для публикации, но сложившиеся обстоятельства изменили решение автора.

Впервые фрагменты произведения были опубликованы в Париже в русской эмигрантской газете «Возрождение» в 1925—1927 годах. В полном виде книга была опубликована в 1936 году берлинским издательством «Petropolis» в составе Собрания сочинений. В СССР «Окаянные дни» не публиковалась вплоть до перестройки.

Разочарование в революции

Иван Бунин крайне тяжело пережил Октябрьскую революцию и последовавшую за ней гражданскую войну. Русская поэтесса и писательница Галина Кузнецова, которая состояла в близких отношениях с автором, в своем «Грасском дневнике» писала: «В сумерки Иван Алексеевич вошёл ко мне и дал свои «Окаянные дни». Как тяжёл этот дневник!! Как-нибудь он прав — тяжело это накопление гнева, ярости, бешенства временами. Коротко сказала что-то по этому поводу — рассердился! Я виновата, конечно. Он это выстрадал…».

Для Ивана Бунина, человека, которого всегда отличало предельно развитое чувство собственного достоинства, а также неспособность лгать, притворяться, идти на компромисс со своей совестью, революция стала настоящей национальной катастрофой. Здесь стоит отметить, что накануне писатель говорил о необходимости перемен. Так, он признавался своему племяннику литератору Николаю Пушешникову, что в глубине души верил, «что революция для нас спасение и что новый строй поведет к расцвету государства». Причем Иван Бунин никогда не был участником политической борьбы и даже не состоял в партиях. Он отвергал большевистский строй не по идеологической причине, ему была отвратительна эта власть с моральной и эстетической точки зрения.

Далеко не всем удается подстроиться под новый политический режим. Грузинскому знакомому Ивана Бунина, в трамвае, солдат рассказывал: «Хожу без работы, пошел в Совет депутатов просить места – мест, говорят, нету, а вот тебе два ордера на право обыска, можешь отлично поживиться. Я их послал куда подале, я честный человек…».

Бунин чувствует себя разочарованным. Он пишет: «“Святейшее из званий”, звание “человек”, опозорено как никогда. Опозорен и русский человек, – и что бы это было бы, куда бы мы глаза девали, если бы не оказалось “ледяных походов”!». Чуть позже он сделает запись о том, что теперь нигде не сможет найти покоя, ни в Италии, ни во Франции. Иван Бунин воскликнет: «…везде было бы противно, – опротивел человек! Жизнь заставила так остро почувствовать, так остро и внимательно разглядеть его, его душу, его мерзкое тело. Что наши прежние глаза, – как мало они видели, даже мои!».

Состояние постоянного напряжения и страха очень четко передает следующие строки: «Жутко и днем. Весь огромный город не живет, сидит по домам, выходит на улицу мало. Город чувствует себя завоеванным, и завоеванным как будто каким-то особым народом, который кажется гораздо более страшным, чем, я думаю, казались нашим предкам печенеги».

Бунин не единственный, кто воспринимает происходящее как невосполнимую потерю. Особенно тяжело пришлось людям старшего поколения. Писатель вспоминает, как в Москве стал свидетелем похоронной процессии. Он пишет: «…и вдруг, бешено стреляя мотоциклетом, вылетает с Никитской животное в кожаном картузе и кожаной куртке, на лету грозит, машет огромным револьвером и обдает грязью несущих гроб:

Несущие шарахаются в сторону и, спотыкаясь, тряся гроб, бегут со всех ног. А на углу стоит старуха и, согнувшись, плачет так горько, что я невольно приостанавливаюсь и начинаю утешать, успокаивать. Я бормочу: – «Ну будет, будет, Бог с тобой!» – спрашиваю: – «Родня, верно, покойник-то?» А старуха хочет передохнуть, одолеть слезы и наконец с трудом выговаривает:

К ужасу происходящих бесчинств добавляется уничтожение русской культуры. Дело в том, что деятельность революционного правительства после 1917 года была направлена на уничтожение памятников царям, генералам, независимо от их художественной ценности, исторического значения. Бунин собирает подобные факты. Так, в Киеве «приступлено к уничтожению памятника Александра Второго. Знакомое занятие, ведь еще с марта 1917 года начали сдирать орлы, гербы. ». Писатель часто встречает залепленные грязью вывески. На них замазаны слова, напоминающие о прошлом: «императорский», «величайший».

Бунин тонко чувствует связь с российским прошлым. Он пишет: «Шли ночью по Тверскому бульвару: горестно и низко клонит голову Пушкин под облачным с просветами небом, точно опять говорит: “Боже, как грустна моя Россия!” И ни души кругом, только изредка солдаты и б-и.».

Церковь как последнее пристанище старой России

Выбор названия книги «Окаянные дни» неслучаен. Толковый словарь под редакцией Сергея Ожегова трактует слово «окаянный» как проклятый, нечестивый, преданный общему поруганию, преступный. Кроме того, «окаянный» созвучно с библейским именем братоубийцы Каина, человека, который первым на Земле пролил родную кровь, тем самым осквернив весь род людской, породив ненависть человека к человеку.

В тексте дневника Бунин уделяет особое значение библейским отсылкам и мощным метафорам. Именно в церкви писатель находит свое убежище, ведь в нее еще не ворвалась людская ненависть и злоба. Писатель с неудовлетворением вспоминает, что раньше ходил в храмы только на чьи-нибудь похороны: «до чего все родное, кровное и только теперь как следует почувствованное, понятое!».

С трепетом и нежностью Иван Бунин пишет о церковных службах: «А в соборе венчали, пел женский хор. Вошел и, как всегда за последнее время, эта церковная красота, этот остров «старого» мира в море грязи, подлости и низости «нового», тронули необыкновенно… Все было так прелестно, что, слушая и глядя, очень плакал. Шел домой, – чувство легкости, молодости. И наряду с этим – какая тоска, какая боль!»

Бунин не смог смириться с новой российской действительностью и в 1920 году отправился морем в Константинополь, откуда через Софию и Белград перебрался в Париж. Писатель так и не вернулся на родину. Неоднократные попытки убедить первого российского нобелевского лауреата по литературе были тщетны. Он больше не вернулся, даже визитером-туристом. В этой непримиримости — вызов Ивана Бунина, написавшего незадолго до смерти: «Я был не из тех, кто был революцией застигнут врасплох, для кого ее размеры и зверства были неожиданностью, но все же действительность превзошла все мои ожидания: во что вскоре превратилась русская революция, не поймет никто, ее не видевший. Зрелище это было сплошным ужасом для всякого, кто не утратил образа и подобия Божия. ».

Да, Бунин не смог смириться с окончательной потерей старой России. Но он надеялся, что «Окаянные дни» будут иметь большое значение для потомков. Чтобы русские люди не смели воспевать кровавую гражданскую войну и помнили, какую страну их предки когда-то потеряли.

Источник

«Окаянные дни» — краткое содержание книги Ивана Бунина

Иван Бунин в 1918−1920 гг. активно записывал в дневник свои наблюдения за событиями в России тех времен. Из его записей было собрано лучшее и выпущено в одной книге. Первые фрагменты опубликованы во Франции в русской миграционной газете в 1925 году. В СССР книга была запрещена до начала перестройки. Прочитать краткое содержание «Окаянных дней» Бунина следует хотя бы ради того, чтобы взглянуть на события, полностью перевернувшие жизнь в стране, глазами людей, что были их свидетелями.

События в Москве

Свои записи в форме дневника о послереволюционной России писатель стал писать начиная с января 2018 года. Последняя из них была датирована 1920 годом.

Самую первую свою запись Бунин оставил 1 января по старому календарю. Писатель подытожил, что один проклятый год жизни окончен. Но затем он спросил, что же последует за ним. В то время было сложно представить, что в будущем ждет страну.

Следующие заметки датируются началом февраля. Тогда большевики велели быть новому порядку, и надежды автора на возвращение былых времен становились все более призрачными.

Даты нет, лишь запись о том, как в вагоне трамвая Бунин встретил молодого офицера. Тот поделился новостью о том, что разговаривал со сбежавшим из Симферополя критиком. Там сейчас творился ужас. И не настали еще те времена, в которые можно будет трезво оценить, что сделала с Россией революция. А возможно, никогда и не наступит тот момент, когда можно будет беспристрастно о ней судить. Ведь есть страсть революционеров, а есть страсть тех, кто был против нее. И историкам будет интересно мнение обеих сторон.

В самом трамвае творился ад. Множество солдат с пожитками бежали из Москвы в страхе, что их могут отправить в Питер защищать город от немцев. На стены домов люди клеили листовки с обвинениями Ленина в заговоре с немцами.

Разговаривая с полотерами, автор спросил, что хорошего они могут ему рассказать. Те прямо ответили, все плохо и только бог знает, что будет с ними дальше. Ведь преступники сбежали из тюрьмы, и теперь они правят страной. И зря, говорит мужчина, царя посадили, без него народ ослаб и был не в состоянии сопротивляться.

Записи из Одессы

Весной 1919 года Бунин вместе с супругой переехал жить в Одессу.

Первая запись из южного города была сделана 12 апреля 1919 года. В этот день Бунин предался рассуждениям о смысле и роли революции для простых людей. Свои записи автор ведет по старому календарю. Он, видимо, так и не привык к новым порядкам, установленным в стране.

Одессу Бунин описывает, как мертвый пустой порт и мертвый город. Недавно ему пришло письмо из Москвы, отправленное еще в августе. Но русская почта перестала существовать еще летом 1917 года, с того самого момента, как появился «министр почты и телеграфа». Ввести должность решили на европейский маневр. Вместе с ним учредили такую должность, как министр труда. Это было особенно неуместно, ведь как раз тогда Россия бросила работать.

С переездом жизнь Бунина вновь превратилась в ожидание скорой развязки. Ведь это тяжелое время должно было когда-то закончиться. В Москве люди ожидали немцев, в надежде, что те освободят ее от большевицкого движения. В Одессе же народ в надежде бегает к Николаевскому бульвару посмотреть, стоит ли французский миноносец, это их защита.

Каждое утро перед завтраком Бунин читает газеты. Их страницы пестрят лживыми статьями. Но какой бы ни была погода, автор тратит свои последние деньги на свежую газету. Все вопросы оставались без ответа, вместо них лишь громкие заголовки про успех Красной армии на фронте. Газеты были наполнены заметками о расстрелах врагов советов и предупреждениями об отключении электричества.

Автор подводит итог, что это было вполне ожидаемо, и новое правительство за один месяц оставило страну без самых важных благ:

На улицах города стало совсем мало людей, в основном все сидят по домам. И вообще, создается ощущение, что Россия завоевана не своими гражданами, а новым, невиданным народом. И завоеватель ее спокойно расхаживает по улицам, играет на гармошке, торгует с продуктовых лотков. И нет на его лице ни капли от былой обыденности и простоты. Лицо этого завоевателя пугает и отталкивает своей злой тупостью и стремлением уничтожить все живое и бросить вызов всем и вся.

Образ Ленина

В своей книге Иван Алексеевич отзывался о Ленине особенно нелестно. Кажется, каждое упоминание этого человека, каждая кратко сделанная заметка была пропитана ненавистью к вождю. Автор не стесняется в своих высказываниях на громкие негативные эпитеты в сторону «большевистского главаря», ведь он «ничтожный» и «жульнический». Ведь в глазах Ивана Алексеевича он лишь «О, какое это животное!».

И доказательств такой идеи достаточно:

Ленин же стал всего бояться. Ему повсюду мерещились заговоры, ведь он даже спустя два года не мог поверить в свою победу в октябре.

Отношение к современникам

Книга содержит не только описание страны и ее граждан в 1919−1920 гг., но и высказывания автора в адрес его современников, среди которых:

Рассуждения Бунина о них в большинстве своем негативные, язвительные. Иван Алексеевич никак не мог принять и простить их попытки угодить новой власти. Ведь разве могли быть общие дела между добропорядочными умными людьми и большевиками. Бунин считал, что нет.

Брюсов, Маяковский и Блок открыто встали на сторону большевицкой партии. Они совершенно глупые личности по мнению автора. Ведь эти люди одинаково превозносили и ленинскую концепцию государства, и самодержавие.

Их произведения он величает «заборной писаниной». Но самое печальное здесь то, что этот забор становится родным для всей русской литературы, и ограждается им практически вся Россия. Тревожит творца лишь одно: можно ли будет выбраться из-под этого забора. Маяковский же и вовсе не в состоянии прилично себя вести. Кажется, его хамская независимость и стереотипная прямота суждений — это обязательные атрибуты его образа.

Менее критично Иван Алексеевич относится к Тихонову и Горькому. Эти делают вид, что борются против большевиков и в открытую называют их авантюристами, которые, чтобы получить власть, прикрылись интересами простых людей. Но на самом деле они живут в реквизированной Советами «Национальной гостинице», стены которой украшают портреты Ленина и Троцкого.

Заключение книги

В одной из своих последних записей Бунин говорит, что вчера поздно вечером к ним с супругой вместе с «комиссаром» их дома заявились люди. Они пришли измерять высоту потолков, а также площадь комнат «на предмет уплотнения пролетариатом».

Автор задается вопросом, почему комиссары, трибуналы, а не законный суд. Все оттого, что, только прикрываясь такими революционными словечками, можно столь смело шагать по стране, будучи по колено в крови.

Красноармейцев он описывает как распущенных, наглых людей, с папироской во рту.

Бунин говорит, что в Одессе было расстреляно еще 15 человек, а список фамилий был опубликован. Но также из города отправилось «два поезда с подарками защитникам Петербурга». В них продукты, хотя Одесса сама дохнет от голода.

На этом заметки обрываются. Автор отмечает, что хорошо закопал последние несколько листов в землю, дабы уберечь себя и свою семью. Но в январе 1920 года, когда он вместе с близкими спасался бегством из Одессы, он так и не смог найти те листки. Поэтому 1 января 1920 года записи Бунина обрываются.

Прочитать краткое содержание книги Бунина будет достаточно, чтобы понять состояние и настроение автора и половины русского народа в послереволюционные годы.

Источник