Однако о себе скажу что не труслива
Однако о себе скажу что не труслива
Комедия в четырёх действиях в стихах
Павел Афанасьевич Фамусов, управляющий в казённом месте.
Софья Павловна, дочь его.
Алексей Степанович Молчалин, секретарь Фамусова, живущий у него в доме.
Александр Андреевич Чацкий.
Полковник Скалозуб, Сергей Сергеевич.
Наталья Дмитриевна, молодая дама, Платон Михайлович, муж её — Горичи.
Князь Тугоуховский и княгиня, жена его, с шестью дочерями.
Графиня-бабушка, Графиня-внучка — Хрюмины.
Антон Антонович Загорецкий.
Старуха Хлёстова, свояченица Фамусова.
Петрушка и несколько говорящих слуг.
Множество гостей всякого разбора и их лакеев при разъезде.
Действие в Москве в доме Фамусова.
Гостиная, в ней большие часы, справа дверь в спальню Софьи, откудова слышно фортопияно с флейтою, которые потом умолкают. Лизанька среди комнаты спит, свесившись с кресел.
Горе от ума. Комментарии. Фрагмент 4. 3
Скалозуб, Чацкий.
Скалозуб
Мне нравится, при этой смете (2.5.40)
Искусно как коснулись вы
Предубеждения Москвы
К любимцам, к гвардии, к гвардейским, к гвардионцам;
Их золоту, шитью дивятся, будто солнцам!
А в первой армии когда отстали? в чем?
Все так прилажено, и тальи все так узки,
И офицеров вам начтем,
Что даже говорят, иные, по-французски.
(2.5.40) – Скалозуб понял печальное состояние ума Чацкого и не вступился за честь мундира, прославленного в боях, а не на балах – не боевому полковнику требовать сатисфакции у юродивого! Всю гневную риторику свёл к шутке и даже похвалил Чацкого, чтобы утихомирить его фонтан.
Скалозуб, Чацкий, Софья, Лиза.
Софья (бежит к окну) (2.7.1)
(2.7.1) – точнее было бы (вбежав из соседней комнаты, из окна которой Софья увидела падение Молчалина, кидается к окну гостиной)
Ах! Боже мой! упал, убился!
(Теряет чувства.) (2.7.2)
(2.7.2) – разумеется, обморок был разыгран – настоящий, имей он место, случился бы в соседней комнате, сразу после падения Молчалина, но какой смысл терять чувства в отсутствие публики?
Чацкий
Кто?
Кто это?
Скалозуб
С кем беда?
Чацкий
Она мертва со страху!
Скалозуб
Да кто? откудова?
Чацкий
Ушибся обо что?
Скалозуб
Уж не старик ли наш дал маху?
Те же, без Скалозуба.
Чацкий
Помочь ей чем? Скажи скорее. (2.8.1)
(2.8.1) – Чацкий не предпринял ни одного самостоятельного действия, а только приставал и скорее мешал, чем помогал Лизе, а все заслуги, по «воскрешению» Софьи, приписал себе. Если бы не… обморок Софьи, Чацкий не сказал бы вообще ни одного слова Лизе, перед которой плакался отъезжая.
Чацкий
Гляди в окно:
Молчалин на ногах давно!
Безделица ее тревожит.
Лиза
Да-с, барышнин несчастен нрав: (2.8.2)
Со стороны смотреть не может,
Как люди падают стремглав.
(2.8.2) – падение Молчалина с лошади объясняются тем, что он не спит уже часов 35, а вот обморок Софьи, почему-то кажется, был несколько искусственным: «как это можно внимание переключать с неё на кого-то, а хоть и на Молчалина»? Вообще не понятно, зачем ей надо было продемонстрировать свою заинтересованность в Молчалине? Вызвать ревность в Чацком и Скалозубе? Зачем тогда Лиза попыталась рассеять это впечатление?
Чацкий
Опрыскивай еще водою.
Вот так. Еще. Еще.
Софья (с глубоким вздохом)
Кто здесь со мною? (2.8.3)
(2.8.3) – Софья явно услышала восклицание Чацкого о воде (а как же моя причёска и моё платье?), после которого ей пребывать в обмороке уже не было смысла.
Я точно как во сне.
(Торопко и громко.)
Где он? что с ним? Скажите мне. (2.8.4)
(2.8.4) – Софья видит, что Чацкий один и продолжает демонстрировать свою заинтересованность в Молчалине.
Софья
Убийственны холодностью своею!
Смотреть на вас, вас слушать нету сил. (2.8.6)
(2.8.6) – наслушавшись выговоров от Чацкого, Софья принимает его тактику.
Чацкий
Прикажете мне за него терзаться?
Софья
Туда бежать, там быть, помочь ему стараться.
Чацкий
Чтоб оставались вы без помощи одне?
Лиза (отводит ее а сторону)
Опомнитесь! куда вы?
Он жив, здоров, смотрите здесь в окно.
(Софья в окошко высовывается.)
Чацкий
Смятенье! обморок! поспешность! гнев! испуга!
Так можно только ощущать,
Когда лишаешься единственного друга. (2.8.8)
(2.8.8) – ревности Чацкого Софья добилась, но зачем это ей, так как Чацкий всё равно ничего не понял и будет числить себя возлюбленным Софьи до самой финальной сцены?
Софья
Сюда идут. Руки не может он поднять.
Чацкий
Желал бы с ним убиться. (2.8.9)
(2.8.9)– умно? Как малый ребёнок: «Вот умру – будете тогда все знать, кого жалеть надо!»!
Лиза
Для компаньи? (2.8.10)
(2.8.10) – здесь Чацкий, вероятно, опять наводит на Лизу лорнет, смотрит, не узнавая, и демонстративно отворачивается.
Софья
Нет, оставайтесь при желаньи. (2.8.11)
(2.8.11) – сказано явно не без ехидства.
Софья, Лиза, Чацкий, Скалозуб, Молчалин
(с подвязанною рукою).
Скалозуб
Воскрес и невредим, рука (2.9.1)
Ушиблена слегка,
И впрочем, все фальшивая тревога.
(2.9.1)- он знает, что говорит – много видел и ранений, и травм, которые были намного хуже.
Молчалин
Я вас перепугал, простите ради Бога.
Софья (не глядя ни на кого)
Ах! очень вижу: из пустого,
А вся еще теперь дрожу. (2.9.3)
(2.9.3) – Софья поняла, что её уловка не осталась незамеченной, по крайней мере, Скалозубом («да больно не умён»?), впрочем, это и до умного Чацкого дойдёт, но только со временем.
Чацкий (про себя)
С Молчалиным ни слова! (2.9.4)
(2.9.4)– ну чем не капризный и завистливый ребёнок? Где простое человеческое сочувствие? Впрочем, есть ли более тяжкое преступление, чем отвлечь внимание от Чацкого?
Чацкий (про себя)
Прощенья просит у него,
Что раз о ком-то пожалела! (2.9.6)
(2.9.6)– а может и не раз, вот Чацкий точно никогда ни о ком не жалел.
Чацкий
Да-с, это я сейчас явил
Моим усерднейшим стараньем,
И прысканьем, и оттираньем;
Не знаю для кого, но вас я воскресил! (2.9.9)
(Берет шляпу и уходит.)
(2.9.9) – Чацкий абсолютно не понял намеков ни Скалозуба и ни Софьи. Помощь его заключалась в том, что он усердно приставал к Лизе. Без него она бы справилась быстрее, не в первый раз, наверное. Чацкий – это русский дядюшка Поджер. Не понятно со шляпой – зачем она вообще с ним в комнатах, а не в гардеробной?
Те же, кроме Чацкого.
Софья
Вы вечером к нам будете? (2.10.1)
(2.10.1) – необязательно, что это приглашение продиктовано только вежливостью – всё-таки два-три кавалера лучше, чем один, тем более, что неизвестно, сможет ли Молчалин танцевать, да и позволено ли ему это.
Скалозуб
Явлюсь, но к батюшке зайти я обещался,
Откланяюсь.
Скалозуб (жмет руку Молчалину)
Ваш слуга. (2.10.3)
(Уходит.)
(2.10.3) – так говорят только тому человеку, которого искренне уважают, а какой контраст со словами Чацкого!
Софья, Лиза, Молчалин.
Софья
Молчалин! как во мне рассудок цел остался!
Ведь знаете, как жизнь мне ваша дорога! (2.11.1)
Зачем же ей играть, и так неосторожно?
Скажите, что у вас с рукой?
Не дать ли капель вам? не нужен ли покой?
Пошлемте к доктору, пренебрегать не должно.
(2.11.1) – здоровье Молчалина не особенно беспокоило Софью минувшей ночью, не доставало аудитории? Да и это сострадание весьма сомнительно, так как уже в обед Софья потребует Молчалина к себе
Молчалин
Платком перевязал, не больно мне с тех пор. (2.11.2)
(2.11.2) – вот лишнее подтверждение тому, что Молчалин не склонен к обману, кто-нибудь более хитрый, сказавшись больным, уклонился бы от дневной встречи с Софьей и, может быть, сумел бы договориться с Лизой о её помощи и/или вручить ей «туалет».
Лиза
Ударюсь об заклад, что вздор;
И если б не к лицу, не нужно перевязки; (2.11.3)
(2.11.3) – Лиза почему-то не верит Молчалину и прямо заявляет об этом, не понимая, вероятно, что огласка менее всего нужна именно Молчалину.
А то не вздор, что вам не избежать огласки:
На смех, того гляди, подымет Чацкий вас;
И Скалозуб, как свой хохол закрутит,
Расскажет обморок, прибавит сто прикрас;
Шутить и он горазд, ведь нынче кто не шутит! (2.11.4)
(2.11.4) – а почему бы и не пошутить о том, что завершилось без потерь, а наигранный обморок, чем не повод пошутить? У нас нет свидетельств, что Скалозуб где-то и когда-то упоминал этот случай. Совсем ещё недавно та же Лиза говорила про Скалозуба: «… да больно не хитёр». Стоит ли вообще доверять мнению дворовой девушки, тем более, что оно более походит на злословие?
Молчалин
Нет, Софья Павловна, вы слишком откровенны. (2.11.6)
(2.11.6) – Молчалин понимает, что Софья итак поставила его на лезвие бритвы, но своей откровенностью делает его всё тоньше и тоньше, а на его шее петля.
Молчалин
Не повредила бы нам откровенность эта.
Софья
Неужто на дуэль вас вызвать захотят? (2.11.8)
(2.11.8) – Софья не понимает, что своими домогательствами ставит под угрозу всю будущность Молчалина или понимает, но ей это безразлично?
Кого, интересно, Софья числит в числе своих воздыхателей, способных вызвать Молчалина на дуэль? Скалозуба или всё-таки Чацкого? Ах, это был бы такой замечательный скандал, а он так оживляет! И какой прекрасный способ дать знать о себе свету!
Молчалин
Я вам советовать не смею. (2.11.11)
(Целует ей руку.)
(2.11.11) – Молчалин более реально смотрит на возможность дуэли: Скалозуб ничем не выдал своих притязаний на руку и сердце Софьи, а Чацкий, который злословит всех исключительно заглазно, не из тех, кто поставит свою жизнь под угрозу.
Софья
Хотите вы. Пойду любезничать сквозь слез;
Боюсь, что выдержать притворства не сумею.
Зачем сюда Бог Чацкого принес! (2.11.12)
(Уходит.)
(2.11.12) – похоже, что моё предположение (2.11.8) верно. Допущенная ко всем секретам, Лиза уже начинает управлять действиями и поведением своей хозяйки, не понимая, что это не доведет её до добра, так как служить она должна всё-таки Фамусову, а не Софье, молочно-сестринские отношения с которой её не уберегут от гнева хозяина.
Лиза
Прошу пустить, и без меня вас двое.
Молчалин
Какое личико твое!
Как я тебя люблю!
Молчалин
Ее
По должности, тебя. (2.12.2)
(Хочет ее обнять.)
(2.12.2) – честно и откровенно сказано в тщетной надежде, что Лиза расскажет о его ухаживании Софье.
Лиза
От скуки.
Прошу подальше руки! (2.12.3)
(2.12.3) – не от скуки, а по необходимости. Напомню, что ухаживать за Лизой для Молчалина почти так же опасно, как и за Софьей, а то и ещё опаснее. Фамусов может не одобрить первое, но точно разгневается на другое. Молчалину выбирает меньшее, как ему кажется, из двух зол. Интересно, по какой причине Лиза не дала Молчалину закончить фразу? Всё-таки ведёт свою игру?
Лиза
Вы знаете, что я не льщусь на интересы;
Скажите лучше, почему
Вы с барышней скромны, а с горнишной повесы? (2.12.5)
(2.12.5) – Лиза высмеивала Скалозуба за то, что тот «больно не хитёр». Достаёт ли ей самой ума, чтобы понять, а с чего это Молчалин так внезапно в неё влюбился? Может быть, она ведёт свою линию – ей просто интересно, чем это всё кончится?
Молчалин
Сегодня болен я, обвязки не сниму; (2.12.6)
Приди в обед, побудь со мною;
Я правду всю тебе открою.
(2.12.6) – Молчалин хочет честно посветить Лизу в свои планы и не его вина, что это не удалось. Он не предусмотрел сказаться больным именно Софье, впрочем, вряд ли это было возможно из соображений службы у Фамусова.
(Уходит в боковую дверь.)
Горе от ума (сборник)
Явление 3
(ничего не видит и не слышит)
Тебя уж упекут
Под суд, как пить дадут.
Пожаловал к вам кто-то на́ дом.
Полковник Скалозуб. Прикажете принять?
Ослы! сто раз вам повторять?
Принять его, позвать, просить, сказать, что дома,
Что очень рад. Пошел же, торопись.
Пожало-ста, сударь, при нем остерегись:
Известный человек, солидный,
И знаков тьму отличья нахватал;
Не по летам и чин завидный,
Не нынче завтра генерал.
Пожало-ста при нем веди себя скромненько…
Эх! Александр Андреич, дурно, брат!
Ко мне он жалует частенько;
Я всякому, ты знаешь, рад;
В Москве прибавят вечно втрое:
Вот будто женится на Сонюшке. Пустое!
Он, может быть, и рад бы был душой,
Да надобности сам не вижу я большой
Дочь выдавать ни завтра, ни сегодня;
Ведь Софья молода. А впрочем, власть господня.
Пожало-ста при нем не спорь ты вкривь и вкось
И завиральные идеи эти брось.
Однако нет его! какую бы причину…
А! знать, ко мне пошел в другую половину.
Явление 4
Как суетится! что за прыть!
А Софья? – Нет ли впрямь тут жениха какого?
С которых пор меня дичатся как чужого!
Как здесь бы ей не быть.
Кто этот Скалозуб? отец им сильно бредит,
А может быть не только, что отец…
Ах! тот скажи любви конец,
Кто на три года вдаль уедет.
Явление 5
Сергей Сергеич, к нам сюда-с.
Прошу покорно, здесь теплее;
Прозябли вы, согреем вас;
Отдушничек отве́рнем поскорее.
Скалозуб (густым басом)
Зачем же лазить, например,
Самим. Мне совестно, как честный офицер.
Неужто для друзей не делать мне ни шагу,
Сергей Сергеич, дорогой!
Кладите шляпу, сденьте шпагу;
Вот вам софа, раскиньтесь на покой.
Куда прикажете, лишь только бы усесться.
(Садятся все трое, Чацкий поодаль.)
Ах! батюшка, сказать, чтоб не забыть:
Позвольте нам своими счесться,
Хоть дальними, – наследства не делить;
Не знали вы, а я подавно, —
Спасибо научил двоюродный ваш брат, —
Как вам доводится Настасья Николавна?
Не знаю-с, виноват;
Мы с нею вместе не служили,
Сергей Сергеич, это вы ли!
Нет! я перед родней, где встретится, ползком;
Сыщу ее на дне морском.
При мне служа́щие чужие очень редки;
Всё больше сестрины, свояченицы детки;
Один Молчалин мне не свой,
И то затем, что деловой.
Как станешь представлять к крестишку ли,
к местечку,
Ну как не порадеть родному человечку.
Однако братец ваш мне друг и говорил,
Что вами выгод тьму по службе получил.
В тринадцатом году мы отличались с братом
В тридцатом егерском, а после в сорок пятом.
Да, счастье, у кого есть эдакий сынок!
Имеет, кажется, в петличке орденок?
За третье августа; засели мы в траншею:
Ему дан с бантом, мне на шею.
Любезный человек, и посмотреть – так хват,
Прекрасный человек двоюродный ваш брат.
Но крепко набрался каких-то новых правил.
Чин следовал ему: он службу вдруг оставил,
В деревне книги стал читать.
Вот молодость. – читать. а после хвать.
Вы повели себя исправно,
Давно полковники, а служите недавно.
Довольно счастлив я в товарищах моих,
Вакансии как раз открыты;
То старших выключат иных,
Другие, смотришь, перебиты.
Да, чем кого господь поищет, вознесет!
Бывает, моего счастливее везет.
У нас в пятнадцатой дивизии, не дале,
Об нашем хоть сказать бригадном генерале.
Помилуйте, а вам чего недостает?
Не жалуюсь, не обходили,
Однако за полком два года поводили.
В погонь ли за полком?
Зато, конечно, в чем другом
За вами далеко тянуться.
Нет-с, ста́рее меня по корпусу найдутся,
Я с восемьсот девятого служу;
Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы;
Об них как истинный философ я сужу:
Мне только бы досталось в генералы.
И славно судите, дай бог здоровье вам
И генеральский чин; а там
Зачем откладывать бы дальше
Речь завести об генеральше?
Что ж? у кого сестра, племянница есть, дочь;
В Москве ведь нет невестам перевода;
Чего? плодятся год от года;
А, батюшка, признайтесь, что едва
Где сыщется столица, как Москва.
Вкус, батюшка, отменная манера;
На всё свои законы есть:
Вот, например, у нас уж исстари ведется,
Что по отцу и сыну честь;
Будь плохенький, да если наберется
Душ тысячки две родовых, —
Тот и жених.
Другой хоть прытче будь, надутый всяким
чванством,
Пускай себе разумником слыви,
А в се́мью не включат. На нас не подиви.
Ведь только здесь еще и дорожат дворянством.
Да это ли одно? возьмите вы хлеб-соль:
Кто хочет к нам пожаловать, – изволь;
Дверь отперта для званых и незваных,
Особенно из иностранных;
Хоть честный человек, хоть нет,
Для нас равнёхонько, про всех готов обед.
Возьмите вы от головы до пяток,
На всех московских есть особый отпечаток.
Извольте посмотреть на нашу молодежь,
На юношей – сынков и вну́чат,
Журим мы их, а, если разберешь, —
В пятнадцать лет учителей научат!
А наши старички?? – Как их возьмет задор,
Засудят об делах, что слово – приговор, —
Ведь столбовые всё, в ус никого не дуют;
И об правительстве иной раз так толкуют,
Что если б кто подслушал их… беда!
Не то чтоб новизны вводили, – никогда,
Спаси нас боже! Нет. А придерутся
К тому, к сему, а чаще ни к чему,
Поспорят, пошумят и… разойдутся.
Прямые канцлеры в отставке – по уму!
Я вам скажу, знать, время не приспело,
Но что без них не обойдется дело. —
А дамы? – сунься кто, попробуй, овладей;
Судьи́ всему, везде, над ними нет судей;
За картами когда восстанут общим бунтом,
Дай бог терпение, – ведь сам я был женат.
Скомандовать велите перед фрунтом!
Присутствовать пошлите их в Сенат!
Ирина Власьевна! Лукерья Алексевна!
Татьяна Юрьевна! Пульхерия Андревна!
А дочек кто видал, – всяк голову повесь…
Его величество король был прусский здесь,
Дивился не путем московским он девицам,
Их благонравью, а не лицам;
И точно, можно ли воспитаннее быть!
Умеют же себя принарядить
Тафтицей, бархатцем и дымкой,
Словечка в простоте не скажут, всё с ужимкой;
Французские романсы вам поют
И верхние выводят нотки,
К военным людям так и льнут,
А потому, что патриотки.
Решительно скажу: едва
Другая сыщется столица как Москва.
По моему сужденью,
Пожар способствовал ей много к украшенью.
Не поминайте нам, уж мало ли крехтят!
С тех пор дороги, тротуары,
Дома и всё на новый лад.
Дома новы́, но предрассудки стары.
Порадуйтесь, не истребят
Ни годы их, ни моды, ни пожары.
Эй, завяжи на память узелок;
Просил я помолчать, не велика услуга.
Позвольте, батюшка. Вот-с – Чацкого, мне друга,
Андрея Ильича покойного сынок:
Не служит, то есть в том он пользы не находит,
Но захоти – так был бы деловой.
Жаль, очень жаль, он малый с головой
И славно пишет, переводит.
Нельзя не пожалеть, что с эдаким умом…
Нельзя ли пожалеть об ком-нибудь другом?
И похвалы мне ваши досаждают.
Не я один, все так же осуждают.
А судьи кто? – За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима,
Сужденья черпают из забыты́х газет
Времен Очаковских и покоренья Крыма;
Всегда готовые к журьбе,
Поют всё песнь одну и ту же,
Не замечая об себе:
Что старее, то хуже.
Где, укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и мотовстве
И где не воскресят клиенты-иностранцы
Прошедшего житья подлейшие черты.
Да и кому в Москве не зажимали рты
Обеды, ужины и танцы?
Не тот ли вы, к кому меня еще с пелён,
Для замыслов каких-то непонятных,
Дитёй возили на поклон?
Тот Нестор негодяев знатных,
Толпою окруженный слуг;
Усердствуя, они в часы вина и драки
И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг
На них он выменил борзые три собаки.
Или вон тот еще, который для затей
На крепостной балет согнал на многих фурах
От матерей, отцов отторженных детей?!
Сам погружен умом в Зефирах и в Амурах,
Заставил всю Москву дивиться их красе!
Но должников не согласил к отсрочке:
Амуры и Зефиры все
Распроданы поодиночке.
Вот те, которые дожи́ли до седин!
Вот уважать кого должны мы на безлюдьи!
Вот наши строгие ценители и судьи!
Теперь пускай из нас один,
Из молодых людей, найдется – враг исканий,
Не требуя ни мест, ни повышенья в чин,
В науки он вперит ум, алчущий познаний;
Или в душе его сам бог возбудит жар
К искусствам творческим, высоким
и прекрасным, —
Они тотчас: разбой! пожар!
И прослывет у них мечтателем! опасным!! —
Мундир! один мундир! он в прежнем их быту
Когда-то укрывал, расшитый и красивый,
Их слабодушие, рассудка нищету;
И нам за ними в путь счастливый!
И в женах, дочерях – к мундиру та же страсть!
Я сам к нему давно ль от нежности отрекся?!
Теперь уж в это мне ребячество не впасть;
Но кто б тогда за всеми не повлекся?
Когда из гвардии, иные от двора
Сюда на время приезжали, —
Кричали женщины: ура!
И в воздух чепчики бросали!
Сергей Сергеич, я пойду
И буду ждать вас в кабинете.
Явление 6
Мне нравится, при этой смете
Искусно как коснулись вы
Предубеждения Москвы
К любимцам, к гвардии, к гвардейским,
к гвардионцам;
Их золоту, шитью дивятся будто солнцам!
А в Первой армии когда отстали? в чем?
Всё так прилажено, и тальи все так узки,
И офицеров вам начтём,
Что даже говорят, иные, по-французски.
Александр Грибоедов
Горе от ума (сборник)
Явление 3
(ничего не видит и не слышит)
Тебя уж упекут
Под суд, как пить дадут.
Пожаловал к вам кто-то на́ дом.
Полковник Скалозуб. Прикажете принять?
Ослы! сто раз вам повторять?
Принять его, позвать, просить, сказать, что дома,
Что очень рад. Пошел же, торопись.
Пожало-ста, сударь, при нем остерегись:
Известный человек, солидный,
И знаков тьму отличья нахватал;
Не по летам и чин завидный,
Не нынче завтра генерал.
Пожало-ста при нем веди себя скромненько…
Эх! Александр Андреич, дурно, брат!
Ко мне он жалует частенько;
Я всякому, ты знаешь, рад;
В Москве прибавят вечно втрое:
Вот будто женится на Сонюшке. Пустое!
Он, может быть, и рад бы был душой,
Да надобности сам не вижу я большой
Дочь выдавать ни завтра, ни сегодня;
Ведь Софья молода. А впрочем, власть господня.
Пожало-ста при нем не спорь ты вкривь и вкось
И завиральные идеи эти брось.
Однако нет его! какую бы причину…
А! знать, ко мне пошел в другую половину.
Явление 4
Как суетится! что за прыть!
А Софья? – Нет ли впрямь тут жениха какого?
С которых пор меня дичатся как чужого!
Как здесь бы ей не быть.
Кто этот Скалозуб? отец им сильно бредит,
А может быть не только, что отец…
Ах! тот скажи любви конец,
Кто на три года вдаль уедет.
Явление 5
Сергей Сергеич, к нам сюда-с.
Прошу покорно, здесь теплее;
Прозябли вы, согреем вас;
Отдушничек отве́рнем поскорее.
Скалозуб (густым басом)
Зачем же лазить, например,
Самим. Мне совестно, как честный офицер.
Неужто для друзей не делать мне ни шагу,
Сергей Сергеич, дорогой!
Кладите шляпу, сденьте шпагу;
Вот вам софа, раскиньтесь на покой.
Куда прикажете, лишь только бы усесться.
(Садятся все трое, Чацкий поодаль.)
Ах! батюшка, сказать, чтоб не забыть:
Позвольте нам своими счесться,
Хоть дальними, – наследства не делить;
Не знали вы, а я подавно, —
Спасибо научил двоюродный ваш брат, —
Как вам доводится Настасья Николавна?
Не знаю-с, виноват;
Мы с нею вместе не служили,
Сергей Сергеич, это вы ли!
Нет! я перед родней, где встретится, ползком;
Сыщу ее на дне морском.
При мне служа́щие чужие очень редки;
Всё больше сестрины, свояченицы детки;
Один Молчалин мне не свой,
И то затем, что деловой.
Как станешь представлять к крестишку ли,
к местечку,
Ну как не порадеть родному человечку.
Однако братец ваш мне друг и говорил,
Что вами выгод тьму по службе получил.
В тринадцатом году мы отличались с братом
В тридцатом егерском, а после в сорок пятом.
Да, счастье, у кого есть эдакий сынок!
Имеет, кажется, в петличке орденок?
За третье августа; засели мы в траншею:
Ему дан с бантом, мне на шею.
Любезный человек, и посмотреть – так хват,
Прекрасный человек двоюродный ваш брат.
Но крепко набрался каких-то новых правил.
Чин следовал ему: он службу вдруг оставил,
В деревне книги стал читать.
Вот молодость. – читать. а после хвать.
Вы повели себя исправно,
Давно полковники, а служите недавно.
Довольно счастлив я в товарищах моих,
Вакансии как раз открыты;
То старших выключат иных,
Другие, смотришь, перебиты.
Да, чем кого господь поищет, вознесет!
Бывает, моего счастливее везет.
У нас в пятнадцатой дивизии, не дале,
Об нашем хоть сказать бригадном генерале.
Помилуйте, а вам чего недостает?
Не жалуюсь, не обходили,
Однако за полком два года поводили.
В погонь ли за полком?
Зато, конечно, в чем другом
За вами далеко тянуться.
Нет-с, ста́рее меня по корпусу найдутся,
Я с восемьсот девятого служу;
Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы;
Об них как истинный философ я сужу:
Мне только бы досталось в генералы.
И славно судите, дай бог здоровье вам
И генеральский чин; а там
Зачем откладывать бы дальше
Речь завести об генеральше?
Что ж? у кого сестра, племянница есть, дочь;
В Москве ведь нет невестам перевода;
Чего? плодятся год от года;
А, батюшка, признайтесь, что едва
Где сыщется столица, как Москва.
Вкус, батюшка, отменная манера;
На всё свои законы есть:
Вот, например, у нас уж исстари ведется,
Что по отцу и сыну честь;
Будь плохенький, да если наберется
Душ тысячки две родовых, —
Тот и жених.
Другой хоть прытче будь, надутый всяким
чванством,
Пускай себе разумником слыви,
А в се́мью не включат. На нас не подиви.
Ведь только здесь еще и дорожат дворянством.
Да это ли одно? возьмите вы хлеб-соль:
Кто хочет к нам пожаловать, – изволь;
Дверь отперта для званых и незваных,
Особенно из иностранных;
Хоть честный человек, хоть нет,
Для нас равнёхонько, про всех готов обед.
Возьмите вы от головы до пяток,
На всех московских есть особый отпечаток.
Извольте посмотреть на нашу молодежь,
На юношей – сынков и вну́чат,
Журим мы их, а, если разберешь, —
В пятнадцать лет учителей научат!
А наши старички?? – Как их возьмет задор,
Засудят об делах, что слово – приговор, —
Ведь столбовые всё, в ус никого не дуют;
И об правительстве иной раз так толкуют,
Что если б кто подслушал их… беда!
Не то чтоб новизны вводили, – никогда,
Спаси нас боже! Нет. А придерутся
К тому, к сему, а чаще ни к чему,
Поспорят, пошумят и… разойдутся.
Прямые канцлеры в отставке – по уму!
Я вам скажу, знать, время не приспело,
Но что без них не обойдется дело. —
А дамы? – сунься кто, попробуй, овладей;
Судьи́ всему, везде, над ними нет судей;
За картами когда восстанут общим бунтом,
Дай бог терпение, – ведь сам я был женат.
Скомандовать велите перед фрунтом!
Присутствовать пошлите их в Сенат!
Ирина Власьевна! Лукерья Алексевна!
Татьяна Юрьевна! Пульхерия Андревна!
А дочек кто видал, – всяк голову повесь…
Его величество король был прусский здесь,
Дивился не путем московским он девицам,
Их благонравью, а не лицам;
И точно, можно ли воспитаннее быть!
Умеют же себя принарядить
Тафтицей, бархатцем и дымкой,
Словечка в простоте не скажут, всё с ужимкой;
Французские романсы вам поют
И верхние выводят нотки,
К военным людям так и льнут,
А потому, что патриотки.
Решительно скажу: едва
Другая сыщется столица как Москва.
По моему сужденью,
Пожар способствовал ей много к украшенью.
Не поминайте нам, уж мало ли крехтят!
С тех пор дороги, тротуары,
Дома и всё на новый лад.
Дома новы́, но предрассудки стары.
Порадуйтесь, не истребят
Ни годы их, ни моды, ни пожары.
Эй, завяжи на память узелок;
Просил я помолчать, не велика услуга.
Позвольте, батюшка. Вот-с – Чацкого, мне друга,
Андрея Ильича покойного сынок:
Не служит, то есть в том он пользы не находит,
Но захоти – так был бы деловой.
Жаль, очень жаль, он малый с головой
И славно пишет, переводит.
Нельзя не пожалеть, что с эдаким умом…
Нельзя ли пожалеть об ком-нибудь другом?
И похвалы мне ваши досаждают.
Не я один, все так же осуждают.
А судьи кто? – За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима,
Сужденья черпают из забыты́х газет
Времен Очаковских и покоренья Крыма;
Всегда готовые к журьбе,
Поют всё песнь одну и ту же,
Не замечая об себе:
Что старее, то хуже.
Где, укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и мотовстве
И где не воскресят клиенты-иностранцы
Прошедшего житья подлейшие черты.
Да и кому в Москве не зажимали рты
Обеды, ужины и танцы?
Не тот ли вы, к кому меня еще с пелён,
Для замыслов каких-то непонятных,
Дитёй возили на поклон?
Тот Нестор негодяев знатных,
Толпою окруженный слуг;
Усердствуя, они в часы вина и драки
И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг
На них он выменил борзые три собаки.
Или вон тот еще, который для затей
На крепостной балет согнал на многих фурах
От матерей, отцов отторженных детей?!
Сам погружен умом в Зефирах и в Амурах,
Заставил всю Москву дивиться их красе!
Но должников не согласил к отсрочке:
Амуры и Зефиры все
Распроданы поодиночке.
Вот те, которые дожи́ли до седин!
Вот уважать кого должны мы на безлюдьи!
Вот наши строгие ценители и судьи!
Теперь пускай из нас один,
Из молодых людей, найдется – враг исканий,
Не требуя ни мест, ни повышенья в чин,
В науки он вперит ум, алчущий познаний;
Или в душе его сам бог возбудит жар
К искусствам творческим, высоким
и прекрасным, —
Они тотчас: разбой! пожар!
И прослывет у них мечтателем! опасным!! —
Мундир! один мундир! он в прежнем их быту
Когда-то укрывал, расшитый и красивый,
Их слабодушие, рассудка нищету;
И нам за ними в путь счастливый!
И в женах, дочерях – к мундиру та же страсть!
Я сам к нему давно ль от нежности отрекся?!
Теперь уж в это мне ребячество не впасть;
Но кто б тогда за всеми не повлекся?
Когда из гвардии, иные от двора
Сюда на время приезжали, —
Кричали женщины: ура!
И в воздух чепчики бросали!
Сергей Сергеич, я пойду
И буду ждать вас в кабинете.
Явление 6
Мне нравится, при этой смете
Искусно как коснулись вы
Предубеждения Москвы
К любимцам, к гвардии, к гвардейским,
к гвардионцам;
Их золоту, шитью дивятся будто солнцам!
А в Первой армии когда отстали? в чем?
Всё так прилажено, и тальи все так узки,
И офицеров вам начтём,
Что даже говорят, иные, по-французски.