О знал бы я что так бывает когда пускался на дебют

В блоге Ольги Бакушинской я прочел заметку о стихотворении Бориса Пастернака, о творчестве, вообще. (http://bakushinskaya.livejournal.com/945712.html) Поскольку Бакушинская не разрешает оставлять комментарии тем, кто не числится в ее друзьях, а высказаться мне захотелось, то я написал небольшое эссе о стихотворении и как бы ответ на одну фразу в заметке Бакушинской. Эту фразу я поместил в эпиграф.

Орфография и пунктуация автора заметки сохранены.
ОЛЬГА БАКУШИНСКАЯ

Размышление о природе творчества

О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью – убивают,
Нахлынут горлом и убьют!

От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.

Но старость – это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.

Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.

ЭССЕ КОНЧЕЕВА А.С. ОБ ОДНОМ СТИХОТВОРЕНИИ БОРИСА ПАСТЕРНАКА

«В этом небольшом стихотворении Бориса Пастернака заложено столько глубокого смысла, что даже несколько не по себе». Ольга Бакушинская

Я несчетное число раз слышал эти стихи. Один мой приятель всегда их читал, слегка подвыпивши, и не уставал ими восхищаться. Я же чувствовал, что слова могучие, но смысл их казался мне даже нелепым, что ли?

Вообще-то, это, возможно, происходило оттого, что я больше слушал слова, ритм, отдельные пассажи, не пытаясь, собственно, проанализировать текст. Стихотворение, повторюсь, мне нравилось, но и раздражало ужасно. Я думал. Пастернак, поэт, обласканный властью, но под конец жизни ею же и предельно униженный. Жил на шикарной даче, не бедствовал, пользовался славой и народной любовью. На войну не попал, хотя вроде бы и порывался. Какие еще кровавые строчки у него горлом нахлынули?

Вчера я (или кто-то) почему-то произнес в своем (моем) уме фразу: «От шуток с этой подоплекой я б отказался наотрез…» Я не мог вспомнить, кому она принадлежит. Может, Высоцкому? Интонация в его духе. Наконец, Яндекс дал мне ответ. Заодно он и привел меня сюда. (раздел ЖЖ Ольги Бакушинской http://bakushinskaya.livejournal.com/945712.html )
Я решил внимательно прочесть стихотворение.
Ну, разумеется, обычная для Пастернака невнятица, предельно эффектно произнесенная. Но, действительно, гений.

О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью – убивают,
Нахлынут горлом и убьют!

Ну, а сейчас откуда это известно? Судя по всему, поэт давно не в дебюте, но все еще жив. Как это они горлом нахлынут? Ну, положим, могут строчки нахлынуть и даже горлом, но с какой радости они должны убивать? Ну, и знал бы, так что, не стал бы поэтом? Ясное дело, что стал. Так о чем эта фраза? Я решил посмотреть шире, философски. Может, имеется в виду не поэтический дебют, а жизненный (дожизненный)? Мистическая такая подоплека? А строки вовсе и не строки, а все то, что выпадает в жизни. Можно так подумать, но как-то видится такая трактовка надуманной. Нет. Хорошо сказано, но смысла нет.

От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.

Может, это я такой отморозок, но эти строки мне не нравятся вообще. Ерничающий тон не вяжется с мрачным и тяжелым настроением стиха в целом. Но, с другой стороны, можно увидеть подтверждение мистической версии трактовки этого стихотворения. Ведь, если речь идет о поэтическом творчестве, то какой смысл в «отказе наотрез»? Что за интерес? Почему робкий? Пиши себе стихи и пиши. Ну, понятно, служение музе и т.п. Надумано это все. А, вот, «начало было так далеко» в мистическую версию отлично укладывается.

Но старость – это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.

Ну, тут уж все сказано прямым текстом. Старость. Да, старость. Это, действительно, суровый Рим. Тут уж не будешь болтать чепуху, разводить турусы на колесах. Пастернак не зря и поговорку переиначил, чтобы передать то, насколько сурова в его глазах старость. И, уж, тут точно читка никакая неуместна (1), нет репетиций, исправлений, игры. Пришло время ― погибай. Родился? ― Умри. Ну, не зря же в Марбурге философия изучалась. Судя по всему, Пастернак был хорошим философом, раз его так высоко смогли оценить в Марбургском университете.

Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.

Эх, хитрец! Ну, при чем тут строка? Это слово всегда и вводило меня в заблуждение. Строка ― это слово из литературы. Строка стихотворения. Строка любовного письма. По смыслу бы «когда меня диктует чувство». И, вот, раб на сцене. Играй, но по-настоящему, не в строчки, а в жизнь.
Не люблю слово «почва» в таком контексте. Но это меня наше время испортило. Но в любом случае «почва» это снижение, это неточно. Куда могуче слово ― «судьба». Да, кончается искусство, дышит судьба, ну, заодно и почва. Но звучит (Как не признать?) красиво.

Я думаю, что Пастернак написал стихотворение, в сущности, о судьбе человека на земле (почве), который обречен рождаться, жить и умирать, но исполнил его так, чтобы можно было подумать, что речь идет о поэтическом творчестве, но почему-то, ну, очень близко принятом к сердцу.

Собственно, ничего особо глубокого я в этой тривиальной мысли не вижу. Ну, да. Так и есть. Кто про это не говорил?
Но написано здорово. Потрясающе.

Примечание: (1) Вуди Алену принадлежит фраза: «Никто не умирает, насвистывая».

Источник

andreybersenev

Быть может, прежде губ уже родился шёпот.

Не наладив глубокие связи с «почвой и судьбой», о которых говорит Борис Пастернак в своём известном стихотворении, человек теряет ключи жизни и превращается в куклу. Однако, есть и другая альтернатива: можно отдаться во власть Низа и закружится в восторге безбрежного кровавого пиршества на новом Майдане, который не заставит себя долго ждать.

«И тут кончается искусство, И дышат почва и судьба», — пишет Борис Пастернак в своём известном стихотворении.

Эта фраза наверняка вызовет негодование эстета, для которого нет ничего выше искусства: «Искусство ради искусства», — непрерывно провозглашает он и ссылается на Достоевского, верившего, что Красота спасёт мир. Ограничимся замечанием, что Фёдор Михайлович говорил всё таки о Красоте, а не об эстетике, то есть о чём-то цельном. Не случайно именно в России, в отличие от Запада, можно услышать такие мнения: «В красоте правда», «В красоте истина». Достоевский же вообще говорит о спасении через Красоту, то есть сразу ставит её задачи на порядок выше, чем задачи эстетики — «красоты ради красоты».

Кто-то справедливо поправит нас, отметив, что Пастернак не говорит о том, что почва и судьба находятся именно выше искусства, что скорее они находятся в области или совсем ему не доступной, или проникновение в которую для него весьма проблематично.

Так что же это за область? И почему Пастернак говорит именно о двух категориях — о почве и судьбе?

Прежде всего, важно отметить что, по мнению Пастернака, их — по ту сторону искусства — две, именно две, не больше и не меньше. Причём, это именно разные категории, адресующие к разным источникам в человеческом существе.

Что же это за источники, которые находятся по ту сторону искусства? Нам не разобраться в этом вопросе, не поняв, что же именно вкладывает Пастернак здесь в понятие искусства. Для этого процитируем целиком рассматриваемое нами стихотворение поэта:

От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.

Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.

Так в чём же источник счастья формы — она же искусство?

Здесь следует обратиться к психоаналитической архитектуре личности человека, предложенной Фрейдом и развитую его последователями. Эта проблематика подробно рассматривается Сергеем Кургиняном в цикле статей «Четвёртый этаж».

Итак, Фрейд выделял три уровня личности человека: Я, подсознательное (ОНО) и Сверх-Я.
Впоследствии как сами эти категории Фрейда, так и вообще вся его психоаналитическая теория подверглись достаточно мощной и обоснованной критике и трансформации. Однако, мы сейчас не будем концентрироваться на этом.

Также вместо термина «подсознательное» мы иногда будем пользоваться термином «бессознательное», поскольку Фрейд (для него подсознательное — область тёмных инстинктов) и уж тем более его непосредственные последователи дали этой области психики слишком, на наш взгляд, негативную трактовку. Это соответствовало дискурсу Модерна, пытающегося всё построить на основаниях рациональности, требовавшего отказаться от иррационального вообще. Модерн фактически приравнял гуманизм к рациональности, тем самым иррациональность становилось синонимом дикости, и отвергалась гуманистическим пафосом Просвещения. Мы же глубоко не согласны с данной точкой зрения и убеждены, что в бессознательном находятся источники, без которых невозможно высшее духовное бытие человека.

Введя эти необходимые пояснения, вернёмся к Пастернаку.

Как легко видеть, искусство (форма), о которой идёт речь в стихотворении соответствует культурному пласту человеческой психики, то есть Я и «Сверх-Я» Фрейда. Также однозначно определяется и положение «почвы» — это бессознательное. Именно на него делают ставку фашисты, заявляющие о главенстве «крови и почвы», что запечатлено в их символике. Например, в красно-чёрном бандеровском флаге.

Но чему же тогда соответствует во фрейдовской архитектуре личности категория «судьба», вводима Пастернаком? Как мы видим, ей вообще нет места в концепции Фрейда. И как знать, быть может Пастернак, писал это стихотворение, ведя неявную полемику с фрейдистами.

Для нахождения ответа на это вопрос обратимся к роману «Иосиф и его братья» крупнейшего немецкого прозаика XX века Томаса Манна. В введении к роману, озаглавленном «Сошествие во Ад», Манн говорит об Аврааме, этом духовном страннике, вышедшим из Ура:

«Силой, заставившей его сняться с места, была тревога духовная, забота о боге, и если он сподоблялся каких-то обетований, в чем сомневаться непозволительно, то относились они к распространению того нового и особого восприятия бога, которому он с самого начала и старался приобрести сторонников и радетелей. Он страдал и, сопоставляя меру своего внутреннего беспокойства с мерой его у огромного большинства людей, заключал, что его страдания служат будущему. Не напрасна, говорил ему новооткрытый бог, твоя мука, твоя тревога. Она оплодотворит множество душ, родит себе стольких приверженцев, сколько песка на дне морском, и повлечет за собой великое множество событий, зародыш которых в ней заключен, — одним словом, ты будешь благословением. Благословением? Вряд ли это слово верно передает смысл того, что предстало ему в видении и что соответствовало его душевному складу, его ощущению самого себя. В слове «благословение» есть та оценка, которая не подходит для деятельности таких натур, как он, людей внутренне беспокойных и непоседливых, чьи новые представления о боге призваны определить будущее. Жизнь тех, с кого начинается та или иная история, очень и очень редко бывает чистым и несомненным «благословением», и совсем не это нашептывает им их самолюбие. «И будешь судьбою» — вот более четкий и более верный перевод слова обета, на каком бы языке оно ни было сказано: а уж означает ли эта судьба благословение или нет, это вопрос другой, вопрос, второстепенность которого явствует из того, что на него всегда и без всяких исключений можно ответить по-разному, хотя на него отвечали, конечно, утвердительно члены той возраставшей физически и духовно семьи, которая признавала бога, выведшего из Халдеи урского странника, истинным Баалом и Адду круговорота. »

Итак, высшая связь с Элохимом, обетование, данное им Аврааму, в трактовке Томаса Манна было обещанием того, что он станет судьбою! При такой постановке вопроса, сама судьба становится чем-то высшим и бесконечно дорогим, чего можно сподобиться только, решившись на особый путь, как это сделал странник из Ура. Только тогда человек обретает судьбу, которая является следствием духовного союза с богом, заключённого для «взаимного освящения», как пишет Томас Манн в этом же романе в другой его части. Более того, Манн фактически приравнивает способность быть судьбою к способности творить Историю.

И конечно, для Фрейда, пытающегося всё вывести из Эроса, который находится в подсознательном, существование такой судьбы и такого союза представляется чем-то немыслимым, чем-то из области средневекового мракобесия.

Для того, чтобы учесть явления этого порядка, теория Фрейда должна быть дополнена ещё одним этажом, находящимся над «Сверх-Я». Именно его Сергей Кургинян называет «Четвёртым этажом», а в различных религиях и эзотерических учениях он называется по-разному: сверхсознание, супраментал, Атман и т. п.

Итак, судьба в стихотворении Пастернака — это сверхсознание. Оно же «Четвёртый этаж».

Пастернак, вводя именно две — а не одну — категории, находящиеся по ту сторону сознания, указывает на особую важность рассмотрения категории сверхсознания. Как показывает История XX века, без наличия мощного источника, находящегося над Домом человеческого бытия — то есть над Я и Сверх-Я Фрейда, над культурой в широком смысле этого слова, — человек оказывается беззащитен перед импульсами бессознательного, перед всеразрушающей энергетикой Низа. А сама по себе культура, противопоставленная этому Низу, не может с ним справится и пасует. Более того, культура, становящаяся единственным оплотом против наступающего хаоса тёмной энергии бессознательного, делает ставку на АнтиХаос, на тотальный Порядок, то есть — на Форму, становящуюся господином. Цивилизация превращается в сверхрегламентацию всего и вся и оказывается невыносимым гнётом для человека. Как знать, когда поганое словечко «тоталитаризм» очистят до конца ото всех ложных наслоений, не окажется ли его подлинным смыслом усталость от самой цивилизации, превращающей человека в машину?

Эту коллизию предчувствовал Фридрих Ницше, говоря в своей работе « Рождение трагедии из духа музыки » о противостоянии Аполлонистического и Дионисийского начал. По мнению великого философа, тотальная аполлонистичность неизбежно выхолащивается и в итоге бросается в разгул дионисийской стихии, мня в ней своё единственное спасение. Именно это и случилось в самой зарегулированной стране Запада — Германии, присягнувшей фашизму, именно это встаёт новой зловещей тучей над миром, чьи чёрные молнии мы уже сегодня видим на Украине.

Фридрих Ницше	«Рождение трагедии из духа музыки». Первое издание

На светском языке обретение судьбы и союз с богом означает способность человека подчинить свою жизнь высшему принципу. В этом случае человек может пожертвовать собой ради чего-то находящегося вне него, а значит — может бороться и побеждать.

Отсутстивие доступа на территорию судьбы приводит человека в то состояние, которое мы сегодня наблюдаем повсеместно: под непрестанные возгласы о развитии и личностном росте человек на деле последовательно разрушает себя и всё больше упивается таким саморазрушением. А как иначе? Современный человек — это крайне ветхая обитель, непрерывно сотрясаемая штормами хаоса. Его выбор: или быть сметенным или позволить Низу оседлать себя. И это крайне актуальная проблема — глядя на кипучую жизнь бандеровского половодья на Украине, европейская молодежь повально устремилась в ультраправые организации (она и до Украины была далеко не чужда этому). Эмиссары хунты выезжают в Европу с целью установления связей с неофашистским подпольем, которое не только снабжает украинских фашистов денежными и иными материальными средствами, но и посылает добровольцев в карательные батальоны на Донбасс.

Сверхсознание — это мощный фильтр, способный очистить тёмную энергию Низа, а затем направить её, в таком уже очищенном состоянии, в область культуры (на территорию Я и Сверх-Я). Тем самым сверхсознание способно защитить культуру как от полного её разрушения под напором фашизма, так и от высыхания, превращающего её в живое кладбище, которым стала современная культура (особенно хорошо это видно по Европе).

Не в меньшей степени, чем Запада, это проблема касается и нас — страны оказавшейся вне Судьбы и Пути после предательства своей сущности в ходе развала Советского Союза.

Без оформления «четвёртого этажа» не будет восстановлена уничтоженная Перестройкой идентичность русского человека, последствия которого мы наблюдаем повсеместно: не стоит тщить себя надеждой, что современный русский патриотизм стал такой идентичностью. Сегодня, он, к сожалению, в значительной своей части, является данью моде, которая завтра может и перемениться, пустышкой, не имеющей большой разницы с повсеместно конструируемыми ложными идентичностями, наивысшим проявлением которых стало «Жё сви».

В наших словах нет никакого желания оскорбить русский патриотизм, более того, мы самих себя причисляем к этому стану. Единственно, мы хотим указать на необходимость выйти из состояния «Жё сви»-патриотов, поскольку это состояние неминуемо приведёт к гибели страны.

Разве от недавно заполнившего русский интернет патриотичного и яркого ролика «Здравствуйте! Я русский оккупант!», который даже заметили на Западе, не исходит запах того же «жё сви»-патриотизма? Для тех, кто ещё не видел этот ролик, педлагаем посмотреть его, он того стоит:

Без восстановления связи с «четвёртым этажом» не будет связи и с почвой, единством с которой так гордятся националисты. Нет у них этой связи (обуянность разрушительными импульсами Низа такой связью мы не считаем). Если бы они её обрели и действительно заглянули в глаза предков, которые сразу бы предстали перед ними в этом случае, националисты неминуемо устыдились бы своего поведения, оскорбляющего их память. Связь с почвой необходима, поскольку при её отсутствии человека поражает бессилие, и он теряет способность на какое-либо созидательное действие, а также способность сопротивляться любому нажиму сколь угодно малому нажиму, выстаивать. Разве именно это мы не наблюдаем на Украине, где торжество бандеровского режима во многом держится на том, что большинство просто спрятало голову в песок?

В спектакле «Iзнь» Сергей Кургинян полемизирует с Борисом Пастернаком, указывая, что строку диктует не чувство, а совесть (как мы помним, в стихотворении Пастернак говорит: «Когда строку диктует чувство. »):

Строку диктует совесть!
Не чувство, совесть. Шлет она
На сцену вовсе не раба.

Именно отсутствие совести, которую националисты назвали бы голосом предков, не только не позволяет сформироваться идентичности, но также делает человека не способным различать очевидные, казалось бы, вещи. Именно так нашими героями становятся пораженцы, отступающие из Славянска. Причём ореол пораженчества и делает их, парадоксальным образом, героями. Мы говорим о Стрелкове, ставшем в какой-то момент чуть ли не главным героем патриотического сообщества. Что это, как не «жё сви»-патриотизм?

Разве вы не видите родства между стрелковской истерией и Порошенко, стоящим с листом бумаги, на котором написано «Жё сви Волноваха»? Или «болотными» толпами, клубящимися по всему миру с такой же бумажкой, на которой теперь написано «Жё сви Немцов»?

Мы смеёмся над их тупостью. И в этом смехе слышится необоснованное высокомерие. Разве патриотический интернет, пестреющий группами, вроде «Великая непобедимая Россия» не болеет в значительной степени этим самым «жё сви»-патриотизмом? Разве это не очевидно? Можем ли мы, положа руку на сердце, сказать, что завтра русское патриотическое сообщество, заряженное очередным деструктивным героическим мифом вроде стрелковского, не выйдет на улицы — точно также, с такой же поганой бумажкой, на которой будет написано очередное «Жё сви»?

Источник

• ← Олюдениз окрестности что посмотреть
• Обострение чувствительности зубов что делать →