О чем поэма признание в любви луконина
Стихотворения и поэмы
В книге два раздела: «Стихотворения» и «Поэмы». Первый объединяет избранную лирику Луконина из лучших его сборников («Сердцебиенье», «Дни свиданий», «Стихи дальнего следования», «Испытание на разрыв», «Преодоление», «Необходимость»), Во второй раздел включены монументальные эпические произведения поэта «Дорога к миру», «Признание в любви», а также «Поэма встреч» и главы из поэмы «Рабочий день».
Вступительная статья 1
ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ 65
М. К. Луконин
Стихотворения и поэмы
Вступительная статья
Он не ощущал зависимости от семейных корней и от родовых истоков. Могилу отца разыскал под самый конец жизни, поставил отцу небольшое надгробие на заволжском песке. Могилу матери и искать было бесполезно: перепахали могилу немецкие бомбы в горящем Сталинграде.
Само «чувство Волги», на берегах которой он родился и вырос, чувство «малой родины», дающее душе конкретную и точную опору, он обрел по-настоящему лишь в зрелые годы: вынес это чувство из Сталинградской битвы, из исторического потрясения, из войны и смерти, но не от «корней», не из колыбели, не из естества пути.
Но кое-что он все-таки слышал в детстве о своих пращурах.
Хилый,
робко вошел я,
а встретили косо.
Навсегда я подробно запомнил полы.
Я, заморыш,
их выучил собственным носом,
находясь в основании кучи-малы.
Но главные для Луконина события разворачиваются не в школе, а в организации, которая называется: «литгруппа СТЗ».
Тоже, можно сказать, куча-мала. Надо выбираться.
Осенью 1934 года кружковцы собирают свои произведения в тоненькую книжку, три тысячи экземпляров которой выпускает Крайиздат. Книжка называется «Голоса молодых». В редакционном вступлении с гордостью сказано, что авторы пишут «о любви к производству и к своему станку».
В этой книжке и находим мы самое раннее из дошедших до нас луконинских стихотворений. Правда, оно не о станках, а о рыбаках, но некоторая связь с производством тут все же есть: «Рыбаки плывут, куда наметил Бригадир, веселый дед Аким». Есть заводской дух и в образах: «Звездами заклепанные дали Заглушили звуков перебой». Четырнадцатилетний автор вереи договору, заключенному с двумя своими одноклассниками: он берет сравнения из «средней полосы»: луна «накинула на весла Гибкое блестящее лассо», а за кормой тянется «серебристый и влюбленный вымпел»… Именно вымпелу скоро улыбнется Луконин, прощаясь с подобной образностью. Но для этого он должен еще услышать стихи Маяковского: это впереди.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Стихотворения и поэмы
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Стихотворения и поэмы
Он не знал в себе ни «сына земли», ни «посланца вечности». Он был сын поколения, частица подвижного победоносного социума, солдат времени. Он чувствовал себя поэтом исторического момента — небывалого момента, с которого начинается новый отсчет и для земли, и для вечности. Не от прошлого, а от будущего велся отсчет.
Он не ощущал зависимости от семейных корней и от родовых истоков. Могилу отца разыскал под самый конец жизни, поставил отцу небольшое надгробие на заволжском песке. Могилу матери и искать было бесполезно: перепахали могилу немецкие бомбы в горящем Сталинграде.
Само «чувство Волги», на берегах которой он родился и вырос, чувство «малой родины», дающее душе конкретную и точную опору, он обрел по-настоящему лишь в зрелые годы: вынес это чувство из Сталинградской битвы, из исторического потрясения, из войны и смерти, но не от «корней», не из колыбели, не из естества пути.
Он был — по внутреннему ощущению ценностей — человек не старого, а нового мира — мира, возникающего здесь и сейчас, «из ничего», из взрыва и катастрофы. Новая вселенная возникала по воле новых людей, порожденных не столько «отцами» и «дедами», сколько бурей социального обновления, в которой новые поколения выжигали все старое.
Но кое-что он все-таки слышал в детстве о своих пращурах.
О казаках и калмыках, колесивших по астраханской степи. Об украинцах, оседавших здесь. О дедовских бахчах, на которых татары батрачили по колено в грязи. И о том, как вилами выгнал из дому один из Лукониных сына своего Кузьму — за бунт, за то, что тот осмелился взять в жены беднячку. Нищета накрыла строптивую пару, первенец умер, не дотянув до трех лет; другой сын выжил, хотя родился в опасный год —1918-й, когда уже гуляла по степи гражданская война и полосовали Кузьму нагайками белые экзекуторы за то, что сочувствовал красным. Умер Кузьма два года спустя от холеры, оставив вдову с малыми детьми на руках (кроме Михаила были еще дочери). Повлеклась вдова к свекру просить приюта, а тот опять показал на дверь. Запомнила будущая краснокосыночница эти классовые счеты, и дети ее запомнили, когда к собственному деду пошли батрачить за кусок хлеба. Настало время, исчез дед, раскулаченный, а когда вернулся, постучался к снохе. Посадили старика за стол, накормили — те самые внуки родные, которых он когда-то не пустил на порог.[1]
Все это проходило через детство, тайно откладываясь в сознании, чтобы откликнуться много лет спустя в стихотворениях и поэмах. Но тогда было не до дедушки с его старыми счетами — жизнь рвалась вперед.
«Вперед» — означало: к скорому светлому будущему всего человечества. Вот за близким горизонтом пятилетки. За встающими корпусами Сталинградского тракторного завода. Эпоха звала к свершениям. Комсомол звал, пионерия.
Переезд в Сталинград из Быковых Хуторов для двенадцатилетнего хлопца, еще недавно пасшего свиней у реки Болды, — поворот всей жизни. Фабрично-заводская десятилетка — плацдарм. Название школы — в духе тех лет — громкое: «ФЗД имени Эдисона». Реальность — проще и жестче. В поэме «Признание в любви» Луконин вспомнит:
Хилый, робко вошел я, а встретили косо. Навсегда я подробно запомнил полы. Я, заморыш, их выучил собственным носом, находясь в основании кучи-малы.
Надо представить себе такую картину реально, включая разноцветные валенки, в которых, за неимением других, является в школу этот гаврош. Разноцветные валенки — невольный вызов: их обладателя надо толкнуть, чтоб знал свое место. Чем-то символическим предстает школьная куча-мала для характера, который вырабатывается в ней. Для характера, выдвинувшегося из людской толщи того времени. Это ведь на всю жизнь: вскипающее самолюбие, мускульное напряжение борьбы, упрямство в самоотстаивании… И притом — никогда, ни на мгновение не чувствовать себя отдельно от этой… бучи, «боевой, кипучей». Именно: драться за свое «я» внутри нее. Искать в ней свое место. Найдя, упираться насмерть.
Но главные для Луконина события разворачиваются не в школе, а в организации, которая называется: «литгруппа СТЗ».
СТЗ — Сталинградский тракторный завод — гремит на всю страну. Литгруппа — детище эпохи, авангард рабочего класса в литературе. Преподаватель литературы тов. Крылов, приглашенный вести занятия, объявляет программу. Первая тема: «Что такое художественная литература. Партийность литературы и классовая борьба в литературе на современном этапе». Вторая тема: «Основные правила грамматики и пунктуации». Занятия — два раза в неделю в редакционной комнате многотиражки СТЗ (многотиражка называется «Даешь трактор!», или, по краткой манере того времени, «Д. тр.!»). Помимо лекций идет обсуждение творчества кружковцев и проработка решений XVII партсъезда. Кроме того, устраиваются «вечера творческой самокритики на рабочих собраниях», где авторы «читают свои произведения и обсуждают» их. В ходе обсуждений развертывается «жестокая борьба за очищение языка самих лит-кружковцев». Наиболее способные берутся на «персональный учет», им выделяются литературные пайки.
Три семиклассника из ФЗД имени Эдисона для храбрости ходят в литгруппу вместе: Сережа Голованов (самый бойкий), Миша Луконин и Коля Турочкин. У себя в школе они уже навели кое-какой литературный порядок — распределили темы: Сереже — север: вечные снега, белые медведи, торосы; Коле — юг: море, лимоны, пальмы; Мише — центральную полосу: дожди, ветры, степь и полынь…
В литгруппе СТЗ им предложены темы несколько иного плана. «Д. тр.!» дает образец: «И. Красько, мастер 12-го пролета сборочного, пишет стихи о своем станке. Станок должен быть чистым, только тогда можно будет сберечь производительно каждую минуту рабочего дня, — вот основной лейтмотив большинства его стихотворений…»
Тоже, можно сказать, куча-мала. Надо выбираться.
21 марта 1934 года — «вечер творческой самокритики» в клубе СТЗ. Присутствует триста человек: рабочие и учащаяся молодежь. «Особенно тепло встречены Красько, Луконин, Голованов…» Это первое упоминание о Луконине в печати.
Осенью 1934 года кружковцы собирают свои произведения в тоненькую книжку, три тысячи экземпляров которой выпускает Крайиздат. Книжка называется «Голоса молодых». В редакционном вступлении с гордостью сказано, что авторы пишут «о любви к производству и к своему станку».
В этой книжке и находим мы самое раннее из дошедших до нас луконинских стихотворений. Правда, оно не о станках, а о рыбаках, но некоторая связь с производством тут все же есть: «Рыбаки плывут, куда наметил Бригадир, веселый дед Аким». Есть заводской дух и в образах: «Звездами заклепанные дали
Литературные перекрестки М. Агашина и М. Луконин
// В год литературы. Исследовательская работа по творчеству двух известных поэтов. Сравнительный анализ. //
Дорогая Маргарита Константиновна шлю Вам и Вашей поэзии самое сердечное поздравление по случаю молодого юбилея тчк Ваша человеческая и творческая застенчивость прекрасная особенность Вашего таланта тчк Радуюсь что имел отношение к Вашему началу и всегда жду постоянного продолжения…
М. Луконин (из телеграммы).
…Мне имя Луконина возле моих стихов и доброе слово Луконина о них дорого и приятно…
М. Агашина («Луконинские валенки»).
М. К. Агашина и М. К. Луконин – одни из самых светлых, почитаемых поэтов земли волгоградской. Судьбы этих незаурядных людей пересекались не только человеческими земными путями, но и литературными. Хотя, казалось бы, что общего между их творческими наследиями? Стихи Агашиной, по отзывам, такие искренние, в основном «домашние», трепетные, «волнующие сердце, затрагивающие струны души каждой женщины». В них «все просто, ясно, красиво, мудро». Абзац из статьи М. Соболя («Комсомольская правда»): «…Читать Луконина, строчки которого уже заведено называть угловатыми,…не всякому читателю под силу… Это трудная работа. Именно работа! Но зато доставляющая истинное наслаждение». Откроем сборники стихов, воспоминаний…
Как – то на вечере со школьниками М. Агашина на вопрос «Кто Главный Поэт Волгограда?», не задумываясь ответила: «Михаил Кузьмич Луконин». И далее, в одном из «Рассказов о стихах» так сказала об этом: «Он был, есть и навсегда останется Главным Поэтом нашего города.
Не потому, что он был самым талантливым и самым известным из нас. Хотя это и правда. А потому что ни у одного из наших поэтов не было такой чисто Сталинградской судьбы… Я люблю его за то, что он – Луконин».
Встречным чувством уважения и сердечного отношения к творчеству поэтессы наполнен текст поздравительной телеграммы, посланной секретарем Союза писателей СССР М. Лукониным, жившим в Москве, М. Агашиной к ее юбилею, вынесенный в эпиграф данной работы.
Мой милый край!
Арбузная столица.
В агашинском стихотворении было имя родных Быковых Хуторов, и Михаил Кузьмич попросил поэтессу: «Посвяти мне «Арбуз». Так в результате встречи на литературном перекрестке родилась строчка – посвящение М. К. Луконину.
Во многих стихах обоих поэтов живет, горячо пульсирует любовь к единственной на свете Волге. Это пересечение привязанности к великой реке потрясает глубиной чувства. Для Луконина Волга – родная. Он вырос в Заволжье.
…Моя она – Волга,
Это мой – Волгоград.
(«Песня в дороге»).
Сыновье чувство звучит в других стихах:
Кличет,
зовет меня,
требует Волга
зовом
всех матерей.
Волга, приду
и щекою небритой
прижмусь к твоему рукаву…
Читая стихотворение «Тебе», не сразу понимаешь, что проникновенное признание адресовано не любимой женщине, а реке. Луконин объехал полмира.
Но почему же – все с тобой,
все о тебе,
с тобою!
Все ты и ты, в стране любой
дорогой голубою…
Сердце его всегда было здесь, на нашей земле. Счастлив он был только на Волге.
Я живу тобой,
плыву тобою, Волга,
Знаю твердо –
ты последний мой причал.
Кажется, все пронзительные его стихи омыты Волгой.
И тем я жив, что знаю я,-
ты за меня в ответе,-
и боль моя,
и соль моя,
и хлеб мой
на планете.
Очень любил Луконин, когда приезжал, смотреть на Волгу, ее широкий простор, дышать свежим ветром с реки, любоваться в золотистых сумерках на суда. И говорил: «Так будет всегда, пока жива Волга…» Заключительные строчки в стихотворении, написанном накануне вечного прощания с волгоградцами, звучат как клятва:
Волга – родина!
Я капля Волги.
Искра малая
от вечного огня.
М. К. Агашина жила в Волгограде с 1951 года. Он стал ее собственной жизнью, ее дыханием, ее судьбой:
Мое последнее свиданье,
Мой хлеб
и Болдино мое.
А великая русская река при помощи олицетворения воспринимается читателями как живая.
Неужели не слышишь,-
Сердце Волги стучит!
В стихотворении «Подожди, Пономаренко…» М. Агашина категорически признается в жизненной необходимости для нее быть рядом с великой рекой:
Я и в горе и в беду
без кого угодно – выживу,
без Волги – пропаду.
Стихи – объяснение в самом святом, драгоценном чувстве сродненности с единственным на Земле месте встретились у обоих поэтов на равных.
У Маргариты Константиновны и Михаила Кузьмича есть стихи с одинаковыми названиями. Например, «Хлеб». У Луконина в первой части стихотворения содержится мысль о хлебе как первооснове жизни:
Он – «всегда у народа в судьбе».
Без него ни стиха, ни плаката,
без него и мартен не зажечь.
Он и плавится в тонны проката,
и куется
и в молот и в меч.
У Агашиной это заключительные строки:
…начинается с хлеба
и работа, и праздник, и жизнь.
Солнце сушит рубахи на спинах,
капли пота стирает со лба.
Горы хлеба
хлебные горы –
волгоградская наша гряда.
не спят ночей, не видят дней:
страда! Кипит зерно!
Поэтесса находит удачную метафору, чтобы подчеркнуть значение работы хлебопашца. Яркая, выразительная зарисовка в третьей части стихотворения благодаря этому выигрывает в отношении и образности, и содержательности: в неоглядном поле среди хлеба, который «и тяжел, и высок», стоит человек с раскрытой ладонью. На ней лежит колосок:
И в земле и в мазуте рука.
И его трудовые мозоли –
Тоже зерна того колоска.
С гордостью говорит М. К. Агашина о своем благоговейном отношении к тем, кто «великой любовью к земному труду» продолжает славу волгоградской земли. Идут и идут по развороченным колеям грузовые машины с зерном, торопятся…
Я по этой дороге прошла,
…чтобы вам поклониться,
драгоценные люди села.
У обоих поэтов трепетное отношение к хлебу – как к святыне. Для Луконина «это наше знамение силы, это то, что как колос в гербе». Агашина:
Под этим торжественным небом,
видавшим и холод, и зной,
стою пред некошеным хлебом,
как перед Кремлевской стеной.
Маргарита Константиновна рассказывала о Луконине: «…Когда мне случалось бывать в столице весной, он – единственный на всю Москву! – спрашивал меня с тревогой:
— Ну как там хлеба? Горят?»
На этом сказочная история – быль, связанная с юбилейной датой М. Луконина, для М. Агашиной не закончилась. Всегда трепетно относившаяся к памяти о страшной, жестокой, кровавой войне, Маргарита Константиновна вспомнила не только «самую теплую, самую чистую, самую светлую», покрытую первым снегом дорогу Луконина до школы, но и «другие дороги, по которым…» ему «довелось идти, с которых ему посчастливилось вернуться…» Это бои с белофиннами, затем – Великая Отечественная война, от первого и до последнего дня. Она пишет: «…Взяла у себя дома 50 осколков с Мамаева кургана, которые летом собирали мы там с моими ребятами. Пусть Луконин делает с ними, что захочет. Пусть бережет. Или раздаст друзьям, которые приедут его поздравить… Но об одном я его попрошу: пусть он все это – и валенки, и осколки – сначала покажет дочке. Чтобы она Луконина знала и не забывала, в чем и по каким дорогам ходил ее отец».
— Возвращаю вам эти осколки. Я собрал их в Сталинграде, на Мамаевом кургане.
Это был достойный жест – долг памяти народной. И для Агашиной, и для Луконина она была священной.
Что думали оба поэта о своем творчестве, о роли поэзии в жизни, что же это такое – поэзия? Их мнения едины. М. Луконин:
…поэзия –
Дышится жизнью самой.
«Жизнь – поэзия стучится» и требует сложения в стихотворные строчки. А в «Надписи на книге» признается читателям, что каждое его стихотворение выстрадано, за каждое слово заплачено любовью к людям, единением с ними. Не жалеть своей любви, своей души – в этом судьба поэта.
Раскройте вы книгу мою…
…в ней годы, мечтания, цели.
Себя вы узнаете
в отблеске каждого дня.
В смехе вашем,
в ваших надеждах,
в вашей работе –
я повторяюсь.
От ваших дыханий
кровь закипает в крови,
с вами в дороге
я времени не покоряюсь.
Я повторяюсь
в ваших признаньях в любви.
Не стихи это – сердцебиенье.
Как обнаженность чувств поэта созвучна с тем, что говорит М. Агашина, с ее кредо в творчестве!
А для меня гораздо больше значит,
Когда, над строчкой голову склоняя,
Хоть кто – то вздрогнет,
Кто – нибудь заплачет
И кто – то скажет:
— Это про меня.
Она умела увидеть невидимое другим, умела в душу заглянуть и разгадать ее тревогу и боль, передать потом в стихах, всегда желала помочь душе чужой. На всех хватало ее женского милосердного сердца. За это так любили и продолжают преданно любить М. К. Агашину.
Стихи! Взволнованные лица.
Стихи! Тревога. Правда. Страсть.
И невозможно потесниться,
И негде яблоку упасть.
(«Жена поэта»).
И как своеобразный мостик, перекинутый на очередной литературный перекресток уже с темой любви, приведу отрывок из стихотворения Агашиной «В обеденный перерыв»:
Ах, это состоянье боевое,
когда стихи свои – на суд людской!
Зал был со мной. Но в зале было двое
колдующих над шахматной доской.
Ребята увлеченно играли и не хотели слушать поэтессу. Тогда она применила испытанное средство:
…читаю только о любви.
Не знаю, может, правда, столько было
в стихах любви, и счастья, и тоски,
а может, просто – я тебя любила…
Но парни оторвались от доски!
Любовь. Великое, вечное, бессмертное чувство… Агашина так естественно здесь иллюстрирует его могущество. Пусть даже в простой бытовой зарисовке. Тем вернее, реальнее.
Как искренни, полны светлой грусти, доходящей до горечи, и в то же время высокого женского достоинства стихи Агашиной о любви! Страдающая от постоянного ожидания и одиночества лирическая героиня, неотделимая от автора, признается в сокровенном:
Я хочу, чтоб ты навек поверил
в то, что мне не выжить без тебя.
Поэтесса писала о себе. Она всю жизнь, до самого последнего своего часа любила одного – единственного человека на свете – мужа – самозабвенно, глубоко и верно. Он же ее открыто предавал, а потом и вовсе уехал за границу. В ответ – всегда было ее прощенье.
А я жила – тебя любила!
А я – счастливая жила!
Я не хочу начать сначала,
Ни изменить, ни повторить!
И разве это так уж мало:
Все время ждать,
Всю жизнь любить?
Читая о такой стойкости в судьбе, когда все непросто, о постоянстве в чувстве, которое хранится в чистоте и святости
(…какого стоило труда,
чтобы вот так:
любовь до гроба,
а не привычка навсегда…),
нельзя не проникнуться уважением к женщине, преклониться перед ней.
В стихах о любви М. Луконина выражено стремление найти женщину, предназначенную судьбой только ему, вторую свою половинку:
Чего – то я ищу,
чего – то жду…
Где бы он ни был, куда бы ни уезжал, думал об этом. А встречаясь не с теми, понимал, что у него другая «орбита», вглядываясь в огни, загоревшиеся в зрачках женских глаз, чувствовал:
огни не мои,
а чужие.
…Мои – не такие.
не так
они вспыхнуть должны.
В глазах твоих –
это другие,
Не мною они зажжены.
(«Огни»).
Порой, приняв за истинное чувство ошибку, жил с женщиной, заботясь о ней, неистово ревнуя, страстно боясь потерять:
…и при тебе
все о тебе тоскую.
Но эти отношения были недолговечными из – за ее неверности:
Все оборви,
что от любви осталось нашей,
не трогай,
все это не твое.
Иди своей дорогой.
(«В особняке»).
Лирический герой в который раз делает вывод:
Любовь – чувство многогранное, бесконечно разнообразное и в то же время – у каждого свое, индивидуальное. Любовь – тайна только для двоих. В стихотворении «Про это» Михаил Луконин откровенно признается:
Об этом никак невозможно чужими словами,
Слова не приходят –
Молчите глазами в глаза.
Молчите, чтобы ресницы задели ресницы,
Чтоб сердце услышало сердце другое в громах.
Любите друг друга.
Не пишется это.
Не слышится.
Дышится просто.
Стихи М. Агашиной не только интимные, личные, хотя и о «бабьей доле», которой «как ромашек на лугу», они еще человека – однолюба. У лирического же героя Михаила Луконина большой опыт близкого общения с женщинами:
Была любовь.
Еще была.
И так уж сгорело немало,
Нет места живого во мне.
Ах, если бы встреченной оказалась именно такая необходимая Луконину женщина, о которой упоминается в стихах М. Агашиной:
…Тебе только я и нужна,
без меня ты не выживешь дня.
(«Мое слово»).
Подкупает единое качество любовного чувства лирических героев М. К. Агашиной и М. К. Луконина (а они неотделимы от самих поэтов) – это предельная честность, отсутствие фальши.
Перечитывая стихи Агашиной и Луконина, я обратила внимание на схожесть их взглядов в отношении темы «Женщина в жизни мужчины». Сравним частично стихотворения: М. Луконина «Отступление» и М. Агашиной «Горькие стихи».
Тональность луконинских строк уже сначала несет оттенок торжественности, поэт безоговорочно признает:
…всесильна над нами
женщина.
И это ему нравится. Он считает, что представление о «главенстве» мужчины, укоренившееся издавна и ставшее привычным – «дутое», «ложное»; не каждому дано понять простую истину: женщина – «дело сложное, явление необычное».
М. К. Агашина тоже констатирует факт:
они забыли, что они мужчины,
и принимают милости от нас.
И дальше стихотворные строчки обоих поэтов звучат в унисон, наполнены мыслью о сути женской, ее материнском начале.
Приходим,
бедой отмечены,
подвигами небывалыми,
мы все равно
для женщины
детьми остаемся малыми.
(М. Луконин)
И что бы ни случилось, женщины «смотрят даря прощение».
Об этом же говорит и М. Агашина:
Ну что ж! Мы научились, укрощая
крылатую заносчивость бровей,
глядеть на них спокойно, все прощая,
как матери глядят на сыновей.
Умный, чуткий, понимающий психологию отношений Луконин в книге «Товарищ поэзия» утверждал: «Надо писать о любви, о страсти, о красоте любимой. Но надо видеть в любимой и желанной женщине человека!» Этому он оставался верен и в жизни, и в стихах.
Маргарита Константиновна Агашина ведет разговор о женщинах от имени женщин с трудной судьбой. Недаром в названии к стихам стоит определение «горькие». Ее признания крайне откровенны. Женщина, даже если «одна растит ребят и не перебивается, а бьется», имея «мужской характер», чтобы выжить, все равно остается женщиной с милосердной душой и жалеет мужчин. Суждения поэтессы сложнее луконинских, проникновеннее, ближе к прозе жизни.
Есть еще тема, которая ведет на пересечение творческих путей – дорог поэтов, – одиночество. У лирической героини Агашиной обычно неустроенная личная жизнь. Она внешне стойко переносит душевную неуютность, тоску по сильному плечу рядом, человеку, который разделил бы заботу о детях… Но как на самом деле страдает! Молча, сохраняя достоинство… «А то, что горько ей бывает, про то она не говорит» («Рябина»). Только стихи все равно ее выдают. Каждое слово оплачено судьбой поэтессы. Ее любовь:
Горька, как слезы русских баб,
Как их любовь, проста.
Проста, горька и тяжела,
И от нее – больней!
(«Мое вино»)
Прорываются строчки в отдельных стихах: «Очень холодно мне одной», «Не от забот я устаю – я устаю от одиночества». И в разговоре с дочерью: «Я устала. Потому что я всегда одна» («Справилась и с этой трудной ношей…»). Грустные, не мажорные стихи.
Для М. Луконина 60 – е годы стали, по словам его сына Сергея, «пиком судьбы и поэзии». Именно тогда им были написаны «пронзительные стихи…, скованные цепями любви и одиночества».
Два острова мы.
Меж нами легли расстоянья.
И громоздит одиночество льдины весенние…
(«Я – одиночество»).
Поэт испытывает облегчение, оставшись наедине с собой, так как наступило «выздоровление ясности». Это для него лучше, чем жить с женщиной «кошачьей игрой двоедушия, хитрости, лживости». Умерли они друг для друга, «без воскрешения». Но одиночество для поэта – временное успокоение, когда был период, по словам сына, «межженья».
В стихотворении «На перевале» Луконин говорит: «На перевале, на гребне лет…» людям нужна определенность.
И нужно пройти его, хоть «жуток этот промежуток». У него, сильного мужчины, «от одиночества сердце сжалось». «Душевная раскрепощенность не всегда находила взаимность. Не чувствовалось баланса. А он так был необходим…» (С. Луконин).
М. Агашина, в отличие от Луконина, никогда не отдыхала душой в одиночестве – она всю жизнь страдала от этого. Потому что беззаветно, раз и навсегда, полюбила со студенческих лет.
Маргариты Агашиной не стало 4 августа 1999 года. После сложнейшей операции она так и не пришла в сознание.
Михаил Луконин умер от разрыва сердца в 1976 году – 9 августа.
К обоим поэтам пришло бессмертие. Их стихи читаемы и любимы. Из детей поэтов продолжили дело родителей дочь Маргариты Константиновны Алена – преуспевающий журналист в московской печати, Сергей Луконин – тоже журналист, литератор.
В Волгограде в здании института экономики, социологии и права в год во сьмидесятилетия поэтессы открылся музей Маргариты Агашиной.
В сквере Волгограда стоит памятник М. Агашиной из белого мрамора, выполненный в полный ее рост. Его автор – народный скульптор В. Фетисов. Новой улице города присвоено имя поэтессы.
Волгоградский Дом литераторов носит имя М. Луконина. А в просторах Тихого океана живет и работает новый океанский сухогруз «Михаил Луконин», как человек, приписанный к сахалинскому порту Холмску.