столько усилий и ради чего
Аплодисменты после посадки: почему мы это делаем?
Приблизительное время чтения: 2 мин.
Вряд ли сегодня кто-то сможет точно сказать, когда именно родилась традиция аплодировать экипажу после посадки самолета. Люди хлопают в ладоши, благодарят летчиков за то, что те доставили их в нужное место. Такое вот почти детское выражение радости – непосредственное, и не очень осмысленное. Я тоже всегда аплодирую, искренно и с удовольствием. И каждый раз удивляюсь, когда вижу, что есть в салоне лайнера люди, не аплодирующие. Вернее, не удивляюсь даже – чему тут удивляться. Просто любопытно бывает – почему так, что за причина в таком игнорировании. А спросить вроде как неудобно.
И вот, недавно, получил ответ на свое любопытство без всяких вопросов. Приземлились. Аплодисменты посадке. Все как обычно – часть пассажиров хлопает, часть – нет. Я – похлопал. Мой сосед – воздержался. Солидный такой дядечка, в хорошем костюме, в очках. И не просто воздержался, а еще и прокомментировал происходящее:
– И чего хлопают? Люди просто сделали свою работу, им за это деньги платят. А вы ладоши себе отбиваете невесть зачем.
Проворчал он это недовольно, снял с полки свой портфель и двинулся к выходу. А я задумался. Ведь есть в его словах резон, чего уж там. Деньги – да, платят. И это, действительно, пускай опосредованное, но все же выражение нашей благодарности: мы заплатили за билет, часть этих денег пойдет на зарплату экипажу. Все сходится. За исключением одной небольшой, но важной детали: в этой стройной и правильной схеме растворяется мое личное отношение к людям, которым я на несколько часов вверил свою жизнь. Ну вот даже близко у меня нет такого в мыслях и намерениях при заказе авиабилета через интернет – загодя поблагодарить каких-то абстрактных летчиков за полет, который еще даже и не состоялся. И получается, что следуя логике моего соседа по киевскому рейсу, я сам себя обкрадываю, лишаю возможности не только выразить благодарность экипажу, но даже просто – пережить эту благодарность, испытать ее. Если подумать чуть глубже, на концертах и спектаклях мы ведь тоже аплодируем артистам, уже заплатив деньги за входной билет. Но там почему-то и в голову никому не приходит объяснять этим необязательность аплодисментов.
И еще один важный момент. Для того чтобы поблагодарить летчиков подобным образом, мне не нужно никаких усилий, это вполне естественное движение моей души. А вот для того, чтобы не похлопать в конце рейса, мне потребуется определенное напряжение, чтобы это благодарное движение души придавить в себе, не дать ему выйти за пределы моего сердца. Да и в самом сердце тоже – придавить. Ну, чтобы не было расхождения между внешним и внутренним.
Столько хлопот, усилий и ради чего всё? Нет, уж лучше останусь я со своими бессмысленными аплодисментами. Возможно, есть люди, перед которыми вообще такой проблемы не стоит: прилетели, встали, вышли – и всё. Кто там чему хлопает, их не интересует вообще. Ну а у меня – такая вот позиция, лентяйская: мне проще аплодировать, чем воздерживаться.
Мне кажется, что научиться благодарить Бога у меня вряд ли получится, если прежде не научусь с благодарностью относиться к людям, сделавшим мне добро. Даже если они получают за это зарплату.
Столько усилий. Столько жизней. И ради чего? Ради того, чтобы какая-то крыса все испортила? Ради того, чтобы в одночасье все полетело к чертям собачьим?
Сдавленный скулёж. Тихий писк. Перед глазами тьма. Только чувствуется под пальцами пульсация отчаянно борющегося с удушьем горла.
Как глупо. Как невероятно глупо.
Арэй осел, задыхаясь от нехватки воздуха. Ригар не просто душил его. Он чуть не превратил его горло в кровавую кашу.
Рассудок помутился на краткий миг, перед глазами все поплыло, и Арэй услышал обеспокоенные крики помощников босса.
Арчи присел рядом с ним, подхватил под руки, не позволяя завалиться на бок, и стал звать, пытаясь достучаться до сознания.
Стен, хоть и был намного трусливее напарника, все же загородил их обоих собой. На всякий случай. Вдруг босс выбесится и бросится на всех с кулаками.
— Очухается!
Мальчишка встал на ноги и стащил с себя свитер, а за ним и футболку. Бросил их под ноги Ригару и снял штаны вместе с трусами.
Яростное, выжигающее остатки разума бешенство затопило сознание Ригара,вмиг стеревего человечность и открывврата перед монстром.
Всего мгновение понадобилось для того, чтобы чудовище проснулось. Всего вдох. И вот уже монстр оскалил свою клыкастую пасть, как хлыстом подстегнутый фразой:
— Ну ты и засранец, босс.
Кто это сказал? Стен или Арчи? Ригар не мог разобрать в тот момент. Он просто бил.
А потом долго сидел в разгромленном кабинете, тихо опустошая все алкогольные запасы. А когда они иссякли, спустился вниз и принялся штудировать бар в гостиной.
Истерика настигла Арэя часа через два после того, как в доме стихли все звуки. Еще какое-то время были слышны вопли парней и треск ломающейся мебели. Потом, кажется, дверь кабинета слетела с петель. А после мальчишка отчетливо слышал болезненный стон Арчи, когда тот спускался по лестнице. А за ним тихая просьба Стена потерпеть до больницы.
Окна комнаты Ноэля, в которой Арэй спрятался, выходили на задний двор. И парень не смог узнать, что же случилось с помощниками Ригара. Впрочем, он предполагал, что ничего хорошего.
Слезы навернулись на глаза, но тогда мальчишка их сдержал. Чтобы не сидеть голым на полу, он завернулся в покрывало, которое стащил с кровати, и забился в самый темный и неприметный угол, чтобы его не сразу нашли.
Но, как же он заблуждался, думая о том, что Ригар будет его искать. Спустя два часа стало ясно, что парню он вообще не нужен, даже как возможный похититель каких-то ценностей. И мальчишка залился горькими слезами, истерично и самозабвенно выплескивая свою обиду и злость.
Выплакавшись, Арэй уснул. И проснувшись глубокой ночью, сразу даже не сообразил, почему лежит на полу, а в комнате темно и даже лучик света не проникает в окно.
Он жутко замерз, грея своим телом холодный паркет. Ноги и руки превратились в ледышки. А еще просто зверски хотелось пить.
Кое-как поднявшись с пола и почувствовав сильную боль в гортани, Арэй снова разревелся. Но головная боль быстро остудила его пыл.
Пришлось успокоиться и, подобрав полы импровизированного одеяния, сделанного из покрывала, идти на кухню в поисках воды и лекарств.
В доме было темно и тихо. Ригар, разгромив свой кабинет и помощников, наверняка завалился спать. Охранники прятались по своим норам. И Арэй был предоставлен самому себе и мог без стеснения предаваться слезам, которые так ненавидел босс.
Дата добавления: 2018-04-15 ; просмотров: 137 ; Мы поможем в написании вашей работы!
«Врачи говорили — 90 процентов, что будет летальный исход». Гербольдт — грани между героизмом и безумством
Этап «Гран-при» в Японии стал своеобразным чемпионом по количеству травм. Из-за разных повреждений на соревнованиях не выступили Александра Трусова, Дарья Усачева и Рика Кихира. Эмоциональное снятие Усачевой непосредственно на разминке перед стартом короткой программы подняло широкую дискуссию в среде фигурного катания — нужны ли нам победы на чемпионатах мира и Олимпиаде такой ценой?
Уникальная в прошлом фигуристка, выступавшая на высшем уровне как в одиночном, так и в парном катании, а ныне тренер ЦСКА Катарина Гербольдт отвечает, что нужны. По ее мнению, спортсмены настолько фанаты своего дела, что в какой-то момент они в прямом смысле готовы отдать жизнь за очередную медаль. В качестве примера она приводит историю, как поехала на чемпионат Европы с гайморитом — притом что врачи ее не пускали. О возрастном цензе в женском одиночном и перспективах наших лучших фигуристов попасть в состав на Олимпиаду Гербольдт рассказала в интервью «СЭ».
Травмы бывают у каждого — нужно думать, как с ними жить, и восстанавливаться
— Не найду спортсмена, который прошел весь свой путь без травм, — отметила призер чемпионата России. — Большой спорт всегда подразумевает травмы. Понятно, что тренер всегда хочет максимально оградить своего спортсмена от травм, но в то же время если мы хотим высоких достижений, то их не бывает без больших нагрузок. А последствия таких нагрузок — это повреждения. Так бывает, что спортсмены ломаются. Причем чаще всего травмы случаются на пике твоих возможностей, когда иммунитет ослабевает. Организм не отдыхает, никто не даст в разгар сезона передышку и не разрешит полететь на Мальдивы. Если ты идешь к какой-то цели, то нужно быть сильным и перетерпеть возможную боль. Да, больно, да, бывает обидно.
До слез — плачешь и думаешь: за что, почему это происходит со мной? Но нельзя сдаваться и прекращать тренировки, даже если у тебя гипс на ноге. Нога травмирована — тренируйся лежа. Нужно работать в тандеме тренерам и врачам, совместно решать, как пережить травму. Самое главное, чтобы не отворачивались от тебя родные. Продолжали верить, что все будет хорошо, и внушать это своему ребенку, спортсмену. И мы уже видели не раз, как ребята быстро восстанавливаются, тем более сейчас медицина развивается, есть много способов поддержать здоровье. Мы все помним, как Евгения Медведева в олимпийский сезон пережила серьезную травму, но вышла и откатала. Завоевать серебро — это большой успех. Особенно с учетом того, сколько было пропущено.
Отдавать всю жизнь ради карьеры в два года — полный бред. Нужен возрастной ценз
В парном катании все отказались от использования четверных элементов и работают над усовершенствованием катания. Ушли в качество, презентацию программы. Возможно, и в женском одиночном после Олимпиады примут решение поднять возрастной ценз. Хотя бы ограничат форсирование подготовки. Сейчас детей уже в 9-10 лет учат четверным. Естественно, к 18 годам они уже не доживают, физически они истощены. Из них выжимают, как из лимона, весь сок. И если возраст допуска на взрослые старты поднимут, то будущему поколению будет легче. Возможно, будет меньше травм, подготовка будет более постепенной. Никто не будет гнать детей. Поэтому я за повышение возрастного ценза. Для меня это бред — работать всю жизнь ради 2-3 лет карьеры. Столько усилий — и ради чего? Большинство из нас даже и детства-то не видели. Все время тренировка, тренировка, тренировка. Нет времени даже выйти во двор погулять.
У меня сейчас набор своей маленькой группы, родители просятся на день рождения. Бывает, что и отпускаю, поскольку сама прошла через этот путь. Я считаю, что должно быть детство, должны быть выходные. Нужно уметь разгружаться эмоционально, иначе велик шанс, что дети в определенном возрасте потеряют мотивацию. Понятное дело, что России нужны медали. Всем нужны медали. Но спортсмену глупо работать ради одного-двух сезонов. Это максимум сегодня, дальше все заканчивается. Вспомним мое поколение — мы катались до 25, и это было нормой. Та же Слуцкая — почти до 30 лет, Бутырская. Карьера была долгой, и все понимали, ради чего. Сейчас, если ты успешный спортсмен и у тебя все сложилось, у тебя будет жизнь и после спорта. А если ты не успел в эти пару лет заявить о себе? Бывают же и «поздние» дети, они раскрываются позже, но это уже никому не интересно.
Меня просили подписать документы, что я сама несу ответственность за свою жизнь
Пропускать тренировки не стоит, результаты Косторной это доказывают. Мы тоже можем говорить о своих желаниях. Но нужно их сопоставлять с возможностями. К примеру, я часто хочу вернуться. Но я понимаю, что не готова сейчас столько работать. Тогда в чем смысл даже попыток возвращения? Всегда было так — кто много работает, то и выигрывает. Кто решил где-то себе что-то упростить и похалтурить, поэкономить силы — так это не работает. Все равно это все вылезает, так что чемпионами становятся трудоголики. Спорт — это всегда для фанатов и фанатиков. Спортсмены настолько готовы идти к своей цели, что на каком-то этапе нет преград вообще. И эта грань между спортивным героизмом и глупостью размывается. Кровью, потом добивался места в сборной, своих медалей. И не готов оступиться, идешь до конца. Так что я понимаю логику той же Ани Щербаковой. Столько всего сделал — и, получается, зря?
У меня был случай из собственной карьеры. Был момент, когда я была на грани жизни и смерти. Тяжелый гайморит, врачи меня не отпускают — а у меня чемпионат Европы на носу. Самолет через шесть часов. А они мне в ответ — 90 процентов, что может случится летальный исход. Срочная госпитализация! Все гайморовы пазухи закрыты, и следующая — это уже мозг. И если вдруг что-то пойдет не так, то решиться все может буквально за минуту. Не знаю, хорошо это или плохо, но на таком уровне невозможно остановиться. Врачи так и спрашивали — вы отбитая на голову? Я не отрицаю, может, так и есть. К тому же родители запрещали мне ехать на чемпионат Европы. Не разрешали подписывать документы, что я сама беру на себя ответственность за свою жизнь и готова к последствиям. Моя мама всегда была за здоровье, для нее это был огромный шок. Но так как мне было 18 лет, то я решила все сама, несмотря на их запреты.
В фигурном катании стоит организовать трансферы по типу футбола
Я всегда за то, чтобы давать возможности спортсмену реализовать себя. Пусть и в другой стране. Это огромный путь, огромная работа. Пусть, к сожалению, она не может здесь проявить себя. Почему не дать возможность проявить себя где-то еще, за другую страну? Может, это прозвучит непатриотично, но давайте сейчас все возможные критики представят своего ребенка в этой ситуации. Ребенка, с которым вы с шести утра на катке, в четыре утра будите его все детство и едете на каток с тремя чемоданами, мотаетесь от катка до школы, сколько денег вкладываете, сил, нервов. И что, получается, все напрасно? Даже элементарную мечту побывать на чемпионате Европы, мира. У нас и так достаточно много сильных спортсменов, которые могут достойно представлять нашу страну. И если есть спортсмены, которым это, к сожалению, не удается, то почему бы не дать им возможность покататься за другую сборную? Так что я бы отпустила.
Вариант выхода из конфликта — трансферы по типу футбола или хоккея. Сборные могли бы продавать своих спортсменов. Это правильно, поскольку если федерация вложилась в спортсмена, то ей не хочется его терять. Почему бы не открыть трансферный рынок, не озвучивать суммы, за которую она готова отпустить своего спортсмена? Понятное дело, что точные суммы контрактов нам и в футболе не всегда известны. Но какие-то варианты искать нужно. Это правильно по отношению и к спортсмену, и к федерации. Необходимость говорить с федерацией перед сменой гражданства была всегда. Это не только сейчас случилось. Нельзя было прийти и сказать, что завтра будешь выступать за Италию. Нужно прийти и получить разрешение. Был карантин, год или два сезона. Тем не менее я за право выбора. Такова жизнь — она складывается по-разному.
У женщин на Олимпиаду поедут Валиева, Туктамышева и Трусова
В танцах первые два места в сборной очевидны — это Виктория Синицина/Никита Кацалапов и Александра Степанова/Иван Букин. А вот с третьим местом все интересно. Мне очень нравятся в этом сезоне две наших молодых пары — Диана Дэвис с Глебом Смолкиным и Аннабель Морозов с Андреем Багиным. Я дилетант в танцах, но говорю, как мне нравится по восприятию. Все знают, что у фигуристок в обеих парах есть известные родители — это тренеры Этери Тутберидзе и Николай Морозов. Но я не думаю, что это может быть каким-то фактором в борьбе за медали. Я все-таки считаю — если бы они не умели кататься, то неважно, ничего бы не помогло. Ну если ты не можешь ехать — что сделать? Так что ребята реально претендуют на места в сборной, они интересные, обе пары. Со своей харизмой, стилем. Они еще молодые, у них прекрасное будущее.
У женщин на Олимпиаду однозначно поедет Камила Валиева, надеюсь, поедет и Лиза Туктамышева. Третьей, мне кажется, в заявке будет Саша Трусова. Мужчины — Коляда, наверное, Семененко, он достаточно стабильно катается, и мне бы очень хотелось, чтобы Саша Самарин поехал. Это мое желание, которое может не сбыться, но я так мечтаю и запускаю это в космос. И с Марком Кондратюком мы много работали, тоже хотелось бы, но он молод, у него большое будущее. Его внутреннего богатого мира хватит не на один олимпийский цикл. В парах все очевидно, думаю. Мишина/Галлямов, Тарасова/Морозов, Бойкова/Козловский. Наша тройка так и останется. Мне ближе всех Женя с Вовой, конечно. После перехода к Тутберидзе, кстати, пара серьезно преобразилась. Они стали увереннее кататься, хотя все проблемы еще не решены. Если не было чистых прокатов много лет, не стоит ждать, что они будут сразу же сейчас. К тому же стоит понять, насколько команде Этери интересно парное катание. Но до Игр она точно Тарасову и Морозова не бросит.
Сиятельный (72 стр.)
Позабыв о звере, я рванул к Рамону. Тот уже пришел в себя и даже зажал рану на правом плече, но, судя по хлеставшим меж пальцев струйкам крови, была повреждена подключичная артерия. Жить ему оставалось считаные минуты.
– Как он? – хрипло выдохнул Рамон при моем приближении.
– Мертв, – уверил я напарника, опускаясь на корточки.
– Надеюсь, догоню его по дороге в ад и дам пинка под зад… – Крепыш попытался рассмеяться, но лишь скрипнул зубами от боли.
– Ты будешь жить, не сомневайся даже, – возразил я.
– Правда, руку спасти не получится, – продолжил я, – она держится на паре лоскутов. Придется отнять. Но лучше жить одноруким калекой, чем умереть в расцвете сил. Сторожем поработаешь и так…
– Нет! – рявкнул Рамон что было сил.
Потаенный страх стать увечным калекой выплеснулся наружу, и я ухватился за этот ужас, распалил его собственным талантом сиятельного и зашвырнул обратно. Крепыш взвыл, выгнулся дугой и потерял сознание; сочившаяся через его судорожно стиснутые пальцы кровь остановилась, как если бы рана закрылась сама собой. Да так оно и было. Страхи – моя вотчина…
Я поднялся на ноги, несколько раз моргнул и встряхнул головой, но лучше не стало. Глаза горели огнем. Тогда нацепил на нос темные очки и вернулся к оборотню. Зверь и в самом деле издох, и его полусгнившее тело представляло собой жалкое зрелище.
Будет непросто доказать, что это и есть убийца Исаака Левинсона.
И что это еще, дьявол его забери, за Конвент?
За спиной послышался кашель, я обернулся, а это Рамон поднялся на ноги и ковылял ко мне.
– Крепко меня приложило, – пожаловался он.
– Иудей! – вдруг вспомнил я. – Рамон, за мной!
Но нет – бандиты в курильню так и не вернулись, только ковыляли на выход встревоженные курильщики, те, что еще – или уже? – могли ходить.
Сунув в карман валявшуюся на нижней ступеньке лестницы кассету «Цербера», я взбежал на второй этаж и при виде выломанной балясины на миг впал в самый настоящий ступор.
Но как так? Как он сумел?!
– Дьявол! – выругался я.
– Что такое? – поднялся вслед за мной Рамон. Слабость уже оставила его, лицо приобрело обычный красноватый оттенок, и двигался он уверенно, словно и не валялся при смерти пару минут назад.
А мне стало дурно. Столько усилий – и ради чего?
– Смотри! – указал вдруг Рамон на каплю крови. И еще одну – на ступеньке выше. – Он на чердаке!
Я взял винчестер на изготовку и начал подниматься под крышу. Рамон вытащил из кобуры «Веблей – Фосбери» и двинулся следом.
Аарон Малк и в самом деле укрылся на чердаке. Он сидел в дальнем углу, прислонясь к покатым стропилам, сидел и не шевелился.
Иудей был окончательно и бесповоротно мертв.
– Его убили, – сообщил я приятелю. – Утащили сюда, допросили и удавили. И сделал это не человек.
Рамон прикоснулся к шее иудея, вытер пальцы о плащ и отступил подальше.
– Темное дело, – решил он.
– Темнее не бывает, – подтвердил я.
Мы спустились с чердака, я забрал из каморки разодранный портфель с поцарапанным маузером внутри и предложил:
– А что если мы его не нашли?
– Вообще не нашли? – уточнил Рамон.
– Зашли в комнату и наткнулись на оборотня. За оборотня нам точно ничего не будет.
– Кроме денег, – кивнул я. – Думаю, отпечатки челюстей подтвердят мою версию.
– Было бы неплохо, – вздохнул крепыш и направился вниз.
Я последовал за ним, выдвинул из-под стола с игровыми костями табурет и уселся на него, давая отдых усталым ногам.
– Надо вызвать полицию, – решил Рамон, – пока не вернулись хозяева и не выкинули нас вон.
Табурет я, к слову, поставил так, чтобы видеть и лестницу, и обе двери.
Рамон забрал выложенный мной на стол винчестер и отошел к выходу.
– Кто бы ни заплатил за твою шкатулку, у него намечаются серьезные проблемы, – утешил он меня. – Перед смертью иудей наверняка выболтал имя заказчика.
Я только поморщился и попрекать Рамона тем, что он бросился в погоню за оборотнем, не стал.
Какой теперь в этом смысл? Разругаться?
К тому же от тела Аарона веяло чем-то столь запредельно жутким, что у меня не было ни малейшего желания встречаться с убийцей иудея лицом к лицу. Возможно, своей неосмотрительностью Рамон спас наши жизни.
С тяжелым вздохом я достал из портфеля бумажник Малка, раскрыл его, изучил на просвет обе банкноты, потом одну за другой проверил монеты.
– Он говорил, что у него при себе десять тысяч франков.
– Может, и нет. Сейчас вернусь.
С пистолетом в руке я поднялся в комнату на втором этаже, забрал пиджак иудея и спустился вниз. Прощупал, не обнаружил ничего подозрительного и принялся вспарывать швы.
– Лео, если тебе нечем заняться, можем сыграть в маджонг, – пошутил Рамон.
– Очень смешно, – пробормотал я и вдруг ощутил под пальцами шорох тонкого бумажного листка. Осторожно, стараясь не порвать, вытащил его в прорезь, присмотрелся и замер, не веря глазам.
Рамон приблизился и присвистнул:
– Чек на десять тысяч франков! Это же чертова куча денег! – Но его радость продлилась недолго, он разглядел отметку об отказе в погашении и разочарованно протянул: – С ним расплатились дутой бумажкой! И кто этот ловкач?
Я молча сложил чек пополам и убрал его в собственное портмоне.
– Мой дядя, граф Косице, – произнес я и резким движением руки смахнул на пол игровые костяшки. – Мой родной дядя, подумать только! Да я удавлю его собственными руками!
– Боюсь, – покачал головой Рамон, – кое-кто доберется до него раньше тебя. – И он ткнул пальцем в потолок, напоминая о задушенном иудее.
– Ерунда! – отмахнулся я, поднимаясь на ноги. – Нам надо просто поторопиться, только и всего!
На улице раздался пронзительный полицейский свисток, и Рамон вздохнул:
– С этим тоже не все так просто.
Я выругался и отвернулся к окну, на мутном стекле которого со стороны улицы что-то увлеченно вычерчивал пальцем лепрекон. Мелкие капельки мороси постоянно стекали по стеклу, нарушая рисунок, и от усердия он даже высунул язык.
«Виселица!» – вдруг понял я. Коротышка рисовал виселицу с веревкой и человеком в петле!
Просто отличное предзнаменование!
Лепрекон заметил мой озадаченный взгляд, накинул себе на шею воображаемую петлю и склонил голову набок, изображая предсмертные конвульсии.
Я взял табурет и со всего маху швырнул его в окно.
Настроение было ни к черту, и я точно знал, что дальше будет только хуже.
Почему ни у кого не получается изменить свою жизнь
Внезапно выяснилось, что ведение дневника, позитивное мышление и визуализация желаний никак не помогают изменить жизнь, если при этом у тебя нет ближайших родственников в «Газпроме». Людей, недовольных в той или иной мере своим положением, явно больше, чем полностью довольных. Последних еще называют счастливыми, хотя сегодня в моде определение «состоявшиеся». Представителей первой группы часто интересуют способы присоединения ко второй. Однако вместо того, чтобы спросить напрямую у представителей «фракции счастья», соискатели предпочитают слушать себе подобных, никуда не вырвавшихся и ничего не изменивших.
Не все изменения приятны
Первостепенные изменения, которые реально требуются для запуска хоть какого-то процесса, чаще всего неприятны, во всяком случае на начальном этапе. Кроме того, они не дают моментального результата, отложенный позитивный эффект не удается оценить, в то время как негатив от дискомфорта находится рядом, буквально в одной комнате с тобой. Поэтому немного потерпев, человек обычно сдается, не видя смысла и не имея стимула для дальнейшего сражения с собой. Ему-то виделся уже конечный результат, такой желанный и приятный, но сопутствующие трудности не входили в план.
Это примерно как физические упражнения, которые едва ли можно назвать приятными, но они стоят конечного результата и потраченных усилий. Однако если человек прекращает тренировки, достигнутый эффект довольно быстро улетучивается. Вскоре от него не остается и следа, а следующая попытка начнется с нуля, вернее, даже с минуса. С дизморали, что будет напоминать о прошлой неудаче, призывая к благоразумию, уговаривая прекратить испытание и смириться с неизбежным.
Слишком много привычек
Изменить жизнь — значит отказаться от целого ряда привычек, которые человек мог таковыми и не считать. Собственно, на то они и привычки, чтобы их не замечать. Одни полезные, другие вредные, что-то заметно со стороны, но кое-что скрыто от посторонних глаз. Последние и представляют наибольшую проблему на пути к изменению жизни. Если на вредную, но хотя бы заметную для окружающих привычку могут указать, то скрытую придется осознавать самостоятельно. Плохая новость заключается в том, что таких скрытых привычек намного больше, вообще-то из них и состоит сама жизнь, во всяком случае значительная ее часть.
Кроме этого, часто одно завязано на другое и пересекается с третьим. Вот простой пример: утро, кофе, сигарета. Если бросить курить, захочется ли пить кофе по утрам? Кому-то по-прежнему захочется, но кто-то откажется и от второй привычки, тут уже более индивидуально. Проснувшись, сразу схватить телефон или разбудить компьютер — это привычка, она редко продиктована реальной необходимостью, ведь будильник и так слышно, а пропущенный вызов запросто подождет несколько минут.
Конкретика не входит в планы
Абстракция соблазняет своей универсальностью, ведь нечто бесформенное, бесцветное и безвкусное подойдет всем. Поэтому абстракция успеха так хорошо продается блогерами и прочими мотивационными гуру. Реальность и жизнь любят конкретику, чтобы все четко и понятно, с очевидным ориентиром в качестве финальной цели. Без него можно сбиться с пути, оказавшись в итоге совсем не там, где ожидалось. Однако и это еще не все, ведь кроме конкретизации в формулировке финальной цели, необходим и пошаговый план действий. Такой же четкий и понятный, где каждый пункт также конкретизирован, не оставляя или сужая до минимума пространство для излюбленного «поживем — увидим».
Здесь сложность кроется в нежелании планировать и тщательно разбирать небольшие шаги к большой цели. С одной стороны, они кажутся просто недостойными внимания, с другой — могут и отпугнуть. Ведь если для преодоления всего одной, самой маленькой ступеньки требуется столько усилий, такой концентрации внимания, то что же будет в конце? Наверное, там вообще невозможно пройти, думает человек и заканчивает путешествие. Правда же заключается в том, что каждая пройденная ступенька как бы переходит на твою сторону, в конце они сложатся вместе и позволят подняться так высоко, что и не заметишь финальную преграду.
Лень сильнее мотивации
Любая, даже самая находчивая и сильная мотивация разбивается о мудрую лень, что не устает повторять: «тише едешь — дальше будешь». Исключая детские игры, практика показывает обратное: не будешь дальше, ведь по такой логике для достижения наивысшего результата нужно вообще на месте стоять. Тогда пространственно-временной континуум схлопнется, а Вселенная падет на колени, не в силах больше строить всяческие козни. Взгляни на людей вокруг, вероятно, это не самые проворные представители нашего вида, и потому добились не больше твоего. Передвигаться по жизни все-таки нужно быстрее, при этом не слишком торопясь, чтобы дров не наломать.
Вообще-то все люди ленивы, ведь ничего не делать лучше, как минимум приятней, чем делать то, что тебе не нравится. Поэтому не знают покоя лишь глубоко убежденные люди, зачарованные самим процессом своей деятельности. Остальные просыпаются утром уже уставшие, вечно ворчащие и, уж конечно, не желающие прилагать дополнительные усилия ради чего-то неясного, абстрактного. Лень — страшная напасть, сгубившая неисчислимое количество жизней, так и не позволив их владельцам реализоваться.
Сопротивление собственного «Я»
Жизнь твоя и живешь ее ты, изменить жизнь — значит изменить в первую очередь себя. Чем радикальней желаемые изменения, тем глубже и острее будет внутренний конфликт, ведь там сидит это внутреннее «Я», невесть что о себе возомнившее. Будто бы кричит: «Я здесь власть», пресекая все поползновения, обрубая на корню любые переговоры. Невозможно договориться с собой по-доброму, мягко, через какие-то уступки и торги. Переговоры придется вести исключительно с позиции силы, по-другому власть никогда и не меняется.
Это «Я», сидящее внутри с самого рождения, привыкшее управлять человеком, естественно, станет сопротивляться. Будут уговоры и запугивания, истерики и популистские предложения. В какой-то момент можешь почувствовать себя совсем опустошенным. Такое чувство действует по-разному, кого-то просто настораживает, других пугает до чертиков. Нужно внимательно всмотреться в открывшуюся пустоту, убедившись, что прошлое «Я» действительно ушло или залегло в глубокую спячку, можно занимать трон, беря бразды правления в свои руки.