современная проза жанр что это
behemot_izd
behemot_izdЛитературное агентство «Behemot»
Сегодня хотелось бы поговорить о современной литературе и тех жанрах и типах, которые уже успели в ней сложиться. Классическое деление на эпические, лирические и драматические рода с присущими им жанрами я во внимание не беру. Речь пойдет именно о современной книге и о том, что сейчас популярно и модно.
Прежде всего, современную литературу можно разделить на два типа:
— фикшн ( fiction – художественная литература)
С нон-фикш все более-менее ясно: это научные, оклонаучные и псевдонаучные труды по психологии, диетологии, обучению, воспитанию детей и т.д. Когда-нибудь мы обязательно поговорим об этом виде и жанровому разделению внутри него.
Художественная литература в современном литературном процессе по большей своей части подвержена «западному» влиянию. То, что модно и продаваемо «у них», мы пытаемся применить на нашем рынке. Отсюда и деление литературы на четыре основных типа:
Обо всем по порядку.
1. Классика переживает сейчас сложные времена: в плане критики. Толстого все чаще называют «унылым графоманом», Достоевского – «параноиком», Гоголя – «переработчиком первичного материала». Появляется все больше крушителей стереотипов, готовых критиковать любого писателя, чей авторитет, казалось бы, неоспорим. Тем не менее, классика продолжает пользоваться популярностью среди мыслящих читателей, привыкших к качественной литературе.
2. Элитарная литература возникла как антипод массовой, как главный ее «конкурент» и «противник». Элитарная литература создавалась в узких кругах писателей, священнослужителей, представителей высшего общества и насыщалась лексикой и образами, доступными и понятными лишь определенной прослойке. В современном мире понятие элитарной литературы несколько размыто: благодаря быстрому распространению информации, моде на все необычное и желанию многих быть «не такими, как все», элитарная литература уходит в массы. Ярким примером тому может служить творчество В.Пелевина: в «нулевых» все читали его романы, но мало кто понимал, о чем они.
3. Мейнстрим (от англ. mainstream –главное течение, основной поток) – это реалистическая проза, отображающая то, что происходит «здесь и сейчас». Весьма популярна на сегодняшний день. В основе сюжетов реалистической прозы – судьбы реальных людей, их (а также писательские) жизненные принципы и мировоззрение. Для мейнстрима характерен психологизм, реалистичность образов и явлений, направленность на философию. Здесь важна не столько фабульность, сколько внутреннее развитие героя, его мысли и решения, его трансформация. На мой взгляд, западный термин «мейнстрим» не совсем точно отображает суть этого жанра, ведь все-таки «основным потоком» на современном книжном рынке является не реалистичная проза, а жанровая (причем серийная) литература. О ней ниже.
4. Итак, жанровая литература. Здесь следует подробно обозначить существующие в ней категории:
Как видите, жанры очень сходны с кинематографическими. Да и по сути книги, принадлежащие к жанровой литературе, напоминают кино: в них много действия, основную роль играют фабула и сюжетные коллизии, т.е. так называемая «внешняя сторона». В каждом из этих направлений есть свои ответвления. Так, детектив делится на исторический, иронический, психологический и т.д.
Для жанровой литературы характерны определенные рамки, из-за чего ее часто критикуют и обвиняют в «предсказуемости». Но, скажите, где предсказуемость в том, что разлученные любовники в конце книги встретятся? Это – как раз и есть рамки жанра, заранее известные как писателю, так и читателю. Особое мастерство писателя состоит в том, чтобы в этих всем известных рамках создать уникальный, неповторимый мир с интересными персонажами, способными достучаться до читателя.
Писатель, как никто другой, должен разбираться в современных жанрах, чтобы ориентировать свое произведение на конкретного читателя. Потому как именно читатель определяет, о чем ему интересно читать в данный момент – о нашествии зомби или проблемах самоидентификации героя в условиях мирового финансового кризиса)).
Алиса Иванченко, помощник редактора в литературном агентстве «Behemot»
Новые жанры современной прозы, о которых вы почти наверняка не слышали
Эльф-панк? Эко-хоррор? Уютный британский детектив? Разбираемся вместе в хитросплетениях актуальных жанров, которые вот-вот захватят и наш книжный рынок.
1. Литература для избранных или культовый роман (coterie)
Книга, продраться через которую в силу её специфичной формы или содержания могут лишь единицы. Такие романы имеют в большей степени не художественную, а интеллектуальную привлекательность. Полистать их на пляже точно не получится – тут требуется напряжённое, длительное и вдумчивое чтение. Большинство людей читают их лишь для того, чтобы приобщиться к некой элите, осилившей это произведение и способной порассуждать о нём с умным видом.
Примеры: Из старого – «Улисс» Джеймса Джойса. Из относительно нового – безумно популярный среди студентов-интеллектуалов «Дом листьев» Марка Z. Данилевского. И ещё «Бесконечная шутка» Дэвида Фостера Уоллеса, которую уже второй год обещают выпустить на русском, но что-то никак.
2. Диккенсовщина (dickensian)
К этому жанру стали относить все большие романы о судьбах людей, которые чем-то напоминают произведения Чарльза Диккенса. При этом события не обязательно происходят в викторианской Англии – здесь есть и вполне современные вещи.
Примеры: К диккенсовщине относят как классику вековой давности (в частности, «Женщину в белом» Уилки Коллинза, «Сагу о Форсайтах» Джона Голсуорси, «Ярмарку тщеславия» Уильяма Теккерея), так и современные романы («Щегол» Донны Тартт и «Здесь обитают призраки» Джона Бойна).
Фрагмент постера к сериалу «Диккенсовщина»
3. Фальшивые мемуары (fake memoirs)
Такого рода книги либо изначально публикуются как вымышленные, либо их фейковый характер выясняется позднее. В любом случае они рассказывают о том, чего не было, а иногда ещё и прикрываются для этого чужим именем.
Примеры: Книги Карлоса Кастанеды из серии «Учение Дона Хуана» были написаны таким образом, что достоверность фактов в них обсуждалась с момента публикации ещё долгое время. В 1986 году в США под именем Александра Пушкина были опубликованы «Тайные записки 1836-1837 годов». Книгу давно признали фальшивкой, но в некоторых электронных библиотеках её авторство по-прежнему приписывают Пушкину. Бельгийская писательница Миша Дефонсека в 1997 году не постеснялась написать от первого лица мемуары «Выжить с волками», где рассказала о еврейской девочке в период Холокоста, а в 2008 году признала, что книга является мистификацией и все детали в ней выдуманы.
4. Уютный детектив (cozy mystery)
Англоязычные страны подустали от мрачной скандинавской «чернухи» и в последнее время выбирают совсем другие детективные истории. Их отличает приятное место действия (маленький живописный городок), большое количество описаний аппетитной еды и дружелюбных, пусть временами и чудаковатых, жителей. За расследование обычно берётся женщина, которая связана с полицией через супруга, друга или кого-то ещё. Пока её знакомый полицейский выполняет свою работу, главная героиня ведёт разговоры с членами местного сообщества и выясняет много интересного. Хотя в основе большинства таких книг лежит убийство, оно никогда не совершается психопатом-маньяком и не отличается особой жестокостью. Виновен кто-то из местных жителей и по какой-то довольно обыденной причине.
Примеры: Основоположником жанра смело можно назвать Агату Кристи и её истории про мисс Марпл. Викторианская разновидность уютного детектива представлена романами современного автора Энн Перри. Вписывается в эту концепцию и юный сыщик Флавия де Люс Алана Брэдли. К русским представителям жанра можно отнести романы Бориса Акунина с участием сестры Пелагии и детективы Елены Михалковой.
5. Пушистый сыщик (furry sleuth)
Этот поджанр детектива сильно напоминает ранее упомянутый «уютный» детектив, но обязательно включает кошку или собаку в качестве главного сыщика или помощника в расследовании. Действие тут тоже происходит в небольших сообществах, а персонажи все, как на подбор, симпатичны.
Примеры: Серия книг Лилиан Джексон Браун «Кот, который…» рассказывает о журналисте, в доме которого живут наделённые сверхъестественной наблюдательностью сиамские кот и кошка – очаровательные Коко и Юм-Юм. В романах Джеймса Миранды преступления в небольшом городке раскрывают библиотекарь Чарли Харрис и его кот Дизель.
6. Эльф-панк (elfpunk)
С недавних пор поклонники городского фэнтези выделяют в своём любимом жанре отдельный поджанр, в котором традиционные мифологические существа, вроде фей и эльфов, переносятся из традиционных фольклорных декораций в современные городские условия. Истории при этом должны получаться мрачноватые, с лёгким привкусом антиутопии или хотя бы с темами восстания, борьбы против общества и неприятия царящих в нём социальных норм. Если в такой книге вы к тому же найдёте упоминания рок-групп и мотоциклов, можете быть уверены: перед вами чистый эльф-панк.
Примеры: Цикл книг Джули Кагавы «Железные фейри» рассказывает о 16-летней девушке, которая даже не подозревала, что является наследницей короля фейри. В романе Мелиссы Марр «Коварная красота» и его продолжениях невидимый мир волшебных существ также соседствует с миром видимым, в котором живут обычные люди. Длинная история начинается с того, что Айслинн, девушку из тихого американского городка, наделённую редким даром видеть существ из другого мира, внезапно начинает преследовать Кинан, король Лета из страны фейри. Нечто похожее происходит и в книге «Зачарованная» Холли Блэк.
7. Эко-хоррор (ecological horror)
В этом поджанре хоррора источником ужаса служат необычные погодные явления, лесные пожары и прочие природные катастрофы, определить источник которых зачастую оказывается невозможным. В таких книгах нет сверхъестественных угроз вроде призраков и смертоносных монстров. Герои сталкиваются только с враждебно настроенной по отношению к ним природой.
Примеры: В романе Джеффа Вандермеера «Аннигиляция» район Икс десятилетиями был отрезан от остального континента, а природа там поглотила последние следы человеческой цивилизации. Последняя из экспедиций снова провалилась, и теперь туда направляется группа, состоящая из одних женщин. А классикой этого жанра знатоки предлагают считать «Руины» Скотта Смита и «День триффидов» Джона Уиндема.
Понравилась статья? Читайте наши похожие материалы:
Также подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен, чтобы быть в курсе всех обновлений
Современная проза: лучшие книги российских авторов
«Наполеонов обоз. Книга 1. Рябиновый клин», Дина Рубина
«Наполеонов обоз» – одно из последних произведений знаменитой русской писательницы Дины Рубиной. Это масштабная трилогия с нотками приключенческого и любовного романов. Первая часть серии называется «Рябиновый клин».
В основе сюжета лежат трогательные романтические отношения Надежды и Аристарха. Они полюбили друг друга в детстве, пережили предательство и долгую разлуку, прошли через многие испытания судьбы и встретились снова. В первой книге Рубина знакомит читателей со множеством тщательно прописанных персонажей. Постепенно темп повествования ускоряется и увлекает все дальше – от настоящего к прошлому. Роман насыщен интригами – понравится любителям приключений и триллеров.
«iPhuck 10», Виктор Пелевин
«iPhuck 10» – один из самых нашумевших и спорных романов культового писателя-постмодерниста Виктора Пелевина. Это произведение принесло автору литературную премию Андрея Белого в категории «проза». Ее вручают за «эстетическое новаторство в реальном литературном процессе».
Время действия романа – вторая половина XXI века. Главный герой – искусственный разум Порфирий Петрович. Он запрограммирован расследовать преступления и писать о них романы. Искусствовед Мара взяла Порфирия в аренду для своих исследований и неожиданно в него влюбилась. Так начинается детективное действие в странной атмосфере антиутопии. Как всегда у Пелевина, события играют второстепенную роль. На первый план выходят философские размышления на темы искусственного интеллекта, этичности секса, проблем гендера и современного искусства.
«Ненастье», Алексей Иванов
Алексей Иванов – популярный писатель и сценарист. О нем заговорили после произведения «Географ глобус пропил», в экранизации которого сыграл Константин Хабенский. Недавний роман Иванова «Ненастье» получил премию «Книга года 2016». Сюжет лег в основу одноименного сериала кинокомпании «МосКино».
«Ненастье» – криминальный роман про 90-е. Но это не один из многочисленных проходных детективов, а атмосферная, жизненная книга. Она рассказывает о бывших солдатах, переживших Афганскую войну, бандитских разборках, психологическом мраке, который творится в душах многих людей. Грустная и даже страшная история одновременно вызывает и приятную ностальгию, и тихую боль.
«Петровы в гриппе и вокруг него», Алексей Сальников
«Петровы в гриппе и вокруг него» – самый известный роман Алексея Сальникова. Книга принесла автору сразу две престижные литературные премии: «НОС» и «Национальный бестселлер».
Жанр произведения не поддается определению. Это смесь фэнтези, магического реализма, социального романа и даже поэзии. Все это сдобрено образным языком и аллюзиями. По сюжету накануне Нового года ничем не примечательная екатеринбургская семья заболевает гриппом. В болезненном состоянии герои продолжают ездить в троллейбусе на работу, посещают детскую елку, устраивают посиделки на кухне с душевными разговорами. Реальность же постепенно размывается, обнажая мистическую изнанку мира.
«Лавр», Евгений Водолазкин
«Лавр» – художественная книга литературоведа, доктора филологических наук Евгения Водолазкина. Произведение написано в форме древнерусского жития. Сам автор определяет жанр как неисторический роман.
Главный герой – травник и целитель Арсений. Время действия – XV век. Невенчанная возлюбленная Арсения умерла во время родов вместе с неродившимся ребенком. После такой боли он посвящает свою жизнь служению Богу. Он странствует, становится юродивым, совершает паломничество в Иерусалим и постригается в монахи. Его новое имя – Лавр. Автор мастерски смешивает современный русский язык с чистейшим древнерусским. Это неспешное, мудрое и духовное чтиво. Роман вошел в десятку лучших мировых произведений о Боге по версии британской газеты The Guardian.
«Зимняя дорога. Генерал А. Н. Пепеляев и анархист И. Я. Строд в Якутии. 1922–1923», Леонид Юзефович
Леонид Юзефович – признанный российский писатель. Автор десятков детективных и исторических романов, которые перевели на немецкий, итальянский, испанский, французский и польский языки. Одно из недавних его произведений – документальная проза «Зимняя дорога». В 2016 году работа получила сразу две литературные награды – «Большую книгу» и «Национальный бестселлер».
В основе – исследование одного малоизвестного эпизода Гражданской войны. Это был Якутский мятеж, масштабное противостояние красного анархиста Строда и белого генерала Пепеляева. Как кандидат исторических наук, Юзефович с научной точностью воссоздал один из интереснейших трагических сюжетов прошлого страны. Писатель сумел из сухой архивной информации построить живой драматический рассказ о характерах и судьбах людей.
«День опричника», Владимир Сорокин
Провокационная постмодернистская повесть Владимира Сорокина. В 2013 году «День опричника» вошел в шорт-лист Международной Букеровской премии. Произведение в сатирической форме рисует мир ближайшего будущего России.
Читателю показан один день из жизни опричника Андрея Комяги. Следуя за ним повсюду, мы постепенно узнаем, во что превратилась Россия. От Запада страну отделяет Великая Русская Стена. Самодержавие восстановлено. Это одновременно остроумная, дерзкая и злая книга. Образ тоталитарного общества вызывает смех, смешанный с ужасом.
«Кысь», Татьяна Толстая
В 2000 году мастер рассказа Татьяна Толстая написала свой первый и пока единственный роман «Кысь». Книга стала очень популярной. В 2011-м ее отметило жюри премии «Триумф». Сюжет лег в основу нескольких спектаклей и сериала.
«Кысь» – роман-антиутопия с открытым финалом. Его задумка пришла к Толстой после Чернобыльской аварии. В течение 14 лет писательница тщательно создавала яркий, детализированный постапокалиптический мир. По сюжету через 200 лет после разрушительного взрыва обитатели Москвы только изобрели колесо и еще не научились добывать огонь, но умеют писать и читать. Они тщательно охраняют жалкие остатки прежней культуры, не понимая ее смысла и интерпретируя по-своему. «Кысь» понравится любителям интеллектуальной прозы. Но будьте готовы к ощущению недосказанности.
«Июнь», Дмитрий Быков
Роман знаменитого литературоведа, поэта и журналиста Дмитрия Быкова посвящен двум мирным годам накануне Великой Отечественной войны. В 2018 году произведение принесло автору третье место в премии «Большая книга» и победу в читательском голосовании.
Сюжет разбит на три части – три самостоятельные зарисовки из жизни обычных советских людей. Первый – об отчисленном из института за донос интеллигентном студенте. Во второй фигурирует успешный журналист, который сотрудничает с органами безопасности. В третьей – писатель, одержимый безумными идеями. Эти разные, по-своему драматические и атмосферные истории внезапно заканчиваются в день начала войны. Идеи книги вызывают неоднозначные впечатления, но великолепная игра слов обязательно доставит читателям эстетическое удовольствие.
«Дети мои», Гузель Яхина
Гузель Яхина – начинающая и уже очень успешная российская писательница. Автор бестселлера «Зулейха открывает глаза» о раскулачивании в татарской деревне. В 2015 году дебютный роман Яхиной получил премию «Большая книга». Следующий ее роман – «Дети мои» – завоевал не меньший успех и новую победу в «Большой книге».
По сравнению с первой работой «Дети мои» – более зрелое, продуманное и образное произведение. Оно посвящено жизни школьного учителя из поволжской немецкой колонии 20–30-х годов. Герой живет на отдаленном хуторе, воспитывает детей и придумывает сказки, которые меняют реальность. Это полуфантастический метафоричный роман. На первый план здесь выходит не закрученный сюжет, а очаровательная атмосфера, прописанная до мелочей – звуков, запахов, цветов. Книга получилась медитативная. Она учит спокойствию и мудрости.
«Лестница Якова», Людмила Улицкая
«Лестница Якова» – одно из самых сильных и монументальных произведений Улицкой. Это глубокий исторический роман с автобиографическими чертами. Автор создала сюжет на основе семейного архива – бумаг, писем и дневников своего раскулаченного деда.
Главные герои принадлежат к разным поколениям. Талантливый интеллигентный Яков Осецкий родился в конце XIX века. Его внучка Нора лишь однажды видела деда и через много лет после его смерти обнаружила письма покойного. Улицкая рассказывает истории Якова и Норы параллельно, формируя многогранную семейную сагу. Роман вызывает приятное чувство уюта и ностальгии. Заставляет задуматься об истории своей семьи, характерах и мечтах наших предков.
«Финист – ясный сокол», Андрей Рубанов
Андрей Рубанов – драматург, автор романа «Патриот» и сценария «Викинга». Он превратил русскую народную сказку «Финист – ясный сокол» в динамичное славянское фэнтези.
История любви птицечеловека Финиста и красавицы Марьи рассказана от лица трех персонажей – трех Иванов. Все они питали нежные чувства к девушке, но без надежды на взаимность. А она была готова ради возлюбленного Финиста дойти до самого неба. Не обошлось в сказке без обязательных персонажей жанра – Бабы-яги, Змея Горыныча, Соловья-разбойника, кикимор и лешаков. Колоритное и эпичное произведение Рубанова отвлечет от избитых сюжетов и с головой погрузит в безграничный мир чудес.
«Библиотекарь», Михаил Елизаров
«Библиотекарь» в 2008-м принес Михаилу Елизарову премию «Русский Букер», несмотря на противоречивые отзывы критиков.
«Пролетный гусь», Виктор Астафьев
«Пролетный гусь» – один из лучших рассказов Виктора Астафьева, мастера военной и крестьянской прозы. Последнее сочинение автора, которое издали при его жизни.
«Пролетный гусь» посвящен тяжелой послевоенной жизни обычных рабочих людей. Молодая семья – вернувшийся с фронта Данила, его жена Марина и их маленький сын – пытается выжить в разрушенной стране. Страшные болезни и суровые будни приводят героев к смерти – несправедливой, вызывающей возмущение и горечь. Рассказ эмоционально тяжелый. Некоторые моменты читать почти невыносимо. Но, несмотря на мрачный сюжет, после прочтения остается жизнеутверждающее чувство. Взывает к любви, великодушии, нравственности и другим высшим человеческим ценностям.
«Памяти памяти», Мария Степанова
«Памяти памяти» – документальная семейная хроника талантливой поэтессы Марии Степановой. Может показаться, что эта книга чем-то похожа на «Лестницу Якова» Улицкой. На практике она оказывается другой – более личной, поэтичной, неторопливой.
Степанова исследует свои корни. Публикует письма и дневники предков. Описывает фамильные ценности. Рассказывает о творчестве любимых художников. Вспоминает интересные события из детства. Размышляет о природе памяти, истории, смене поколений. Здесь нет сюжета – это не роман, а именно романс, наполненный чувствами, мыслями и переживаниями. Книгу отличает метафоричный и поэтичный язык.
Читайте топ русской современной прозы в MyBook!
Современная проза: многомерность слова…
Г. А. Белая. Художественный мир современной прозы. М., «Наука». 1983. 192 с.
Мы привыкли к понятиям: художественный мир Древней Руси, художественный мир Тургенева, Л. Толстого и т п. Применительно же к текущему литературному процессу сама постановка вопроса о художественном мире встречается реже. Связано это, вероятно, с тем, что современники вообще с осторожностью оценивают те или иные художественные открытия в литературных произведениях сегодняшнего дня.
Однако выявление принципов построения художественного мира современной прозы крайне важно. Объясняется это прежде всего тем, что современная литература, остро осознающая необходимость диалога с иными литературными эпохами и отталкивания от них, нуждается в эстетическом самоопределении.
Но предполагает ли постановка проблемы «художественный мир современной прозы» поиск исключительной новизны литературы последних десятилетий? Вероятно, нет. А если и предполагает, то лишь в той степени, насколько нова сама проза. Точкой отсчета в размышлениях о литературе наших дней Г. Белая взяла рубеж 50 – 60-х годов По сравнению с этим временем искусство 60 – 70-х годов значительно изменилось.
В размышлениях о современной прозе исходной точкой для Г. Белой стала идея М. Бахтина о «ценностном центре в идеологическом кругозоре», «тематической доминанте» эпохи, связанной с определенным «репертуаром жанров» (стр. 4).
Тематическая доминанта наших дней: «поиски концепции, объемлющей мир и человека», «тяготение к решению философско-этических вопросов меняет облик современной прозы, порождая и многообразие художественно-стилевых форм, и новые аспекты в традиционных и хорошо знакомых формах» (стр. 7).
Усложнение видения мира оказалось связанным с изменением отношения к слову: писатели 60 – 70-х годов как бы снова увидели, сколь многомерен мир и сколь многомерно слово. Реально это проявлялось в «колоссальной конденсации человеческого опыта в художественном характере» (стр. 5), усложнении авторской позиции, изменении соотношения голосов автора и героев. Этот процесс Г. Белая называет «преодолением обособленности стиля от изображаемой действительности, от живущего в ней человека». Как отмечает затем исследователь, стиль был «чутким барометром, сигнализирующим о новых явлениях в прозе» (стр. 67).
Опыт литературы прошлых лет, в том числе 20-х годов, выявил и просчеты критиков, и продуктивные теоретические открытия литературоведов, работающих на современном материале. В. Жирмунский, Б. Эйхенбаум, Ю. Тынянов, Б. Ларин, В. Виноградов и другие сделали традицией отечественной филологии обращение к текущей литературе.
Но для того, чтобы уловить глубинные сдвиги в художественной структуре прозы 60-х годов, необходимо было, во-первых, осознать их связь со стилевыми процессами прошлых эпох, во-вторых,» заново решить целый ряд теоретических проблем. Литературоведение, разделившееся в 60-е годы на два несоприкасающиеся русла: одно с уклоном в поэтику, другое – в интерпретацию, истолкование текста, – должно было обрести снова свое единство, но уже на другом по сравнению с 50-ми годами уровне. Г. Белая была в числе критиков, которые осознали в 60-е годы необходимость равновеликого внимания как философско-этическому, так и поэтическому началам Прозы.
Как раз на 60 – 70-е годы пришлось начало диалога и самой литературы и науки о литературе с эстетической мыслью 20-х годов. Г. Белая отмечает в книге «Художественный мир современной прозы» связь стилевых исканий В. Шукшина и М. Зощенко, В. Распутина, В. Белова, В. Астафьева и других с художественными открытиями 20-х годов. Эта перекличка актуализировала интерес литературоведов 60 – 70-х годов к проблемам, поставленным теоретиками прошлых времен: к сказу (Ю. Тынянов, Б. Эйхенбаум), проблеме автора (М. Бахтин, В. Виноградов), к стилю, стилевой доминанте (В. Жирмунский), другим вопросам. Произошел закономерный процесс: сдвиг, имевший место в литературе, оказался сопряжен с развитием литературоведческой мысли. В результате и стало возможным прочтение современной литературы на органичном для нее языке.
Стилевой сдвиг в прозе 60 – 70-х годов связан был с вторжением в литературу «чужого» слова – слова героя. Как справедливо пишет Г. Белая, в произведениях современных писателей «автор идет как спутник, как незримый свидетель. Он проникся мироощущением героя, находя для этого точные и полновесные выражения» (стр. 82). Поэтому «чужое» слово не только является способом создания характера героя, но, войдя в авторское повествование, становится знаком особого писательского видения мира.
Однако в истории литературы это был не первый случай, когда внелитературный языковой материал сокрушал традиционные стилевые формы: в 20-е годы в советской литературе происходил сходный процесс. Г. Белая напоминает, что Б. Эйхенбаум первым увидел в сказе «неудовлетворенность» традиционной литературной речью, что М. Бахтин связывал интерес к сказовым формам с доверием писателя к читателям «из низов» (стр. 87).
В наше время, отмечает литературовед, «процесс сближения языка литературы с устно-разговорной речью приобрел новый характер… возникла тенденция к активизации смысла слов, давно ушедших из живой жизни литературы, а порой и практического языка» (стр. 87). Однако процесс этот происходит не безболезненно и не без потерь. Опыт литературы 70-х годов показал, что между словом в жизни и словом в стиле не может быть полного совпадения, что слово «из народа» должно органично войти в художественный мир писателя и на этом пути пройти эстетическое преобразование. Забвение специфики слова в искусстве приводит к забвению целого ряда особенностей природы литературного произведения. В результате, как показывает Г. Белая, иногда критики упускают из виду, что характер принадлежит не только реальной жизни, но и «эстетической реальности и, следовательно, он должен быть рассмотрен в сложной системе разных отношений (с автором, традицией, способом его словесного самовыражения, местом его в общем сюжете и т. п.)» (стр. 115). Это приводит к конфликту между художественным словом и его интерпретацией. Не понятым до какой-то степени остается В. Шукшин: Г. Белая показывает неточность трактовки характеров Шукшина И. Золотусским и Л. Аннинским.
А между тем получить представление о художественном мире современной прозы без вдумчивого прочтения наследия Шукшина невозможно… Поэтому Г. Белая возражает Л. Аннинскому: «Мысль о «всеобщей нравственной максиме», которую искал Шукшин, приводит нас по прочтении его произведений не к идее терпимости, но совсем к другим традициям национальной культуры» (стр. 108). Исследователь в связи с этим называет неслучайной перекличку Шукшина с сатирическими рассказами Зощенко: у обоях писателей с помощью сказа создавался не принимаемый художником герой-обыватель. По поводу героя из рассказа «Постскриптум» Г. Белая пишет: «От прежнего шукшинского «озорника» осталась здесь только слабая тень – так определенно звучит ирония автора, так явно слышна саркастическая нота в самом составе авторской речи» (там же). Справедлив вывод литературоведа: вопрос, которым Шукшин заканчивал свою жизнь: «что с нами происходит?» звучал не как мотив всепонимания. но как вопль душевной тревоги…» (стр. 108 – 109).
В составе повествовательной речи произведений Шукшина Г. Белая выделяет словесный слой «общего», словесный слой ведущего героя, словесный слой «антимира» («антигероя») и словесный слой авторской речи. Эта многослойность связана со словесно-зрелищной формой, созданной Шукшиным, которая предполагает отношение к слову как к литературному материалу. Г. Белая считает, что в словесно-зрелищной форме – код художественной системы Шукшина и что преодолеть неточность оценок творчества писателя можно только при условии расшифровки этого кода (см. стр. 117 – 118). И далеко не случайно, рассматривая «парадоксы и открытия» Шукшина, автор книги касается проблемы характера, сказа и принципов народной смеховой культуры.
Не случайно также Г. Белая ставит теоретический вопрос о несовпадении «внешней» и «внутренней» темы в произведениях Ю. Трифонова. Необходимость решения этого вопроса объясняется сложными, а в конце жизни драматичными отношениями критики и Трифонова. Далеко не все критики смогли увидеть в творчестве Трифонова за внешним, событийным пластом «глубинное течение повествования, выражающее повысившийся интерес современного писателя к коренным вопросам существования человека» (стр. 151).
Особенность книги «Художественный мир современной прозы» в том, что в ней литературный процесс рассматривается в контексте размышлений самого литературоведа о человеке и современном мире, но размышления эти основаны на корректном, точном прочтении писательской мысли. И точно так же, как программна по своей установке проза наших дней, программна и книга Г. Белой: читая ее, мы сталкиваемся с философским осмыслением жизни. Однако, напомним, осмыслением жизни, нерасторжимо связанным с философией искусства.
В художественной системе Трифонова Г. Белая выделяет идею «жизни времени». Как отмечает исследователь, «у Трифонова время предстает не только как время бытовое, историческое, экзистенциальное, но и как метафора бытия, бесконечности и неисчерпаемости жизни» (стр. 166 – 167). Но если идея «жизни-времени», олицетворяющая неисчерпаемость жизни, – тезис художественной программы Трифонова, то ее антитезисом является «ее ежесекундное течение, вернее – истечение». Г Белая подчеркивает, что «изображение текучести жизни, жизненного процесса, в частности, изображение текучести и изменчивости человеческих отношений» (стр. 170) было важной чертой поэтики писателя.
Трифонов потому и сопрягает понятия «жизнь-время»а.«текучесть жизни», что был наблюдателем, как пишет Г. Белая, по отношению к «коловращению» жизни. Но, по мнению Трифонова, «великие пустяки жизни» часто поглощают современного человека, приводят его к драматизации быта. И все же писатель, осознавая несовершенство человека, верил в его нравственную силу, способную преодолеть сложность «экстремальной ситуации», которую Трифонов называл «жизнь».
Однако в преодолении несовершенства человека Трифонов искал опору в самом человеке, его совести, а не в «природном указе», «природном резоне» (С. Залыгин). В этом, поясняет Г. Белая, смысл полемики писателя с фетишизацией природы. Однако, утверждает критик, полемики между Трифоновым и писателями-деревенщиками» не было, и «Трифонов не лукавил, когда говорил, что он тоже ищет «идеальное в человеке»… не оспаривая, впрочем, мысль о противоречивости своего героя» (стр. 152).
«…Не это ли ищут В. Распутин, В. Белов?» – размышляет Г. Белая и рассматривает в книге, как Распутин, Белов, Астафьев, другие писатели «пытаются развернуть перед читателями философию жизни, полную достоинства, сознания отпущенных человеку сил и возможности их реализации» (стр. 141).
Разрабатывая тему «безусловно всеобщей» нравственности, эти художники опору ищут и в этике прошлого, и в современной реальной жизни. «Диалог времен», в понимании Г. Белой, – это дифференцированное и сложное понимание отношений «старого» и «нового», к которому вышла современная литература. Раскрывая систему представлений в концепции Распутина, литературовед подчеркивает, что понятие «род» у писателя не сводится к понятиям «община», «мир» (крестьянский), тем более – «патриархальность». Оно ближе к «пониманию «вселенского начала», которое Достоевский противопоставлял изолированной личности» (стр. 138).
Споры о традиции возникли в 70-е годы в критике не случайно. Современных писателей волнует «заново решаемый на каждом этапе исторического развития» вопрос: «Как нынче… соотносятся натура человека и его общественное бытие?» (стр. 53).
Изображенный на фоне вечного круговорота природы трагичный финал повести Белова «Привычное дело» дал критикам повод говорить о мотиве возвращения к истокам, о приобщении к естественному миру для исцеления души. Г. Белая же подчеркивает в прозе Белова и других «деревенщиков» иное…
В русской литературе отношения человека и природы всегда раскрывали основы общественного миросозерцания, и сегодня – делает вывод Г. Белая – проблема «человек и природа» является «знаком своего времени» (стр. 119). Рассматривая эволюции) натурфилософских воззрений (Тютчев – Заболоцкий – Платонов – Астафьев – Распутин), Г. Белая указывает не только на сходство мотивов, например, Астафьева и Заболоцкого, но и на бездну пространства, отделяющую позиции обоих писателей. Как пишет Г. Белая, Астафьев настаивает на том, что «сегодня природа и человек живут розной жизнью, и в этом взгляде отразился новый драматизм нашего времени» (стр. 126).
Современные писатели ищут и предлагают пути преодоления этого нового драматизма. Но философско-этическая проза Распутина, Астафьева, Матевосяна, Айтматова и других художников требует от читателя глубокого проникновения в ее непростую структуру. Так, Г. Белая напоминает в связи с Распутиным о двух традиционных мотивах литературы: о легенде об изначальном гармоническом устройстве природного миропорядка и рассказе о несовершенстве мира современного. Однако «для понимания этических моделей, созданных современными писателями… важно помнить, что они… принципиально несводимы к какой-либо одной из сторон… Важен смысл, высекающийся из их сшибки, тем самым – новый смысл» (стр. 145), – настаивает Г. Белая.
Уловить новый смысл современной прозы, увидеть в хаотичном на первый взгляд сплетении путей современной литературы присущие ей закономерности и возможно, как доказала Г. Белая, при условии неразрывного внимания к философско-этической и художественной стороне прозы, при доверии к художественному миру современной литературы.