согласно юму мы уверены что солнце завтра взойдет на основании
История философии (87 стр.)
Юм ограничивает возможности человеческого познания и утверждает агностицизм. Согласно ему, после исключения всего того, что не может быть осознано, у нас остаются только две области достоверного знания: наука о числах и отношениях – математика и наука о чистых фактах, основанных на опыте, из которого, напомним, он исключает внешний мир и который понимает как деятельность сознания. Он пишет: «Если, удостоверившись в истине этих принципов, мы приступим к просмотру библиотек, какое опустошение должны мы будем произвести в них! Возьмем, например, в руки какую-нибудь книгу по богословию или по школьной метафизике и спросим: содержит ли она какое-нибудь абстрактное рассуждение о количестве или числе? Нет. Содержит ли она какое-нибудь основанное на опыте рассуждение о фактах и существовании? Нет. Так бросьте ее в огонь, ибо в ней не может быть ничего, кроме софистики и заблуждений».
Следует отметить, что если в теории познания Юм выступает как агностик, то на практике он придерживается позиции «здравого смысла» и утилитаризма. В делах «текущей жизни» Юм склонялся к преодолению противоречий между принципами своей философии и практическим поведением. Так, в практической жизни, согласно Юму, мы вполне можем доверять, например, своей привычке считать, что предмет, лишенный опоры, будет падать на землю. И такого рода привычка нас никогда не подведет. Этого, однако, нельзя сказать, если подходить к делу с позиций философии. С позиций философии естественно и то, что камень, поднятый и оставленный без опоры, падает вниз, и то, что он будет двигаться вверх. Здесь разум даже при самом тщательном поиске и исследовании не в состоянии дать нам достоверный ответ. Поэтому, с точки зрения Юма, задача знаний состоит не в адекватном отражении мира (единственное, что в данном случае мы можем сделать, так это признать лишь вероятность того, что вне нашего сознания существует внешняя реальность, но не более), а в том, чтобы быть руководством для практики. В целом, стало быть, скептицизм Юма можно охарактеризовать как своеобразное теоретическое обоснование практицизма и рассудочного мировоззрения.
Юм оказался создателем оригинальной скептической философии, основой которой является агностицизм и феноменализм. С его именем связывают исследования логических возможностей эмпиризма в качестве одного из направлений классической философии. Философия Юма – это своего рода конечный пункт в развитии эмпиризма, его тупик. Вместе с тем философские воззрения Юма явились в целом объективно необходимым этапом в развитии человеческого мышления. Его скептицизм, несомненно, нес в себе важное позитивное значение. Он стал, по сути дела, оправданной и естественной реакцией на примитивную попытку тогдашнего механистического естествознания редуцировать все взаимосвязи явлений окружающего мира к сугубо механической причинности, к механическим зависимостям. Он также способствовал формированию более глубокого и серьезного отношения к исследованию границ и потенций опытного познания, акцентировал внимание на природе внутренней активности познающего субъекта и возможностях человеческой психики. Неудивительно поэтому, что философия Юма оказала сильное влияние и на развитие некоторых форм иррационалистической философии, в частности «философии жизни».
Глава 7
«Век Просвещения» и «столетие философии» во Франции
Общая характеристика французского Просвещения
Хотя Просвещение зародилось в Англии, как широкое культурно-идеологическое движение общественной мысли оно впервые оформилось именно во Франции, где его основные черты выразились с классической четкостью, последовательностью и радикальностью. Французское Просвещение было представлено плеядой выдающихся мыслителей. Вольтер, Ш. Монтескье, Э.Б. Кондильяк, Д. Дидро, П.А. Гольбах, К.А. Гельвеций, Ж. Ламетри, Ж.Ж. Руссо – вот далеко не полный перечень имен философов-просветителей. Просветительские идеи на длительный период предопределили развитие всей духовной культуры Франции, стали общественным достоянием. Причем эти идеи распространялись не только посредством собственно философских произведений, но и через художественную литературу (Вольтер, Монтескье, Дидро, Руссо были крупнейшими писателями своего времени).
Философы-просветители, особенно материалистической ориентации, стремились разработать программу устранения общественных зол и нового общественного устройства, которая, несмотря на свойственные ей многочисленные иллюзорные и утопические моменты (это однозначно показал последующий исторический опыт), сыграла крупную роль в социальной жизни той эпохи и оказала серьезное воздействие на последующие события европейской и мировой истории.
Развернув сокрушительную критику религиозного освящения феодальных режимов, французские философы XVIII в. продолжили работу, начавшуюся еще в эпоху Возрождения, – обесценивание религиозной веры, устранение диктата теологии, обезвоживание социально-политической и духовной жизни людей.
Мыслители эпохи Просвещения были уверены, что решающую роль в исправлении социальных отношений призвано сыграть знание, и особенно познание «естественного порядка». Естественный порядок, считали они, может быть достигнут лишь тогда, когда социальные отношения будут приведены в гармоническое соответствие с природой человека. Естественный порядок познаваем человеческим разумом и соответствует подлинным, неиспорченным желаниям человека. Виной тому, что этот порядок пока еще не утвердился в жизнедеятельности людей, являются невежество, мракобесие, религиозный фанатизм и тому подобные вещи. Именно они – главная причина человеческих бедствий, всякого зла и несчастья. Преодолеть зло и несчастье можно только избавившись от невежества, просветив разум. Исходя из этого, просветители формулируют свою главную практическую задачу – просветить разум людей, дать им правильные знания. Только на этой основе, с их точки зрения, может быть преобразована жизнь общества и человека.
Вера в мощь человеческого разума, в его безграничные возможности, в прогресс наук, создающий условия для экономического и социального процветания, – вот основной пафос Просвещения. Философы этой эпохи считали, что обществу свойственно постепенное развитие на основе неуклонного совершенствования человеческого разума; разум и только разум является основой всякого прогресса, всякого движения вперед. Знание, мораль, религиозная вера, – все должно быть подвергнуто беспощадному суду разума, и только то, что будет оправдано этим судом, имеет право на существование. Увлеченные идеалом грядущего «царства разума», эти мыслители наивно полагали, что феодально-аристократическая эпоха и свойственные ей политический деспотизм, религиозный фанатизм и т. д. – это не объективно обусловленная, закономерная стадия в развитии человечества, но отклонение, перерыв в восходящем шествии разума, и положить ей конец можно только посредством просвещения людей.
Разум занимает в идеологии Просвещения место высшего судьи, выступает как высшая инстанция критического анализа. Сам же разум оказывается вне критики, поскольку над ним нет ничего, что могло бы подвергнуть его критической оценке. С точки зрения мыслителей Просвещения разум является единым и универсальным, общим для всех людей, во все времена, поэтому культура, которая должна быть построена на принципах разума, представляется единственно возможной рациональной культурой. Все, что существовало до нее, есть лишь ложь и заблуждения, результат невежества или сознательного обмана. Убежденные в силе и независимости разума, философы Просвещения считали, что он способен преодолеть ложь и заблуждения и обеспечить прогрессивное развитие человечества. Уверенность в силе разума соединялась у них с уверенностью в неуклонности исторического прогресса.
Разум и прогресс – вот два главных лозунга философии Просвещения. При этом просветители апеллируют не просто к разуму – ведь к разуму обращались и философы XVII в., – а к разуму научному, который опирается на опыт и свободен не только от религиозных предрассудков, но и от всяких сверхопытных «гипотез». Тем самым они пытались совместить рационалистические убеждения в могуществе и независимости разума с эмпирическим взглядом на происхождение знания. Они считали, что знание возникает опытным путем, но мера его истинности определяется разумом. Поэтому философов-просветителей, несмотря на явные элементы сенсуализма в их теориях познания, справедливо называли рационалистами.
Итак, XVIII век осознавал себя как эпоху разума и света, возрождения свободы, расцвета наук и искусств, наступившую после более чем тысячелетней ночи Средневековья.
Французские просветители подняли престиж философии на небывалую прежде высоту и утвердили взгляд на философский разум как на высшую инстанцию при решении всех вопросов, волнующих человечество.
ПОЧЕМУ МЫ ОЖИДАЕМ, ЧТО СОЛНЦЕ ЗАВТРА ВЗОЙДЕТ?
аждое утро мы ждем, что солнце поднимется над горизонтом. Однако, по мнению философа Дейвида Юма (1711— 1776), наше ожидание совершенно иррационально. В этой главе мы попытаемся понять удивительное рассуждение Юма.
Абсурдный вывод?
На сцене: ученая Маккруискин наблюдает за восходом Солнца. С ней вместе находится ее близкий друг Плак, изучающий философию.
Плак: Какой прекрасный восход!
Маккруискин: Да, да. И точно по времени. Плак: А ведь у нас не было надежных оснований ожидать, что солнце взойдет этим утром. Маккруискин: Но Солнце восходит каждым утром в течение миллионов лет. Ясно, что оно должно было взойти и сегодня. Плак: Нет оснований предполагать, что оно взойдет также и завтра. Ожидать его восхода столь же неразумно, как ожидать, что завтра вместо Солнца над горизонтом поднимется огромная ваза с тюльпанами.
Маккруискин: Согласна, у нас нет полной уверенности в том, что Солнце взойдет завтра. Какой-нибудь ужасный катаклизм вообще может разрушить всю Землю. Однако трудно поверить в то, что такое может случиться. Весьма вероятно, что Солнце все-таки завтра взойдет, не так ли?
Плак: Вы меня не поняли. Я не утверждал, будто мы не уверены в том, что Солнце завтра взойдет. Я говорил о том, что оснований предполагать его завтрашний восход у нас не больше, чем оснований предполагать, что оно не взойдет.
Плак: Вы ошибаетесь.
Позиция Плака может показаться нелепой. Однако Юм привел аргумент, показывающий, что Плак прав. Причем не только наша вера в то, что Солнце завтра взойдет, но и все другие научные теории не имеют никакого оправдания.
Прежде чем перейти к рассмотрению аргумента Юма, я хочу кратко разъяснить различие между дедуктивным и индуктивным рассуждением.
Орудия мысли: индуктивное и дедуктивное рассуждение
Всякое умозаключение состоит из одной или нескольких посылок и вывела, упорядоченных таким образом, что посылки подкрепляют вывод. Умозаключение может иметь одну из двух форм: дедуктивную и индуктивную.
Дедуктивные умозаключения
Вот пример дедуктивного умозаключения:
Все кошки являются млекопитаюшими.
Моя любимица является кошкой.
Следовательно, моя любимица является млекопитающим.
От хорошего дедуктивного умозаключения требуется две веши. Прежде всего его посылки должны быть истинными. Во-вторых, умозаключение должно быть корректным. В данном контексте выражение «корректно» означает, что вывод должен логически следовать из аргументов. Иными словами,
утверждать посылки, но отрицать вывод было бы логически противоречивым. Приведенное выше рассуждение корректно. Человек, который утверждает, что все кошки являются млекопитающими и что его любимое животное является кошкой, но отрицает в то же время, что его любимое животное является млекопитающим, противоречил бы сам себе.
Индуктивные умозаключения
Допустим, вы видели тысячу лебедей и обнаружили, что все они являются белыми. Среди них вы не нашли ни одного небелого лебедя. Тогда у вас есть хорошее основание заключить, что все лебеди являются белыми. Вы можете рассуждать следующим образом:
Следовательно, все лебеди белые.
Это — пример индуктивного вывода. Индуктивные выводы отличаются от дедуктивных тем, что их посылки подкрепляют заключение, но заключение логически не следует из посылок. Приведенное выше рассуждение не является дедуктивно правильным. Утверждать, что каждый из первой тысячи лебедей является белым, однако не все лебеди являются белыми, отнюдь не означает противоречить самому себе (на самом деле не все лебеди являются белыми, в Новой Зеландии имеются черные лебеди).
Тем не менее мы предполагаем, что если все до сих пор встреченные нами лебеди были белыми, то весьма правдопопобно, что все лебеди белые. Мы верим, что индуктивное рассуждение может оправлать его заключение, хотя и не дает логических гарантий в том, что если его посылки истинны, его заключение также должно быть истинным.
Почему индукция важна?
В своих убеждениях относительно того, чего мы не видели, в частности, относительно будущего, мы опираемся на индуктивное рассуждение.
Возьмем, например, мое убеждение в том, что если я сяду на стул, то он выдержит тяжесть моего тела. Чем оправдано мoe убеждение? До этого я садился на множество стульев, и они всегда выдерживали тяжесть моего тела. Поэтому я думаю, что и следующий стул, на который я сяду, также выдержит тяжесть моего тела.
Однако обратите внимание на то, что из того, что все стулья, на которые я садился раньше, выдерживали тяжесть моего тела, логически не следует, что и следующий стул будет вести себя так же. Нет логического противоречия в предположении о том, что, хотя раньше стулья подо мной не ломались, следующий стул также не сломается.
Но это означает, что мое убеждение в том, что следующий стул подо мной не сломается, не может быть оправдано дедуктивно. Таким образом, если мое убеждение вообще можно оправдать, его можно оправдать только индуктивно.
Наука в огромной степени зависит от индукции. Мы предполагаем, что научные теории верны для всех моментов времени и всех точек пространства, включая те, которых мы не наблюдали. Но об истинности свидетельствует лишь то, что мы наблюдали. Поэтому для их оправдания нам опять нужна индукция.
14. ПОЧЕМУ МЫ ОЖИДАЕМ, ЧТО СОЛНЦЕ ЗАВТРА ВЗОЙДЕТ?
аждое утро мы ждем, что солнце поднимется над горизонтом. Однако, по мнению философа Дейвида Юма (1711— 1776), наше ожидание совершенно иррационально. В этой главе мы попытаемся понять удивительное рассуждение Юма.
На сцене: ученая Маккруискин наблюдает за восходом Солнца.
Плак: Какой прекрасный восход!
Маккруискин: Да, да. И точно по времени. Плак: А ведь у нас не было надежных оснований ожидать, что солнце взойдет этим утром. Маккруискин: Но Солнце восходит каждым утром в течение миллионов лет. Ясно, что оно должно было взойти и сегодня. Плак: Нет оснований предполагать, что оно взойдет также и завтра. Ожидать его восхода столь же неразумно, как ожидать, что завтра вместо Солнца над горизонтом поднимется огромная ваза с тюльпанами.
Маккруискин: Согласна, у нас нет полной уверенности в том, что Солнце взойдет завтра. Какой-нибудь ужасный катаклизм вообще может разрушить всю Землю. Однако трудно поверить в то, что такое может случиться. Весьма вероятно, что Солнце все-таки завтра взойдет, не так ли?
Плак: Вы меня не поняли. Я не утверждал, будто мы не уверены в том, что Солнце завтра взойдет. Я говорил о том, что оснований предполагать его завтрашний восход у нас не больше, чем оснований предполагать, что оно не взойдет.
Плак: Вы ошибаетесь.
Позиция Плака может показаться нелепой. Однако Юм привел аргумент, показывающий, что Плак прав. Причем не только наша вера в то, что Солнце завтра взойдет, но и все другие научные теории не имеют никакого оправдания.
Прежде чем перейти к рассмотрению аргумента Юма, я хочу кратко разъяснить различие между дедуктивным и индуктивным рассуждением.
Орудия мысли: индуктивное и дедуктивное рассуждение
Всякое умозаключение состоит из одной или нескольких посылок и вывела, упорядоченных таким образом, что посылки подкрепляют вывод.
1. Дедуктивные умозаключения
Вот пример дедуктивного умозаключения:
Все кошки являются млекопитаюшими.
Моя любимица является кошкой.
Следовательно, моя любимица является млекопитающим.
От хорошего дедуктивного умозаключения требуется две веши. Прежде всего его посылки должны быть истинными. Во-вторых, умозаключение должно быть корректным. В данном контексте выражение «корректно» означает, что вывод должен логически следовать из аргументов. Иными словами,
утверждать посылки, но отрицать вывод было бы логически противоречивым. Приведенное выше рассуждение корректно. Человек, который утверждает, что все кошки являются млекопитающими и что его любимое животное является кошкой, но отрицает в то же время, что его любимое животное является млекопитающим, противоречил бы сам себе.
2. Индуктивные умозаключения
Допустим, вы видели тысячу лебедей и обнаружили, что все они являются белыми. Среди них вы не нашли ни одного небелого лебедя. Тогда у вас есть хорошее основание заключить, что все лебеди являются белыми. Вы можете рассуждать следующим образом:
Следовательно, все лебеди белые.
Это — пример индуктивного вывода. Индуктивные выводы отличаются от дедуктивных тем, что их посылки подкрепляют заключение, но заключение логически не следует из посылок. Приведенное выше рассуждение не является дедуктивно правильным. Утверждать, что каждый из первой тысячи лебедей является белым, однако не все лебеди являются белыми, отнюдь не означает противоречить самому себе (на самом деле не все лебеди являются белыми, в Новой Зеландии имеются черные лебеди).
Тем не менее мы предполагаем, что если все до сих пор встреченные нами лебеди были белыми, то весьма правдопопобно, что все лебеди белые. Мы верим, что индуктивное рассуждение может оправлать его заключение, хотя и не дает логических гарантий в том, что если его посылки истинны, его заключение также должно быть истинным.
Почему индукция важна?
В своих убеждениях относительно того, чего мы не видели, в частности, относительно будущего, мы опираемся на индуктивное рассуждение.
Возьмем, например, мое убеждение в том, что если я сяду на стул, то он выдержит тяжесть моего тела.
Однако обратите внимание на то, что из того, что все стулья, на которые я садился раньше, выдерживали тяжесть моего тела, логически не следует, что и следующий стул будет вести себя так же. Нет логического противоречия в предположении о том, что, хотя раньше стулья подо мной не ломались, следующий стул также не сломается.
Но это означает, что мое убеждение в том, что следующий стул подо мной не сломается, не может быть оправдано дедуктивно. Таким образом, если мое убеждение вообще можно оправдать, его можно оправдать только индуктивно.
Наука в огромной степени зависит от индукции. Мы предполагаем, что научные теории верны для всех моментов времени и всех точек пространства, включая те, которых мы не наблюдали. Но об истинности свидетельствует лишь то, что мы наблюдали. Поэтому для их оправдания нам опять нужна индукция.
Мы убедились в важности индуктивного рассуждения. Наука зависит от него. Если бы можно было показать, что индуктивное рассуждение совершенно иррационально, это имело бы катастрофические последствия. Юм считал, что именно это он и доказал.
Обратимся к рассуждению Юма. Он полагал, что предполагать, будто Солнце завтра взойдет, не более рационально, Чем предполагать, что оно не взойдет. Аргумент Юма, в сущности, чрезвычайно прост: он указывает на то, что индукция опирается на неоправданное и не могущее быть оправданным допущение. Что это за допущение? Плак объясняет это.
Плак: Ваше убеждение в том, что Солнце завтра взойдет, иррационально. Юм объяснил почему. Когда вы рассуждаете о том, чего не видели вы принимаете некоторое допущение.
Маккруискин: Какое допущение?
Плак: Вы предполагаете, что природа единообразна.
Маккруискин: Что вы имеете в виду?
Плак: Вы предполагаете, что те примеры, которые мы наблюдали в каком-то одном месте, можно переносить на те области мира, которых мы не наблюдали, включая будущее и прошлое.
Маккруискин: Почему я должна это предполагать?
Плак: Хорошо, скажем так: если бы вы не верили, что природа единообразна, то тот факт, что в вашем прошлом опыте Солнце ежедневно всходило, не позволял бы вам надеяться на то, что оно будет продолжать всходить, так?
Маккруискин: Думаю, так.
Плак: Поэтому только вследствие того, что вы предполагаете единообразие природы, вы и считаете, что Солнце будет всходить и в будущем.
Вообразите муравья, сидящего на постельном покрывале. Муравей видит, что кусок покрывала, на котором он сидит, покрыт рисунком. Он предполагает, что и та часть покрывала, которой он не видит, покрыта тем же самым рисунком. Но почему он это предполагает? Покрывало вполне может
быть покрыто разными рисунками: в одном месте клет ка, в другом месте — горошек и т.п. А может быть, за пределами видимости муравья по покрывалу в хаотическом беспорядке разбросаны пятна, линии, квадратики и т.д.
Мы находимся в положении этого самого муравья. Окружающий мир может быть похож на громадное покрывало с какими-то местными регулярностями, например, такими, которые мы наблюдаем: каждый день восходит Солнце, деревья периодически покрываются листвой, предметы падают на землю и т.п. Однако это не универсальные регулярности. Быть может, за пределами видимой нами области мир становится совершенно хаотичным. Имеются ли у нас основания считать, что это не так? Плак показывает, что таких оснований нет.
Плак: Проблема состоит в следующем: если вы не можете оправдать ваше предположение о единообразии природы, использование индукции само лишено всякого оправдания. Но тогда и все выводы, опирающиеся на индуктивное рассуждение, не имеют оправдания, включая ваше убеждение в том, что Солнце завтра взойдет.
Плак: Но как можно было бы оправдать предположение о единообразии природы?
У нас есть два пути: либо обратиться к опыту — к нашим наблюдениям, — либо попытаться оправдать это допущение независимо от опыта. Маккруискин полагает, что мы должны обратиться к наблюдению.
Маккруискин: Ясно, что узнать о единообразии природы мы можем только из
наше знание о природе зависит от них.
вообще может быть оправдано, его оправдание должно опираться
на восприятие окружающего нас мира. Маккруискин: Конечно. Но разве предположение о единообразии природы не
Плак: Увы, нет. Сказать, что природа единообразна, значит, утверждать что-то обо всех моментах времени и областях пространства.
Плак: Однако вы же не можете наблюдать всю природу, верно? Вы не можете видеть будущего. И прошлого вы тоже уже не можете видеть.
Плак: Но тогда ваше оправдание предположения о единообразии природы должно иметь следующий вид. Вы наблюдаете, что природа здесь и теперь проявляет единообразие. Затем вы делаете вывод о том, что и в другие моменты времени и в других областях пространства природа должна быть такой же. Правильно?
Плак: Но это как раз и есть индуктивное рассуждение!
Маккруискин: Так и есть.
Плак: Следовательно, ваше оправдание содержит ошибку порочного круга.
Здесь мы подошли к самой сути аргумента Юма. Если предположение о единообразии природы вообще можно оправдать, то при этом оправдании мы ссылаемся на то, ч го здесь и теперь природа проявляет единообразие, а затем заключаем, что так должно быть везде и всегда.
Однако такое оправдание само является индуктивным. Получается, что при оправдании некоторого способа рассуждения мы используем сам этот способ рассуждения. Не содержит ли такое оправдание недопустимого круга?
Плак уверен, что это так.
Маккруискин: А что плохого в том, что оправдание содержит в себе круг?
Плак: Представьте себе, будто я верю в то, что некий пророк, проповедующий с вершины столба, является надежным источником информации.
Маккруискин: Это было бы чрезвычайно глупо с вашей стороны!
Плак: Предположим, я верю этому пророку потому, что он утверждает, будто всегда говорит правду.
Маккруискин: Но ведь это вообще не оправдание! Прежде чем вы поверите его утверждению, вам нужны некоторые основания считать, что он прав.
Плак: Совершенно верно.
Плак: Но ваша попытка оправдать индукцию неприемлема по тем же самым соображениям. Для оправдания индукции вы должны сначала оправдать утверждение о том, что природа единообразна. Однако, пытаясь оправдать это утверждение, вы опираетесь на индукцию. Вы уже считаете ее надежной.
Теперь можно подвести итог. По-видимому, всякое индуктивное рассуждение опирается на предположение о том, что природа единообразна. Но как можно оправдать само это предположение? Несомненно, только опытом. Однако мы не можем непосредственно установить, что природа единообразна. Поэтому мы должны вывести это единообразие из того, что можем непосредственно наблюдать, то есть из ограниченного единообразия. Однако такой вывод сам был бы индуктивным. Следовательно, мы не можем оправдать нашего предположения. Поэтому наша вера в индукцию нерациональна.
«Однако индукция работает, не так ли?»
Возможно, я вас не убедил. Вы можете считать, что существует очень большая разница между верой в индукцию и верой, скажем, в пророчества. Ведь индукция на самом деле действует! Она приводила к бесчисленному множеству истинных заключений в прошлом. Она дала нам возможность создавать компьютеры, атомные электростанции и даже отправить человека на Луну. С другой стороны, пророк не мо-
жет похвастаться таким множеством успешных предсказаний. Поэтому оправданно верить в то, что индукция является надежным механизмом создания истинных убеждений, а доверять пророчествам нет никаких оснований.
Проблема состоит, конечно, в том, что само это рассуждение является примером индуктивного рассуждения. Мы утверждаем, по сути дела, что поскольку до сих пор индукция была полезной, она будет полезна и в будущем. Однако это оправдание опять-таки содержит в себе круг, ибо речь-то как раз и идет о надежности индукции. Это то же самое, как оправдывать веру в утверждения пророка, ссылаясь на то, что он сам о себе говорит.
Вывод, к которому мы пришли, носит скептический характер. Скептик утверждает, что мы не знаем того, что, как нам кажется, мы знаем. В данном случае скептицизм относится к знанию о ненаблюдаемом. Юм и Плак показали, что у нас нет оправдания для наших убеждений относительно ненаблюдаемого, следовательно, нет знания о ненаблюдаемом.
Вывод Юма является фантастическим. Тот, кто действительно понимает аргумент Юма, признает его вывод фантастическим (многие, изучающие философию сегодня, интерпретируют Юма неправильно: они полагают, будто он показал только, что мы не можем быть уверены в том, что случится завтра). На самом деле заключение Юма настолько фантастично, что Маккруискин не может поверить в то, что Плак действительно готов согласиться с ним.
Маккруискин: Вы считаете, что все наши наблюдения, осуществленные до сих пор, вообще не позволяют нам судить о том, что произойдет в будущем?
Плак: Именно так. Все может остаться прежним. Солнце может продолжать всходить по утрам. Стулья не будут разваливаться под нами. Однако у нас нет никаких оснований верить, что так будет.
Маккруискин: Позвольте мне выразить это попроще. Если кто-то считает, что завтра утром над горизонтом поднимется что-то вроде громадного букета тюльпанов, что стулья начнут разваливаться под нами, что вода станет ядовитой, а вещи станут устремляться вверх вместо того, чтобы падать вниз, то мы решили бы, что он безумен. Так?
Маккруискин: Но если вы правы, то имеющиеся у нас свидетельства столь же хорошо подкрепляют это «безумное» убеждение, как и наше «здравое» убеждение в том, что Солнце завтра взойдет. Мы должны были бы согласиться с тем, что эти «безумные» убеждения в действительности могут оказаться истинными!
Плак: Совершенно верно.
Маккруискин: Вы действительно верите в это? Вы действительно верите в то, что завтра утром над горизонтом может подняться колоссальный букет тюльпанов?
Плак: Я верю в то, что Солнце завтра взойдет. Я понимаю, что рационально я не должен в это верить. И хотя я осознаю, что моя вера совершенно иррациональна, я не могу от нее отказаться.
Объяснение нашей веры Юмом
Подобно Плаку, Юм также соглашается с тем, что мы не можем не верить в то, что Солнце завтра взойдет, что стулья под нами не будут разваливаться и т.д. По мнению Юма, наше мышление устроено таким образом, что, когда нам удается обнаружить некоторую регулярность, мы вынуждены верить в то, что эта регулярность сохранится в будущем. Такая вера похожа на непроизвольную рефлекторную реакцию на наблюдаемое положение вещей.
Орудия мысли: основания и причины — два способа объяснить, почему люди во что-то верят
Объяснение Юмом нашей веры в то, что Солнце завтра взойдет, не дает нам, конечно, ни малейших оснований считать нашу веру истинной.
Полезно различать два очень разных способа «обоснования» наших убеждений. Мы можем указать основания или свидетельства, в силу которых человек придерживается какого-то убеждения. Или же мы можем объяснить, по каким причинам данный человек придерживается некоторого убеждения
Важно понять, что каузальное объяснение некоторого убежления не обязательно дает раииональное обоснование верить в него.
Рассмотрим несколько таких объяснений.
Том верит в то, что он чайник, поскольку он находится под гипнозом.
Энни верит в фей, потому что страдает умственным расстройством.
Геофф верит в инопланетян, потому что находится под влиянием особого культа.
Все это — чисто каузальные объяснения. Указание на то, что кто-то верит в то, что он чайник, потому что был загипнотизирован во время гипнотического сеанса, не дает ни малейших оснований предполагать, что эта вера истинна.
С другой стороны, следующее объяснение указывает на субъективное основание для веры (хотя и не говорит о том, что это основание является достаточно хорошим):
Том верит в астрологию, потому что он обнаружил, что астрологические предсказания, напечатанные в газетах, часто оказываются верными.
Интересно, что если загипнотизированного человека спросить, почему он считает себя чайником, то он не сможет ответить. Правильное каузальное объяснение ему недоступно (при условии, что он не знает о том, что был загипнотизирован). Он не способен дать и убедительного оправдания своей веры, она у него просто «есть», хотя при этом сам он может считать ее иррациональной.
Точно так же и Юм признает, что его объяснение нашей веры в то, что завтра Солнце взойдет, не дает ни малейших оснований считать ее истинной. Действительно, таких оснований у нас нет Эта вера у нас просто «есть».
Если Юм прав, тогда наша вера в то, что Солнце завтра взойдет, столь же неоправданна, как и вера в то, что вместо Солнца завтра над горизонтом поднимется громадный букет тюльпанов. Второе из этих убеждений мы считаем абсурдным. Но если Юм прав, то первое убеждение не более разумно. Такой вывод нам представляется, конечно, абсурдным. Однако Юм объясняет, почему мы считаем его абсурдным: мы устроены таким образом, что вынуждены рассуждать индуктивно. Мы вынуждены придерживаться этих иррациональных убеждений.
Аргумент Юма продолжает ставить в тупик как философов, так и ученых. До сих пор нет согласия по вопросу о том, прав ли Юм. Одни считают, что мы должны согласиться с выводом Юма по поводу ненаблюдаемого. Другие убеждены в том, что его вывод абсурден. Но тогда эти защитники «здравого смысла» должны точно указать, какая именно ошибка содержится в рассуждении Юма. Пока еще никто не сумел этого сделать (или по крайней мере не сумел убедить большинство философов в том, что ему это удалось).
В данной главе был представлен скептицизм относительно ненаблюдаемого.
В гл. 8 «Удивительные рассуждения рационального дантиста» и гл. 3 «Изолированный мозг» рассказано о других формах скептицизма — скептицизме относительно сознания других людей и скептицизме относительно существования внешнего мира.
В гл. 19 «Что такое знание?» я рассматриваю
возможность того, что знание не требует оправдания. Не может ли это помочь нам справиться со скептицизмом?