рупальская стена нанга парбат
Рупальская стена нанга парбат
Пишите в ФОРУМ на Mountain.RU
Автор: Mark Twight.
Журнал Climbing №206, от 15 сентября 2001
Материал подготовлен: Людмилой Коробешко (Mountain.RU)
Любовные игры со смертью
Нанга Парбат, Рупальская стена, маршрут Месснера обозначен красной линией
Читайте на Mountain.RU:
Любовные игры со смертью. Часть 2.
Любовные игры со смертью. Часть 3.
Незадолго до этого Mummery и Thapa достигли высоты 7015 метров на Diamir Face, идя в альпийском стиле.
Затем погибли немцы. Будучи остановленными на высоте 6950 метров на Rakhiot Face в 1932 году, Вилли Мёркл (Willi Merkl) вернулся в 1934 с сильной командой, в которую входил лучший ледолаз того времени Вилло Вельзенбах. В 275 метрах от вершины они вынуждены были повернуть вниз из-за плохой погоды. Вельзенбах, Мёркл, Макс Виланд и три шерпа погибли в буре (Альфред Дрексель умер от отека легких ранее в той же экспедиции).
Три года спустя лавина погребла под собой семь немецких альпинистов и девять носильщиков, когда они спали в лагере 4 на том же маршруте.
Наконец, в 1953 году гора позволила человеку взойти на свою 8126-метровую вершину. Герман Буль (Herman Buhl) один взошел на вершину вопреки желанию лидера экспедиции Карла Херлихкоффера (Karl Herrligkoffer), который, к стати, являлся сводным братом Мёркла. Сам не являясь альпинистом, Херлихкоффер проявил необычайную энергию и организаторские способности, возглавив семь экспедиций на Нанга Парбат в период с 1953 по 1970.
В 1962 году команда под его руководством прошла Diamir Face по Kinshofer Route. Зигфрид Лоу умер во время спуска от истощения. Во время экспедиции Херлихкоффера в 1970 году впервые после трехмесячной осады была пройдена 4575-метровая Рупальская стена – самая высокая в мире. Рейнхольд Месснер и его брат Гюнтер взошли на вершину из лагеря 5 на высоте 7380 метров без веревки за 14 часов. Изнуренные холодной ночевкой на высоте 7900 метров, они спустились по технически более простому маршруту по Diamir Face, вместо того чтобы пытаться спуститься по кулуару Мёркла (IV). В нижней части стены Гюнтер погиб в лавине.
Феликс Куен и Питер Шольц взошли на вершину через день после братьев Месснеров, но трагедия Месснеров на долгие годы заслонила их успех.
В период между 1970 и 1988 годами было предпринято несколько безуспешных попыток пройти маршрут Месснера. Так, в 1984 три члена японской экспедиции под руководством Тсунео Хасегавы (Tsuneo Hasegawa) пропали в кулуаре Мёркла во время попытки взойти на вершину. Больше их никто не видел. Уходя со стены остальные члены команды оставили для них рюкзак со снаряжением в верхней части перил.
Автор под маршрутом
В 1988 мне очень захотелось чего-то грандиозного. Я жаждал перейти Грань. Может я смогу вернуться назад, а может и нет. Какого-то отдельного восхождения было недостаточно. Мне хотелось чего-то более сложного, длительного, высотного. Я стал просто одержимым. Когда я осознал это, мне стало не до шуток, но я уже не мог остановиться. Я дал волю своему злому гению и он привел меня в Пакистан. Возможно, я мог бы многому научиться у мусульманской культуры, но перспектива восхождения на Нанга Парбат по Рупальской стене не оставляла меня в покое.
Сам термин “экспедиция” подразумевает определенный ее размер и серьезность этого мероприятия. Наша команда из четырех человек была просто ничтожной рядом с горой, которая погубила более 50 человек. Барри Бланчард (Barry Blanchard), Кевин Дойль (Kevin Doyle) и Уорд Робинсон (Ward Robinson) пригласили меня с ними, основываясь только на моей репутации. Я никогда не был в горах ни с одним из них, этих доминирующих личностей, кроме Уорда. Экспедиция могла бы стать настоящим социальным конфликтом. Но я надеялся, что восхождение будет достаточно сложным, чтобы отодвинуть на задний план межличностные разногласия.
Четыре попытки в гималайском стиле по Маршруту Месснера по Рупальской стене все оканчивались неудачей с тех пор, как было совершено первое удачное прохождение этого маршрута в 1970 после трехмесячной осады. Акклиматизировавшись, мы собрались тоже попытать счастья.
Фото дня: сумасшедший бивак
Тогда, в сентябре 2005 года Винс и Стив совершили лёгкое и быстрое (в течение 8 дней) восхождение по этой стене, открыв тем самым новый маршрут на вершину, длина которого составила 4100-метров а категория трудности оценивается как VII 5.9 M5 WI4.
В 2006 году за это прохождение Стив и Винс были награждены самой престижной в мире альпинизма премией: «Золотой Ледеоруб» (XV Piolets d’Or 2006)
Из отчета Винса о открытии нового маршрута:
«В течение восьми дней в сентябре месяце я и Стив Хаус завершили работу над созданием нового маршрута на рупальской стене Нангапарбат.
Наш маршрут поднимается по прямой линии до самой вершины и преодолевает более техничные участки чем маршрут Месснера 1970 года; от него наша линия была левее, и, соответственно праве от польско-мексиканского маршрута 1985 года.
После нескольких недель томительного ожидания улучшения погоды и более лучших условий на стене, мы начали восхождение 1 сентября.
Мы вышли из базового лагеря, который разбили на отметке 3680 метров с минимальным снаряжением и запасом провизии и топлива в расчёте на 6-8 дней восхождения. Наши рюкзаки весили примерно по 15 килограмм.
Сам маршрут уже с более-менее серьёзными трудностями начался с высоты 4000 метров на леднике Бажин. Здесь у нас была естественная защита от многочисленных лавин, скатывающихся беспрестанно по стене. Под защитой ледника мы поднялись на отметку 5000 метров, где прошли траверсом скальный участок до следующей каменной глыбы на отметке 5100 метров.
Восхождение на эту скальную стену, да еще покрытую льдом, которое мы предприняли на следующий день, оказалось весьма сложной задачей. Уже на середине пути я выдохся и мы решили что Стив поднимется на верх скалы без рюкзака. За десять часов лазания мы смогли преодолеть лишь 300 метров, установив бивак в крайне опасном месте на крохотном выступе.
На следующий день мы прошли несколько веревок по льду и начались бесконечные снежные склоны до отметки в 7400 метров; мы шли практически рядом с маршрутом Месснера.
После довольно скверной ночевки мы вышли на маршрут в 3:00 ночи, взяв с собой один рюкзак с 4 литрами воды, одним литром энергетического напитка и нескольких энергетических батончиков.
Мы начали восхождение с двух 50-метровых веревок на несложных микстах, прямо над палаткой. Мы поднимались не спеша, хоть и останавливались лишь на очень короткие минуты отдыха.
Нам повезло с погодой: был штиль и относительно тепло.
В 16:00 мы стояли на отметке в 8000 метров и дальнейший путь к вершине Нангапарабат представлялся не сложным.
И менее чем через два часа мы стояли на вершине восьмитысячника Нангапарбат, на высоте 8125 метров, воодушевленные и уставшие.
15 минут мы наслаждались победой прежде чем отправиться вниз. Тьма ночи настигла нас когда мы спускались в высотный лагерь; в него мы добрались к 3:00 ночи, ровно через 24 часа после начала штурма.
Через полтора дня мы спустились по маршруту Месснера в наш базовый лагерь, завершив тем самым восхождение по 41000-метровму маршруту с трудностями VII 5.9 M5 WI4″
НАНГА ПАРБАТ ПО РУПАЛЬСКОЙ СТЕНЕ
(СУММА РАВНА НУЛЮ)
Стив Хаус
американский альпинист, гид
Перевод Эли Грищенко (Одесса)
Посылаю статью – классный рассказ Стива Хауса о восхождении на Нанга Парбат из какого-то буржуйского журнала, девочка мне перевела, я чуток подшлифовал. Вот так и надо писать о восхождении. Я так не могу, и, почти никто, к сожалению, не может. Фото в следующем письме. Почитай, уверен – получишь удовольствие. Если надумаешь опубликовать, вышлю фото Рупальской стены, сам в августе снимал.
За это восхождение – прохождение нового маршрута по Рупальской стене на Нанга Парбат – американцы Стив Хаус и Винс Андерсон получили «Золотой ледоруб» за 2005 г.
Я помню все о 8126-метровой Нанга Парбат. В первый раз я увидел ее фотографию в подвальном помещении для собраний в альпинистском клубе «К ozjak » в 1989 году в Словении. В тусклом свете Рупальская стена выглядела монолитом, небрежно оштукатуренным льдом. Пока мы обсуждали планы экспедиции 1990 года на маршрут Шелла, во мне рос страх. Я понимал величие задачи, которую поставил перед собой: стать альпинистом настолько хорошим, насколько позволяли мои способности и взойти на великие стены и великие горы мира. А Рупальская стена Нанга Парбат была для меня величайшей.
Я забыл об этой горе до тех пор, пока, после многих вершин, я не понял, что это восхождение мне по силам. В среде моих единомышленников о Рупальской стене говорили с благоговением, ее фотографиями делились по секрету. Я начал мечтать о ней снова.
Брюс Миллер и я поднялись до 7500 м, после чего моя высотная болезнь заставила нас отступить. Хотя мы и не достигли вершины, но я изучил географию стены: места, где есть безопасные укрытия, и какие из сераков опасны. Я пообещал себе, что не позволю этим урокам пропасть даром.
Почему Нанга Парбат? Почему не Рейнир? Почему Рупальская стена по новому, прямому маршруту? Почему не маршрут Кинсхоффера? Само участие в экспедиции в альпийском стиле является метафорическим выражением простоты, сводит к минимуму все: еду, кров, снаряжение и одежду. Я покидаю работу, дом, тех, кого люблю, и тогда восхождение – это все, что остается. Скудность дает возможность для интимности с альпинизмом, позволяя использовать его потенциал полностью и сделать его искусством.
Нанга Парбат. Рупальская стена.
Каждый альпинист должен постоять на лужайке у ее подножия ясным утром, в предрассветной прохладе. Наклонитесь назад – дальше, чем вы могли бы подумать 2/ – и вглядитесь в первый свет, упавший на вершину. Сделайте это, и скажите мне, что попытка взойти по Рупальской стене не была бы самым смелым поступком, который вы когда-либо совершали. Что восхождение по этой стене не было бы лучшим, что вы когда-либо сделали в вашей жизни.
Точно таким же утром, на той самой лужайке, я натягиваю на себя несколько слоев холодной одежды и выбираюсь из своей палатки. Фида Али, наш давний друг и повар, подает сладкий чай с молоком, и освещенная фонарем кают-компания привлекает всеобщее внимание. Винс здесь, уже обутый. Колин Хэйли и Скотт Джонстон намазывают джем на свежие чапати.
Там у меня появляется чувство, что я смотрю сверху вниз на себя, на свою жизнь и на жизнь тех, кого я знаю и люблю. Когда я возвращаюсь в базовый лагерь, видение исчезает, но призрак его преследует меня. Гора распадается и вновь возникает в другой форме в моем уме, слишком беспредельная, чтобы поместиться в сознании. В своей книге «Дзен и искусство стрельбы из лука» Юджин Херригел говорит о том, что самый верный путь для достижения цели – это «отстраниться от себя, оставить себя и все свое позади так решительно, чтобы от вас не осталось ничего, кроме напряжения, лишенного цели».
Настоящая цель – наше «Я». Как стрелы в полете, мы существуем в движении, наше бытие созидается нашими поступками, наши поступки порождаются нашей волей. Любовь также есть действие, направляемое волей.
30 августа, через месяц после нашего прибытия в базовый лагерь, мы звоним Джиму Вудменси, метеорологу из США, который уверенно предсказывает высокое давление. К следующему дню небо чистое, темно-голубого гималайского цвета. Лавины грохочут по стене, пока она опять не оказывается в тени.
«Что думаешь?» – спрашивает Винс.
Винс Андерсон.
Ровный темп его голоса наполняет меня спокойствием. Он сидит на корточках у входа в мою палатку, его худое тело сложилось неровными углами. Мы гармонируем как партнеры по лазанию: нас объединяет идеализм и непоколебимая мотивация одержимых… даже когда убийственный норвежский металл в МР3-плеере Винса напоминает мне о небольших различиях во вкусах.
Я отрываю ручку от своей записной книжки. «Это та погода, которая нам нужна. Как ты себя чувствуешь?».
«Готов идти. Но, честно, я не могу представить, что будет наверху. И я беспокоюсь, что мы потеряли слишком много на акклиматизацию». Винс выжидающе смотрит снизу вверх.
«Если погода продержится, мы взойдем на нее ». Мне легко это говорить – я в это верю. «Там, наверху, нет ничего, с чем мы не можем справиться».
Я кладу свою записную книжку и смотрю на часть стены, что видна в проеме палатки. Я говорю ему, что я бы хотел пойти на центральную башню, если ее состояние будет достаточно хорошим. Тут же громкий шум сигнализирует об еще одной лавине, которая очищает правую сторону стены.
«Мы примем правильное решение там, наверху», говорит Винс – полувопрос, полуутверждение, – когда облако рассеивается.
Винс возвращается к своей палатке, его шаги тяжелы от наших надежд.
На второй день лазания, под новорожденным месяцем, темнота укрывает все вокруг нас. Мы лезем, и пласты прошлого и настоящего сливаются. Мы с Брюсом лезли здесь без веревки в прошлом году, но теплое, сырое лето оставило слой натечного льда на скалах, и там, где с Брюсом мы прошли, не связываясь, теперь, с Винсом, мы идем, страхуясь.
Винс лезет первым быстро, надежно, без остановок. Он тащит девятикилограммовый рюкзак, в котором лежат: пятимиллиметровый репшнур, две теплые непромокаемые куртки, еда и вода на день. Я лезу за ним, мой груз – шестнадцать килограмм: еда на семь дней, газ на восемь, палатка весом 900 грамм, собственноручно сшитый 900-граммовый спальный мешок, посуда, две пары рукавиц, и синтетические утепленные штаны.
Теплые лучи рассвета проливаются на амфитеатр из каменных осколков. Две линии натечного льда скрепляют его нестабильность. Правая полоса, хоть и круче – единственный проходимый вариант, он ведет к ледовому ножу, который спускается из верхнего желоба. Один хороший бур у основания, и, тридцатью минутами позже, Винс, наконец, находит подходящее, надежное место для закладки. Он далеко, как раз перед ключом, откуда он кричит вниз, что не может лезть этот участок первым с рюкзаком, и спускается вниз.
В этой точке наш маршрут отклоняется от попытки 2004 года: в такую хорошую погоду мы пойдем через центральную башню. Винс ведет нас по золотистому ребру, похожему на нос корабля. Вскоре он превращается в цветную точку размером с атом, исчезающую в вертикальном пейзаже из скал, льда и неба.
Мы продвигаемся по гребню крутой башни мимо самого большого на стене – и самого угрожающего, с обрушивающимися сераками, ледника, проходя веревку за веревкой одновременным лазанием. Линейность времени проявляется в наших ритуалах: каждые пять веревок мы снимаем рюкзаки, едим, пьем и сменяем лидера. Утро сменяется днем. Где-то после тринадцатой веревки в этот день мы теряем им счет. Облака клубятся, а солнце продолжает свой путь по дуге позади вершины. Уйдя в тень, мы лезем и лезем.
После этого – восемьдесят метров легкого траверса, и мы в безопасной нише, образовавшейся на стыке башни и ледника. В полночь мы готовим наш ежедневный рацион: суп, пюре, оливковое масло.
«Угу. Ничего, разберемся».
Солнечный свет наполняет палатку теплом; вскоре тающий ночной иней начинает капать на наши лица. Фотографии, которые у нас есть, дают не много сведений о следующем участке. Глядя на него в бинокли из долины, мы тоже не нашли никакого решения.
«Вставай и свети», провозглашаю я, наполовину сам себе, когда будильник замолкает.
«Сделай или умри», говорит Винс тихим, ироничным голосом, лежа на спине, как в тумане после еще одной бессонной ночи.
Конечно, теперь, может быть, уже невозможно спуститься на 3000 метров, лежащих под нами. У нас девять шлямбуров, шесть закладок, пять ледобуров и три камалота. Мы без радиосвязи и команды поддержки, и нам не к кому обратиться за помощью.
Но мой инстинкт, рожденный из опыта тысячи меньших стен, говорит, что мы найдем наш путь. Сумма моих предыдущих действий не определяет то, кем я есть, но она, несомненно, определяет, кем я могу быть. Это потенциальное «я» сформировано миллионом решений, которые я принял: чему и как я учился, насколько напряженно тренировался, в какое время мы вышли, сколько ждали, какой путь мы выбрали для восхождения.
Как только у меня появляются силы, я надеваю рюкзак и траверсирую вправо. За углом, раньше не видным, медленно открывается широкий, мертвенно белый поток льда, уходящий вверх. Обернувшись, радостно ору Винсу, и начинаю двигаться вверх.
Я сосредоточен на том, чтоб не делать ошибок. В пятнадцати метрах над моим последним ледобуром, я начинаю врубаться в карниз. Если я смогу выбраться на верхушку этой штуки, думаю я, может быть, мы сможем найти хороший бивак. Неожиданно карниз ломается, и мое тело повисает, качаясь, над темной долиной, лежащей на глубине трех километров. Весь мой вес нагружен на один инструмент. Карниз обрушивается на Винса. Пока я пытаюсь опять вогнать кошки в лед, слышу, как Винс стонет.
Через полчаса после полуночи звучит будильник. День штурма. Винс, после бессонной ночи, зажигает горелку, и мы начинаем ждать. Я пристально смотрю на огонь, внушая ему, чтоб он жарче горел, но высота взимает плату с механизмов так же, как и с людей.
На небольших высотах мы получаем удовольствие от лазанья по миксту; здесь трудно сделать даже легчайшее движение, борясь со своими замерзшими, жаждущими кислорода телами. Когда мы достигаем места, где кончаются скалы, то привязываем веревку и большую часть снаряжения к камню. Мы берем один рюкзак, в котором лежит еда, вода и одежда, и пятимиллиметровую статическую веревку для спуска. Тот, кто пробивает тропу, идет без рюкзака.
Кулуар, по которому мы идем, становится круче, а снег делается глубоким и рыхлым. Винс барахтается впереди.
«Как думаешь, это все может съехать?», спрашиваю я.
Шестой безоблачный рассвет окрасил наш разреженный мир в нежно-розовый цвет. Два с половиной часа дали нам выигрыш еще в шестьдесят метров. Невероятно медленно. Мы продолжаем работать, приводимые в движение ресурсами, накопленными прежде. Всеми пройденными шагами. Всеми замахами рук. Всеми удачами. И, прежде всего – годами, днями и часами подготовки.
В солнечном свете проявляется легкая рябь выдутой ветром текстуры на снегу возле скальной стены, и я направляюсь туда. Одна кошка царапает края скал, другая – в снегу, я начинаю продвигаться быстрее. Вскоре на нашем счету еще шестьдесят метров, и снег уже выдерживает наши шаги. Невыразимое облегчение, но уверенности нет.
Высота 7600 метров, солнце стоит высоко, я раздет до рубашки, без перчаток, без шапки, в поту. Я могу представить себе вершину, скрывающуюся прямо за гребнем, но она кажется такой немыслимо далекой, что моя уверенность поколеблена. Винс склоняет голову на свой ледоруб.
«Как…дела», выплевываю я между вдохами. Винс сложил пальцы в виде пистолета и приставил к своей голове. Смеяться больно. Если у него до сих пор осталось чувство юмора, то он в хорошей форме для восхождения. Он закрывает глаза и выглядит умиротворенным, как будто он оставил позади свои амбиции и достиг благодати.
Я сдергиваю свои пропотевшие носки, привязываю их к рюкзаку, и надеваю ботинки на босу ногу. Когда мы стартуем вновь, наш темп – медленный, а альтиметр показывает всего лишь 7700 метров. Мы надеемся, что это неправильно. Мы хотели быть на вершине к 2 часам дня, и сейчас мы понимаем, как сильно задержал нас глубокий снег. Но небо ясное, и ветра нет. Несмотря на затуманенное из-за высоты сознание, я чувствую себя хорошо.
В 3:30 мы переваливаем через ложную вершину и видим, наконец, настоящую. Мы оба садимся на большой, плоский камень: первое место за шесть дней, где мы можем отдохнуть, не страхуясь. Винс ложится на спину и вскоре засыпает, я надеваю свои высохшие носки, трясу Винса, чтобы разбудить, и иду за ним, когда он начинает преодолевать последние пятьдесят метров нашей горы.
За час до заката два обессиленных человека спускаются с вершины Нанга Парбат. Это, должно быть, очень страшно – в сумерках вглядываться вниз с Рупальской стены – и так оно и есть. Нигде на земле не находитесь вы так далеко от жизни. Дом и любовь – лишь воображаемые картинки в темной пустоте, которая давно окутала долины.
Нанга Парбат с Севера.
В этот момент я знаю, что на другом краю бесконечности находится НИЧТО, и в момент, когда я достигаю своей цели и своего «я», я теряю их обоих. Мы думали, что достижение вершины Нанга Парбат очистит нас до нашей фундаментальной, первичной сущности, но следующие два с половиной дня спуска с Рупальской стены лишают нас даже того, что еще от нас оставалось. Выбросы адреналина сменяются изнеможением, когда мы чуть не роняем веревку на одном из дюльферов, и когда она едва не застревает на другом. Когда камень, который используется для станции, начинает сползать, я быстро выщелкиваюсь и стремительно закручиваю наш последний ледобур. Каждый инцидент напоминает мне об эфемерности нашего будущего.
Мало помалу ресурсы, которые связывают нас с миром людей, убывают. Мы прикончили наш энергетический гель и ужинаем теплой водой. Недостаток еды облегчает укладку рюкзаков.
Пока я пытаюсь сделать спусковую проушину в твердом льду, Винс резко поднимает голову. «Я слышу барабанный бой», говорит он. «Мне кажется, я слышу барабанный бой».
Полночь седьмого дня, Винс роняет свой налобный фонарь. Потом садятся батарейки в моем. На 4600 у нас не остается ничего, кроме газа.
Мы на бивуаке под сераком; воздух теплый и густой, и мы сладострастно дышим. Винс начинает выполнять задачу приготовления нашей последней трапезы: жидкий бульончик из бобового супа. После первой ложки он давится и сплевывает.
«Ух – песок!», стонет он. Он выкапывает чистого снега для следующего котелка, на этот раз для блюда, состоящего из тепловатой воды.
Полдень следующего дня: я схожу с Рупальской стены на terra firma (твердая земля). Оглядываюсь на Винса, он всего лишь в 30 метрах надо мной. Лицом к стене, он спускается по пятидесятиградусному льду. И тут же залп камней, размером от мячика для гольфа до футбольного мяча, неожиданно срывается со склона над ним. «Вправо! Уйди вправо! Вправо! Вправо!», воплю я. Но он ничего не делает. Остались несчастные 30 метров, а он мог бы разбиться. В последний момент он быстро наклоняет голову и делает один шаг влево. Самые большие камни пролетают в метре правее него. «Ну, все», думаю я. «Готов. Совсем приплыл».
Фида Али приветствует нас в базовом лагере. Он обнимает меня. Я отстраняю его, чтобы взглянуть ему в лицо: «Победа. Фида, победа». Он плачет у меня на плече. Это для меня слишком; я иду в палатку, чтобы побыть одному и избавиться от запаха аммиака, идущего от моей одежды. Винс уже стащил ботинки в тени можжевельника и просит у Фида Али ведро горячей воды.
Скотт ушел раньше, но Колин еще на маршруте Шелла, один. Как раз, когда мы закидываемся первой за неделю настоящей едой, он вламывается в столовую.
«Ребята, вы спустились?».
Вчера, в пяти деревнях, разбросанных по Рупальской долине, люди били в барабаны, пели и танцевали. Костры жгли для нас.
Путь от базового лагеря длинен, тяжел и одинок; я много раз останавливался отдыхать. На вершине последнего холма, перед деревней Тарашинг, Фида Али, Винс и Колин ждут меня.
«Мы идем вместе», говорит Фида Али, приглашая жестом в деревню.
Внизу, в ожидании, сидят, по крайней мере, сто человек.
«В Вашу честь, сэр. В честь Вашего восхождения на Нанга Парбат».
«Угу», говорит Винс. Как и я, он кажется слишком усталым, чтобы оценить тот факт, что люди, речи и цветы – это для нас.
2/ Иначе стена не видна, из-за своей крутизны – прим. ред.