проза про поле пшеницы
В пшеничном поле, у дороги
Рассказ
Лет за двадцать до войны в прииртышские просторы Сибири потоками хлынули беженцы с разных краев Руси древней, с Поволжья бесхлебного. Голод гнал сюда людей всяких, без разбора, как буйный ветер подхватывает все, что до бури лежало недвижно. Брели бедолаги мужики лапотные бородатые, бабы босые с детьми чумазыми за руки иль на руках, а которые несли их, еще и не родившихся, в животах своих. Пришлые выискивали места удобные для жизнеустроения, оседали по селам сибирским, в работники нанимались. Отдельные, не прижившись, уходили дальше, на восток, в таежные дебри. Не пустовали в общем в то время проселки. Никто потому не помнил: чья и откуда взялась молодуха та, какую в пшенице у дороги неживой нашли с пучками недозрелых колосьев во рту, болью искривленном, и в сжатых намертво пальцах раскинутых в стороны худеньких рук.
Скиталицу, возможно, обнаружили бы значительно позже, к покосам, кабы не плач детский, привлекший шедшую из соседнего села местную сердоболицу бабку Катерину. Она отняла от титьки пустой и сморщенной небоги мертвой малыша. К себе взяла на воспитание. От веку девой старой и безродной была Катерина.
– Вот ей господь Бог за святость и доброту и дал дитя, – наперебой
А уж она рада была найденышу, так и не высказать. По всему селу бегала, харчишки собирала взаймы: у самой-то, кроме скудной хаты, закромов не имелось богатых. Крестьяне в большинстве не скупились, чего могли давали на пропитание Пшеничному (такую фамилию всем селом парнишке определили). Но кулаки с издевкой Катерине вопросец заковыристый подбрасывали:
– Ты все, Катерина, в долг берешь. А когда отдавать-то зачнешь? Да и с чего? Аль голопузый подкидыш манной небесной засыплет?
Она же сосредоточенно и с достоинством отвечала:
– Советская власть своих не обидит. – И виновато добавляла: – Да пока на ходу сама вам за доброе-то дело отработаю, чего скажете. А как Богданчик на ноги станет, сполна про все и сочтется с каждым.
Слов на ветер старая не бросала: за молоко полы мыла и коровники чистила, – за лепешку – хаты мазала, за яйцо иль куренка – косою валки сенные, в горизонт уходящие, укладывала. Работящая до упаду была бабуля, так и приемыша своего на жизнь наставляла:
– Богданчик, ты для людей-то ничего не жалей, вишь, они нас не оставят без призору.
– Как вырасту, большое-большое поле хлеба посею и всех калачами белыми накормлю, – лепетала душевно его детская доброта. Катерина же в тот час слезу незаметно смахивала краем платка, под бороду завязанного.
Колхозы как организовались, Катерина для общественной кладовой хлеб пекла, а сынок ее со стадом коровьим подпаском ходил. Затем учиться начал. Когда же бабка Катерина померла, хлопца смышленого, послушного и до работы охочего, многие к себе в дом взять хотели. Но сельским сходом споры эти так порешили: чтоб никому в обиду не было, жить Пшеничному в школе – помощником сторожа, а всем миром за ним доглядывать, ровно за сыном своим кровным.
С тех пор всякая женщина чуть свет к нему стучится: кто одежонку какую принесет, кто – бублик, пирожок или капусты миску. Починить-постирать что надо заберут. Словом, в нужде не оставляли парня.
Одно время уполномоченный из центра областного приезжал и, прослышав про паренька сиротского, потребовал его в детдом оформить. Возмутились правление колхозное и деревня вся от мала до велика:
– Не отдадим, – сказали. – Он – наш. Пшеничный. Калачами всех сулится накормить. Не отдадим! Права такого нету, чтоб детей отбирать у обчества.
Мало-помалу колхоз крепчать начал, первые землепашные машины появились. Пшеничный Богдан так технику полюбил, что в МТС и ночевать перебрался. Обучили его делу новому быстро. Совсем еще юный, он был уже заправским трактористом. Пощады себе не давал, так работать старался: видно, помнил про калачи, людям обещанные. Подряд ежегодно его лучшим в районе признавали.
Но напасть черная нежданная явилась – на род людской страшной ношей война навалилась. Один за одним на поля ее, гарью засеянные, уходили мужики. А в очередной набор на фронт и Пшеничный запросился. Опять село заволновалось. Все за одного заступались:
– Не отпустим! Кормилец ты наш, – говорили старожилы седобородые. – Кто же без тебя нас калачами-то сладкими потчевать будет.
– Граждане вы мои дорогие, отцы-матери, да какой же кулич вырастет, ежели врага не прогоним? Не то хлеба и водицы не дадут напиться. А на поле свое я вернусь. Беспременно вернусь.
Воевал Богдан Пшеничный храбро и стойко. Послания его, на сельсовет приходившие, вслух на собраниях читали. И радовались за воспитанника своего – старшину боевого орденоносного Богдана Пшеничного.
. Бой у поселка украинского был жутким. Фашисты танками да снарядами землю всю разворотили. Хаты горели, как свечки заупокойные. И повел Богдан свою самоходную артиллерийскую установку в самую гущу «пантер» и «тигров». Уже три зверюги рычащие гусеницами больше не лязгали, а черным дымом фыркали от прямых попаданий Богдановой пушки, четвертая хищница тоже завертелась, подбитая на дороге у самой кромки пшеничного поля. Тут и наши «тридцатьчетверки» подоспели и вражине не дали святой колос украинский испоганить. Только после сражения этого от старшины Пшеничного в деревню сибирскую вестей не приходило более.
Сына своего приемного односельчане разыскивали долго. На украинской земле у того самого поселка обелиск украинскому герою Богдану Пшеничному своими глазами видели.
– Какой же он украинец? Он же – наш, деревенский, нами воспитанный, – доказывали посланцы сибирские.
– Може, и ваш був, та зараз и нашим став, – говорили хозяева. – Мы вси – одниеи матери диты.
На том и согласились дружелюбно.
Два поля Богдановых у дороги раскинулись: одно – на Украине, другое – в Прииртышье сибирском. Винничане от обелиска посевы и жнива всегда начинают, в механизаторы тут парней молодых посвящают, за приз героя соревнуются. В Сибири же Богдан Пшеничный и поныне на своей ниве работает, в списки лучшего звена занесенный. И заработок его ежемесячно в защиту мира отчисляется, а с недавних пор – еще и в Детский фонд страны.
Пусть растут в радости ее защитники и пахари будущие – и не оскудеет никогда земля наша на хлеб и доброту!
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: » Русская беседа «
Я поля хлебного частица (эссе)
Я любуюсь жизнестойкими кустиками изумрудной зелени осенью, вижу рост и размер малахитовых колосков в начале лета, встречаюсь глазами с открытым и доверчивым взглядом васильков. Рвать их не могу. Они очень хрупкие, быстро поломаются, и поблекнет красота поля. Издалека они кажутся каплями небесной синевы, брошенной щедрой рукой в рожь или в пшеницу для украшения. А в пору созревания подхожу и замираю, очарованная, перед ним: вижу рыжие волны, что подымает ветер – это его баловство не всегда безобидно. Иногда он начинает кружить на просторе и укладывает хлеб на землю. Комбайнам трудно справиться с полёглым хлебом.
Поле красиво, поле звучно. Днём подпевает ветру, а вечером напоминает, что пора спать, голосом перепёлки. Разве можно отрицать, что оно живое?
Ни одна птица не смеет садиться на колосящееся поле. Ждут своего часа и воробьи, и грачи. В щетинистом жнивье они найдут много драгоценных зёрен. Только где-то, в невидимой вышине, выводит жаворонок жизнерадостную, восторженную летнюю песню, восхваляя небесный простор и радость свободы, радость бытия. Правда, иногда, неторопливо планируя, пролетит одинокий ворон, бросая гортанным голосом известные ему одному мрачные пророчества округе. А, может, завидуя дружному семейству колосков, жалуется на одиночество? Кто знает…
Ещё у него необыкновенная сила: оно умеет возвращать в прошлое, напоминает о том, что мы знакомы с ним с прекрасных моих детских дней. Странно, разве я могу это забыть?
… Я родилась в доме на краю села, на отшибе. Кругом неоглядный простор. Внизу, средь зарослей ивы, неспешно протекала заросшая камышом и кугой река. Отлогий берег – это ягодные и грибные луга. Через дорогу от дома начиналось и уводило в даль, манящую миражом, бескрайнее поле, золотое под солнцем. Родители называли его «хлебным». По нему пролегала тропинка к большому пруду, куда я ходила в жаркие летние дни. Я шла и ладонью проводила по колосьям. Казалось, что растения специально выгибают стебельки-спинки, чтобы коснуться руки, словно ласковые рыжие кошки, и я осторожно их ласкала, никак не реагируя на уколы длинных усов (у каждого зёрнышка свой усик).
Я пропадала в нём. Оно молча принимало и мои радости, и мои обиды. Когда ссорилась с сестрой, то уходила вглубь поля, ложилась на горячую землю. Колосья не смыкались надо мной. Им дела нет до обид моих, они продолжали жить своей, далёкой от людских проблем, жизнью. Но я, погружаясь в их мир, забывала о сестре. Слёзы высыхали, ведь они мешали рассматривать букашек, снующих без устали туда- сюда. Я ловила божью коровку и приговаривала шёпотом: « Божия коровка, улети на небо, принеси мне хлеба: чёрного и белого, только не горелого!» Я приговаривала, но попутно появлялось неверие в её миссию. Она такая маленькая, крылышки, как жирная запятая, да ещё просвечиваются. Нет, хлеб, даже крошка, ей не под силу. И когда она взмахивала крылышками, срывалась с открытой ладошки, я, не удивляясь, замечала, что садится она рядом. Ожидание чуда заканчивалось прозой и успокоением. Иногда я срывала колосок и рассматривала: он так похож на сороконожку!
Хорошее настроение я отпускала по ветру, играющему с колосками поля: расправляла руки, как крылья, бегала по тропе взад-вперёд и кричала, выпуская из себя радость: « Ааааааааааааааа!»
. Воспоминания о поле моего детства всегда отзываются теплом в сердце, хотя моё отношение к нему с тех пор не изменилось, просто за жизнь свою я узнала о нём много нового.
Трудолюбивое солнце наполняет теплом колосья, и они созревают к августу. В знак благодарности они склоняются перед солнцем в поклоне до земли. Это колосья говорят добрые слова светилу за тепло и свет, а земле-матушке за то, что вскормила и вспоила их. Скоро по полю пойдут комбайны, и по весёлому шуму, оживлённому движению оно узнает о богатом урожае. Мозолистые грубые руки людей, пропахших солнцем, полем и ветром, уберут его в свои закрома. И в каждой семье во главе стола рядом с чёрным, ржаным, хлебом на скатерти в красивой праздничной хлебнице или в большой чашке на полотенце с узорами улягутся плюшки, рогалики, пироги и пирожки. И хлебный запах, запах знойного солнца и духмяного поля, и хрустящей, поджаристой корочки вырвется из домов и уплывёт за околицу.
Уровень жизни в семье определялся количеством хлеба в закромах. Даже пословица есть об этом: без золота проживёшь, а без хлеба нет. И были годы, начало девяностых, когда в колхозе зарплату мой муж получал буханками хлеба.
Просьбу о хлебе я слышала от бабушки, когда она, стоя на коленях перед иконой, шептала: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…». Значит, это самое важное в жизни.
А что же с полем? Оно всё так же просторно, красиво, оно продолжает жить, только теперь я хожу к нему с внуками, учу слышать и понимать его, видеть красоту, знать о его предназначении.
Пшеничное поле
Смотрю в даль и вижу бескрайние просторы золотых пшеничных полей. Запах пшеницы с каждым вдохом все глубже проникает мне в легкие, от чего мне захотелось стаканчик ядреного пива. Я стоял и смотрел, как созревшие колосья пшеницы неудержимо колыхались под напором теплого, легкого, летнего ветерка. Эта зрелищная красота привела меня в ступор, я не мог пошевелиться. Я проникся этой величественной красотой пшеничного поля, она же меня и обездвижила. Проникла в самые тайные уголки моего сердца. Добралась до заветной двери, где скрывалось то, что я всегда боялся показать и до сих пор боюсь. То, без чего мир стал бы пустынней необетованной, то без чего каждый человек не сможет никогда жить, ни при каких условиях. То, что бережет и делает нас добрыми и счастливыми. Любовь… Это, друзья мои, любовь. Без любви трудно представить нашу жизнь, особенно в наше время. Люди перестают замечать, что происходит вокруг. В глазах вместо красок, черно-белые тона. Жизнь из-за этого становится скудна и невыносима. Мы постоянно на ком то срываемся, не видя себя со стороны и, что мы творим на потеху другим. Это больно видеть и слышать. Особенно больно видеть, когда мимо проходит красивая девушка. Она идет и улыбается тебе, а ты вместо того, что ответить ей взаимностью, уткнулся в свой гаджет и не замечаешь, что происходит вокруг тебя. Может это была любовь с которой тебя хотела связать судьба, а ты ее упустил. Тоже самое сейчас происходит и с девушками. Жить становится страшно. Страшно за наше будущее. Редко, когда увидишь юношу или девушку с книжкой, которые сидят где-нибудь в парке или же дома и читают книгу. На таких людей смотреть приятно. Их жизнь полна смысла и вместо серых и черно-белых тонов, они видят все в цвете. Эти люди радуются жизни, они ею полны. Для них нет преград. Они всегда побеждают. Ведь люди читающие книги, всегда будут управлять теми, кто смотрит телевизор. Задумайтесь… Задумайтесь о своем ребенке, какое вы хотите для него будущее? Я уверен, что вы хотите для своего ребенка светлое будущее, чтоб у него все было хорошо и замечательно. Но сперва, вам нужно самим изменится в лучшую сторону. Сбросить оковы, которые сдерживают вас от остального мира и увидеть мир во всей его красе. Мы сами творим свою судьбу. Любви достоин каждый. Увидеть красоту можно во всем, даже в обычном листочке лежащем на асфальте, проживающий свои последние часы жизни под лучами летнего солнца. Такую красоту стоит видеть и любить каждому. Ну, а я люблю, как вы уже наверно сумели догадаться, запах и вкус созревшей пшеницы. Люблю приезжать домой в деревню под конец лета, когда пшеница уже созрела и готова к сбору. Люблю под легкий ветерок слушать звон ее колосьев. Люблю вдыхать полной грудью запах пшеницы. Люблю слышать, как рядом пролетает пчела сопротивляющаяся потоку набегающего на нее ветра. Люблю идти по полю и раздвинув руки в стороны, «щекотать» золотистые от солнца колосья. Люблю просто стоять по середине поля и смотреть, как улетают последние лучи солнца; как побагровевшее солнце прячется от всего мира за горизонт. Я стою и смотрю в даль и меня обдувает вечерним холодком… Это моя любовь.
Колосья пшеницы
Дождь что-то шепчет украдкой по листьям,
Как на клавишах, ветер играет ветвями
И что-то из космоса сильно струится,
Что-то, что вечно и лишь между нами
Пускай барабанит по крыше машины
Ливень, вобравший всё небо в себя,
Тот сможет достигнуть любой вершины,
Кого любит и ждёт родная земля
Солнечные стрелы света
Золотые колосья хлеба
Тянутся к небесам
Колосится золотая пшеница
Ничего она не боится
Вот бы и нам так
Золотые стрелы света
Души людские
В срок полетят в небеса
Снится мне или же мнится
Ах, какая благодать
Белогрудая девица
Расстилала мне кровать
За селом зреет пшеница
Не возможно дома спать
В поле мы пойдем с девицей
Ту пшеницу приласкать
Море спелое пшеницы
Взглядом быстрым не объять
Две тугих твоих косицы
Буду нежно расплетать
Даже месяц бледнолицый
Будет с завистью взирать
Как тебя, моя девица
Буду сладко целовать
Растет сорняк среди пшеницы,
А рядом тоже сорняки.
Для них невидимы границы,
Их корни силой велики.
И не страшны болезни века.
Не страшен голод град и гром
Когда желанье человека,
Положено в одном:
Чтоб жить и жизнью наслаждаться
За счет подручных колосков
И свой десяток ублажаться,
Ряды пополнив, сорняков.
Камень горючий в колосьях лежал,
Ей он суженнаго напоминал.
Над пропастью стою я вновь.
Напрасно я к тебе взываю…
Не нужна тебе моя любовь!
На Господа я уповаю.
Я не могу тебя забыть,
Твои глаза, улыбку, голос…
О Боже как мне дальше быть?
Без тебя я одинокий колос!
По кромке лезвия иду,
Боюсь сорваться в пропасть!
Ведь без тебя я упаду,
Сорвусь я в эту пропасть!
Всего лишь маленький шажок
И я в стране незнания.
Но совершить мне сей прыжок,
Не дают воспоминания!
Мысли с полей о хлебе
Комбайны с шумом и пылью убирают пшеницу ссутулившуюся под тяжестью колоса. В полях уборочная страда, время поговорить о хлебе и земледельцах. Развитие нашей цивилизации тесно связано со злаковыми. Лишь однажды забросив зерно в землю и получив первый урожай, человек начал жить иначе. По сей день мы не представляет свой рацион без хлеба, который по-прежнему занимает почётное место на обеденном столе.
Пшеница стала одним из растений, которое навсегда изменили общество. Доступ к сытной, пусть и не очень полезной еде постепенно приручил человека, оставив его кочевую романтику в прошлом. Привыкшие болтаться по миру люди наконец осели, когда начали возделывать землю. Теперь не нужно было лазить по деревьям или проходить сотни километров в поисках пропитания. Община складывалась вокруг будущего урожая, который постепенно обретал важное гастрономическое значение.
Так пшеница приручила человека, превратив вольного кочевника в рачительного земледельца. Семьи увеличивались, приходилось разрабатывать новые территории, которые требовали больше рабочих рук. Вместе с ними появлялись и рты, популяция людей сильно выросла, которых нужно кормить. В результате, вокруг некогда диких полей образовалась целая инфраструктура.
Юваль Ной Харари в своей книге «Sapiens. Краткая история человечества» пишет:
«Пшеница добилась своего, обманув беднягу сапиенса. Полуобезьяна жила себе счастливо, охотилась и собирала растительную пищу, но примерно 10 тысяч лет назад занялась культивированием пшеницы. Прошло едва ли два тысячелетия — и во многих уголках Земли люди с рассвета до заката лишь тем и занимались, что сажали пшеницу, ухаживали за пшеницей, собирали урожай. Это нелёгкая работа. Для земледелия требуются совместные усилия многих крестьян. Пшеница не растет посреди камней, так что сапиенсы, надрываясь, расчищали поля. Пшеница не любит делиться солнцем, водой и питательными веществами с другими растениями, так что мужчины и женщины день напролет под палящим солнцем выпалывали сорняки. Пшеница болеет — сапиенсам пришлось оберегать ее от вредителей, от фузариоза и прочих недугов. Пшеница не может защитить себя от животных, которые вздумают ею полакомиться, будь то кролики или саранча. Поэтому крестьянам приходилось строить заборы и охранять поля. Пшеница — водохлеб, и люди таскали воду из источников и ручьев, поливали свой будущий урожай. Чтобы утолить голод пшеницы, сапиенсы начали собирать экскременты животных и удобрять ими почву, на которой она росла».
В России хлеб всегда занимал особое место не только на кухне, но и в культуре. В русском сознании он был едва ли не живым существом. Его почитали, к нему обращались, с ним встречали гостей и провожали в последний путь. Б.А. Рыбаков в книге «Язычество древних славян» пишет о культе Рожаниц, который связывает земледелие и рождение человека.
«Рожаницы» были покровительницами как рождаемости, так и урожайности. Идея плодовитости свадебного обряда выражала две формы: будущая плодовитость девушки-невесты и вспаханной, засеянной земли (каравай хлеба, обсыпание зерном). Женщина уподоблялась земле, рождение ребёнка — зерну, колосу.
Всюду можно найти упоминание хлеба в нашей культуре: праздники, ритуалы, обряды, встреча гостей, сборы в путь. Везде находилось место хлебу: в сказках, молитвах, заговорах. Хлеб — это и продукт на столе, и урожай в поле, и навыки.
Весь славянский календарь был связан с циклом полевых работ. Например, в начале уборки зерновых отмечался праздник божества неба (Перуна или Рода). Происходило моление о прекращении дождей, гроз, о низведении небесных вод под землю в связи с созреванием хлебов. А окончание уборки яровых — Последний сноп («Велесу на бородку»). Даже в период зимних, двенадцатидневных святок, помимо прочих заклинаний, на все двенадцать месяцев предстоящего года пели «славу хлебу».
Редкий современный земледелец задумывается об этих ритуалах. Да и недосуг. Сейчас уборка зерновых, дело технологичное и требует иных знаний и умений. Лишь всё так же он обращает взор к небу, гадая, не испортится ли погода? Она по-прежнему плохо предсказуема. Только теперь богов и волхвов сменили метеослужбы и результаты прогнозов стали чуть лучше.
К сожалению, сегодня при всём изобилии хлеба на прилавках и рецептур, качество сильно разнится. И его покупка стала лотереей. Вызывает негодование и обработка зерна различными ядами. Однако и в прежние времена, злаки преподносили неприятные сюрпризы человеку. От спорыньи, головни, фузариоза страдали города и сёла. Несмотря на это, тысячелетиями хлеб оставался самым важным продуктом, хотя сейчас наметилось стремление отказаться от него вовсе. Но вряд ли человек это сделает в обозримом будущем. Ведь лишь малая часть готова хлебать щи не закусив краюхой свежего, ароматного хлеба.
По данным Kleffmann GmbH, компания занимается исследованием сельскохозяйственного рынка, в 2019 площадь занятая пшеницей составила 218 млн га, что превышает площадь Мексики. И в целом по данным Продовольственной и сельскохозяйственной Организации Объединённых Наций, производство зерновых сейчас удерживается на очень высоком уровне. Хотя понятно, что речь идёт и о фуражном зерне. Но говорить о временах, когда хлеб станет никому не нужен слишком рано.
Вот такие мысли о хлебе. Пожелаю удачи земледельцам в их непростом деле, да хорошей погоды в добавку, тем более она местами испортилась так не вовремя.