порка комната под лестницей
Флагелляция Сборник рассказы о порке (неизвестны)
Бархатные губы
Во время непродолжительного отдыха, русская принцесса по настоянию всего собравшегося общества рассказала, каким именно образом она испытала на себе впервые действенность стимулирующего средства, преодолевающего холодность чувств, а также приятные последствия первого же применения розги к ее заду. Поскольку вся компания великолепно понимала французский, а принцесса владела им в совершенстве, пояснения давались ею именно на этом языке.
Мисс Блонд оказалась первой из нас, кем занялась миссис Траскотт. Она положила девушку поперек колен и со всей строгостью звучно отшлепала по обнаженному заду, да так, что кожа по всей поверхности ягодиц стала красной. После этого, связав девушке руки, она велела одной из помощниц поставить ее на ноги и чуть-чуть пригнуть, другая же взяла ее за ноги, а начальница отвесила ей три дюжины ударов розгой. Девушка взвыла уже на первом ударе, задергалась всем телом и стала крутить ягодицами, словно одержимая. Но посреди наказания, с каждым ударом становившимся все более и более суровым, она вдруг затихла, и мне даже показалось, что она сжимала и разжимала ягодицы точно так же, как тогда, когда я пальцем отвечала на ее ласки и наблюдала за тем, как живо на это реагировала она в отличие от меня. И когда порция была выдана сполна, кожа у девушки была такой же красной, как мундир английских конных гвардейцев. Ее отпустили, и теперь ее место должна была занять я.
Несмотря на оказываемое мною сопротивление миссис Траскотт при содействии обеих помощниц все же сумела уложить меня поперек колен; и несмотря на то что я отбивалась как могла, помощницы стянули с меня панталоны и закатали рубашку, тем самым открыв мой зад и любезно предоставив его начальнице, которая крепкой и сильной рукой стала наносить по нему весомые удары, приговаривая по ходу наказания.
Как только я в тот же самый вечер вновь увиделась с мисс Блонд, я рассказала ей о своих ощущениях. Девушка даже посмеялась, узнав о том, что для меня это было новым и неожиданным, и, рискуя тем, что нас опять могут застать и ягодицы каждой из нас станут объектом гнева миссис Траскотт, она отвела меня в укромный утолок, где попыталась в очередной раз воздействовать на меня при помощи тех самых приемов, которые прежде оказывались безуспешными, и на этот раз результат превзошел все ожидания.
Произнеся эти слова, она повернулась к нам прекрасным белым задом, где, несмотря на основательную и совсем недавнюю порку, не осталось ни малейших следов воздействия.
На следующий день мисс Пируэт прибыла первой, привезя с собой обернутую в шелк связку березовых розог, заявив нам, что намеревается проверить действие возбуждающего средства, о котором нам поведала русская принцесса. Вскоре приехали и две остальные, имея при себе точно по предварительному сговору пучки розог, ибо они тоже решили произвести испытание расхваленного стимулятора. Принцесса, видя, что они настроены всерьез, взяла слово, чтобы дать им совет.
Кончита и Долорес разделись. Долорес улеглась в постель на спину, Кончита в обратной позе легла сверху, и таким образом щели каждой из них были подставлены языкам друг друга, причем Кончита выставила поверх лица Долорес свой широкий бархатистый зад, так что могучие и округлые ягодицы расположились наиудобнейшим способом для порки. На меня возложили обязанность подготовить к ней прекрасные полушария при помощи рук; я приблизился с занесенной для удара рукой и, как только оказался рядом с великолепным задом, приступил к серии шлепков, поначалу слабых, почти не оставляющих следов на теле, потом более крепких, когда пальцы стали прочерчивать розовые линии; наконец ряд сильных ударов окрасил обработанную подобным образом кожу в красный цвет, вдобавок шлепки громко резонировали.
И когда кожа побагровела и вздулась, я уступил свое место принцессе и та взялась за розгу, поначалу применяя ее с умеренностью, ритмично, производя больше шума, чем боли, кладя удары вразброс, но затем стала сечь построже. Исчерченные красными полосами ягодицы затрепетали; наконец, когда посыпались более сильные, более режущие удары, зад стал резче подпрыгивать вверх-вниз над самым лицом Долорес; та же обняла зад Кончиты руками, чтобы придерживать щель на уровне губ, из-под которых высовывался розоватый язычок, наполовину погружавшийся в отверстие, где он обрабатывал клитор и облизывал алые губки приотворенного грота. Принцесса обрушила розгу на пышные полушария, которые, извиваясь в сладких мучениях, то подпрыгивали, то раздвигались, то сжимались, возбужденно трепетали, тем самым показывая, что храм любви охвачен радостью. Тут исполнительница прекратила наносить удары; сжавшиеся ягодицы какое-то время призывно покачивались и наконец раздвинулись, демонстрируя в самом низу широко открывшейся промежности маленькую карамельку.
Теперь настала очередь Долорес попробовать розгу. Раздевшаяся мисс Пируэт уложила Долорес на край постели лицом вниз, оставив ноги на полу, так что она очутилась в согнутом положении, выставив свои могучие полушария, словно два полумесяца, и теперь мне предстояло выдать ей три дюжины звучных шлепков, а когда раскрасневшийся от моих прикосновений зад был уже готов к применению розги, мисс Пируэт улеглась на постель, причем поперек, скользнула под Долорес, остававшуюся в прежнем положении; однако зад при этом несколько приподнялся, ноги более не опирались о пол, а просто свисали с постели. Баядерка обвила зад рукой, чтобы он не прыгал у нее перед ртом, а когда она начала возносить молитвы в храме, Софи, которой было доверено применять весь этот день розги, устроилась позади полушарий и начала действовать. От первых десяти ударов Долорес даже не поморщилась, несмотря на то, что наказание осуществлялось весьма сурово; но уже с одиннадцатого удара ягодицы начали подергиваться, а потом и подпрыгивать от более резких и безжалостных прикосновений; ягодичные мускулы приводили в движение ноги, и Долорес непроизвольно начинала ими дрыгать в воздухе всякий раз, как только розга со свистом ударяла зад, подскакивавший при каждом ударе; и, вся трепеща, она оказывала гроту мисс Пируэт те же услуги, какие получал ее собственный.
А когда полушария покраснели и опухли, принцесса, догадавшись, что приближается момент, когда удары розог станут ненужными и видя, как конвульсивно подергиваются полушария, поскольку розга сделала свое дело, отбросила инструмент, встала на колени подле разгоряченного зада и начала оказывать ему самые нежные знаки внимания, чем сделала наслаждение еще более острым.
Теперь лечь под розги предстояло мисс Пируэт. И вот девушке, которая была еще в полузабытьи, помогли встать, и она повела меня к креслу, а за нею проследовала вся компания; когда я уселся, она улеглась поперек колен, подставив мне под правую руку свой прекрасный зад и попросив действовать безо всякой пощады. Идя навстречу ее желаниям, я устроил ей суровую порку, шлепая крепкой и сильной рукой, при этом систематически ударяя два раза подряд по одному и тому же месту; а когда ее ягодицы были готовы для розги, она поднялась, сверкая глазами от сладострастия, протянула руку к моей ширинке и достала оттуда моего разъяренного мэтра Жака, которым тотчас же решила закусить. Я приспустил штаны, уселся в кресле поудобнее и стал ждать, что будет дальше. Девушка же прыгнула мне на колени, ввела в себя вертел и расселась у меня на ляжках, загнав машину как можно глубже и неподвижно застыв поверх моего жезла.
С розгами в руках Софи стала охаживать ими выставленный крупный зад, но на него, казалось, не действовали даже самые сильные удары, и девушка никак на них не реагировала. Я все время ждал, когда же она начнет скакать и подпрыгивать, но девушка оставалась неподвижной, она словно приклеилась к моему колу. Наконец я почувствовал, что она, похоже, пробудилась; но, вместо того чтобы начать ездить по члену, она стала тереться о мои ляжки, обнимая член в вагине, отчего он то стягивался, то увеличивался в размерах по мере того, как на ягодицы обрушивался очередной удар; принцесса начала сечь вдвое сильнее, инструмент со с свистом опускался на нежную кожу, производя звук словно при ушибе; девушка же продолжала ерзать, перемещаясь по горизонтали, и это движение, почти незаметное для постороннего глаза, оказалось весьма сладостным для моего взятого в плен приапа. Слившись со мной губами, мисс Пируэт покусывала мои губы почти до крови, в то время как под ударами розги, рассекающей ягодицы, ее пульсирующая вагина высасывала из моего дротика все до последней капли, так и не выпуская его из объятий.
Пламя, разожженное принцессой, ярко пылало, и было ясно, что стимулирующее средство более не требуется. Для зрительниц столь соблазнительная картина бурных страстей была весьма поучительна, так что они тотчас же возжаждали испробовать на себе сладость телесных наказаний. Все мигом разделись. Лола, Мина и Лизон растянулись на ковре рядом друге другом, подложив под голову подушку. Бланш, Агнесс и Мерседес улеглись на трех служанках в обратной позиции, чтобы и те и другие смогли взаимно доставить радость при помощи языка, причем у устроившихся сверху прелестные зады расположились по одной линии; Кончита, Долорес и Софи уселись верхом на трех подружек лицом к полушариям, пристроив щель на пояс, так что ягодицы находились у них перед глазами и в пределах досягаемости. Сечение эти трое производили правой рукой, и весьма сильно.
Мисс Пируэт поставила кресло лицом к этим группам и попросила меня туда сесть; затем она подвела ко мне белокурую Сесиль и уложила поперек колен так, что она перегнулась и выставила зад; затем мисс Пируэт сама просунулась мне под ноги и принялась за пушистую кошечку девушки: вытянула шею, выставила вперед губы, высунула язык и стала им действовать наилучшим образом, в то время как я сильно шлепал Сесиль. Я трудился над широким, полным девичьим задом, но, похоже, ей это пришлось не по вкусу, ибо с первых же ударов она громко взвыла. Одновременно три мастерицы порки, к которым я был обращен лицом, завершили подготовительную стадию и перешли от ладоней к розге, которая резко и грубо стала ложиться на нежные покрасневшие тела, что отвлекало мое внимание и от чего зад Сесиль только выиграл, ибо, вместо того чтобы наносить удары, моя рука стала его гладить; так что я совершенно забылся, наблюдая за приятными подергиваниями этих трех сурово наказываемых задов, которые то подпрыгивали, то раздвигались, то сжимались, то подрагивали, те же, кто производил порку, сладострастно ерзали по пояснице наказываемых и нежно терлись, подобно мартовским кошкам, что предвещало свидание с Цитерой. Во исполнение распоряжения мисс Пируэт, заметивши, что я весьма снисходительно обращаюсь с задом Сесиль, я вновь принялся наносить увесистые удары по прелестным ягодицам девушки, которая опять жалобно завыла; я настолько вошел во вкус, что мои удары становились полновеснее, крепче, сильнее, кожа стала опухать, обжигая мне пальцы в момент соприкосновения с нею. По группам, расположившимся передо мной, прошла дрожь, исполнительницы подались вперед, положив руки на пылающую кожу подрумяненных ягодиц, и стали яростно тереться о поясницы своих скакунов, возведя глаза вверх, стиснув зубы, дрожа всей грудью и раскачивая розовые соски. Сесиль умолкла и наравне с ними погрузилась в наслаждение, я же перестал ее шлепать и с трудом ввел указательный палец в сжавшееся отверстие.
Три мастерицы, взявшись за розги, начинают обрабатывать уже покрасневшие места; розги опускаются ритмично, со звучным «флик-флак», сами же исполнительницы сладострастно раскачиваются поверх оседланных поясниц. А Сесиль совершает чудеса в храме любви, ибо вскоре мисс Пируэт заливают волны наслаждения, и она, опередив наших визави, оказывается в объятиях Цитеры.
Когда же она встала на ноги, то заметила, что вся остальная компания пока что находится еще на полпути к намеченной цели. Тогда она повернулась ко мне, увидела, что мой приап в состоянии полнейшей готовности, тотчас же прыгнула ко мне не колени, мигом уселась на него и заскакала, точно одержимая. Затем под предлогом, что не видит зрелища, разворачивающегося за спиной, спрыгнула с седла, развернулась, наклонилась вперед, повернувшись ко мне ягодицами, и жестом предложила взять ее сзади. Нагнувшись к ней, я ввел член в податливую ватину, увлажненную росой, только что ее залившей, и толчком загнал его на полную длину; иногда мой живот стал тереться о ее пылающий зад, я устремился в мир наслаждений и стал действовать с невероятным усердием, опустив голову ей на плечи, чтобы не упустить ничего из разворачивавшихся передо мной живых картин, так и не кончавшихся, ибо девушкам под занавес вдруг захотелось начать по второму разу.
Воодушевленная Сесиль рывком опустилась на колени перед мисс Пируэт и запустила язычок в то самое укромное местечко, которое уже целиком и полностью занял мой огромный инструмент; но каким-то чудом ей удалось туда прокрасться, и на нас нахлынули сладчайшие ощущения от нежнейшего прикосновения ласкающего бархата, одновременно скользящего и по клитору, и по моему жезлу. И мы быстро при его содействии попали на встречу с Цитерой, опередив как минетчиц, так и их истязательниц, все еще размахивавших розгами, погрузившись в океан сладострастия; но вот и они отбросили инструменты в сторону, чтобы без помех отдаться страсти и бешено потереться бедрами, возбужденные сладострастными прикосновениями.
Порка при свидетелях
В большинстве семей, когда я рос, отшлёпать ребенка было самым распространенным способом поддержать дисциплину. Обычно наказания не были особо суровыми. Так что меня регулярно шлёпали и я воспринимал это как естественную часть нормального детства. Конечно, я не получал от этого удовольствия, но никогда и не пытался сопротивляться шлёпанью. Пока не стал тинэйджером.
Когда мне стукнуло 14, я стал воспринимать шлёпанье все с большей и большей неприязнью, так это сильно унижало мое созревающее чувство собственного достоинства, особенно, когда за дело принималась мама.
Каждый раз я качал права, что я слишком большой, чтобы с меня снимать штаны и шлёпать по голой попе щёткой для волос. Я перебрал все возможные аргументы, чтобы убедить ее пересмотреть свои методы.
Я подчеркивал, что наказание по голой попе слишком унизительно с учетом моего физического созревания (мама, я практически мужчина!). Я пытался настоять на «более взрослых» формах дисциплины, или хотя бы чтобы шлёпал меня отец.
К сожалению, этот аргумент отметался тут же; мама отвечала, что именно этот фактор — унижения — они с отцом считали самой эффективной частью шлёпанья. Более того, она говорила, что если я веду себя как маленький, то и шлёпать меня следует как маленького: по голой попе, лёжа у нее на коленях — вне зависимости от моего возраста, зреющего тела и неуместной гордости.
Однажды я неосмотрительно поднял эту тему одним субботним утром, когда мы с мамой были в гостях у маминой подруги миссис Вент. Случилось вот что: мама завела разговор о детях в целом, о том, как сложно их воспитывать, и о том, что отшлёпать ребенка — стопроцентно работающий метод, согласно её опыту.
В скорости разговор дошёл до сравнения методик шлёпанья в наших семьях и до унизительного обсуждения подробного сценария моих наказаний.
Конечно, такая тема для разговора была не внове. В детстве можно было уже привыкнуть к тому, что мама, например, невзначай расскажет кому-нибудь в твоём присутствии, как тебя приучали к горшку. Но этот разговор меня совершенно вывел из себя, и я выпалил что-то дерзкое, чем вызвал гневную перепалку с матерью, а затем, когда миссис Вент вмешалась в разговор — я нагрубил и ей.
К чему это привело? Мама сообщила, что, что бы я ни говорил, я, очевидно, всё ещё веду себя как ребёнок, и заработал себе ещё одно «детское» наказание, которое она не преминет применить, как только мы придём домой. Я, дурачок, заявил, что я уже большой, и не позволю ей это сделать. Тут в спор снова вмешалась миссис Вент.
Она спросила у мамы, зачем ей вдруг понадобилось ждать дома, и если это из-за неё, то маме не стоило беспокоиться: она привычна к виду нашлёпанных голых попок своих дочерей (одиннадцатилетней Тамми и восьмилетней Лизы), и не смутится при виде моей, а если надо — даже поможет!
Мама поблагодарила за её поддержку и сказала, что всё-таки отвезёт меня домой, потому что меня ждёт «свидание со щёткой для волос». Миссис Вент тут же вышла из кухни и через секунду вернулась с большой овальной деревянной щёткой для волос. Она уверила маму, что эта щётка отлично нагревает попы её дочек, причём довольно регулярно, и должна оказаться такой же эффективной с моей. Женщины переглянулись, и мама взяла щётку из рук миссис Вент.
Мама повернулась ко мне и ледяным тоном спросила, что мне больше нравится: тихо вернуться домой и быть отшлёпанным в домашней обстановке или получить по попе прямо там. Со злостью в голосе я ответил: ни то, ни другое, и рванул из кухни.
Минуту спустя я убедился, что в 14 я был еще не такой взрослый, как хотелось бы. Меня схватили и силком уложили к маме на колени, стянули с меня штаны, и мою голую попу мама нещадно шлёпала щёткой для волос миссис Вент.
Хуже того, минуты через четыре, когда я уже забыл, что я якобы взрослый, меня поставили в угол (трусы так и оставались на уровне лодыжек) как малыша, и мама объявила следующую статью моего приговора: мне предстояло выступить «на бис» — получить по голой попе на этот раз от миссис Вент — как только «моя попа немного остынет».
Когда я, ревя, стал угрожать, что буду сопротивляться, мама злым тоном пообещала, что в таком случае я получу ремня от отца, причём не только этим вечером, но и каждым вечером всей следующей недели. Конечно же, я сдался, и через полчаса я открыл для себя то, что Лиза и Тамми так хорошо знали, — что их мама не уступит моей в умении пользоваться щёткой для волос.
Хотя это была последняя моя взбучка от двух женщин сразу, это было не последнее шлёпанье — они продолжались почти до моих 16 лет, хотя и становились всё реже, по мере того как я начинал вести себя взрослее, а не только притворяться взрослым.
Ах, да! Выяснилось, что Лиза и Тамми Вент вернулись домой в самый неподходящий момент и наблюдали оба моих шлёпанья через окно на кухне. А раз они это увидели, то вскоре вся ребятня в округе хохотала над тем, что Скотти, так активно корчащий из себя взрослого, до сих пор получает по голой попе.
И уж конечно в последующие дни я был самым настоящим пай-мальчиком!
Порка комната под лестницей
– Что случилось, девушка? Кошка украла ваш язык?
– О, нет, сэр… Простите меня, сэр…
– Прощу, Линда. Поверьте мне! – директор положил розгу на стол и скомандовал: – А теперь снимите вашу юбку и нижнее белье. Положите их аккуратно на моем столе.
Когда она одевалась этим утром, то знала, что вечером ей предстоит раздевание. Она захотела выглядеть интеллектуально и профессионально, а потому выбрала зеленую вельветовую юбку, белые хлопковые трусики и колготки. Она сняла юбку и разложила ее на столе, как было указано.
Двадцатитрехлетняя учительница подчинилась, сначала сбросив туфли. Когда и колготки находились на столе, она на мгновение остановилась, смотря на Колина Престона.
– Не тратьте зря время, девушка! Трусики вниз! Положите их на стол.
Линда подчинилась, умышленно не смотря на директора. Она остановилась в полусогнутом положении, ожидая, что порка розгой могла бы начаться, но директор удивил ее приказом:
– Пойдите и встаньте лицом к стене, с руками на ее голове.
Мистер Престон не спешил. Он хотел, чтобы Линда Чарлтон запомнила ее наказание, а для этого нужна была не только боль хорошо высеченного зада, но и долгое время ожидания. Линда должна была постоять у стены в течение некоторого времени – чтобы директор привык бы к ней именно как к непослушной девочке, посланной для порки, а не как к остроумной и очень привлекательной учительнице, с которой он не раз смеялся на вечеринках, с бокалом хереса в руке.
– Стойте, девушка, и не суетитесь. Я хочу, чтобы вы стояли там, держа руки на вашей голове, уткнув нос в стену. Ноги держите плотно вместе, пока я не скажу вам, что пора к столу.
Мистер Престон отрегулировал свое вертящееся кресло, в то время как Линда стояла лицом к стене, думая время от времени, что мужчина средних лет сейчас разглядывает ее незащищенную, голую, белоснежную попу. Фактически она не почувствовала никакого дополнительного унижения, на которое рассчитывал директор.
Линда изучала обои перед своим носом, ее груди уперлись в стену. Нет, это было положительно глупо! Может быть, все это было только частью сексуальной ролевой игры Колина? После нескольких минут Линда, чувствуя глаза директора на своей попе, решила немного раздвинуть ноги и повилять задницей, чтобы увидеть, как он отреагирует. Это было ошибкой. Мистер Престон поднялся с места и сердито подошел к молодой женщине.
– Как вы осмелились! Вы здесь для наказания, а не для стриптиза или танцев! Встаньте смирно, ноги вместе!
– Руки назад – на вашу голову! Как вы осмеливаетесь трогать задницу!
Линда снова подняла руки на голову. Ее ягодицы горели. Она едва могла поверить, что директор вызовет такую боль одним ударом. Линда почувствовала то же самое чувство, как при встрече с материнской щеткой.
– Да, сэр, – ответила она угрюмо, чувствуя слезы на веках.
– Хорошо. Пусть это напомнит вам, чтобы вы стояли, пока я не скажу вам, что делать дальше.
Прошла добрая четверть часа, прежде чем мистер Престон поднялся из-за стола и прошел к Линде. Она слышала, как он выдвинул кресло на середину комнаты. Линда дрожала, потому что понимала, к чему идет дело, но держала нос уткнутым в стену.
– Браво, Линда, – сказал он. – А теперь идите сюда, сгибайтесь над креслом. Вы получите шестнадцать ударов розгой на вашей голой заднице.
Линда глубоко вздохнула и пошла к деревянному креслу. Она наклонилась и перегнула через спинку свой зад. Колин восхищался этим зрелищем. Гладкая белизна ее голых ягодиц подчеркивалась покрасневшей полоской от единственного удара. Она сохраняла ноги плотно сжатыми…
Линда оглянулась назад. Мельком она увидела брючины директора, стоящего за ней. Около них она заметила руку, держащую розгу. Потом розга вдруг исчезла из ее вида. Линда сжала руками ножки кресла и закрыла глаза поплотнее. Розга поднялась и со свистом упала вниз.
Второй раз розга приземлилась на три дюйма ниже яркой полосы, оставленной предшествующим ударом – через верхнюю часть бедер Линды. Идея Колина была в том, что первые две полосы должны быть как бы ограничителями. Он решил нанести все последующие четырнадцать ударов между ними и выстроить на попе подчиненной полосу интенсивной боли, которая должна не давать молодой Мисс Чарлтон садиться по крайней мере несколько дней.
Теперь, когда Колин прицелился, он начинал сечь больнее.
– Ааааиееее! Ооооу! Оввввууу. – ее попа дугообразно выгнулась, а голова запрокинулась. Волосы взлетели.
Колин наблюдал, стараясь сдерживать эмоциии. Он знал, что зад Линды был уже очень болезненным после первых трех ударов, но понимал, что надо на будущее выбить из нее всякое желание выходить из подчинения, обманывать или хитрить. Он остановился на некоторое время, позволяя девушке перетерпеть боль.
Линда подняла одну щиколотку в неопределенном положении и помахивала попой из стороны в сторону. Она начала рыдать.
Розга заплясала снова в устойчивом ритме.
– Линда! Ложитесь обратно вниз!
Плачущая учительница не отвечала.
Колин положил розгу на стол и подошел к ней. Он взял ее за плечи и посмотрел на красивое лицо, искаженное болью. Она дрожала в его руках подобно испуганному животному.
– Это ваш выбор, Линда, – сказал он. – Или вы согнетесь обратно над этим креслом и примете остальную часть наказания, как мы договорились, либо мы прекращаем это. Но тогда значит, что вы вытерпели восемь розог впустую. Вам все равно придется покинуть школу… Вы согласны?
Линда попыталась заставить себя подумать логично. У нее не было выбора. Эта порка была как раз тем, что она сама потребовала! Она знала, что это больно, что розга ужасно ранит. Она кивнула. Ее взлохмаченные волосы снова упали вниз. Красная от стыда девушка, не говоря ни слова, медленно перегнулась
Комната под лестницей
Сегодня 14 мая, 5 часов вечера. Я стою, опираясь на лестничный парапет, и с тоской смотрю на входную дверь. Скоро придет моя мать. Я с ужасом думаю об этом. Что меня ждет?! От представления того, что она сделает со мной, сердце мое падает, в животе все сжимается, руки и ноги трясутся мелкой дрожью, а мягкое место покалывает тысячами, нет миллиардами острейших иголок! Причина моего животного страха – предстоящее наказание. Безусловно, я его заслужила, плохо написала годовую контрольную по алгебре, хотя и занималась с репетитором. Не понимаю, почему так вышло?
Комната под лестницей
Услышав отрицательный ответ, попрощалась и положила трубку. В этот момент из техкомнаты раздался гулкий стук, будто что-то упало на пол. Вздрогнув, Яна посмотрела через весь офис на дальний угол, именно там располагалось это помещение. Над ним была лестница, а внутри только трубы и счётчики. Девушка снимала показания в конце каждого месяца, а так туда больше не заходила.
Яна посмотрела в окно, за которым уже опустилась темнота, и только далёкий свет уличных фонарей местами проникал через кроны деревьев, растущих у дороги. Переведя взгляд на телефон, она увидела, что до конца рабочего дня ещё полчаса. Ей захотелось, чтобы хоть кто-то зашёл в офис или позвонил директор и отпустил её пораньше домой. Но ничего подобного так и не случилось.
Из-под лестницы в комнате раздался громкий шорох. Девушка опять вздрогнула. Надо было сходить и посмотреть. Только ей не хотелось, очень не хотелось идти туда и открывать дверь.
Чем ближе девушка подходила к закрытой двери, тем неуверенней становилась её походка, шаг становился короче, иногда даже нога замирала в воздухе на доли секунды, перед тем как опуститься на кафель. Стук её каблучков становился более тревожным и не ритмичным. Когда лицо Яны оказалось перед серой дверью, которая почти сливалась с цветом стен, девушка подняла руку и протянула её к дверной ручке. Пальцы едва заметно подрагивали.
Собравшись с духом, Яна распахнула дверь и сделала шаг в темноту помещения, собираясь включить лампочку под потолком. В этот момент свет погас во всём офисе. Девушка закричала, но из её горла вырвался только хрип, казалось, что связки резко обожгло и голос пропал.
Она стояла всё так же с протянутой рукой к выключателю, пальцы судорожно сжимались и разжимались. Рот был приоткрыт, но ни звука не сорвалось больше с её губ.
Почувствовав лёгкое касание к своей спине, девушка попыталась дёрнуться, но ничего не вышло, только прикосновение стало более горячим. Оно будто проникало под кожу, забираясь всё глубже. Кто-то прижался грудью к спине Яны, она почувствовала, что её охватило незнакомое ощущение. Это было что-то смешанное: отвращение, желание, боль, наслаждение. В тех местах, где касался невидимый гость, жгло нестерпимо, потом приходило омерзение и становилось холодно, так холодно, что тело немело. Это чувство было и внутри, чьи-то руки или пальцы скользили по органам, проникая в кровеносную систему, выжигая, как кислота, себе путь, пока исследовали её, познавали.
Яне казалось, что её гладят тысячи рук. Они, словно лианы, опутывали и ползали по телу, забираясь в каждое укромное место. Безудержное, безумное желание охватило девушку изнутри, с её губ срывались бы стоны, но голос так и не вернулся к ней. Ноги подрагивали, коленки подгибались, пытаясь сжать бёдра сильнее, чтобы эти руки-лианы не проникали больше в самое сладостное место, которое стало таким влажным, что трусики девушки промокли.
Пройдя по офису, парень осмотрелся, девушки нигде не было. Вдруг он услышал тихий скрип. Оглянувшись, он увидел, как приоткрылась дверь в техпомещение. Подойдя к ней, осторожно двумя пальца взял дверную ручку и потянул её.
Яна пыталась кричать. Пыталась остановить своего мучителя, которого так и не увидела. Она хотела, чтобы руки-лианы прекратили ласкать её, прекратили доставлять это безумное наслаждение, но. Это длилось вечность, никогда не останавливаясь.