поплыла в тумане комната
Саид Акль
Хочешь новую песню начать? Не спеши.
Сумасшедшие струны гудят в эту ночь.
Просыпаются птицы в подлунной тиши
И на звук отдалённый летят в эту ночь.
И любовь, что схоронена в недрах души,
Воскресает, и темень отброшена прочь.
Хочешь новую песню начать? Погоди,
ибо время, как в бездну уходит в себя,
и предчувствия ослабевают в груди,
и недремлющая засыпает судьба.
И мне чудится: женщина шепчет «Приди!»,
Обещает любить, обнимает любя.
Хочешь песню начать? Отшумела пора,
когда музыка нас обжигала огнём
и на крыльях запёкшихся губ до утра
мы короткую ночь пролетали вдвоём.
И казалось: идёт сновидений игра,
И весь мир опьянённый – за нашим окном.
Что ж, начни свою песню. Попробуй вернуть
эти белые призраки наших ночей.
И отправится сердце в таинственный путь,
и опять заструится иссохший ручей.
Пой о том, как меня эта ночь обожгла
позабытым огнём, обещаньем любви.
Пой, пока не окутает смертная мгла
мою горькую память, желанья мои!
Радость моя, до чего ты мила!
Как хороши чуть припухшие губы!
Как мне глаза твои карие любы!
О, как ресницами ты повела!
В день, когда мы совершенно одни,
Нет ни покоя для нас, ни запрета,
Кроме полуночи, кроме рассвета.
Нам достаются не ночи, а дни.
Нам достаются обрывки. Хочу,
Чтоб бесконечными стали мгновенья
С самого первого прикосновенья
К коже твоей, к золотому плечу!
Только бы ночь поскорее прошла,
Только бы света дождаться дневного,
Только бы мне целовать тебя снова.
Радость моя, до чего ты мила!
Брови синие расправила
и глаза полузакрыла.
Ухожу в тебя, как в плаванье,
камнем падаю с обрыва.
Да! Всё кончено.
Память осталась при мне.
Лишь почудится милого
голоса звук,
я опять задыхаюсь,
я в пьяном огне
от твоих поцелуев,
от глаз и от рук.
Сбрось одежду. Сама.
Расстегни её смело.
Подойди. Оборви ожиданье моё.
Исступленье,
желанье моё без предела,
вожделенье, томленье,
страданье моё!
Не скрывайся под шалью,
прозрачной и синей.
Всё, что прячет тебя,
изорви и развей.
Ожидание всё ненасытней и злей,
всё острей и тревожней,
и невыносимей!
Сбрось одежду.
Ослабь свою тонкую руку,
не отталкивай, не отстраняй.
Утони
в этом пряном жасмине.
И я не разрушу
трепетанья надежд
в молчаливой тени.
Мы одни. Водопады летающих роз!
Мы одни. Звездопады рыдающих звёзд!
Памяти Саида Акля, ливанского поэта
28 ноября 2014 года в Ливане скончался поэт и писатель Саид Акль, сторонник ливанской идентичности. Ему шел 104-й год.
Саид Акль родился в маронитской семье в июле 1911 года в городе Захле в Ливане. Он писал стихи и прозу на литературном арабском языке и на ливанском диалекте. Разработал особый 37-буквенный алфавит для ливанского диалекта, основанный на латинице. Акль писал также пьесы и тексты для многих популярных в Ливане песен.
Премьер-министр Ливана Саад Харири сказал, что со смертью Саида Акля арабский мир потерял «гиганта поэзии».
Брови синие расправила
и глаза полузакрыла.
Ухожу в тебя, как в плаванье,
камнем падаю с обрыва.
Сбрось одежду. Сама.
Расстегни её смело.
Подойди. Оборви ожиданье моё.
Исступленье,
желанье моё без предела,
вожделенье, томленье,
страданье моё!
Не скрывайся под шалью,
прозрачной и синей.
Всё, что прячет тебя,
изорви и развей.
Ожидание всё ненасытней и злей,
всё острей и тревожней,
и невыносимей!
Сбрось одежду.
Ослабь свою тонкую руку,
не отталкивай, не отстраняй.
Утони
в этом пряном жасмине.
И я не разрушу
трепетанья надежд
в молчаливой тени.
Мы одни. Водопады летающих роз!
Мы одни. Звездопады рыдающих звёзд!
Весенний день, тревожа и маня
ко мне стучится, обдавая гулом.
Но ни о чём не спрашивай меня –
сожми плотней жасминовые губы.
Я ничего не требую взамен.
Не знаю ни обиды, ни упрёка.
У глаз любимых – у незримых стен,
как прежде, застываю одиноко.
Готов молчать и свыкнуться с тоской,
чтоб только на тебя смотреть украдкой.
Люблю тебя, дышу одной тобой,
живу надеждой, временной и шаткой.
Перевод с арабского Михаила Курганцева
Братья Рико (68 стр.)
Да еще маленькая девочка, высунувшаяся из окна в кухне, чтобы показать ему язык.
Он считал минуты, нервничал, боясь, что Майк проснется, смотрел на телефон в надежде, что тот зазвонит.
Но вскоре запутался в счете, комната поплыла в тумане, он видел только сверкающую желтизну, проникавшую сквозь опущенные веки, а когда он вскочил, перед ним по-прежнему сидел человек в серой шляпе и задумчиво смотрел на него.
Майк посмотрел на свои часы и ответил, что уже половина шестого.
— Ты, однако, недурно выспался и прошлой ночью, сынок!
Ему было известно, что Эдди лег спать сразу же по приезде с аэродрома. Значит, уже тогда его люди следили за ним. От них не ускользнул ни один шаг, ни одно его движение.
— Все еще не проголодался?
Плоская фляжка была пуста.
— Надо бы чего-нибудь выпить.
Эдди вызвал официанта, и тот не удивился, найдя их вдвоем в шесть часов вечера в номере Эдди.
Когда он уже подошел к двери, Майк бросил ему в спину:
Наконец он снял шляпу и положил ее на кровать.
— Меня удивляет, что они еще не приехали. Должно быть, произошла авария при переезде через пустыню.
Эдди не осмелился спросить, о ком идет речь. К тому же он предпочитал этого не уточнять.
— Утром я послал шерифа в горы, за восемьдесят миль отсюда, и он не вернется до завтра.
Эдди опять не спросил, как ему это удалось. У Майка, должно быть, есть основания для того, чтобы так разговаривать с ним. Может быть, он просто хотел дать ему понять, что карта Тони бита, что ему не на что надеяться.
Эдди думал об этом до того, как заснул. Не решила ли Нора позвонить в полицию? Он представлял себе скорее Нору, чем Тони, в этой роли. Вызвать шерифа, чтобы попросить у него защиты.
На лице Эдди невольно мелькнула едва заметная одобрительная улыбка.
— Мне сейчас опять позвонят.
На этот раз потребовалось немного больше времени, но телефон все же зазвонил.
Тишина. Майк выслушал ответ.
— Идет! Теперь передай Гонсалесу, чтобы он зашел ко мне. Да, сюда, в номер.
Не прошло и десяти минут, как в дверь постучали.
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Леоне Лаура
Книга «Адский медовый месяц»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Оригинальное название – «Homicidal Honeymoon» by Laura Leone
Переводчик – Александра Журавлева
Редактор – Алина Подчасова
Оформление – Наталия Павлова
перевод подготовлен для групп: http://vk.com/beautiful_translation
Любое копирование без ссылки на переводчика и группу – ЗАПРЕЩЕНО!
Уважайте чужой труд, пожалуйста!
Адский медовый месяц
Романтическая комедия — Короткая история
Эта история впервые была опубликована в альманахе «Убийство — самое романтичное» (Камберленд Хаус, 2001), изд. Denise Little
Это художественное произведение. Имена, персонажи, места и события являются продуктом фантазии автора. Любое сходство с реальными людьми, событиями или названиями совершенно случайно.
Это короткая история, которую я изначально написала для альманаха под названием «Убийство — самое романтично» по просьбе одного из моих любимых редакторов Дэниса Литла. К счастью, технический прогресс позволяет выпускать произведения, которые ранее не печатались и были недоступны в течение многих лет.
Так как эта история является романтической комедией, я выпускаю эту бесплатную электронную книгу под именем Лаура Леоне, под которым я написала много любовных романов. Причина, по которой я начала свою писательскую карьеру под псевдонимом, указана в разделе «Часто задаваемые вопросы» моего сайта, как и причина, по которой я использовала другое имя, когда начала писать фэнтези. (Мои причины довольно банальны, ничего дико непристойного или же оригинального, но такая информация есть, если вам интересно.) Во всяком случае, обратите внимание, что если перейдете по ссылке на LauraLeone.com в поисках любовных романов, вы попадете на веб-сайт, который размещен под моим настоящим именем: Лаура Резник. Не пугайтесь, вы попали туда! Просто найдите в меню сайта то, что хотите.
Я надеюсь, что эта история понравиться читателям Лауры Леоне, а также, возможно, и читателям серии книг фэнтези «Бриллианты Эстер», которые я пишу как Лаура Резник. Кое-какие моменты данной книги заимствованы из этих книг. Наслаждайтесь!
― Лаура Резник, также известная, как Лаура Леоне.
Как только она проснулась рядом с трупом, она поняла, что это будет плохой день.
Ее первые слова были: — Бла! Ум! Кошмар!
И только после этого она смогла уже более членораздельно произнести: — О, боже! Охренеть! Какого черта! Боже, боже, боже!
Вскочив с провисающей двуспальной кровати и пятясь назад через всю комнату, она на что-то наткнулась, от чего взвизгнула с удивлением. Что-то холодное и тяжелое выскользнуло из-под ее ног, от чего она подпрыгнула, а затем больно приземлилась на твердый, плиточный пол. Она была ошеломлена, ее голова раскалывалась, а сердце колотилось.
— О, мой бог! — прошептала она, когда снова смогла говорить. — Боже, боже, боже.
Прекрати паниковать! Просто все обдумай.
Она была совершенно сбита с толку. Ей было сложно прийти в себя, не говоря уже о том, чтобы о чем-то думать.
Может быть, он на самом деле не умер. Может быть, он просто выглядит мертвым.
В конце концов, будучи в крови, любой будет выглядеть мертвым.
Она открыла глаза и уставилась в потолок, где работал тропический вентилятор. Она повернула голову посмотреть на то, на чем поскользнулась. Большие белые плитки пола были старые и изношенные, но относительно чистые.
Она увидела, на что наступила: он лежал в нескольких футах от нее на гладкой, холодной, светлой поверхности из серого металла.
Его застрелили. Покойника в постели застрелили.
Отлично. Вставай и посмотри. Затем вызывай полицию. А также.
Она была голой. Одна, в незнакомой комнате, с трупом и пистолетом.
Я была голой в постели с трупом.
Боже, я прошу тебя, сделай так, чтобы моя мать никогда не узнала об этом.
Она сидела голышом в неизвестной, невзрачной комнате, и реальность накатила на нее со всей силой.
Мое имя? Как меня зовут?
Ничего не приходило ей на ум.
Как меня зовут, черт возьми? Кто я?
Она встала, осмотрелась вокруг и задрожала, несмотря на жару.
Где она? Что она здесь делает? Кем был этот парень.
В комнате было не так много удобств. Ни телевизора, ни телефона, ни холодильника с напитками и закусками. Только провисшая двуспальная кровать (в комплекте с окровавленным мужским трупом), тумбочка, разбитая лампа, лежащая на полу рядом с мятой одеждой мертвеца, большой шкаф, видавший лучшие дни, раковина, зеркало и несколько полотенец.
Она подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Она была шатенкой, кареглазой, стройной, возможно, чуть за тридцать. Не сногсшибательная красотка, но достаточно привлекательная, если бы не труп в ее постели, она даже не подумала бы броситься с балкона от отчаяния.
Она начала искать свою одежду. Не найдя ее, она решила: — Хорошо, я же не пришла сюда голой? — Она потянулась к простыне на кровати и рванула ее на себя. Вид красных пятен на ней привел ее в чувство.
— Не очень хорошая идея.
Она снова повернулась в сторону раковины. Внезапное движение вызвало головокружение. Комната просто поплыла в тумане перед глазами. Она вдруг поняла, что это не только от такого «приятного» пробуждения и падения на пол. Она начала осторожно осматривать свою голову и обнаружила большую шишку под волосами.
Она придумала свою версию.
Но кто? И почему? И что она должна делать теперь?
Пытаясь игнорировать головную боль, она обернулась в застиранное полотенце, повернулась и вышла на балкон. Ее комната, как оказалось, находилась на втором этаже грязного, блеклого здания на захудалой уличке.
Она посмотрела вокруг, начиная чувствовать подкатывающий приступ тошноты. Она видела пару ярких дорожных знаков с надписями, но не могла прочитать их.
Двое молодых людей шли по противоположной стороне улицы частично скрытой в тени. Солнце было низко в небе, и она не могла понять, это был рассвет или закат.
Поплыла в тумане комната
© Л. Гурченко, наследники, 2016
© ООО «Издательство «Э», 2016
Первая часть этой книги родилась несколько раньше, родилась из устных рассказов – замечательных, тонких, глубоких.
Мы тогда снимались в «Сибириаде», и не проходило вечера, чтобы, собравшись у кого-нибудь в номере, мы не уговаривали Людмилу Марковну рассказать про отца.
После каждой исполненной в лицах истории оставалось печальное чувство, что действо уже кончилось. Вот тогда-то и родилась идея книги. Я тоже горячо ее поддерживал, но был уверен, что, перенесенная на бумагу, история маленькой девочки в большой войне потеряет свое обаяние, сама по себе превратится в беллетристику.
С той поры прошло время, и мы вновь встретились с Людмилой Марковной уже на съемках «Пяти вечеров». Я как-то забыл о тех наших разговорах, связанных с идеей написания книги, но однажды Гурченко принесла с собой на репетицию несколько тетрадок, неровно исписанных шариковой ручкой. Шумно иронизируя над собой, тем самым пряча смущение, она наконец сказала, что это начало ее книги, но тетрадок она никому не даст: у нее, мол, плохой почерк и много помарок, но если мы очень хотим, то можем послушать – она почитает сама.
Я, признаться, несколько смутился: придется что-то говорить, огорчать не хочется (да и невыгодно – нужно репетировать), а ничего путного, даже вполовину адекватного ее рассказам, от рукописи я не ждал. Но когда Люся стала читать, меня поразило то, что я не почувствовал никакой литературности, никакого, даже скрытого, желания быть или хотя бы казаться писательницей. Это был живой, льющийся, полный юмора, легкости и в то же время драматизма рассказ.
«А не попал ли я просто под обаяние ее личности? – думал я. – Ведь все-таки мы слушаем Люсю, она блистательная актриса, материал ее близок». Но когда через некоторое время Людмила Марковна дала мне первому (чем я очень горжусь) прочесть свою рукопись, которую она, как сама говорила, перепечатала одним пальцем, я понял, что не обаяние ее личности приковывало мое внимание, а сила ее человеческого таланта.
И, читая эти листки с перечеркнутыми строчками, вписанными словами, я невольно сопоставлял эту маленькую девочку и эту знаменитую актрису, ту ее жизнь и теперешнюю, зримо представлял, что между двумя этими жизнями было. Эта книга не просто история девочки, которая выросла и стала знаменитостью. Это история уникальной личности во всей сложности и противоречивости ее духовной жизни.
Так что же она такое, эта Людмила Гурченко.
Мне было тогда лет тринадцать, и больше всего на свете я любил открывать двери, когда к старшему брату собирались гости. Я до сих пор не могу понять, почему я это так любил, все равно никакой надежды, что мне позволят посидеть со взрослыми, не было, но, наверное, то, что можно хоть на мгновение прикоснуться к празднику старших, посмотреть, кто пришел, что принес, заставляло меня вздрагивать при каждом звонке и сломя голову нестись открывать.
Вот так однажды я открыл дверь Людмиле Гурченко. У брата было уже много народу, смеялись, гремела музыка, а передо мной стояла живая Гурченко. Закутанная в шубу, в туфлях на высоком каблуке, с инструментом, похожим на мандолину, в руках, она постояла на пороге, поняла, что со мной не о чем говорить, и прошла туда, откуда доносились голоса. Ее встретили воплем, хохотом, аплодисментами, а я так и остался стоять, ослепленный видением, к которому никак не был готов. Я думал, что Гурченко будет петь, не зря ведь с мандолиной пришла, но она не пела, более того, вскоре все с шумом собрались куда-то в другое место, толкаясь, оделись и ушли. А через минуту их голоса доносились уже с улицы.
Вряд ли Людмила Марковна помнит этот эпизод. Да и зачем ей было его помнить? В тот период первой волны ее фантастической популярности улыбкам, рукопожатиям, поцелуям не было конца. Это, думаю, ошеломляло, радовало, утомляло, а самое главное – казалось, что никогда не будет ничего другого, впереди долгая счастливая жизнь, полная побед и удовольствий. Проснувшись однажды знаменитой, сразу после выхода на экран фильма Эльдара Рязанова «Карнавальная ночь», она мгновенно, как и подобает настоящей актрисе, легко и естественно почувствовала себя в этих предлагаемых обстоятельствах. Но настоящая ли это была слава? И могла ли такая слава затуманить сознание, ослепить, лишить реального представления о мире и о себе в этом мире? Могла, и еще как могла! Сладкие минуты стремительного признания обернулись долгими годами расплаты за такую стремительность. Все было на этом тяжелом пути: и отчаяния, и разочарования, и надежды, и вновь отчаяния, но самое главное – была работа. Нет, не та, желанная, актерская, ее-то как раз довольно долго и не было, но была работа духовная, было постоянное строительство себя, по камешку, по кирпичику. Вот тогда, я думаю, Гурченко поняла, что человек не хозяин своего таланта, он только проводник его, его слуга, и никакие блага жизни, никакая слава не смогут, не должны заставить использовать талант только для достижения их.
Да, это был тяжелый путь, но кто знает, имели бы мы теперь такую актрису и такую личность, как Людмила Гурченко, не будь этого трудного, но настоящего пути к настоящей славе?
Как зрители, которые воспринимают личность Людмилы Гурченко по-разному, только не равнодушно, так и читатели с первого же момента выхода в свет ее книги «Мое взрослое детство» обрушились на автора, кто – обожанием и восторгом, кто – раздражением и сарказмом. Однако, вне зависимости от точек зрения, стало ясно одно: книга Людмилы Гурченко – это явление! И явление, может быть, не столь литературное (на это автор и не претендовал), сколько явление человеческое, гражданское, личностное.
Сто тысяч экземпляров разлетелись в считаные мгновения, а вскоре посыпались письма: «Что было дальше?» – спрашивали читатели. «Как жилось?», «Что думалось?», «Как выжилось?»
Ответом на эти вопросы и стала книга, которую вы держите в руках. Это легкий, летящий монолог актрисы. Иногда он веселый, и тогда перед нами возникает образ Людмилы Гурченко, давно знакомый нам по комедиям прошлых лет, иногда – горький, и мы узнаем Гурченко и ее тему в фильмах более позднего времени. Но какая бы интонация ни звучала в ее словах, незыблемыми в них всегда остаются прямота, честность и удивительная безжалостность к себе. Такая обезоруживающая самоирония делает книгу еще более обаятельной и помогает читателю, ощутив доверительную интонацию, поверить автору до конца, ибо если он доверяет себя читателю, то и читатель отвечает автору тем же. Во всяком случае, так должно быть.
Я не буду пересказывать содержание книги, не буду останавливать внимание на особенно нравящихся мне страницах, скажу только одно: о ком или о чем бы ни шла речь – будь то история поступления во ВГИК или отношения с маленькой дочкой Машей, отец Марк Гаврилович или точные, емкие детали времени – во всем, за каждой строчкой огромная, всепобеждающая, бесконечная любовь к своему Отечеству, живая в него вера! И именно эта вера и эта любовь помогли Гурченко пронести свою сущность сквозь все испытания славой и бесславием, помогли ей сохранить свое лицо. И лицо это узнаваемо во всем, за что бы она ни бралась! Узнаете вы его и в этой книге.
Мое взрослое детство
Мое взрослое детство
Я хочу попытаться рассказать о своем отце. Человеке сильном и слабом, веселом и трагичном, умном от природы и почти совсем неграмотном в сегодняшнем понимании слова «образование». Из прожитых семидесяти пяти своих лет сорок пять папа жил в городе, но так и не научился говорить грамотно. Город и цивилизация его как бы не коснулись.