Однообразна и пестра и завтра тоже что вчера
Mister X
Так, шумом бала утомлённый,
И утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши Дитя.
Проснётся за полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра.
И завтра то же, что вчера.
Но был ли счастлив без стеснений,
Свободный, в цвете лучших лет,
Среди блистательных «побед»,
Среди всенощных наслаждений,
Был Мистер Икс ещё здоров?
К былому чувства в нём остыли.
Ему наскучил славы шум.
*озОрницы не долго были
Предмет его привычных дум.
Измены утомить успели,
«Друзья» и «дружба» надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-stеаks и бабушкин пирог
На смех он поливать «изливкой»,
И сыпать острые слова,
Когда болела голова.
И, хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил, всё ж, наконец
Он брань, фингеринг и венец.
Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу.
Он кончить жизнь свою, ей Богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.
В «сети» вновь появлялся он.
Ни сплетни «нета», ни «планктон»,
Что плавает в «сети» его,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный, —
Ничто не трогало его,
Не замечал он ни-че-го.
«Причудницы большого света»,
Всех прежде вас оставил он.
И правда то, что в наши лета
Довольно скучен высший тон.
Хоть, может быть, иная «дама»
Ошо толкует и Бентама,
Но вообще их разговор
Несносный и полнейший вздор.
К тому ж, они так все порочны,
Хабалисты так и глупы,
Так все БЕСчестия полны,
Так БЕСтолковы и скучны,
Так все доступны для мужчин,
Что вид их уж рождает сплин.
И вы, распутницы младые,
Которых позднею порой
Заносят дрожжи удалые
В кожвен на чморгской мостовой, —
И вас покинул мой герой.
Отступник бурных наслаждений, —
Он дома вовсе заперсЯ,
Зевая, за перо взялсЯ.
Хотел писать, — но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал в поток задорный
Людей, о коих не сужу,
Ведь к ним я не принадлежу.
Условий света свергнув бремя,
Он так устав от суеты.
С ним подружилась я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная предАнность,
Неподражательная странность
И резкий охлажденный ум.
Я зла была, он был угрюм;
Страстей игру познали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих наполняла злоба
На мир весь и на всех людей
На самом пике наших дней.
Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо под Луною,
И вод весёлое стекло
Не отражает лик её,
Воспомня прежних лет быльё,
Разбередив в себе Любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зелёный из тюрьмы
Перенесен колОдник сонный, —
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.
В душе вновь новизна волнений,
Перечеркнув всех чувств лимит,
Смотрел задумчиво мой Гений,
Излив себя, как монолит.
Всё было быстро; лишь ночные
Стрелки стучали часовые,
Да сердца убыстрённый звук
В груди обоих бился вдруг.
Лишь лодка, вёслами махая,
Плыла, по небу проплывая:
И нас пленила вдалеке
В негаснущем нам огоньке.
Но слаще, средь ночных забав,
Минорных проигрыш октав!
И въявь Богиню благосклонну
Зрит тот восторженный пиит,
Что ночь проводит так бессонно,
Взглядом лукаво вскользь манит.
/Пародия. По мотивам романа в стихах «Евгений Онегин» А. С. Пушкина./
04.10.2020 12-59
София Сехем
/Heylell/
Однообразна и пестра и завтра тоже что вчера
КОММЕНТАРИИ К «ЕВГЕНИЮ ОНЕГИНУ» АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА
О КНИГЕ НАБОКОВА И ЕЕ ПЕРЕВОДЕ
Владимир Владимирович Набоков перевел пушкинского «Евгения Онегина» на английский язык и написал два тома комментариев, рассмотрев историко-литературные, бытовые, стилистические и иные особенности романа в контексте русской и мировой литературы.
В России ценные комментарии к «Евгению Онегину» принадлежат пушкинистам Г. О. Винокуру, В. В. Томашевскому, С. М. Бонди. Специальные книги-комментарии созданы Н. Л. Бродским (1932; 5-е изд., 1964) и — уже после Набокова — Ю. М. Лотманом (1980; 2-е изд., 1983; 1995).
Комментарии Набокова, написанные в 1950-е годы и опубликованные впервые в 1964 г., носят многоплановый характер, им сопутствуют пространные экскурсы в историю литературы и культуры, стихосложения, сравнительно-литературоведческий анализ. При этом раскрываются не только новые стороны романа Пушкина, но и эстетика самого Набокова-поэта.
Набоков писал для западного читателя (нередко используя при этом американизмы). Его сопоставительный анализ пушкинских строк обращен часто к образцам западноевропейской литературы вне зависимости от того, знал ли Пушкин эти литературные произведения или мог о них только слышать. Так, известные строки: «Москва… как много в этом звуке / Для сердца русского слилось», — вызывают у Набокова только ассоциацию со строками: «Лондон! Ты всеобъемлющее слово» — из английского поэта Пирса Эгана (1772–1849), которого помнят в Англии как автора поэмы «Жизнь в Лондоне» (1821).
Если в известных комментариях Ю. М. Лотмана приводятся главным образом русские источники, то В. В. Набоков специализируется в основном на английских, французских и немецких «предшественниках» и современниках Пушкина.
В исследовании Набокова сказались его литературные пристрастия: нелюбовь к Достоевскому, пренебрежительное отношение ко многим поэтам пушкинской поры и даже к Лермонтову. Парадоксальность иных суждений Набокова о Чайковском, Репине, Стендале, Бальзаке, Беранже и др. является частью литературно-эстетических воззрений, нашедших отражение в его романах и литературно-критических штудиях.
Художественно-эмоциональная сторона книги Набокова во многом определяет ее жанрово-стилистические особенности. Это — не только, а может быть, и не столько комментарий к роману Пушкина, сколько оригинальное произведение писателя в жанре так называемого научно-исторического комментария. Литература XX века, достаточно разнообразная и непредсказуемая, допускает и такое прочтение сочинения Набокова.
Едва ли только целям комментирования к «Евгению Онегину» служат, например, пространные рассуждение автора (в связи с поездкой Лариных в Москву) о том, как, по словам Гиббона, Юлий Цезарь проезжал на наемных колесницах по сотне миль за день, или о том, как императрица Елизавета разъезжала в специальной карете-санях, оборудованных печью и карточным столом; с какой скоростью проезжали расстояние от Петербурга до Москвы (486 миль) Александр I, которому потребовалось на это в 1810 г. сорок два часа, и Николай I, преодолевший это расстояние в декабре 1833 г. «за феноменальные тридцать восемь часов». Не останавливаясь на этом, Набоков приводит воспоминания Алексея Вульфа, приятеля Пушкина, как тот на дядиной тройке целый день с раннего утра до восьми вечера преодолевал сорок верст от Торжка до Малинников в пределах Тверской губернии после обильного снегопада.
Книгу Набокова можно назвать трудом жизни писателя. Благодаря дару художника и исследователя он — лишенный доступа к рукописям Пушкина — сумел прочитать роман так, как и не снилось нашему литературоведению.
Как известно, Достоевский утверждал, что если бы Татьяна овдовела, «то и тогда бы не пошла за Онегиным. Надобно же понимать всю суть этого характера!» Набоков, исконно не принимавший Достоевского (тем не менее испытывавший, как это ни парадоксально, глубокое воздействие его творчества), противопоставляет свое понимание развития образа Татьяны. Последнее свидание Онегина с ней оборвалось «незапным звоном шпор» ее мужа. Но кончились ли на этом их отношения?
Татьяна отказывает Онегину, произнося героическую фразу: «Но я другому отдана; / Я буду век ему верна». Но все ли оборвалось этими словами любящей женщины?
Л. Толстой записал в Дневнике 1894 года, что обычно романы кончаются тем, что герой и героиня женились. «Описывать жизнь людей так, — продолжает он, — чтобы обрывать описание на женитьбе, это все равно, что, описывая путешествие человека, оборвать описание на том месте, где путешественник попал к разбойникам». Окончить «Евгения Онегина» звоном шпор мужа Татьяны — при том что оба героя любят друг друга, — это не столь уж многим отличается от варианта Толстого. Сам он рискнул повести своих персонажей дальше, описав настойчивые ухаживания Вронского за Анной, которая тоже была «отдана — верна».
Набоков первый предложил иное прочтение концовки романа Пушкина. Ответ Татьяны Онегину отнюдь не содержит тех примет «торжественного последнего слова», которые в нем стараются обнаружить толкователи. Набоков обращает внимание на трепещущую, чарующую, «почти ответную, почти обещающую» интонацию отповеди Татьяны Онегину и как при этом «вздымается грудь, как сбивчива речь», увенчиваемая «признанием в любви, от которого должно было радостно забиться сердце искушенного Евгения». Но Пушкин не захотел продолжить роман, как бы оставив это сделать Льву Толстому.
Дедукция подчас ведет писателя к далеко идущим и неожиданным выводам. Всем памятны пушкинские строки, обращенные к няне Арине Родионовне: «Выпьем, добрая подружка / Бедной юности моей». Экстраполируя желания юного поэта на 70-летнюю старушку, Набоков утверждает, что она «очень любила выпить». Набоков заставляет читателя вдумчивее подходить к каждой строке, к каждому пушкинскому слову, делает удивительные наблюдения. Вот Татьяна просит няню послать тихонько внука с письмом к Онегину (Набоков даже реконструировал французский текст письма Татьяны): «Насколько мы можем предполагать, это тот самый мальчик (в первом черновике его зовут Тришка, т. е. Трифон), который подавал сливки в главе Третьей, XXXVII, 8, а возможно, и совсем малыш, заморозивший пальчик в главе Пятой, II, 9–14».
Набоков так проникает в реалии усадьбы Лариных (леса, источники, ручьи, цветы, насекомые и проч.), в родственные и иные отношения их семейства в деревне и в Москве, как мог сделать только человек, как бы наделенный генетической памятью, видящий все это духовным зрением, глазом души своей. Набоков не только комментирует текст, но и живет им — пушкинское становится для него исходным моментом собственного сотворчества. Пушкин вступил в игру со своим героем: то догоняет Онегина в театре, то встречается с ним в Одессе, то рисует себя вместе с ним на набережной Невы. И уже не только Онегин, но и Пушкин становится персонажем романа. Игра оборвалась вместе с романом, который поэт пытался, подчеркивает Набоков, продолжить. «Проживи Пушкин еще 2–3 года, — заметил как-то Набоков, — и у нас была бы его фотография». Продолжая предложенную Набоковым игру, можно сказать, что через несколько лет Пушкин сфотографировался бы с «добрым малым, как вы да я, как целый свет», засвидетельствовав реальность всего происходящего. «Мой Пушкин» Набокова, так же как «мой Пушкин» В. Розанова, М. Цветаевой, А. Ахматовой, В. Ходасевича и других писателей, становится частью его собственной художественной и эстетической структуры, преображаясь в образы.
В своих комментариях Набоков нередко ссылается, по большей части критически, на своих предшественников в переводе «Евгения Онегина» на английский язык. Это четыре издания: перевод Генри Сполдинга (Лондон, 1881), Бабетты Дейч (в «Сочинениях Александра Пушкина», вышедшего по-английски под ред. А. Ярмолинского в Нью-Йорке в 1936 и 1943 гг.), Оливера Элтона (Лондон, 1937; перевод печатался также в журнале «The Slavonic Review» с января 1936 по январь 1938 г.) и перевод Дороти Прэлл Рэдин и Джорджа З. Патрика (Беркли, 1937).
Однообразна и пестра и завтра тоже что вчера
Здравствуйте уважаемые.
Продолжаем с Вами наслаждаться и чуточку разбирать кое-какие моменты в замечательном романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Предыдущий пост у меня был вот тут вот:http://id77.livejournal.com/868227.html
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для признаний
И для вручения письма.
О вы, почтенные супруги!
Вам предложу свои услуги;
Прошу мою заметить речь:
Я вас хочу предостеречь.
Вы также, маменьки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
Не то. не то, избави боже!
Я это потому пишу,
Что уж давно я не грешу.
Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки. Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.
Этакий душевный стриптиз автора 🙂 Нестарый еще человек говорит о себе, как о том, кому перевалило 80. Хотя некая зависть к Онегину подспудная чувствуется 🙂 И тут неожиданное дальше. Если Вы уже внимательно читали, то заметили, что Александр Сергеевич очень пристальное внимание уделяет именно женским ногам. То ли это единственная возможность выразить свое влечение в культурной форме, то ли Пушкин был заядлым фут-фетишистом. Ну во всяком случае, ножки у него везде. Удивляет другое. Известный «ходок» Александр Сергеевич утверждает что трудно найти по всей России(!) три пары стройных ног. Что с генетикой то было, а? :-)) Благородный народ без всплеска простолюдинской крови совсем вырождался? 🙂 То ли увлечение выездкой в мужском седле было столь популярным. Непонятно :-))
Ну а 2 ножки, которые помнит Пушкин. Давайте я предположу, что это он о балерине Екатериные Семеновой, о который мы с Вами уже говорили ранее:http://id77.livejournal.com/866602.html Хотя не факт,конечно.
Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?
Взлелеяны в восточной неге,
На северном, печальном снеге
Вы не оставили следов:
Любили мягких вы ковров
Роскошное прикосновенье.
Давно ль для вас я забывал
И жажду славы и похвал,
И край отцов, и заточенье?
Исчезло счастье юных лет,
Как на лугах ваш легкий след.
Дианы грудь, ланиты Флоры
Прелестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
Неоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой.
Люблю ее, мой друг Эльвина,
Под длинной скатертью столов,
Весной на мураве лугов,
Зимой на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря на граните скал.
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!
А. Белуччи «Армида и Рейнальдо»
Мне памятно другое время!
В заветных иногда мечтах
Держу я счастливое стремя.
И ножку чувствую в руках;
Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь,
Опять тоска, опять любовь.
Но полно прославлять надменных
Болтливой лирою своей;
Они не стоят ни страстей,
Ни песен, ими вдохновенных:
Слова и взор волшебниц сих
Обманчивы. как ножки их.
Вот такой вот сюжет, который использовался для постановки нескольких опер у того же Россини или Глюка. Их видел Пушкин и этот образ увлек его. Видимо так он в своих мечтах видел молодых и привлекательных соблазнителец 🙂
Что ж мой Онегин? Полусонный
В постелю с бала едет он:
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас.
Но, шумом бала утомленный
И утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Проснется за полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра.
И завтра то же, что вчера.
Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный, в цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
Вотще ли был он средь пиров
Неосторожен и здоров?
Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-steaks и страсбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань, и саблю, и свинец.
Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу;
Он застрелиться, слава богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он;
Ни сплетни света, ни бостон,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто не трогало его,
Не замечал он ничего.
Продолжение следует.
Приятного времени суток.
Евгений Онегин (3 стр.)
Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?
Взлелеяны в восточной неге,
На северном, печальном снеге
Вы не оставили следов:
Любили мягких вы ковров
Роскошное прикосновенье.
Давно ль для вас я забывал
И жажду славы и похвал,
И край отцов, и заточенье?
Исчезло счастье юных лет,
Как на лугах ваш легкий след.
XXXII.
Дианы грудь, ланиты Флоры
Прелестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
Неоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой.
Люблю ее, мой друг Эльвина,
Под длинной скатертью столов,
Весной на мураве лугов,
Зимой на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря на граните скал.
XXXIII.
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!
XXXIV.
Мне памятно другое время!
В заветных иногда мечтах
Держу я счастливое стремя…
И ножку чувствую в руках;
Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь,
Опять тоска, опять любовь.
Но полно прославлять надменных
Болтливой лирою своей;
Они не стоят ни страстей,
Ни песен, ими вдохновенных:
Слова и взор волшебниц сих
Обманчивы… как ножки их.
Что ж мой Онегин? Полусонный
В постелю с бала едет он:
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас.
XXXVI.
Но, шумом бала утомленный,
И утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Проснется за полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра,
И завтра то же, что вчера.
Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный, в цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
Вотще ли был он средь пиров
Неосторожен и здоров?
XXXVII.
Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-steaks и страсбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань, и саблю, и свинец.
XXXVIII.
Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу;
Он застрелиться, слава Богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он;
Ни сплетни света, ни бостон,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто не трогало его,
Не замечал он ничего.
XXXIX. XL. XLI.
Причудницы большого света!
Всех прежде вас оставил он;
И правда то, что в наши лета
Довольно скучен высший тон;
Хоть, может быть, иная дама
Толкует Сея и Бентама,
Но вообще их разговор
Несносный, хоть невинный вздор;
К тому ж они так непорочны,
Так величавы, так умны,
Так благочестия полны,
Так осмотрительны, так точны,
Так неприступны для мужчин,
Что вид их уж рождает сплин.
XLIII.
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Всё это часто придает
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.
XLVII.
Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.
XLVIII.
С душою, полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений,
Как описал себя пиит.
Всё было тихо; лишь ночные
Перекликались часовые;
Да дрожек отдаленный стук
С Мильонной раздавался вдруг;
Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая…
Но слаще, средь ночных забав,
Напев Торкватовых октав!
Презентация была опубликована 8 лет назад пользователемТарас Волокитин
Похожие презентации
Презентация на тему: » «Евгений Онегин» «И завтра тоже,что вчера» 1. Евгений Онегин Глава первая 3.» — Транскрипт:
1 «Евгений Онегин» «И завтра тоже,что вчера» 1
3 Евгений Онегин Глава первая 3
4 Получив известие о смертельной болезни дяди, он едет в деревню, вступает во владение поместьем. 4
5 Сын богатого когда-то, но разорившегося в результате беспечной жизни помещика, воспитанный по обычаю светского общества, гувернером –французом, Онегин с детства далек от какого бы то ни было русского, национального влияния. 5
6 Интересы Онегин интересуется литературой, в его чтении чувствуется известная свободолюбивая направленность.Но стоит заметить, что автор не указывает не одного русского. Онегина I главы никак нельзя назвать пустым представителем света. Он олицетворяет тип более содержательных людей, значительный по весу в обществе, тип, верно подмеченный и обрисованный поэтом. 6
7 Три строфы Пушкин отводит ещё одной области интересов героя: Всего,что знал ещё Евгений, Пересказать мне недосуг; Но в чем он истинный был гений, Что знал он тверже всех наук… …………………………………. Была наука страсти нежной, Которуювоспел Назон… В сущности, это не рассказ о любви, а блестящая и острая характеристика тех отношений флирта и волокитства, которые были так характерны для светского круга. 7
8 Большое место отведено описанию одного дня Онегина. Позднее вставание, записочки- приглашения, полученные ещё в постели, прогулка по бульвару, поздний обед в модном ресторане, театр, бал после театра и возвращение домой уже ранним утром- вот чем наполнен обычный день Онегина. Каждый эпизод передан с таким блеском, что герой в своей повседневности встает как живой в нашем воображении. 8
9 Остановимся на отдельных моментах этого дня. К Talon помчался: он уверен, Что там уж ждет его Каверин. Вошел: и пробка в потолок… Наше внимание привлекает имя Человека, широко известного кругу дворянской молодежи тех лет. П.П. Каверин-приятель молодого Пушкина, гусарский офицер, человек образованный, Остроумный но в тоже время щеголь и постоянный участник кутежей. 9
11 После театра герой романа готовится в своем кабинете к балу. Описание кабинета стоит внимания: фарфор, бронза, янтарь,«духи в граненом хрустале» и т.д. 11
12 Онегин одет, чтобы ехать на бал. Второй Чадаев мой Евгений, Боясь ревнивых осуждений, В своей одежде был педант, И то, что мы назвали франт, Названо 2-е имя действительно жившего в те годы в Петербурге человека. Это тот самый П.Я. Чаадаев, к кому обращено послание Пушкина.Мы уже знаем его.Слова о нем в «Онегине» относятся к внешней стороне отблика Чаадаева, но все-таки интересно, что его поставлено в одном ряду с именем главного героя. 12
13 После картины бала автор рассказывает о возвращении героя домой.Перед нами пробуждающийся Петербург. Это уже другой Петербург, не светский, а трудовой, с его буднями. Жизнь Онегина однообразна и пестра, и завтра тоже, что вчера.Мотив скуки, усталости и разочарования, возникший ещё в рассказе о посещении Онегиным театра, звучит все сильнее. Его мучает «русская хандра». 13
14 Вывод: На этом закончена обрисовка облика героя в первой главе. Мы узнали о происхождении, воспитании, образовании Онегина. Выяснили, какая среда формировала его взгляды на жизнь Познакомились с кругом его интересов. Определи отношение к нему автора. 14