Объективность недооцененная добродетель что означает

Объективность — что это такое, примеры, отличия от субъективности

Что такое объективность?

Объективность — это независимость взглядов, мнений, утверждений и т.п. от интересов, вкусов и предпочтений субъекта (человека), умение беспристрастно и открыто вникать в суть дела или проблемы, представлять объект в не зависимости от субъекта.

Термин объективность пришел к нам из латинского языка от слова objectum и дословно переводится как «предмет».

В Большом психологическом словаре описаны следующие параметры объективности:

Например, когда мы ведем рассуждения о таких категориях как — интересы, предпочтения, красота, вкус, стиль — мы неосознанно применяем прием личного оценивания или опираемся на приобретенный опыт. Соответственно, мы рассуждаем субъективно. Когда мы ведем речь о точных измерениях или научно доказанных фактах мы высказываем объективное мнение, так как за основу берутся уже утвержденные данные.

Противоположным объективности понятием является субъективность.

Отличия объективности от субъективности

Антонимичная черта — субъективность. Человек, рассуждающий субъективно, высказывает мысли и суждения, которые зависят от взглядов и мнений субъекта. Субъектом может выступать не только конкретная личность, но и коллектив, общество, нация или даже все человечество.

Например, субъективность характеризовала веру в существование загробного мира, в вечную жизнь души человека и т.д. Субъективным когда-то было убеждение в возможности создания в ближайшем будущем общества, где отсутствует частная собственность, тяжелая работа и социальное неравенство.

Можно определить несколько ступеней субъективности:

Объективность отличается от субъективности тем, что объективные взгляды не опираются на чувства и эмоции, они являются утвержденными фактами. Субъективные взгляды – это суждения, которые опираются на оценки, чувства, эмоции. Субъективно мыслящий человек относится к ситуации со своей точки зрения, опираясь на свой личный опыт.

Примеры объективности

Возьмём несколько примеров из жизни. В частности, хороший пример объективности — преподаватель, который оценивает ученика исключительно по его знаниям, а не руководствуется личными предпочтениями и не завышает оценку «любимчикам». В жизни часто бывает иначе — преподаватель может завысить оценку ученику, который ему симпатичен, даже если тот не дотягивает, но это уже не будет объективной оценкой его знаний. Объективность = полная беспристрастность.

Рассмотрим и другой пример — из футбола. Случается так, что главный судья во время матча в спорных моментах может принять решение в пользу команды, которая ему больше нравится (возможно, он лично знаком с кем-то из игроков, или с тренером, и хочет помочь этой команде). Если судья в спорных моментах руководствуется симпатией — это уже субъективность. Но если он может полностью абстрагироваться от личных предпочтений и принять беспристрастное решение (пусть даже не в пользу любимой команды), значит это решение объективно.

Объективность в науке

Наука – сфера самого эффективного преодоления субъективности. Идеальным результатом научного познания является факт, полностью свободный от «точки зрения», с которой ведет свое наблюдение ученый. Мир в науке должен описываться «с ничьей точки зрения», такое определение дал немецкий философ Э. Кассирер. Данный идеал труднодостижим, но является необходимым условием развития и прогресса в науке.

Объективность – одно из ключевых требований, предъявляемых к методам науки. Необходимо полностью исключить субъективное толкование. В особенность научного метода положен принцип научной объективности, в соответствии с которым ученые должны:

То есть, объективность – требование, приближающее научный подход к истине, но не делающее его полностью истинным, так как невозможно достичь абсолютной объективности не в одной научной сфере. Объективность напрямую зависит от истории, убеждения, которые были объективны в одном столетии, могут стать субъективными в другом. Например, специалисты в области астрономии более двух тысячелетий геоцентрическую картину мира (Земля в центре) называли объективной. Только спустя века великие ученые и философские деятели, такие как Николай Коперник, Галилео Галилей, Джордано Бруно, доказали, что истинной является гелиоцентрическая система мира (Солнце в центре).

Трансформацию объективности в субъективность можно проследить во время перехода от устаревшей теории к новоизобретенной. По статистическим данным, подобные изменения происходят резко или случаются позднее, уже после смерти разработчиков нового учения. Теория Коперника приобрела немного последователей в течение века после ухода ученого из жизни и была признана объективной гораздо позже. «Математические начала натуральной философии» Исаака Ньютона более полувека не были признаны в мире, в особенности в странах центральной Европы.

Объективность в философских учениях

С точки зрения философской мысли, реальность как единство фактов, предметов, действий, несомненно, объективна, но только в каждый конкретный период времени. Но реальность постоянно изменяется, и ее почти всегда оценивает субъект, этим объясняется ее субъективность.

Объективность в философских учениях – это:

В эпистемологических учениях 17—18 столетий преобладало мнение, что объективность и научность фактов обязательно должны быть истинными, а утверждения, которые допускают разночтений в понятиях истинности и лжи, не могут называться объективными и научно доказанными. Данная версия была спровоцирована тем, что в сферу науки входили только естественнонаучные дисциплины. Социальные и гуманитарные области были только преднауками, которые значительно отставали в своей сформированности от природных наук.

Объективность, обоснованность взглядов и научность сводились к версии, что истинные знания, которые зависят только от устройства вселенной и не имеют последовательных ступеней, являются вечными и незыблемыми, поэтому могут быть устойчивой основой для учений и поступков. Там, где отсутствует истина, нет места объективности, поэтому все является субъективным и изменчивым. Формы отражения реального устройства мира объяснялись через понятия истины, причем это касалось не только научных истин, но и истин морали, культуры, литературы и т.д. Добродетель и красота были практическими видами истины. Связь объективности с истиной повлияла на то, что различные употребления языка свелись к описанию, так как только оно может быть достоверным и надежным. Такие языковые способы, как оценивание, норма, обещание, декларирование, экспрессия и другие считались скрытыми описаниями и считались случайными, субъективными и недостоверными.

В последнем десятилетии 19 века представители позитивизма соединили различные неописательные утверждения, стали называть их «оценками» и потребовали не использовать их в языке науки. Вместе с этим сторонники философии жизни, не разделявшие взгляды позитивистов, стали говорить о важности подобных «оценок» для развития человечества. Они настаивали на том, чтобы их не устраняли из языка общественных наук. Данная полемика актуальна и в наше время. Но, если в социальных и гуманитарных учениях не будут содержаться различные советы относительно действий и поступков человека, они попросту будут нецелесообразны. Экономика, социология, политология, языкознание, психология и другие научные отрасли, выстроенные по примеру физики, в которой отсутствуют субъективные суждения, не принесут пользы человечеству.

Заключение

Объективность и субъективность – это две антонимичные формы восприятия действительности. Субъективность – индивидуальные взгляды человека. Объективность – факты, основанные на достоверных источниках информации и научно доказанные.

Источник

Объективный ли вы человек и как развить это качество до должного уровня?

Что такое объективное и субъективное мнение

Объективность и субъективность – это свойства, позволяющие воспринимать реальность беспристрастно или эмоционально (соответственно). Разберем подробнее, что значит объективное и субъективное мнение.
Очень часто, говоря «это мое субъективное мнение», мы подразумеваем «это мое личное мнение». На самом деле это не совсем так. Объективное мнение тоже может быть личным, каждое мнение человека личное.

Чем же отличается объективность от субъективности? Отличие в том, что объективное суждение не окрашено чувствами, эмоциями. Так что, это скорее то, что мы обычно называем «по факту» или «факт есть факт». А вот субъективное мнение – это оценочные суждения, наше отношение, наше чувственное восприятие. Отношение к ситуации с нашей «колокольни», исходя из тех знаний, опыта, что мы имеем.

Противоречие объективного и субъективного

Итак, мы выяснили, что у каждого человека свое, субъективное мнение. Очень часто субъективные мнения разных людей противоречат друг другу. Это приводит к конфликтам, полемике, дискуссиям. Но в тоже время противоречие мнений помогает развиваться каждому из людей, всему обществу, науке.

«Он сделал это специально, чтобы обидеть меня», – кричит один человек. «Нет, он просто пошутил», – говорит другой человек. Оба по-своему правы, но в чем истина? Истина в том, что один человек в присутствии тучного человека рассказал анекдот про толстых людей. Зачем оно это сделал: пошутил или хотел обидеть? Известно только ему. Однако и его мнение является субъективным. Объективен факт: он сказал то-то и то-то, там-то и там-то, в присутствии тех-то и тех-то.

Единство объективного и субъективного

Объективность и субъективность неразрывны так же, как неразрывны объект и субъект. Последние существуют только рядом друг с другом. Так и вокруг какого-то явления всегда возникает множество различных мнений.

Единство субъективного и объективного лучше всего заметно в объективности информации. Это истинность, правдивость каких-либо данных. Однако объективной информация становится в результате сочетания множества субъективных мнений.

Объективность суждений формируется под влиянием следующих источников:

Психологи выявили интересную закономерность: чем больше людей поддерживает какое-либо мнение, тем выше вероятность, что и другие люди начнут воспринимать его как истинное. Поэтому можно утверждать, что любое объективное мнение в той или иной степени является навязанным общественным мнением.

Таким образом, объективность и субъективность – это две противоположные формы восприятия мира. Субъективность – личное мнение. Объективность – выводы на основе анализа нескольких мнений, источников информации, фактов.

Какие преимущества мы получаем?

Что это такое

Что такое объективность и для чего нужно уметь ее распознавать? В философии давно существовал научный спор об объективном и субъективном, так же как об истине и правде. В результате многовековых споров философы нашли точку для разделения этих понятий.

Они установили, что объективность истины – это ее непреложное качество. Тогда, видимо, и появилось выражение: «У каждого своя правда, а истина – одна для всех». Исходя из этого можно вывести определение, что:

К примеру, когда мы рассуждаем о таких качествах, как практичность, красота, вкус и прочие, мы неизбежно даем личную оценку или используем личный субъективный опыт, а значит, наши рассуждения субъективны. Когда же мы говорим о точных величинах (время, вес и подобные им) или о научных фактах – это объективное мнение, поскольку мы берем за основу неоспоримые данные или факты.

«Горячая вода» и «температура кипения воды 100 градусов по Цельсию» — это субъективная и объективная форма подачи информации об одном и том же качестве воды.

Интересно, что с точки зрения семантического анализа русского языка, субъективность почти всегда выражена именем прилагательным, в то время как использование глаголов в речи способствует усилению восприятия информации как объективной.

Рекомендуем: Гипотеза — это

Почему важно уметь трансформировать информацию в объективное мнение? В первую очередь потому, что в этом виде люди лучше воспринимают то, что вы хотите им рассказать. Субъективное мнение, скорее всего, поставят под сомнение, к нему не прислушаются или оно станет источником спора

К объективному мнению отнесутся серьезно. При этом можно использовать этот навык как в профессиональной сфере, так и в повседневной жизни.

Допустим, вы хотите убедить руководителя в правильности избранного вами пути для решения какого-либо вопроса. Если ваше объективное мнение будет основываться на научных данных и выводах, сделанных ранее и никем не оспоренных, вы, скорее всего, сможете отстоять свою точку зрения. Если же вы преподнесете ту же информацию, но только как ваше собственное суждение, результат может быть противоположным.

Этой стратегией можно пользоваться и в работе с детьми. Дети скорее доверяют информации, облеченной в научную или точную форму. Поставьте вместе с ними опыт и, поверьте, результат опыта будет для них лучшим подтверждением объективной истины, чем десяток прочитанных книг.

Рекомендуем: Как научиться оптимизму?

Безусловно, есть сферы, где нет и не может быть объективного мнения. Искусство – живопись, музыка, театр – всегда воспринимаются субъективно, т.е. оцениваются каждой личностью исходя из ее предпочтений. Субъективное суждение возможно и в тех научных областях, где еще не сложилось единого мнения, еще нет возможности сделать окончательные и объективные выводы, поскольку отсутствуют точные научные данные.

Возьмем, к примеру, рассуждения астрономов об устройстве Вселенной. Технологически невозможно измерить ее размеры, получить информацию о физических процессах, происходящих в ней. Сведения о Вселенной имеют разрозненный характер, не позволяющий увидеть картину целиком.

При таком наборе фактов невозможно получить объективное мнение о данном объекте. Большинство исследователей в этой области пока лишь делают предположения и создают каждый свою модель Вселенной, предполагая, какие из известных нам физических законов могут в ней действовать.

Рекомендуем: Восприятие: определение понятия в психологии

Но даже уже сделанные открытия не всегда сразу принимались научными кругами. История знает случаи, когда открытия, сделанные учеными, долгое время считались лишь субъективным мнением. В таких случаях только время могло превратить научную гипотезу в объективную истину.

Что нужно для того, чтобы разложить все по полочкам?

Что такое объективность

Что значит слово «объективность»? Образовано от латинского objectum, что означает «предмет». Объективность – это способность воспринимать, анализировать события безоценочно, беспристрастно, без каких либо интерпретаций. Что значит «объективное мнение»? Это значит, непредвзятое, беспристрастное, безоценочное мнение.

Объективность – это свойство предмета (факт), оно не зависит от желаний, чувств, эмоций людей. Например, все законы природы, психики, наук относятся к объективности. Они работают вне зависимости от эмоций, опыта, убеждений, желаний человека. Они существуют и они такие, какие есть.

Что значит объективность

Рассмотрим определение понятия в разных словарях.

Объективность – что это в психологических энциклопедиях:

Объективность в философии это:

Часто можно услышать такие словосочетания как «объективное отношение», «объективное решение». Что это значит? Объективное отношение – это непредвзятое отношение. То же, что объективный взгляд. Например, все судьи, вынося приговор, сохраняют непредвзятое отношение. Объективное решение – это вывод о необходимых действиях, принятый на основе анализа информации из разных источников, фактов, явлений, свойств действительности. В нашем примере это сам приговор.

Объективность: синонимы

Согласно всем рассмотренным определениям объективности, можно назвать следующие синонимы (по частоте использования, от самого популярного к менее популярным синонимам):

Раньше объективность рассматривали в негативном ключе и использовали такие синонимы как нелицеприятие, нелицеприятность.

Терминология

Логический словарь дает очень строгое, хотя и не совсем понятное определение, которое отталкивается от понятия субъективности. Если сказать коротко, то объективность — это суждение, не зависящее от субъективных вкусов и предпочтений.

Но такая дефиниция неполная и требует более углубленных знаний в предмете исследования. Вот почему лучше обратиться к словарю Ушакова. В нем говорится, что объективность — это непредвзятое и беспристрастное отношение.

Кроме того, часто уточняется, что данный термин является отвлеченым существительным, образованным от слова «объективный». Ефремова, в свою очередь, утверждает, что последнее можно описать следующей дефиницией: связанный с внешними условиями.

Как стать объективным

Может ли объективность быть абсолютной? Нет, каждый человек в трезвом уме, ясном сознании и вменяемом состоянии не может быть совершенно объективным. Если мы находимся в сознании, то анализ любого события тесно связан с личным отношением.

Можно ли быть совершенно объективным

Наше мировоззрение, система ценностей, убеждения не могут пропустить что-то в первичном (истинном) виде. Отсюда и пошло выражение «Истина субъективна». Однако мы можем максимально развить способность непредвзято оценивать действительность. Именно это помогает психологам, медикам, учителям, судьям выполнять свою работу. Под объективностью обычно понимают способность человека отстраниться от ситуации, посмотреть на нее со стороны, с точки зрения наблюдателя.

Получая информацию, мы невольно вычленяем из нее то, что интересно нам в рамках личных убеждений, установок

Как же быть объективным? Обращать внимание на факты, цифры, даты, первоисточники и т.д. Например, кто-то говорит: «Он ехал с большой скоростью»

Это субъективное мнение. Другой человек относительно той же ситуации говорит: «Он ехал 90 км/ч». Это объективное мнение. Для кого-то такая скорость быстрая, для кого-то медленная, а для кого-то нормальная. Но по факту это просто 90 км/час. Любое событие и любой факт нейтрален до тех пор, пока мы не пропустим его через свою систему ценностей.

Как быть объективным

Таким образом, чтобы быть объективным, нужно:

Это универсальный план для любой ситуации, в которой нужно быть объективным.

В словаре Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализня

объекти́вный, объекти́вная, объекти́вное, объекти́вные, объекти́вного, объекти́вной, объекти́вного, объекти́вных, объекти́вному, объекти́вной, объекти́вному, объекти́вным, объекти́вный, объекти́вную, объекти́вное, объекти́вные, объекти́вного, объекти́вную, объекти́вное, объекти́вных, объекти́вным, объекти́вной, объекти́вною, объекти́вным, объекти́вными, объекти́вном, объекти́вной, объекти́вном, объекти́вных, объекти́вен, объекти́вна, объекти́вно, объекти́вны, объекти́внее, пообъекти́внее, объекти́вней, пообъекти́вней

Объективность в философии

В философии под объективностью понимают совокупность множества субъективных мнений относительно чего-либо. Однако собрать все варианты невозможно, и уж тем более нельзя избежать противоречий. Абсолютная истина (объективность истины) – это максимальное понимание происходящего. Но, как отмечают философы, достичь абсолютной истины нельзя. На каждое объективное мнение всегда можно найти несколько столь же объективных возражений.

Сократов метод

Проблемой поиска истины занимались многие философы, но особый вклад внес Сократ. По его мнению, у каждого человека может быть своя правда, свое представление о чем-то, но истина всегда одна. И складывается она из нескольких субъективных отношений. То есть абсолютная истина, по Сократу, всегда находится где-то посередине между двумя противоположными точками зрения (между двумя относительными истинами).

Философ даже разработал свой метод для поиска истины. Его используют и сейчас для решения споров, дилемм, сложных задач. Слышали выражение «В споре рождается истина»? Как раз от Сократа оно и пошло. Он втягивал других людей в диалог, оспаривал их мнения, постоянно выдвигал новые предположения и факты, в итоге приходил к истине.

Метод Сократа – это метод беседы или диалога. Сам философ начинал их с небезызвестной фразы «Я знаю, что ничего не знаю, но другие не знают и этого». При помощи фактов и легкой иронии Сократ оспаривал мнения оппонента до тех пор, пока второй участник не произнесет фразу «Ты совершенно прав, Сократ».

Источник

Добродетельная эпистемология

Каждому из выделенных Дастон и Галисоном эпистемологических режимов (истина‑по‑природе [1740–1820 гг.[31]], механическая объективность [1820–1920 гг.] и ее радикальная версия – структурная объективность [1880–1930 гг.], тренированное суждение [1920‐е гг. и далее] и только разворачивающийся режим изображения‑как‑презентации [1990 г. – н. вр.][32]) соответствует определенная эпистемическая добродетель, выступающая точкой сборки всего многообразия элементов. Осмысление объективности в качестве одной из эпистемических добродетелей означает, что научное познание и, в частности, визуализация рабочих объектов науки управлялись представлениями о добродетельности, задававшими специфическую этику. Это один из центральных тезисов, разрабатываемых Дастон и Галисоном: эпистемология предполагает этику.

В тематизации этики авторы, в том числе, используют исследовательские инструменты Пьера Адо и Мишеля Фуко[33]. Для обоих философов одной из центральных тем были античные духовные практики, направленные на заботу о себе и конституирование самости[34]. Теперь же речь идет об этике, определяющей способ субъективации ученого посредством конкретных техник и его отношения к самому себе. Научное познание, воплощенное в своих добродетелях, требует от человека взращивать и поддерживать научную самость, то есть становиться и быть ученым, следуя определенному способу и стилю существования. Подобно тому, как в исследовательской рамке Фуко произошел переход от негативного образа власти как ограничения свободы и навязывания воли к ее пониманию в качестве производительного отношения, реализуемого, например, в практиках производства подлежащих управлению субъектов, объективность (и другие эпистемологические добродетели) в подходе Галисона и Дастон преобразилась в производительное отношение. Познавая природу, человек одновременно познавал и создавал себя[35].

Самость – центральный элемент каждого режима, конституируемый исходя из конкретной добродетели. Например, все типы объективности предполагали определенное негативное отношение к ней: требовалось обуздать излишнюю вольность самости, волевым усилием отказаться от воли. Под запретом могли оказываться различные формы ее вмешательства: суждение в связи с отбором феноменов, теории, гипотезы и ожидания в связи с искажением феномена и даже чувства в связи с регистрацией феноменов. Если Адо и Фуко – при всех расхождениях между ними – изучали историю этики и самости, сосредоточившись на духовных упражнениях и «техниках себя», то Галисон и Дастон исследуют, как некоторые научные процедуры работают в качестве научных упражнений, тренирующих те или иные способности или аспекты самости ученого. В качестве технологий самости, техник «микроучреждения» самости эти упражнения более локальны, более очевидно материальны и рутинны, нежели духовные[36].

В центре внимания, тем самым, оказывается история научной самости и практик ее конституирования и воспроизводства, связанных с созданием и использованием научных изображений. Научные атласы и иные иллюстрированные научные издания оказываются удобным материалом, в том числе благодаря тому, что решали и решают педагогическую задачу по воспитанию будущих ученых и их знакомству с актуальными объектами научного познания. Визуальному содержанию в них часто предпосылалось предисловие, содержавшее как нормативные суждения о том, что значит быть ученым и каким он должен быть с точки зрения добродетелей, так и воплощавшие их практические рекомендации по чтению и использованию изображений.

Этика ученой самости

Так понятая этика имеет ряд взаимосвязанных структурных элементов[37], реализацию которых можно проследить в случае каждого реконструируемого авторами эпистемологического режима. Во‑первых, самость имеет сложное устройство, она неоднородна, а ее поведение формируется разными внутренними компонентами в зависимости от того, в какие практики она вовлекается. Поскольку речь идет о культивировании самости в контексте практик научного познания, в частности создания и чтения научных изображений, то для этих практик релевантна не вся самость в целом, а та ее часть, что вовлечена в них и подвергается этическому воздействию[38]. Эта «этическая субстанция» в рамках формирования ученого не совпадает с таковой в рамках формирования морального субъекта, однако в обоих случаях речь идет об этике и, более того, этике как толкующей о способах существования. Эпистемологический режим истины‑по‑природе, предшествовавший рождению объективности и сосредоточенный на истине, акцентировал внимание на способности синтетического восприятия – выделения сущности или архетипа в ряду частных случаев – и развитой памяти. Иными словами, на выборке и идеализации. Эта неавтоматизируемая творческая активность была мерой разрыва между актуально встречавшимся в природе и изображенным на страницах атласов[39]. Режим механической объективности, напротив, ставил под сомнение отбор явлений, искажающее влияние теорий и гипотез и, в пределе, сам перцептивный опыт ученого. Поэтому в фокусе его внимания была воля. Пришедший на смену режим тренированного суждения, напротив, возвращал достоинство активной части самости, но на этот раз – интуиции и взгляду, а также ее бессознательной части – постольку, поскольку работа по распознаванию паттернов в многообразии частных случаев в значительной степени осуществляется на досознательном уровне.

Во‑вторых, необходимо убеждать людей в принятии на себя этических обязательств, и эпистемологические режимы предлагали различные способы обоснования своей этики – почему необходимо поступать именно так, быть именно такими. Истина‑по‑природе полагала, что никакой частный случай не способен представлять целое, которое, следовательно, не явлено и интеллигибельно – «природа любит скрываться». Поэтому требуется взращивать особую способность по схватыванию скрытого среди многообразия чувственного архетипа, или, по Гёте, Typus’а, и его выведению в область явленного. В оптике механической объективности, напротив, воля по разным причинам представала опасной и подозрительной инстанцией, требовавшей от ученого ее ограничения. Ее предубеждения, питаемые ею ожидания, склонность к эстетизации и навязываемые ею теории и гипотезы грозили заглушить голос природы и исказить ее образ, обратив его в простой экран для проекции ментальных категорий, когнитивных искажений и просто человеческих домыслов, в какую бы научную форму они ни облекались. Тренированное суждение, в свою очередь, возникало вследствие усложнения объектов науки и невозможности алгоритмизировать их познание и изображение, из‐за чего и требовалось полагаться на интуицию и тренировку взгляда в улавливании семейных сходств между однотипными объектами, такими как звездные спектры, электроэнцефалограммы мозга или треки частиц в камере Вильсона.

В‑третьих, этика отвечала на вопрос о том, что, собственно, нужно делать с собой, чтобы следовать этике, – каковы средства выстраивания этического поведения. Ключевые фигуры истины‑по‑природе могли апеллировать к гениальности, способной дополнить природу и восполнить ее немоту, – вмешательство субъективного произвола в репрезентацию природы было допустимо и даже приветствовалось. Механическая объективность требовала аскезы и борьбы с соблазнами субъективного, ограничения воли и алгоритмизации познания и изображения – то, что выполняется в соответствии с протоколами, автоматизируется, если и не оставляя волю не у дел, то, по крайней мере, лишая ее влияния на познание. Механический след, камера‑люцида, камера‑обскура, фотография и иные технологии автоматизации переноса из природы на страницу позволяли дать слово природе в обход субъективного[40]. Но механическая объективность также требовала от ученого внимательности, тщательности, заботы, чуткости и упорства. Режим тренированного суждения предполагал упражнение взгляда за счет просмотра множества изображений частных случаев и чтения комментариев к ним.

В‑четвертых, этика предъявляет идеал, к которому следует стремиться, и зачастую он воплощался в фигуре конкретного крупного ученого. У каждого из эпистемологических режимов – свой пантеон героев и антигероев, свой идеал. Дастон и Галисон называют эти идеалы характерами, эмблематичными для каждого из эпистемологических режимов: «мудрец, чья богатая память синтезирует продолжительный опыт восприятия скелетов, кристаллов или морских раковин в тип этого класса объектов; неутомимый труженик, чья непоколебимая воля обращается внутрь себя, чтобы усмирить самость, превратив ее в пассивно регистрирующую машину; обладающий интуицией эксперт, зависящий от бессознательного суждения, организующего опыт в паттерны в самом акте восприятия»[41]; и, наконец, только обрисовывающийся на горизонте мобильный ученый‑инженер, ориентированный на практические вопросы работоспособности технологий и технических решений, а не онтологические проблемы и легко пересекающий границы между чистой наукой и инженерией, а также между ними обеими и промышленностью, бизнесом и искусством.

«Объективность» и ее метод

«Эпистемические добродетели» представляют собой, одновременно, регулятивный идеал, – в равной степени морального и эпистемологического толка – и материальную форму, которую историк может обнаружить в научных практиках. Здесь раскрывается одна из важнейших методологических установок Л. Дастон и П. Галисона: по мере возможности оперировать исключительно установками и объяснениями самого исследуемого поля, но доверять им настолько, насколько эти установки и объяснения находят воплощение в наблюдаемой практике. В результате исследуемый материал рассматривается как подвижная система дескрипций (примеров), являющихся, одновременно, прескрипциями, – практик, являющихся нормами, но нормами ровно в той мере, в какой они являются практиками. Все выделяемые авторами «Объективности» «эпистемические добродетели», как и входящие в них более локальные установки и требования, являются (и интересны именно в той степени, в какой они таковы) одновременно направляющим (regulative, guiding) и непосредственно существующим в практике, реально присутствующим (literal) идеалом, – каким, например, была машина для механической объективности.

Так понятые эпистемические добродетели открывают перед нами модель исторической эпистемологии без линейной периодизации и линейных причинно‑следственных объяснений: авторы уходят, насколько это только возможно, от избыточной концептуализации и стремятся погрузить читателя в мир мутирующих исследовательских практик, двигаясь по следам которых мы можем пытаться – с неизбежными ограничениями – рационализировать, отчасти следуя в этом за самими носителями практик, отчасти пользуясь нашим собственным аналитическим аппаратом, а также понимать, что они делали, как они делали и почему они это делали.

«Что», «как» и «почему» переплетаются в практике настолько плотно, что распутывание этого сплетения неизбежно грешит произволом, тем самым «вмешательством воли», которому противостоит идеал смирения себя в эпистемической добродетели механической объективности. Поэтому Л. Дастон и П. Галисон не доводят эту работу до конца, стараясь дать на страницах книги максимум места самой научной жизни, практикам изготовления научных изображений – главного героя этой книги, наряду с раскрывающейся в них самостью ученого – и уходят от «окончательных» объяснений и концептуализации, оставляя, как и в реальной жизни, все границы нечеткими, а маркеры и индикаторы неспецифичными по отдельности: эпистемические добродетели никогда не воплощаются полностью; однажды появившись, они не сменяют друг друга, но остаются наряду с появившимися ранее, хотя и отличаются по степени социального влияния в разные периоды времени и т. д.

Такого рода нечеткости, являющиеся весьма последовательной практикой авторов «Объективности» и характерной чертой их метода, разумеется, могут вызывать досаду, если не раздражение у «позитивно» мыслящего читателя, для которого работа исследователя ассоциирована прежде всего с внесением ясности и порядка в предмет: классификациями, строгостью, непротиворечивостью и т. д. (хотя, например, самой Л. Дастон такой взгляд на работу историка представляется архаичным и «диким» (bizarre) – см. цитату выше в прим. 1 на с. 8). Однако, как бы мы ни относились к предложенной Л. Дастон и П. Галисоном методологической модели истории науки, нельзя сказать, что эта модель не обоснована авторами, а допускаемая ими неоднозначность является следствием недоработки авторов или слабости их метода.

Во‑первых, нечеткость границ и маркеров диктуется самим предметом исследования, – ведь для авторов «Объективности» их материал является прежде всего исторической научной практикой, из которой мы, аналитически, можем извлекать отдельные компоненты (инструменты, этические идеалы, изображения, концепции научных объектов и т. д.), но при этом должны помнить, что любое такое извлечение не может служить заменой (равно как и выступать в качестве «сущности») исследуемых практик, представляющих собой актуальные (взятые в действии) связи между этими компонентами. Эта позиция довольно отчетливо заявлена Л. Дастон и П. Галисоном в ответе на критику оппонентов, – «научные атласы, скорее, дают примеры, а не просто предписания способа видеть»[42]; exemplify (снабжать примерами), а не prescribe (предписывать) в данном случае лаконично и просто выражает весьма сложный методологический постулат авторов «Объективности»: изображения – это не причины и не следствия (не инструкции и не выражения), а и то и другое сразу, это практики, и, как и любые практики, они воспроизводятся, производя действие и одновременно предлагая тем самым определенный образец действия. Практика описывается через тщательную реконструкцию примеров, которые приоткрывают («снабжают примерами») некоторую целостность, но лишь во всей полноте микроисторической реконструкции – «не все локально»[43], но нелокальное не обязано быть простым.

Во‑вторых, как гласит вынесенная в качестве эпиграфа к данному предисловию цитата, отправной точкой для формирования эпистемологии является специфический страх. Этот «страх» относится не к психологии, это эффект столкновения определенным образом устроенного вида (человека) с миром, чем бы он ни был, и понимания того, что инструментарий человека в этом мире ограничен, а мир не приспособлен для его познания и жизни. «Эпистемология уходит корнями в этос, который одновременно является нормативным и аффективным или аффективным, потому что нормативным»[44]. Эмоции здесь суть следствие неизбежности, – эпистемология является ответом на неизбежный вызов (и поэтому ответ аффективен), и страх порождается этой неизбежностью, а форма ответа вплетается в «этос», в форму жизни, включающую все доступные нам средства и практики. Понятно, что изменения в форме жизни могут вызывать изменения в так понятой эпистемологии, которая, в свою очередь, способна преобразовывать этос. И поскольку практики (формы жизни) меняются медленно и редко отбрасываются полностью, различные эпистемологии сосуществуют рядом друг с другом, скорее накапливаясь и конкурируя, нежели сменяя друг друга и образуя цепь.

Наконец, в‑третьих, невзирая на последовательный отказ от схематизаций и интерпретирующих стратегий, Л. Дастон и П. Галисон вовсе не отказываются от поиска своеобразных – пусть и не принимающих форму закона или четко зафиксированного явления – инвариантов, хотя и не переносят на них центр тяжести. По их собственному признанию, «…„Объективность“ не является кейсовым, биографическим или микроисторическим исследованием, по крайней мере не в любом привычном смысле этих слов… История объективности простерта сквозь страны, языки и столетия, – и, следовательно, ей не хватает сверхплотного внимания к исследованию конкретной лаборатории или больницы. Вместо этого она охватывает физику, метеорологию, биологию, химию, астрономию, математику и медицину; это отнюдь не ограниченное дисциплинарное кейсовое исследование… Она движется, преодолевая тупики, в поисках локального объяснения или, того хуже, причинно‑следственного объяснения для того, что на самом деле является глобальным явлением»[45]. Микроисторические расследования, обилие тщательно и элегантно разобранных примеров, аллюзий и параллелей между самыми разными областями науки и других областей культуры, – собирают, по выражению авторов, «мезоскопическую, движущуюся по поверхности, этико‑эпистемическую» историю науки, которая стремится быть «беспощадно историчной», «заставляющей нас переосмыслить многое из того, что мы принимали как должное по поводу истории науки и создания истории»[46].

Однако быть «беспощадно историчным» не значит сосредоточиться на микроистории и отказаться от вскрытия макрозакономерностей. Эпистемические добродетели и связанные с ними типы самости ученого, пусть и историчны, т. е. имеют свое начало и, возможно, завершение, – в этом качестве они локальны во времени, – но в рамках пространственных типов порядка они оказываются нелокальными и пересекают языковые, государственные и дисциплинарные границы. Согласно, возможно, несколько натянутой, но иллюстративной интерпретации одного из критиков «Объективности», ее авторы рассматривают объективность, являющуюся важнейшим элементом (научной) эпистемологии, не как «концепт», т. е. предельное понятие, представляющее собой объясняющий, но не имеющий объяснения императив Разума, а как «сеть убеждений» (web of beliefs), которая, будучи вплетена в другие «сети убеждений», встроенные в практики, меняется вместе с изменениями убеждений и практик, что происходит непрерывно ввиду того, что «убеждения», в отличие от «концептов», не являются априорными и, соотносясь с действительностью, обновляются, оказываясь локально «истинными» или «ложными»[47]. Соответственно, инварианты существуют, но существуют как историчные, а не априорные объекты, и любое правило, связанное с человеком, имеет «историю до» и «историю после», а любой инвариант культурного пространства локален в культурном времени.

Рецепция и критика

Публикация «Объективности», авторы которой задолго до ее выхода приобрели серьезный вес в научном сообществе и начали развивать идеи, составляющие основу этой книги[48], вызвала весьма бурное обсуждение, в котором приняли участие специалисты в самых разных областях исторических и эпистемологических исследований – от историков и искусствоведов до философов, социологов и психологов. Искусно связанный Л. Дастон и П. Галисоном узел из изобразительных, моральных, исследовательских практик и инструментов привлек внимание исследователей всех компонентов этого узла, высказавших самые разнообразные замечания относительно ключевых принципов метода и результирующих идей работы. Критике подверглись скрытый психологизм (концепция «эпистемического страха» и фундаментальное значение этической регуляции самости ученого)[49]; недостаточное внимание к влиянию институциональных факторов на этос науки и рассмотрение научных практик в относительной изоляции от их социальных связей и различных внешних детерминант[50]; периодизация и историческая локализация эпистемических добродетелей[51]; неполнота анализа практик фотографирования в связи с отсутствием учета развития «документальной фотографии» как специфической техники фокусировки социального внимания[52] и др.

Как это обычно и происходит при обсуждении серьезных исследований программного характера, большинство критических замечаний касались не столько того, что авторы «Объективности» сказали, сколько того, чего они не сказали, – в особенности в тех случаях, когда оставшиеся лакуны позволяют поставить под сомнение ключевые положения метода или результаты работы авторов. Связав вместе этические регулятивы, эпистемические установки и технические процедуры и сделав героем истории науки самость ученого, сопряженную с научными образами, Л. Дастон и П. Галисон спровоцировали критиков поставить вопрос о других факторах формирования и формах данности этой самости и о том, выдерживают ли предложенные авторами концепты («эпистемические добродетели», «самость») столкновение с неучтенными, но связанными с ними факторами, а также о репрезентативности выбранного материала (научных атласов).

Внимательные читатели отметили некоторую предвзятость авторов «Объективности» в части выбора и интерпретации материала, не всегда соответствующего типологическим обобщениям, под которые подводится. Например, сомнительным представляется включение в число сторонников «структурной объективности», стремившихся избавиться от визуальности в науке, Чарльза Пирса, «диаграмматическая система экзистенциальных графов которого была экстраординарным исключением из доминирующего направления в логике на рубеже XX века. Его амбициозная цель действительно заключалась в том, чтобы исследовать объективность как универсальную сообщаемость (как правильно указывают Дастон и Галисон), но выполнял он ее, выстраивая логическую систему визуальных репрезентаций, которые функционировали бы как „движущиеся изображения мысли“»[53].

Дженнифер Такер, фундаментальная работа которой о фотографии Викторианской эпохи значится среди источников «Объективности», формулирует ряд вопросов более общего характера, содержащих определенные претензии к методу и, соответственно, статусу результатов Л. Дастон и П. Галисона. Во‑первых, желательно уточнить, какую роль в формировании самости ученого играли социальные факторы и различия – например, «более пристальное внимание к работам о гендере и расе в науке могло бы указать на то, что особенности гендера и класса (равно как и расы) также имели основополагающее значение для структурирования обширной миссии атласов»[54]. Во‑вторых, отношения между дескриптивной и нормативной функциями атласов и соответствующими составляющими эпистемических добродетелей нуждаются в прояснении и уточнении. «Действительно, атласы… немного похожи на наставительную литературу (conduct books) для ученых, они предлагают моральные уроки о том, как обеспечить надлежащее знание. Однако решающий исторический вопрос об атласах и наставительной литературе касается их рецепции и использования, а не только их создания. Мы в действительности не согласны с тем, что женщины XIX века жили в соответствии с предписывающей литературой. На деле, одной из целей такой литературы было ответить на существование совершенно реальных режимов жизни, в рамках которых женщины такой литературе не следовали. Аналогичное утверждение может быть сделано и о различных смыслах объективных образов…»[55] Дж. Такер отмечает, что, например, «тренированное суждение», определенно, присутствовало в реальной практике создания научных образов XIX века, и историческое совпадение практик и рефлексивных установок вовсе не является естественным и необходимым, они вполне могут и расходиться, как показывает ее анализ взятого из «Объективности» примера американского астронома П. Лоуэлла, пытавшегося установить наличие «каналов» на Марсе[56].

Примечательно, что, несмотря на обилие критических замечаний, все участники дискуссий по поводу «Объективности» приняли книгу как значимый фундаментальный труд по истории науки и эпистемологии и, что еще более показательно, приняли предложенный авторами концептуальный аппарат. Характерным примером в данном случае является один из самых статусных рецензентов «Объективности», Теодор Портер, широко известный своими историко‑социологическими исследованиями становления статистики и математизации науки, а также научной объективности. Т. Портер считает ошибочным размещение «механической объективности» в период 1850–1920‐х годов, как это делают Л. Дастон и П. Галисон, а причиной ошибки считает игнорирование ими «публичного статуса» науки и ученого во второй половине XIX века, предполагавшего личный авторитет и «кричаще самоуверенного ученого», который вовсе не был расположен «смирять» себя и полагаться полностью на автоматизм приборов; по мнению Т. Портера, механическая объективность – эталон как раз науки XX столетия, в то время как идеал «тренированного суждения» лучше соответствует практикам ученых второй половины XIX – начала XX века[57]. Однако, несмотря на радикальные возражения как в части метода, так и в части выводов, Т. Портер принимает и концепцию эпистемических добродетелей, и их морфологию (три конкретных типа). С учетом того, что авторы «Объективности» принципиально не предлагают какой‑либо жесткой схемы, но лишь морфологию переплетений, образующих «экспансивные локальности» – стремящиеся к статусу инвариантов этико‑эпистемические регулярности, – согласие с этими конструктами можно считать наиболее важным знаком признания.

Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого.

Источник