О чем стихотворение к другу стихотворцу
Александр Пушкин — Арист! и ты в толпе служителей Парнаса (К другу стихотворцу)
Произведение является первым опубликованным стихотворением поэта, который создается в период его лицейского обучения, имея в качестве посвящения обращение к Кюхельбекеру.
Основная тематика стихотворения представляет собой размышления о поэте и поэзии, выраженная в дружеском обращении и наставлении, заключающемся в изображении трудностей, с которыми сталкиваются творческие личности, выбрав себе тяжелую судьбу без средств к существованию, что поэт знает не понаслышке.
Повествование в стихотворении осуществляется от лица лирического героя, демонстрирующего необычность поэтической натуры, имеющей мистический характер и способность воздействовать над человеческой судьбой.
Композиционная структура стихотворения выстраивается в форме беседы с другом, темой которой становится нелегкая судьба творца и авторские рассуждения, предостерегающие друга.
В образе собеседника поэтом изображается романтизированный пиит, к которому лирический герой имеет благодушное и незлобное отношение, увещевая товарища и давая ему мудрые советы.
Сюжетная линия произведения представляет собой вопрос выбора будущей профессии, при этом символ литературного успеха изображается автором в виде пристанища муз – мифической горы Геликон, являющейся вершиной творческого Олимпа.
В качестве причин своего мнения поэтом указываются два понятия в виде поэтического дара и умения рифмовки, поскольку в окружении имеются графоманы, посвящающие собственную жизнь созданию бесталанных сочинений и считающие их публикации доказательством собственного мастерства.
Второй весомой причиной отказа от поэтического творчества поэт называет нужду, сопровождающую жизнь большинства творческих людей, поскольку даже наличие таланта не может являться гарантией безбедного существования. При этом автор подчеркивает духовное богатство поэтической натуры, которая в большинстве случаев ощущает материальную нищету.
Выбор профессиональной тематики не является случайным для данного произведения, поскольку в период лицейского обучения вопрос о профессии представляется достаточно острым для поэта и его одноклассников.
Своеобразием произведения «К другу стихотворцу» является авторские рассуждения, связанные с собственными сомнениями поэта и опасениями, который сталкивается с мыслями, касающимися своей дальнейшей творческой судьбы, поскольку у в отношении себя самого у поэта остро стоит вопрос о профессиональном самоопределении в виде государственной службы либо военной карьеры.
Отличительной особенностью стихотворения является применение автором торжественного тона, впечатляющего и захватывающего воображение читательской аудитории.
Смысловая нагрузка стихотворения «К другу стихотворцу» заключается в высоких требованиях к поэтическому ремесленнику, решающему посвятить жизнб литературному творчеству.
Вариант 2
В этом стихотворении Пушкин обращается к юному собрату по перу, хотя тот не совсем поэт, а «артист». Смысл в том, что если у тебя нет настоящего дара, то не нужно пополнять ряды графоманов. Тем более, что у поэтов нет достатка и спокойствия в жизни.
Стихотворение – речь поэта, но прерывается она реакцией слушателя, которую комментирует автор. Например: «Кажется, задумался». И даже словами оппонента. «Диалог» получился живым и убедительным. Александр Сергеевич приводит аргументы, которые должны убедить собеседника идти в поэты, только если он без сочинения стихов никак не может. И даже готов пойти на жертвы ради них!
Здесь много отсылок – к произведениям классическим Древней Греции, например. (Без сносок и словаря древностей просто не обойтись!) Боги действуют – смотрят на «поэтов», неодобрительно качают головой, устраивают им испытания… Тут упомянуты и великие поэты, среди которых Державин, и стихоплеты — графоманы. Пушкин приводит в пример творцов, которые закончили жизнь в нищете как предупреждение начинающему поэту, который мечтает о богатстве. Слава ведь не всегда идет под руку с последним. Кроме того, поэты навсегда теряют покой.
Автор использует много торжественной лексики. К примеру: стезя, служитель, довольство, пиит, страшиться… Также – устаревшие формы: чернилы, плесть, сокрыт, сколь, покойно, мраморны, наг, пиит. Как образ через стихотворение проходит волшебная свирель – символ поэзии. Пушкин предлагает оставить её неумелым поэтам.
Пушкин сам пишет в тексте, что это сатирическое стихотворение. Остроумны замечания Пушкина о том, что, к примеру, поэта знают все, а деньги дают только журналы, где он напечатает свои стихи.
Часто он обращается к своему собеседнику, иногда с большим чувством – с восклицательным знаком. Образ поэта-недоучки несколько раз появляется в поэме. В тексте даже есть стихотворная история (легенда) о напившемся священнике. Это сделано в ответ на упрек собеседника, что аргументы Пушкина не соответствуют его образу жизни. Если уж так плохо быть поэтом, то посему сам Пушкин не бросает это занятие?
В финале поэт сам себя останавливает, ведь с его фантазией он мог бы ещё придумать множество примеров. Но как мораль предлагает собеседнику просто сделать выбор. Но тут ещё совет, где Пушкин подводит всей своей речи итог. Это слова показывают, что всё-таки хорошо быть прославленным поэтом, но лучше быть спокойным человеком.
Анализ стихотворения К другу стихотворцу по плану
«К другу стихотворцу» А. Пушкин
Арист! и ты в толпе служителей Парнаса! Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса; За лаврами спешишь опасною стезей И с строгой критикой вступаешь смело в бой!
Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы, Забудь ручьи, леса, унылые могилы, В холодных песенках любовью не пылай; Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай! Довольно без тебя поэтов есть и будет; Их напечатают — и целый свет забудет. Быть может, и теперь, от шума удалясь И с глупой музою навек соединясь, Под сенью мирною Минервиной эгиды Сокрыт другой отец второй «Телемахиды». Страшися участи бессмысленных певцов, Нас убивающих громадою стихов! Потомков поздных дань поэтам справедлива; На Пинде лавры есть, но есть там и крапива. Страшись бесславия! — Что, если Аполлон, Услышав, что и ты полез на Геликон, С презреньем покачав кудрявой головою, Твой гений наградит — спасительной лозою? Но что? ты хмуришься и отвечать готов; «Пожалуй, — скажешь мне, — не трать излишних слов; Когда на что решусь, уж я не отступаю, И знай, мой жребий пал, я лиру избираю. Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет, Сердись, кричи, бранись, — а я таки поэт».
Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет. Хорошие стихи не так легко писать, Как Витгенштеину французов побеждать. Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов, Певцы бессмертные, и честь и слава россов, Питают здравый ум и вместе учат нас, Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь! Творенья громкие Рифматова, Графова С тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова; Никто не вспомнит их, не станет вздор читать, И Фебова на них проклятия печать.
Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо, Поэтом можешь ты назваться справедливо: Все с удовольствием тогда тебя прочтут. Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут За то, что ты поэт, несметные богатства, Что ты уже берешь на откуп государства, В железных сундуках червонцы хоронишь И, лежа на боку, покойно ешь и спишь? Не так, любезный друг, писатели богаты; Судьбой им не даны ни мраморны палаты, Ни чистым золотом набиты сундуки: Лачужка под землей, высоки чердаки — Вот пышны их дворцы, великолепны залы. Поэтов — хвалят все, питают — лишь журналы; Катится мимо их Фортуны колесо; Родился наг и наг ступает в гроб Руссо; Камоэнс с нищими постелю разделяет; Костров на чердаке безвестно умирает, Руками чуждыми могиле предан он: Их жизнь — ряд горестей, гремяща слава — сон. Ты, кажется, теперь задумался немного. «Да что же, — говоришь, — судя о всех так строго, Перебирая все, как новый Ювенал, Ты о поэзии со мною толковал; А сам, поссорившись с парнасскими сестрами, Мне проповедовать пришел сюда стихами? Что сделалось с тобой? В уме ли ты, иль нет?» Арист, без дальных слов, вот мой тебе ответ:
В деревне, помнится, с мирянами простыми, Священник пожилой и с кудрями седыми, В миру с соседями, в чести, довольстве жил И первым мудрецом у всех издавна слыл. Однажды, осушив бутылки и стаканы, Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный; Попалися ему навстречу мужики. «Послушай, батюшка, — сказали простяки, — Настави грешных нас — ты пить ведь запрещаешь, Быть трезвым всякому всегда повелеваешь, И верим мы тебе; да что ж сегодня сам…» «Послушайте, — сказал священник мужикам, — Как в церкви вас учу, так вы и поступайте, Живите хорошо, а мне — не подражайте».
И мне то самое пришлося отвечать; Я не хочу себя нимало оправдать: Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты, Проводит тихий век без горя, без заботы, Своими одами журналы не тягчит И над экспромтами недели не сидит! Не любит он гулять по высотам Парнаса, Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса; Его с пером в руке Рамаков не страшит; Спокоен, весел он. Арист, он — не пиит.
Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучить И сатирическим пером тебя замучить. Теперь, любезный друг, я дал тебе совет, Оставишь ли свирель, умолкнешь или нет. Подумай обо всем и выбери любое: Быть славным — хорошо, спокойным — лучше вдвое.
Первое опубликованное стихотворение Пушкина
Арист! И ты в толпе служителей Парнаса! Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса; За лаврами спешишь опасною стезей И с строгой критикой вступаешь смело в бой!
Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы, Забудь ручьи, леса, унылые могилы, В холодных песенках любовью не пылай; Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай! Довольно без тебя поэтов есть и будет; Их напечатают — и целый свет забудет. Быть может, и теперь, от шума удалясь И с глупой музою навек соединясь, Под сенью мирною Минервиной эгиды [1] Сокрыт другой отец второй «Тилемахиды» [2] Страшися участи бессмысленных певцов, Нас убивающих громадою стихов! Потомков поздних дань поэтам справедлива; На Пинде лавры есть, но есть там и крапива. Страшись бесславия! — Что, если Аполлон, Услышав, что и ты полез на Геликон, С презреньем покачав кудрявой головою, Твой гений наградит — спасительной лозою?
Но что? Ты хмуришься и отвечать готов; «Пожалуй,— скажешь мне,— не трать излишних слов Когда на что решусь, уж я не отступаю, И знай, мой жребий пал, я лиру избираю. Пусть судит обо мне как хочет целый свет, Сердись, кричи, бранись,— а я таки поэт».
Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет. Хорошие стихи не так легко писать, Как Витгенштейну французов побеждать. Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов, Певцы бессмертные, и честь и слава россов, Питают здравый ум и вместе учат пас, Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь! Творенья громкие Рифматова, Графова С тяжелым Бибрусом [3] гниют у Глазунова; Никто не вспомнит их, не станет вздор читать, И Фебова на них проклятия печать.
Положим, что, на Пиид взобравшися счастливо. Поэтом можешь ты назваться справедливо: Все с удовольствием тогда тебя прочтут. Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут За то, что ты поэт, несметные богатства, Что ты уже берешь на откуп государства, В железных сундуках червонцы хоронишь И, лежа на боку, покойно ешь и спишь? Не так, любезный друг, писатели богаты; Судьбой им не даны ни мраморны палаты, Ни чистым золотом набиты сундуки! Лачужка под землей, высоки чердаки — Вот пышны их дворцы, великолепны залы. Поэтов — хвалят все, питают — лишь журналы; Катится мимо их Фортуны колесо; Родился наг и наг ступает в гроб Руссо; [4] Камоэнс с нищими постелю разделяет; Костров на чердаке безвестно умирает, Руками чуждыми могиле предан он: Их жизнь — ряд горестей, гремяща слава — сон.
Ты, кажется, теперь задумался немного. «Да что же,— говоришь,— судя о всех так строго, Перебирая всё, как новый Ювенал, Ты о поэзии со мною толковал; А сам, поссорившись с парнасскими сестрами, Мне проповедовать пришел сюда стихами? Что сделалось с тобой? В уме ли ты иль нет?» Арист, без дальних слов, вот мой тебе ответ:
В деревне, помнится, с мирянами простыми, Священник пожилой и с кудрями седыми, В миру с соседями, в чести, довольстве жил И первым мудрецом у всех издавна слыл. Однажды, осушив бутылки и стаканы, Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный; Попалися ему навстречу мужики. «Послушай, батюшка,— сказали простяки,— Настави грешных нас — ты пить ведь запрещаешь, Быть трезвым всякому всегда повелеваешь, И верим мы тебе; да что ж сегодня сам…» «Послушайте,— сказал священник мужикам,— Как в церкви вас учу, так вы и поступайте, Живите хорошо, а мне — не подражайте».
И мне то самое пришлося отвечать; Я не хочу себя нимало оправдать: Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты, Проводит тихий век без горя, без заботы, Своими одами журналы не тягчит И над экспромтами недели не сидит! Не любит он гулять по высотам Парнаса, Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса; Его с пером в руке Рамаков [5] не страшит; Спокоен, весел он. Арист, он — не пиит.
Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучить И сатирическим пером тебя замучить. Теперь, любезный друг, я дал тебе совет, Оставишь ли свирель, умолкнешь или нет. Подумай обо всем и выбери любое: Быть славным — хорошо, спокойным — лучше вдвое.
[1] То есть в школе. (Примеч. А. С. Пушкина.) [2] Поэма В. К. Тредиаковского. [3] Подразумеваются С. А. Ширинский-Шихматов, гр. Д. И. Хвостов и С. С. Бобров — бездарные писатели-графоманы, приверженцы «Беседы любителей русского слова». [4] Жан-Батист Руссо — французский лирик. [5] Имеется в виду П. И. Макаров — критик, последователь Н. М. Карамзина.
LiveInternetLiveInternet
Александр Сергеевич Пушкин
Арист! и ты в толпе служителей Парнаса! Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса; За лаврами спешишь опасною стезей, И с строгой критикой вступаешь смело в бой!
Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы, Забудь ручьи, леса, унылые могилы, В холодных песенках любовью не пылай; Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай! Довольно без тебя поэтов есть и будет; Их напечатают — и целый свет забудет. Быть может, и теперь, от шума удалясь И с глупой музою навек соединясь, Под сенью мирною Минервиной эгиды Сокрыт другой отец второй «Тилемахиды». Страшися участи бессмысленных певцов, Нас убивающих громадою стихов! Потомков поздных дань поэтам справедлива; На Пинде лавры есть, но есть там и крапива. Страшись бесславия!- Что, если Аполлон, Услышав, что и ты полез на Геликон, С презреньем покачав кудрявой головою, Твой гений наградит — спасительной лозою?
Но что? ты хмуришься и отвечать готов; «Пожалуй,- скажешь мне,- не трать излишних слов; Когда на что решусь, уж я не отступаю, И знай, мой жребий пал, я лиру избираю. Пусть судит обо мне как хочет целый свет, Сердись, кричи, бранись,- а я таки поэт».
Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет. Хорошие стихи не так легко писать, Как Витгенштеину французов побеждать. Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов. Певцы бессмертные, и честь, и слава россов, Питают здравый ум и вместе учат нас, Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь! Творенья громкие Рифматова, Графова С тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова; Никто не вспомнит их, не станет вздор читать, И Фебова на них проклятия печать.
Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо, Поэтом можешь ты назваться справедливо: Все с удовольствием тогда тебя прочтут. Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут За то, что ты поэт, несметные богатства, Что ты уже берешь на откуп государства, В железных сундуках червонцы хоронишь И, лежа на боку, покойно ешь и спишь? Не так, любезный друг, писатели богаты; Судьбой им не даны ни мраморны палаты, Ни чистым золотом набиты сундуки: Лачужка под землей, высоки чердаки — Вот пышны их дворцы, великолепны залы. Поэтов — хвалят все, питают — лишь журналы; Катится мимо их Фортуны колесо; Родился наг и наг ступает в гроб Руссо; Камоэнс с нищими постелю разделяет; Костров на чердаке безвестно умирает, Руками чуждыми могиле предан он: Их жизнь — ряд горестей, гремяща слава — сон.
Ты, кажется, теперь задумался немного. «Да что же,- говоришь,- судя о всех так строго, Перебирая всё, как новый Ювенал, Ты о поэзии со мною толковал; А сам, поссорившись с парнасскими сестрами, Мне проповедовать пришел сюда стихами? Что сделалось с тобой? В уме ли ты иль нет?» Арист, без дальних слов, вот мой тебе ответ:
В деревне, помнится, с мирянами простыми, Священник пожилой и с кудрями седыми, В миру с соседями, в чести, довольстве жил И первым мудрецом у всех издавна слыл. Однажды, осушив бутылки и стаканы, Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный; Попалися ему навстречу мужики. «Послушай, батюшка,- сказали простяки,- Настави грешных нас — ты пить ведь запрещаешь Быть трезвым всякому всегда повелеваешь, И верим мы тебе: да что ж сегодня сам…» — «Послушайте,- сказал священник мужикам,- Как в церкви вас учу, так вы и поступайте, Живите хорошо, а мне — не подражайте».
И мне то самое пришлося отвечать; Я не хочу себя нимало оправдать: Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты, Проводит тихой век без горя, без заботы, Своими одами журналы не тягчит, И над экспромптами недели не сидит! Не любит он гулять по высотам Парнаса, Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса, Его с пером в руке Рамаков не страшит; Спокоен, весел он. Арист, он — не пиит.
Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучить И сатирическим пером тебя замучить. Теперь, любезный друг, я дал тебе совет. Оставишь ли свирель, умолкнешь или нет. Подумай обо всем и выбери любое: Быть славным — хорошо, спокойным — лучше вдвое.
Вильгельм Карлович Кюхельбекер
В июле 1814 года состоялся дебют Пушкина в печати. Пятнадцатилетний поэт, выбравший псевдоним Александр Н.к.ш.п, опубликовал произведение «К другу-стихотворцу» в московском журнале «Вестник Европы». Его адресат – Вильгельм Карлович Кюхельбекер – приятель и однокурсник Пушкина по Царскосельскому лицею. Он рано стал увлекаться поэтическим творчеством. Печататься начал немногим позже Александра Сергеевича – в 1815 году. Для дебютных публичных выступлений Вильгельм Карлович выбрал журналы «Сын Отечества» и «Амфион».
Обращаясь к Кюхельбекеру, Пушкин в рассматриваемом тексте рассуждает о профессии поэта. Лирический герой стихотворения просит своего собеседника, фигурирующего под именем Арист, оставить попытки оказаться на Геликоне – согласно древнегреческой мифологии, гора эта выступала в роли обители муз. Ключевых причин на то две. Первая – не каждый человек, умеющий рифмовать, может считаться настоящим стихотворцем («страшись бесславья»). Вторая – зачастую мимо поэтов катится Фортуны колесо. Тема профессионального самоопределения не случайно появляется у Александра Сергеевича. Вопрос о карьере был одним из самых важных для лицеистов. По официальной версии, их готовили к государственной службе на высших постах. При этом идти в чиновники или в военные желали далеко не все. Например, того же Кюхельбекера больше прельщала должность учителя в провинциальной школе. Выбору профессионального пути и ироничному рассмотрению разных вариантов Пушкин позже посвятит стихотворение «Товарищам» (1817).
«К другу-стихотворцу» — это еще и выступление юного Александра Сергеевича против литературного общества «Беседа любителей русского слова», основанного в 1811 году и возглавляемого Шишковым и Державиным. Участники объединения отличались приверженностью к классицизму, нежеланием поддерживать реформирование русского языка. Главные оппоненты «Беседы…» — «карамзинисты», в 1815 году оформившиеся в общество «Арзамас». Пушкин в него вошел, еще будучи лицеистом. В анализируемом тексте Александр Сергеевич упоминает «бессмысленных певцов, нас убивающих громадою стихов». Речь идет о тех писателях, что упорно продолжали сочинять давно устаревшие произведения. Под именами Графова, Рифматова и Бибруса скрываются реальные люди – Хвостов, Ширинский-Шихматов и Бобров. Им противопоставляются «певцы бессмертные, и честь и слава россов» — Державин, Дмитриев, Ломоносов.
Ровно 200 лет назад, 16 июля 1814 года в 13-м номере журнала «Вестник Европы» было опубликовано стихотворение Александра Пушкина «К другу стихотворцу». Это было первое произведение поэта, появившееся в печати.
Арист! и ты в толпе служителей Парнасса! Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса; За лаврами спешишь опасною стезей, И с строгой критикой вступаешь смело в бой!
Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы, Забудь ручьи, леса, унылые могилы, В холодных песенках любовью не пылай; Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай! Довольно без тебя поэтов есть и будет; Их напечатают — и целый свет забудет. Быть может и теперь, от шума удалясь И с глупой музою навек соединясь, Под сенью мирною Минервиной эгиды (1) Сокрыт другой отец второй «Телемахиды». Страшися участи бессмысленных певцов, Нас убивающих громадою стихов! Потомков поздных дань поэтам справедлива; На Пинде лавры есть, но есть там и крапива. Страшись бесславия! — Что, естьли Аполлон, Услышав, что и ты полез на Геликон, С презреньем покачав кудрявой головою, Твой гений наградит — спасительной лозою?
Но что? ты хмуришься и отвечать готов; «Пожалуй, — скажешь мне, — не трать излишних слов; Когда на что решусь, уж я не отступаю, И знай, мой жребий пал, я лиру избираю. Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет, Сердись, кричи, бранись, — а я таки поэт».
Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет. Хорошие стихи не так легко писать, Как Витгенштеину французов побеждать. Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов. Певцы бессмертные, и честь, и слава россов, Питают здравый ум и вместе учат нас, Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь! Творенья громкие Рифматова, Графова С тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова; Никто не вспомнит их, не станет вздор читать, И Фебова на них проклятия печать.
Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо, Поэтом можешь ты назваться справедливо: Все с удовольствием тогда тебя прочтут. Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут За то, что ты поэт, несметные богатства, Что ты уже берешь на откуп государства, В железных сундуках червонцы хоронишь И, лежа на боку, покойно ешь и спишь? Не так, любезный друг, писатели богаты; Судьбой им не даны ни мраморны палаты, Ни чистым золотом набиты сундуки: Лачужка под землей, высоки чердаки — Вот пышны их дворцы, великолепны залы. Поэтов — хвалят все, питают — лишь журналы; Катится мимо их Фортуны колесо; Родился наг и наг ступает в гроб Руссо; Камоэнс с нищими постелю разделяет; Костров на чердаке безвестно умирает, Руками чуждыми могиле предан он: Их жизнь — ряд горестей, гремяща слава — сон.
Ты, кажется, теперь задумался немного. «Да что же, — говоришь, — судя о всех так строго, Перебирая всё, как новый Ювенал, Ты о Поэзии со мною толковал; А сам, поссорившись с Парнасскими сестрами, Мне проповедовать пришел сюда стихами? Что сделалось с тобой? В уме ли ты, иль нет?» Арист, без дальных слов, вот мой тебе ответ:
В деревне, помнится, с мирянами простыми, Священник пожилой и с кудрями седыми, В миру с соседями, в чести, довольстве жил И первым мудрецом у всех издавна слыл. Однажды, осушив бутылки и стаканы, Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный; Попалися ему навстречу мужики. «Послушай, батюшка, — сказали простяки, — Настави грешных нас — ты пить ведь запрещаешь Быть трезвым всякому всегда повелеваешь, И верим мы тебе; да что ж сегодня сам…» — «Послушайте,- сказал священник мужикам,- Как в церкви вас учу, так вы и поступайте, Живите хорошо, а мне — не подражайте».
И мне то самое пришлося отвечать; Я не хочу себя нимало оправдать: Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты, Проводит тихой век без горя, без заботы, Своими одами журналы не тягчит, И над экспромптами недели не сидит! Не любит он гулять по высотам Парнасса, Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса, Его с пером в руке Рамаков не страшит; Спокоен, весел он, Арист, он — не пиит.
Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучить И сатирическим пером тебя замучить. Теперь, любезный друг, я дал тебе совет, Оставишь ли свирель, умолкнешь, или нет. Подумай обо всем и выбери любое: Быть славным — хорошо, спокойным — лучше вдвое.
Анализ стихотворения Пушкина К другу стихотворцу
Произведение является первым опубликованным стихотворением поэта, который создается в период его лицейского обучения, имея в качестве посвящения обращение к Кюхельбекеру.
Основная тематика стихотворения представляет собой размышления о поэте и поэзии, выраженная в дружеском обращении и наставлении, заключающемся в изображении трудностей, с которыми сталкиваются творческие личности, выбрав себе тяжелую судьбу без средств к существованию, что поэт знает не понаслышке.
Повествование в стихотворении осуществляется от лица лирического героя, демонстрирующего необычность поэтической натуры, имеющей мистический характер и способность воздействовать над человеческой судьбой.
Композиционная структура стихотворения выстраивается в форме беседы с другом, темой которой становится нелегкая судьба творца и авторские рассуждения, предостерегающие друга.
В образе собеседника поэтом изображается романтизированный пиит, к которому лирический герой имеет благодушное и незлобное отношение, увещевая товарища и давая ему мудрые советы.
Сюжетная линия произведения представляет собой вопрос выбора будущей профессии, при этом символ литературного успеха изображается автором в виде пристанища муз – мифической горы Геликон, являющейся вершиной творческого Олимпа.
В качестве причин своего мнения поэтом указываются два понятия в виде поэтического дара и умения рифмовки, поскольку в окружении имеются графоманы, посвящающие собственную жизнь созданию бесталанных сочинений и считающие их публикации доказательством собственного мастерства.
Второй весомой причиной отказа от поэтического творчества поэт называет нужду, сопровождающую жизнь большинства творческих людей, поскольку даже наличие таланта не может являться гарантией безбедного существования. При этом автор подчеркивает духовное богатство поэтической натуры, которая в большинстве случаев ощущает материальную нищету.
Выбор профессиональной тематики не является случайным для данного произведения, поскольку в период лицейского обучения вопрос о профессии представляется достаточно острым для поэта и его одноклассников.
Своеобразием произведения «К другу стихотворцу» является авторские рассуждения, связанные с собственными сомнениями поэта и опасениями, который сталкивается с мыслями, касающимися своей дальнейшей творческой судьбы, поскольку у в отношении себя самого у поэта остро стоит вопрос о профессиональном самоопределении в виде государственной службы либо военной карьеры.
Отличительной особенностью стихотворения является применение автором торжественного тона, впечатляющего и захватывающего воображение читательской аудитории.
Смысловая нагрузка стихотворения «К другу стихотворцу» заключается в высоких требованиях к поэтическому ремесленнику, решающему посвятить жизнб литературному творчеству.
Вариант 2
В этом стихотворении Пушкин обращается к юному собрату по перу, хотя тот не совсем поэт, а «артист». Смысл в том, что если у тебя нет настоящего дара, то не нужно пополнять ряды графоманов. Тем более, что у поэтов нет достатка и спокойствия в жизни.
Стихотворение – речь поэта, но прерывается она реакцией слушателя, которую комментирует автор. Например: «Кажется, задумался». И даже словами оппонента. «Диалог» получился живым и убедительным. Александр Сергеевич приводит аргументы, которые должны убедить собеседника идти в поэты, только если он без сочинения стихов никак не может. И даже готов пойти на жертвы ради них!
Здесь много отсылок – к произведениям классическим Древней Греции, например. (Без сносок и словаря древностей просто не обойтись!) Боги действуют – смотрят на «поэтов», неодобрительно качают головой, устраивают им испытания… Тут упомянуты и великие поэты, среди которых Державин, и стихоплеты — графоманы. Пушкин приводит в пример творцов, которые закончили жизнь в нищете как предупреждение начинающему поэту, который мечтает о богатстве. Слава ведь не всегда идет под руку с последним. Кроме того, поэты навсегда теряют покой.
Автор использует много торжественной лексики. К примеру: стезя, служитель, довольство, пиит, страшиться… Также – устаревшие формы: чернилы, плесть, сокрыт, сколь, покойно, мраморны, наг, пиит. Как образ через стихотворение проходит волшебная свирель – символ поэзии. Пушкин предлагает оставить её неумелым поэтам.
Пушкин сам пишет в тексте, что это сатирическое стихотворение. Остроумны замечания Пушкина о том, что, к примеру, поэта знают все, а деньги дают только журналы, где он напечатает свои стихи.
Часто он обращается к своему собеседнику, иногда с большим чувством – с восклицательным знаком. Образ поэта-недоучки несколько раз появляется в поэме. В тексте даже есть стихотворная история (легенда) о напившемся священнике. Это сделано в ответ на упрек собеседника, что аргументы Пушкина не соответствуют его образу жизни. Если уж так плохо быть поэтом, то посему сам Пушкин не бросает это занятие?
В финале поэт сам себя останавливает, ведь с его фантазией он мог бы ещё придумать множество примеров. Но как мораль предлагает собеседнику просто сделать выбор. Но тут ещё совет, где Пушкин подводит всей своей речи итог. Это слова показывают, что всё-таки хорошо быть прославленным поэтом, но лучше быть спокойным человеком.
Анализ стихотворения К другу стихотворцу по плану
К другу стихотворцу
Арист! и ты в толпе служителей Парнасса! Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса; За лаврами спешишь опасною стезей, И с строгой критикой вступаешь смело в бой!
Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы, Забудь ручьи, леса, унылые могилы, В холодных песенках любовью не пылай; Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай! Довольно без тебя поэтов есть и будет; Их напечатают — и целый свет забудет. Быть может и теперь, от шума удалясь И с глупой музою навек соединясь, Под сенью мирною Минервиной эгиды
Сокрыт другой отец второй «Телемахиды». Страшися участи бессмысленных певцов, Нас убивающих громадою стихов! Потомков поздных дань поэтам справедлива; На Пинде лавры есть, но есть там и крапива. Страшись бесславия! — Что, естьли Аполлон, Услышав, что и ты полез на Геликон, С презреньем покачав кудрявой головою, Твой гений наградит — спасительной лозою?
Но что? ты хмуришься и отвечать готов; «Пожалуй, — скажешь мне, — не трать излишних слов; Когда на что решусь, уж я не отступаю, И знай, мой жребий пал, я лиру избираю. Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет, Сердись, кричи, бранись, — а я таки поэт».
Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет. Хорошие стихи не так легко писать, Как Витгенштеину французов побеждать. Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов. Певцы бессмертные, и честь, и слава россов, Питают здравый ум и вместе учат нас, Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь! Творенья громкие Рифматова, Графова С тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова; Никто не вспомнит их, не станет вздор читать, И Фебова на них проклятия печать.
Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо, Поэтом можешь ты назваться справедливо: Все с удовольствием тогда тебя прочтут. Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут За то, что ты поэт, несметные богатства, Что ты уже берешь на откуп государства, В железных сундуках червонцы хоронишь И, лежа на боку, покойно ешь и спишь? Не так, любезный друг, писатели богаты; Судьбой им не даны ни мраморны палаты, Ни чистым золотом набиты сундуки: Лачужка под землей, высоки чердаки — Вот пышны их дворцы, великолепны залы. Поэтов — хвалят все, питают — лишь журналы; Катится мимо их Фортуны колесо; Родился наг и наг ступает в гроб Руссо; Камоэнс с нищими постелю разделяет; Костров на чердаке безвестно умирает, Руками чуждыми могиле предан он: Их жизнь — ряд горестей, гремяща слава — сон.
Ты, кажется, теперь задумался немного. «Да что же, — говоришь, — судя о всех так строго, Перебирая всё, как новый Ювенал, Ты о Поэзии со мною толковал; А сам, поссорившись с Парнасскими сестрами, Мне проповедовать пришел сюда стихами? Что сделалось с тобой? В уме ли ты, иль нет?» Арист, без дальных слов, вот мой тебе ответ:
В деревне, помнится, с мирянами простыми, Священник пожилой и с кудрями седыми, В миру с соседями, в чести, довольстве жил И первым мудрецом у всех издавна слыл. Однажды, осушив бутылки и стаканы, Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный; Попалися ему навстречу мужики. «Послушай, батюшка, — сказали простяки, — Настави грешных нас — ты пить ведь запрещаешь Быть трезвым всякому всегда повелеваешь, И верим мы тебе; да что ж сегодня сам…» — «Послушайте, — сказал священник мужикам, — Как в церкви вас учу, так вы и поступайте, Живите хорошо, а мне — не подражайте».
И мне то самое пришлося отвечать; Я не хочу себя нимало оправдать: Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты, Проводит тихой век без горя, без заботы, Своими одами журналы не тягчит, И над экспромптами недели не сидит! Не любит он гулять по высотам Парнасса, Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса, Его с пером в руке Рамаков не страшит; Спокоен, весел он, Арист, он — не пиит.
Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучить И сатирическим пером тебя замучить. Теперь, любезный друг, я дал тебе совет, Оставишь ли свирель, умолкнешь, или нет. Подумай обо всем и выбери любое: Быть славным — хорошо, спокойным — лучше вдвое.
Анализ стихотворения Пушкина «К другу стихотворцу»
В июле 1814 года состоялся дебют Пушкина в печати. Пятнадцатилетний поэт, выбравший псевдоним Александр Н. к. ш. п, опубликовал произведение «К другу — стихотворцу» в московском журнале «Вестник Европы». Его адресат — Вильгельм Карлович Кюхельбекер — приятель и однокурсник Пушкина по Царскосельскому лицею. Он рано стал увлекаться поэтическим творчеством. Печататься начал немногим позже Александра Сергеевича — в 1815 году. Для дебютных публичных выступлений Вильгельм Карлович выбрал журналы «Сын Отечества» и «Амфион».
к Кюхельбекеру, Пушкин в рассматриваемом тексте рассуждает о профессии поэта. Лирический герой стихотворения просит своего собеседника, фигурирующего под именем Арист, оставить попытки оказаться на Геликоне — согласно древнегреческой мифологии, гора эта выступала в роли обители муз. Ключевых причин на то две. Первая — не каждый человек, умеющий рифмовать, может считаться настоящим стихотворцем («страшись бесславья»).
Вторая — зачастую мимо поэтов катится Фортуны колесо. Тема профессионального самоопределения не случайно появляется у Александра Сергеевича. Вопрос о карьере был одним из самых важных
для лицеистов. По официальной версии, их готовили к государственной службе на высших постах. При этом идти в чиновники или в военные желали далеко не все. Например, того же Кюхельбекера больше прельщала должность учителя в провинциальной школе. Выбору профессионального пути и ироничному рассмотрению разных вариантов Пушкин позже посвятит стихотворение «Товарищам» (1817).
«К другу-стихотворцу» — это еще и выступление юного Александра Сергеевича против литературного общества «Беседа любителей русского слова», основанного в 1811 году и возглавляемого Шишковым и Державиным. Участники объединения отличались приверженностью к классицизму, нежеланием поддерживать реформирование русского языка. Главные оппоненты «Беседы» — «карамзинисты», в 1815 году оформившиеся в общество «Арзамас». Пушкин в него вошел, еще будучи лицеистом. В анализируемом тексте Александр Сергеевич упоминает «бессмысленных певцов, нас убивающих громадою стихов».
Речь идет о тех писателях, что упорно продолжали сочинять давно устаревшие произведения. Под именами Графова, Рифматова и Бибруса скрываются реальные люди — Хвостов, Ширинский-Шихматов и Бобров. Им противопоставляются «певцы бессмертные, и честь и слава россов» — Державин, Дмитриев, Ломоносов.
«К другу стихотворцу» А.Пушкин
«К другу стихотворцу» Александр Пушкин
Арист! и ты в толпе служителей Парнаса! Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса; За лаврами спешишь опасною стезей, И с строгой критикой вступаешь смело в бой!
Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы, Забудь ручьи, леса, унылые могилы, В холодных песенках любовью не пылай; Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай! Довольно без тебя поэтов есть и будет; Их напечатают — и целый свет забудет. Быть может, и теперь, от шума удалясь И с глупой музою навек соединясь, Под сенью мирною Минервиной эгиды Сокрыт другой отец второй «Тилемахиды». Страшися участи бессмысленных певцов, Нас убивающих громадою стихов! Потомков поздных дань поэтам справедлива; На Пинде лавры есть, но есть там и крапива. Страшись бесславия!- Что, если Аполлон, Услышав, что и ты полез на Геликон, С презреньем покачав кудрявой головою, Твой гений наградит — спасительной лозою?
Но что? ты хмуришься и отвечать готов; «Пожалуй,- скажешь мне,- не трать излишних слов; Когда на что решусь, уж я не отступаю, И знай, мой жребий пал, я лиру избираю. Пусть судит обо мне как хочет целый свет, Сердись, кричи, бранись,- а я таки поэт».
Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет. Хорошие стихи не так легко писать, Как Витгенштеину французов побеждать. Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов. Певцы бессмертные, и честь, и слава россов, Питают здравый ум и вместе учат нас, Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь! Творенья громкие Рифматова, Графова С тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова; Никто не вспомнит их, не станет вздор читать, И Фебова на них проклятия печать.
Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо, Поэтом можешь ты назваться справедливо: Все с удовольствием тогда тебя прочтут. Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут За то, что ты поэт, несметные богатства, Что ты уже берешь на откуп государства, В железных сундуках червонцы хоронишь И, лежа на боку, покойно ешь и спишь? Не так, любезный друг, писатели богаты; Судьбой им не даны ни мраморны палаты, Ни чистым золотом набиты сундуки: Лачужка под землей, высоки чердаки — Вот пышны их дворцы, великолепны залы. Поэтов — хвалят все, питают — лишь журналы; Катится мимо их Фортуны колесо; Родился наг и наг ступает в гроб Руссо; Камоэнс с нищими постелю разделяет; Костров на чердаке безвестно умирает, Руками чуждыми могиле предан он: Их жизнь — ряд горестей, гремяща слава — сон.
Ты, кажется, теперь задумался немного. «Да что же,- говоришь,- судя о всех так строго, Перебирая всё, как новый Ювенал, Ты о поэзии со мною толковал; А сам, поссорившись с парнасскими сестрами, Мне проповедовать пришел сюда стихами? Что сделалось с тобой? В уме ли ты иль нет?» Арист, без дальних слов, вот мой тебе ответ:
В деревне, помнится, с мирянами простыми, Священник пожилой и с кудрями седыми, В миру с соседями, в чести, довольстве жил И первым мудрецом у всех издавна слыл. Однажды, осушив бутылки и стаканы, Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный; Попалися ему навстречу мужики. «Послушай, батюшка,- сказали простяки,- Настави грешных нас — ты пить ведь запрещаешь Быть трезвым всякому всегда повелеваешь, И верим мы тебе: да что ж сегодня сам…» — «Послушайте,- сказал священник мужикам,- Как в церкви вас учу, так вы и поступайте, Живите хорошо, а мне — не подражайте».
И мне то самое пришлося отвечать; Я не хочу себя нимало оправдать: Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты, Проводит тихой век без горя, без заботы, Своими одами журналы не тягчит, И над экспромптами недели не сидит! Не любит он гулять по высотам Парнаса, Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса, Его с пером в руке Рамаков не страшит; Спокоен, весел он. Арист, он — не пиит.
Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучить И сатирическим пером тебя замучить. Теперь, любезный друг, я дал тебе совет. Оставишь ли свирель, умолкнешь или нет. Подумай обо всем и выбери любое: Быть славным — хорошо, спокойным — лучше вдвое.
Анализ стихотворения Пушкина «К другу стихотворцу»
В июле 1814 года состоялся дебют Пушкина в печати. Пятнадцатилетний поэт, выбравший псевдоним Александр Н.к.ш.п, опубликовал произведение «К другу-стихотворцу» в московском журнале «Вестник Европы». Его адресат – Вильгельм Карлович Кюхельбекер – приятель и однокурсник Пушкина по Царскосельскому лицею. Он рано стал увлекаться поэтическим творчеством. Печататься начал немногим позже Александра Сергеевича – в 1815 году. Для дебютных публичных выступлений Вильгельм Карлович выбрал журналы «Сын Отечества» и «Амфион».
Обращаясь к Кюхельбекеру, Пушкин в рассматриваемом тексте рассуждает о профессии поэта. Лирический герой стихотворения просит своего собеседника, фигурирующего под именем Арист, оставить попытки оказаться на Геликоне – согласно древнегреческой мифологии, гора эта выступала в роли обители муз. Ключевых причин на то две. Первая – не каждый человек, умеющий рифмовать, может считаться настоящим стихотворцем («страшись бесславья»). Вторая – зачастую мимо поэтов катится Фортуны колесо. Тема профессионального самоопределения не случайно появляется у Александра Сергеевича. Вопрос о карьере был одним из самых важных для лицеистов. По официальной версии, их готовили к государственной службе на высших постах. При этом идти в чиновники или в военные желали далеко не все. Например, того же Кюхельбекера больше прельщала должность учителя в провинциальной школе. Выбору профессионального пути и ироничному рассмотрению разных вариантов Пушкин позже посвятит стихотворение «Товарищам» (1817).
«К другу-стихотворцу» — это еще и выступление юного Александра Сергеевича против литературного общества «Беседа любителей русского слова», основанного в 1811 году и возглавляемого Шишковым и Державиным. Участники объединения отличались приверженностью к классицизму, нежеланием поддерживать реформирование русского языка. Главные оппоненты «Беседы…» — «карамзинисты», в 1815 году оформившиеся в общество «Арзамас». Пушкин в него вошел, еще будучи лицеистом. В анализируемом тексте Александр Сергеевич упоминает «бессмысленных певцов, нас убивающих громадою стихов». Речь идет о тех писателях, что упорно продолжали сочинять давно устаревшие произведения. Под именами Графова, Рифматова и Бибруса скрываются реальные люди – Хвостов, Ширинский-Шихматов и Бобров. Им противопоставляются «певцы бессмертные, и честь и слава россов» — Державин, Дмитриев, Ломоносов.