О чем шумят друзья мои поэты рубцов
Николай Рубцов
«О ЧЁМ ШУМЯТ ДРУЗЬЯ МОИ, ПОЭТЫ. »
О чём шумят
Друзья мои, поэты,
В неугомонном доме допоздна?
Я слышу спор.
И вижу силуэты
На смутном фоне позднего окна.
Уже их мысли
Силой налились!
С чего ж начнут?
Какое слово скажут?
Они кричат,
Они руками машут,
Они как будто только родились!
Я сам за всё,
Что крепче и полезней!
Но тем богат,
Что с «Левым маршем» в лад
Негромкие есенинские песни
Так громко в сердце
Бьются и звучат!
С весёлым пеньем
В небе безмятежном,
Со всей своей любовью и тоской
Орлу не пара
Жаворонок нежный,
Но ведь взлетают оба высоко!
И, славя взлёт
Космической ракеты,
Готовясь в ней летать за небеса,
Пусть не шумят,
А пусть поют поэты
Во все свои земные голоса!
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
«О чём шумят друзья мои, поэты…».
Адресат из записной книжки поэта Николая Рубцова
«О чём шумят друзья мои, поэты…». Именно так начинается стихотворение Н.М.Рубцова «Пусть поют поэты!». Думаю, что получится целый цикл статей о поэтах, так или иначе соприкоснувшихся в своём творчестве или в жизни с человеком и поэтом Николаем Рубцовым. Иногда эта связь выглядит весьма необычно и своеобразно. Поэты эти не первого ряда, как писал Николай Рубцов «местного значенья», но в творческой биографии Рубцова они остались пусть строчкой его стихов или фрагментом воспоминаний.
Адресат из записной книжки поэта Николая Рубцова
Не буду скрывать, были две причины, заставившие покопаться в архивах в поисках творческой активности поэта Антона Вениаминовича Вересова. Во – первых в записной книжке Н.М.Рубцова указан адрес этого человека, для меня это уже интересно и обязывает. А во – вторых он мой однофамилец и тут всё тоже понятно и объяснимо. Вот запись в записной книжке Рубцова «А.Вересов. Харовск, Ленина 6». Обозначим её, как начало поисков.
Кем же был Антон Вересов для Николая Рубцова? Как минимум они встречались, имели какие – то общие дела, иначе адреса просто бы не было. Что ещё привлекло внимание, это город Харовск. Не миновать Харовск, проезжая в деревню Тимониху – родину В.И.Белова. А ещё в Харовске работал главным редактором газеты «Призыв» М.И.Котов и было это при жизни Н.М.Рубцова [2]. Как – то в разговоре с ним, упомянут был и А.Вересов, но не более. Обычный путь исследования никогда не проходит мимо архивов. И вот какие связи Антона Вересова обнаружились с Вологодской писательской организацией тех лет. Из них становится понятным, что он сочинял стихи и работал журналистом в газете «Призыв».
В Харовске об Антоне Вересове помнят как о журналисте и поэте. Из Центральной библиотеки города были присланы некоторые материалы о нём [7]. Ими и воспользуемся, чтобы неформально познакомиться с поэтом.
Антон Вениаминович Вересов (1935-1993). Родился в Харовске. После школы работал на заводе «Музлесдрев». Тогда же стал писать стихи. Было несколько публикаций в газете «Призыв», его стихи вошли в сборник «Антология харовской поэзии». Работал в редакции газеты «Призыв». Больше всего заинтересовало в судьбе Антона Вересова то, что пришел он в журналистику по призванию. Прямо от рабочего станка, писал, писал и, как любят говорить, дописался. А труд районного корреспондента по своей структуре еще и универсален, потому что в больших газетах по каждой отрасли существуют целые отделы из нескольких человек, а тут он зачастую бывает один во всех ипостасях: и хлебороб, и культурный деятель, что как бы подразумевает и разрядку. Сколько славных, талантливых по своей природе людей покинуло редакцию! Антона Вересова тоже не миновали срывы, спады, желание разрядиться. Человеку творческого порядка трудно ставить это в вину, слишком много мы знаем примеров из мировой литературы, когда алкоголь с его разрушительной силой помогал создавать гениальные вещи. Но еще больше примеров, когда от него гибли таланты еще в зародыше. В воспоминаниях коллег по работе, друзей Антон Вересов, прежде всего, хороший человек. Если существует такое понятие — хороший человек, то оно должно вмещать в себя целый набор положительных качеств. Для одного он остался компанейским парнем, для другого надежным товарищем, готовым всегда прийти на помощь, для третьего доверительным другом, которому можно поверить самые сокровенные тайны.
Еще одним фактором, привлекающим к Антону Bepecoву, стало его увлечение поэзией. Речь здесь идет о людях, не прекращающих писать стихи всю сознательную жизнь. Сочетание журналистики и поэзии — вещь не такая уж редкая, но особенная. Пролистывая подшивки газет того времени, находишь стихи Антона, подписи к фотографиям. Ему многое уже удавалось в поэзии, насколько можно судить, и главное — у него чувствовалась перспектива для роста. Наряду с неудачными строчками, встречались литые, сразу вызывающие удивление и закрадывающиеся в память строфы:
Как буйно властвует сорняк
И сердце сдавится от боли
«Чего-то сделал я не так!»
Существует особый вид поэзии, газетной, публицистической. Антон Вересов не то чтобы уж в совершенстве владел ею, но многое ему покорялось:
Какою страшною бедою
Прошла война над головой!
И удивляемся порою:
Как выжить мы могли с тобой.
Чувствуется простота и ясность в этих строфах, призыв к духовному очищению. Но высветим и другую его грань, тонкого лирика:
Играют блеском радужным
Развеивая над деревней сны.
На основании довольно приличного наследия, оставленного Антоном Вересовым, убеждаешься, сколь богата стихотворными талантами харовская земля. И надо быть особенно благодарным людям, стоявшим у руля газеты, потому что на протяжении всего ее существования стихотворной строке уделялось должное внимание. Здесь ценили творчество не только Антона Вересова, первые свои стихи, ставшие потом шедеврами, приносил в редакцию Николай Рубцов и, будучи еще не таким уж известным, сразу был оценен по заслугам. А Антон.
Себя ты в этой жизни береги,
Ты только меня раньше
В ноябре 1958 года в газете «Ударник» было опубликовано одно из первых стихотворений о городе Харовске поэта А.В. Вересова:
Его поэзию можно сравнить с весенним половодьем. Она такая же широкая, чистая, полная энергии:
Катит светлые воды река,
Запань стойко стоит
Невысоки ее берега,
Городу посвящено много стихов поэта. Их отличает мелодичность, лиризм.
Отступают леса все дальше
От тенистых его домов.
Проспектов не знавший.
Ты дороже других городов.
Не растут здесь каштаны, оливы,
Но зато хороши тополя.
Здесь девчата душою красивы,
Прожить тут нельзя.
(«Мой городок», «Призыв», 25 января 1964)
По стихам Антона Вересова (1935—1993 г. г.) можно со всей отчетливостью определить, насколько настоящая поэзия находится вне власти времени. Ему суждено было прожить основную часть жизни в период так называемого застоя, иных политических взглядов. Но стали ли от этого его стихи сейчас менее интересны? Нет. Как не утратили они до сих пор и своей злободневности.
Особенность стихов А. Вересова в том, что наряду с большой долей лирической описательности в них почти всегда просматривается сюжет и всегда есть не завуалированная личностная оценка поэта происходящего. Именно поэтому зачастую очень контрастно и убедительно выглядят концовки стихотворений.
Это своеобразная дань его призванию к журналистике. Но публицистичность его строк вовсе не переходит грань уместности, не сворачивается к простой декларативности, оставляя читателю путь для собственных размышлений и сочувствий. Есть у него строки, безмерная ясность которых вдруг оборачивается не банальностью, а глубокой житейской мудростью. Как, например, вот эти:
. Я солнцу первым двери приоткрою,
Пусть в избу свежим воздухом
Чтоб день начался с мирного покоя,
С земных незатухающих забот.
Широко известным поэтом Антон Вересов не стал. Его поэзия была неплохого провинциального качества. Истинные таланты в принципе рождаются редко. Но приведённые стихи Антона возможно и заметил Николай Рубцов, чуткий ко всему настоящему, выраженному в силу отпущенного дарования. Итак, запомним имя поэта Антона Вересова из города Харовска Вологодской области, знакомого поэта Николая Рубцова, увековеченного в записной книжке из Государственного архива Вологодской области.
Лирика
Он шляпу снял,
чтоб поклониться
Старинным русским каланчам.
А после дамы всей столицы
О нем шептались по ночам.
И офицеры в пыльных бурках
Потом судили меж равнин
О том, как в залах Петербурга
Блистал приезжий дворянин.
А он блистал, как сын природы,
Играя взглядом и умом,
Блистал, как летом блещут воды,
Как месяц блещет над холмом!
И сны Венеции прекрасной,
И грустной родины привет-
Все отражалось в слове ясном
И поражало высший свет.
СОЛОВЬИ
В трудный час, когда ветер полощет зарю
В темных струях нагретых озер,
Я ищу, раздвигая руками ивняк,
Птичьи гнезда на кочках в траве.
Как тогда, соловьями затоплена ночь.
Как тогда, не шумят тополя.
А любовь не вернуть,
как нельзя отыскать
Отвихрившийся след корабля!
Соловьи, соловьи заливались, а ты
Заливалась слезами в ту ночь;
Закатился закат — закричал паровоз,
Это он на меня закричал!
Я умчался туда,
где за горным хребтом
Многогорбый старик океан,
Разрыдавшись, багровые волны-горбы
Разбивает о лбы валунов.
Да, я знаю, у многих проходит любовь,
Все проходит, проходит и жизнь,
Но не думал тогда и подумать не мог,
Что и наша любовь позади.
А когда, отслужив, воротился домой,
Безнадежно себя ощутил
Человеком, которого смыло за борт:
Знаешь, Тайка встречалась с другим!
Закатился закат. Задремало село.
Ты пришла и сказала: «Прости».
Но простить я не мог,
потому что всегда
Слишком сильно я верил тебе!
Ты сказала еще:
— Посмотри на меня!
Посмотри — мол, и мне нелегко.—
Я ответил, что лучше
на звезды смотреть,
Надоело смотреть на тебя!
Соловьи, соловьи
заливались, а ты
Все твердила, что любишь меня.
И, угрюмо смеясь, я не верил тебе.
Так у многих проходит любовь.
В трудный час, когда ветер полощет зарю
В темных струях нагретых озер,
Птичьи гнезда ищу, раздвигаю ивняк.
Сам не знаю, зачем их ищу.
Это правда иль нет, соловьи, соловьи,
Это правда иль нет, тополя,
Что любовь не вернуть,
как нельзя отыскать
Отвихрившийся след корабля?
весь в тавоте,
Зато работаю в тралфлоте!
Печально пела радиола:
Про мимолетный наш уют.
На камни пламенного мола
Матросы вышли из кают.
Они с родными целовались.
В лицо им дул знобящий норд.
Суда гудели, надрывались,
Матросов требуя на борт.
И вот опять — святое дело!
И наш корабль, заботой полн,
Совсем не так осиротело
Плывет среди бескрайних волн.
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Я в ту ночь позабыл
Все хорошие вести,
Все призывы и звоны
Из Кремлевских ворот.
Я в ту ночь полюбил
Все тюремные песни
Все запретные мысли,
Весь гонимый народ.
Ну так что же? Пускай
Рассыпаются листья!
Пусть на город нагрянет
Затаившийся снег!
На тревожной земле
В этом городе мглистом
Я по-прежнему добрый,
Неплохой человек.
А последние листья
Вдоль по улице гулкой
Все неслись и неслись,
Выбиваясь из сил.
На меня надвигалась
Темнота закоулков,
И архангельский дождик
На меня моросил.
МАЧТЫ
Все я верю, воспрянувши духом,
В грозовое свое бытие
И не верю настойчивым слухам,
Будто все перейдет в забытье,
Будто все начинаем без страха,
А кончаем в назначенный час
Тем, что траурной музыкой Баха
Провожают товарищи нас.
Это кажется мне невозможным.
Все мне кажется — нет забытья!
Все я верю, как мачтам надежным,
И делам, и мечтам бытия.
УТРО УТРАТЫ
Человек не рыдал, не метался
в это утлое утро утраты.
Лишь ограду встряхнуть попытался,
Ухватившись за копья ограды.
Было шумно, а он и не слышал.
Может, слушал, но слышал едва ли,
Как железо гремело на крышах,
Как железки машин грохотали.
Вот пришёл он. Вот взял он гитару.
Вот по струнам ударил устало.
Вот запел про царицу Тамару
И про башню в теснине Дарьяла.
Вот и всё. А ограда стояла.
Тяжки копья чугунной ограды.
Было утро дождя и металла.
Было утлое утро утраты.
Стихи на волю гонят нас,
Как будто вьюга воет, воет
На отопленье паровое,
На электричество и газ!
Скажите, знаете ли вы
О вьюгах что-нибудь такое:
Кто может их заставить выть?
Кто может их остановить,
Когда захочется покоя?
А утром солнышко взойдет,—
Кто может средство отыскать,
Чтоб задержать его восход?
Остановить его закат?
Вот так поэзия, она
Звенит — ее не остановишь!
А замолчит — напрасно стонешь!
Она незрима и вольна.
Прославит нас или унизит,
Но все равно возьмет свое!
И не она от нас зависит,
А мы зависим от нее.
Друзья мои, поэты,
В неугомонном доме допоздна?
Я слышу спор.
И вижу силуэты
На смутном фоне позднего окна.
Уже их мысли
Силой налились!
С чего ж начнут?
Какое слово скажут?
Они кричат,
Они руками машут,
Они как будто только родились!
Я сам за все,
Что крепче и полезней!
Но тем богат,
Что с «Левым маршем» в лад
Негромкие есенинские песни
Так громко в сердце
Бьются и звучат!
С веселым пеньем
В небе безмятежном,
Со всей своей любовью и тоской
Орлу не пара
Жаворонок нежный,
Но ведь взлетают оба высоко!
И, славя взлет
Космической ракеты,
Готовясь в ней летать за небеса,
Пусть не шумят,
А пусть поют поэты
Во все свои земные голоса!
Как центростремительная сила,
Жизнь меня по всей земле носила!
За морями, полными задора,
Я душою был нетерпелив,—
После дива сельского простора
Я открыл немало разных див.
Нахлобучив «мичманку» на брови,
Шел в театр, в контору, на причал.
Полный свежей юношеской крови,
Вновь, куда хотел, туда и мчал.
Но моя родимая землица
Надо мной удерживает власть,—
Память возвращается, как птица,
В то гнездо, в котором родилась,
И вокруг любви непобедимой
К селам, к соснам, к ягодам Руси
Жизнь моя вращается незримо,
Как Земля вокруг своей оси.
«О чем шумят друзья мои, поэты…»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
ПОЭТЫ XIX ВЕКА
ПОЭТЫ XIX ВЕКА Василий Жуковский «Давыдов, пламенный боец…» <15>Давыдов, пламенный боец, Он вихрем в бой кровавый; Он в мире сча?стливый певец Вина, любви и
ПОЭТЫ XX ВЕКА
ПОЭТЫ XX ВЕКА Леонид Гроссман Денис Давыдов Я тем же пламенем, как Чингисхан, горю. В хмельной толпе отчаянных рубак, Под звонкий говор пу?ншевых стаканов, Ты зажигал чесменских ветеранов Своим стихом, кудрявый весельчак! Поэт, стратог, сатирик и казак, По льду болот
Поэты
Поэты Поэтами рождаются, но дельным Хозяевам, фортуны господам, Труд неоплатный кажется бесцельным, Они стихи прощают чудакам. А те уже поют: когда б не наша мука, Чего бы стоила вся ваша суета, Ведь о живых сердцах не говорит наука Того, чем музыка одна лишь занята. Но
53. Поэты не умирают…
53. Поэты не умирают… А история отношений Коко и Пьера Риверди не оставила почти ничего – слишком мимолётным был их роман. Любовь вспыхнула лишь в одном сердце, Коко эта связь почти не задела. По большому счёту, об этом не стоило бы и вспоминать, если бы не слова,
Глава 8 «Шумят знамена бранной чести»
Глава 8 «Шумят знамена бранной чести» После того как Сулла покинул Восток, обстановка там стала быстро накаляться. Назревал военный конфликт, которого так жаждали одни римские политики и так хотели отсрочить другие. На политической арене появился еще один амбициозный
Поэты
Поэты Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, но уже второй был олухом. Генрих Гейне Стихотворение есть растянутое колебание между звуком и смыслом. Поль Валери Я получил блаженное наследство Чужих певцов блуждающие сны… Осип
Глава пятнадцатая Мои друзья, ее друзья
Глава пятнадцатая Мои друзья, ее друзья Мы часто проводили время с друзьями и знакомыми. Одни были из моего окружения, другие — из окружения Аллы.БоярскийКак-то выходим из «Балалайки», так мы называли ресторан Дома композиторов, и я обнаруживаю, что заднее колесо моих
Поэты
Поэты 1Тему «Галич и поэты» мы уже частично затрагивали в одной из предыдущих глав, когда говорили про бардов, а чуть выше — про Варлама Шаламова. Однако тема эта настолько обширна, что охватить ее целиком практически невозможно. Поэтому остановимся лишь на наиболее
II ПОЭТЫ И ЛЮБОМУДРЫ
II ПОЭТЫ И ЛЮБОМУДРЫ В середине сентября Пушкин получил письмо от Анны Вульф. Девушка была глубоко встревожена его отъездом, столь похожим на арест. «Боже правый, что же с вами будет? Ах, если бы я могла спасти вас, рискуя жизнью, с каким удовольствием я бы ею пожертвовала и
Поэты
О ЧЕМ ШУМЯТ БЕРЕЗЫ
О ЧЕМ ШУМЯТ БЕРЕЗЫ — Стой! Кто едет! — грозно окликнул командир стрелкового отделения второго стрелкового батальона 159 СП В. П. Эктов, когда из леса южнее города Заславля показалось несколько подвод.— Свои! Не видишь? — недовольно отозвался зычный голос.— Говорю —
Поэты и прозаики
Поэты и прозаики Борис Бажанов, живший в украинском городе Могилёве-Подольском, ту пору описал так:«Летом 1919 года я решил вступить в коммунистическую партию…Если я хотел принять участие в политической жизни, то здесь, в моей провинциальной действительности, у меня был
Сергей Плачинда О ЧЕМ ШУМЯТ ТОПОЛЯ…
Сергей Плачинда О ЧЕМ ШУМЯТ ТОПОЛЯ… Тихий, зеленый, поросший спорышем переулок украинского степного города. Здесь живет Григорий Васильевич Балицкий. На углу, в тени акаций, кирпичный дом, забор, садик. Красиво сформированные кроны груш и яблонь свидетельствуют, что
И. Козин ШУМЯТ ЛЕСА ХИНЕЛЬСКИЕ
И. Козин ШУМЯТ ЛЕСА ХИНЕЛЬСКИЕ А. И. ИнчинШумят леса Хинельские. Не понять человеку языка деревьев, не угадать, о чем они шумят. Но если прислушаться к голосу ветвей старого дуба, в сердце которого не один свинцовый комочек и на теле еще заметны следы ранений, то услышишь
Поэты
Поэты 1 Поэт – издалека заводит речь. Поэта – далеко заводит речь. Планетами, приметами, окольных Притч рытвинами… Между да и нет Он даже размахнувшись с колокольни Крюк выморочит… Ибо путь комет – Поэтов путь. Развеянные звенья Причинности –
“О чем шумят друзья мои, поэты. ”
Передо мной фотография: мужская компания из пяти фигурантов, апофеоз праздничного застолья. Все пятеро – ленинградские поэты, как говорится, разной степени одаренности и известности. Я лично был знаком с четырьмя: С.А. Кобысовым, В.С. Горшковым, А.И. Жульковым, С.Г. Макаровым. Пятый на фото Ю.А. Скородумов, поэт, военный журналист, с ним тоже доводилось встречаться в типографском комплексе “На страже Родины”, располагавшемся в Петропавловской крепости, где я бывал по издательским делам.
Невольно вспоминаются рубцовские строки:
О чем шумят
Друзья мои, поэты,
В неугомонном доме допоздна?
К слову, Николай Рубцов почти со всеми в ленинградский период жизни (1959 – 1962 гг.) был знаком. Но снимок сделан гораздо позже – в октябре 1984 года в Ленинграде, в квартире дома 19 по улице Пестеля, о чем свидетельствует надпись на обороте. Ее сделал замечательной души человек – С.А. Кобысов (1904 – 1995 гг.), на снимке он второй справа. Он прожил непростую и трудную жизнь. Достаточно процитировать грозные строки из справки, полученной из архивов Министерства внутренних дел: “Осужден Особым совещанием НКВД СССР 13.VIII.1935 ст. 58-10. Срок 3 года лишения свободы”. Пункт 10 печально известной статьи Уголовного кодекса РСФСР – это антисоветская агитация и пропаганда… А какую крамолу мог распространять сибирский шахтер Сергей Кобысов? Следователь Быховский почему-то спрашивал его, не знаком ли он с трудами идеологов анархизма, но подследственный признавался лишь в любви к произведениям Льва Толстого. Но статья 58 толковалась почти безбрежно, а ее “толкователи” горели пламенем революционного энтузиазма.
Впрочем, обиды на неправедное судилище не хранил, объясняя тремя словами – время было такое. В хрущевскую оттепель написал воспоминания “Опасные годы”, но “внутренний” рецензент Лениздата И. Березарк дал крайне отрицательный отзыв. Приведу некоторые пассажи из критического опуса: “Картина получается достаточно мрачная. Заключенные живут в условиях очень тяжелых, часто голодают, в местах заключения господствуют профессиональные преступники-рецидивисты (“урки”), которые грабят других заключенных и с некоторыми ничего нельзя поделать. Не странно ли, что влияние тюремного начальства както не чувствуется. К тому же получается так, что очень многие заключенные, чуть ли не большинство, ни в чем не виноваты и случайно попали в места заключения.
…Это было далеко не так и что отражено в художественной литературе, да и в текущей прессе. А у автора получилась картина мрачная, какой-то “мертвый дом”, перенесенный в новые условия… И у читателя может создаться неправильное представление о советских местах заключения”.
Что и говорить, своего рода “шедевр литдоноса”. И рукопись “задробили”, хотя стояли времена политической оттепели, дарованной генсеком Хрущевым. Но для кого-то оттепель, а для других – слякоть и распутица. Но Сергей Андреевич намного пережил и волюнтариста Н.С., и пасквилянта-рецензента. А вот что писала о нем центральная “Правда” 21 августа 1973 года: “Пласты” – первая книжка 69-летнего автора. Большой жизненный путь за плечами: смотритель и коногон на золотом прииске, крепильщик, горный мастер, начальник участка шахты… И всегда писал стихи, отражая в них мир чувств и помыслов шахтера, свои наблюдения. Лучшие из них составили этот самобытный сборник”. Его тираж, к слову, 10000 экземпляров.
В печатном органе ЦК КПСС (“самая массовая советская газета”) не знали, конечно, о судимости поэта за “пропаганду или агитацию, содержащих призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти”. В 1928 году в статье “Пролетарская поэзия и начинающий писательский молодняк Забайкалья” Кобысов был отмечен вместе с поэтами И. Луговским и К. Седых. Еще до войны его стихотворение “Лесоруб” было переведено на словацкий и эстонский языки. В 50-е годы прошлого столетия он переехал в Ленинград, выработав шахтерский стаж на Черемховском угольном бассейне, что в Иркутской области. Печатался в “толстых” журналах, периодике, альманахах. Ездил в качестве корреспондента Ленинградского радио на Всесоюзную стройку БАМ. Кстати, в тех краях отбывал он свой лагерный срок: валил лес на таежной делянке, строил насыпь для железнодорожной ветки Биробиджан – Блюхерово. Освободился по отбытию срока. Вскоре конечную станцию переименовали, ибо маршал В.К. Блюхер 09.11.1938 г. был расстрелян.
…Позже вышел второй сборник “Главный штрек”, был подготовлен и третий “Встречь солнцу”, но, увы… Сергей Андреевич был самокритичен:
Мне говорят, в поэзии вы где-то,
Не одолев какой-то перевал,
Остались начинающим поэтом,
Седой среди безусых запевал.
Но объективности ради, следует сказать, что у него немало стихов, остающихся в памяти:
Блондинами мы в шахту уходили.
Брюнетами шагали на-гора.
И только зубы сахарными были,
Да смех звучал задорней, чем вчера.
Или вот эти грустью наполненные строки:
Задумчивый, небритый и печальный,
От табака весь день полухмельной,
Живет поэт в квартире коммунальной,
Живет давно с немилою женой.
А вот стихи, брызжущие оптимизмом:
Я не люблю таких компаний,
Где очень много умных дам,
Где дамы шепчут порицанья
Едва хмелеющим мужьям.
Где слово вымолвить боится
Твоя соседка или сосед,
Где не наесться, – а напиться
Уж никакой надежды нет.
Люблю компанию мужскую,
Где спор горяч, где весел смех,
Где даже корочку сухую
Разделят поровну на всех.
Где, водку луком заедая,
Не лицемерят, не хитрят,
Где, душу в спорах обнажая,
Друг другу правду говорят.
Где не нужны деликатесы,
Сервиз хрустальный и графин,
Где мировые интересы
На первом месте у мужчин.
Сергей Андреевич хоть и называл себя “шахтерским поэтом” и подтвержденье тому не только упомянутые названия его сборников, но и их содержание: “Крепильщик”, “Ты пришла – постирала белье…”, “Шурфовщик”, “От цветов ухожу я к забоям…”, но тематика его стихов не ограничена “подземной” ведомственностью, и подтвержденьем тому стихи “Капитан Нечаев” (это о речниках); “Дед Игнат” (о ветеране-гренадере Первой мировой); “Встреча” (написано в 1924 г. – о приезде на сибирские прииски столичных поэтов Дж. Алтаузена и А. Жарова. Впрочем, гости были ровесниками автора, а первый даже земляком). Перечень можно продолжить: “Весна”, “Смолкли в поле голоса людские…”, “Башня Братского острога”, “Ночные думы”, “Рождение города”, “Танцы в Звездном…”.
Большинство его лирических стихов пронизаны здоровым оптимизмом, хотя жизнь была и с привкусом тюремной баланды, и с угольной пылью в легких. В войну он писал:
Я рвался в бой, но наш военкомат
Твердил одно: нужны, мол, в шахте люди!
А наградой за добытый уголек была медаль “За доблестный труд в Великой Отечественной войне1941 – 1945 гг.”.
А вот строки БАМовского цикла:
Нам старость не помеха,
Хлеб черствый по зубам.
И в семьдесят мы ехать
Спешим на дальний БАМ.
Нетрудно в девятнадцать
Себя растратить в дым,
Трудненько оставаться
До гроба молодым.
Он любил и знал поэзию, был знаком со многими поэтами Ленинграда. С чувством чуть ли не личной вины, говорил о прекрасных стихах Николая Рубцова, которого хорошо знал, а при жизни поэта не оценил… И тут же добавлял, что время расставляет по заслугам всех по своим местам. Аналогичный вопрос я задавал примерно в те же годы (середина 80-х) одному очень известному и часто и успешно печатавшемуся (в общем-то неплохому) поэту. На что услышал ответ, произнесенный дребезжащим голосом: “Да он еще из Есенинских одежонок не вылез”. Что это зависть или упоение собственной прижизненной известностью?
А вот Валентин Горшков (1934 – 1997 гг., на фото крайний справа) был совершенно иного мнения:
Во мне живут два человека,
Напоминая близнецов.
Тот и другой – любимцы века:
Гагарин это и Рубцов.
Я говорю о них обычно
С каким-то внутренним теплом…
В его книге “Белой ночью” (СПб, “Новый Геликон”, 1996) есть стихи, посвященные Н. Рубцову. Их знакомство произошло в Ленинграде на Кировском заводе, где оба работали и оба сотрудничали с заводской многотиражкой “Кировец”, а кроме того, вместе посещали литобъединение “Нарвская застава”. Валентин Сергеевич рассказывал, что аттестат зрелости Николаю об окончании 10 классов ШРМ они чуть ли не купили за две бутылки водки у преподавателя, поскольку у учащегося проблемы были с посещаемостью, ведь работал он в три смены. Рассказчик говорил об этом без иронии и горечи, но с чувством благодарности. А сей документ был необходим для поступления в Литинститут.
Летом 1995 г. мы с Валентином оказались на презентации АО “Еврознак АГ Санкт-Петербург”. Валентин был в ударе, читал стихи Есенина и Рубцова, мгновенно став душой компании. Здесь как-то и возникли сами собой будущие спонсоры сборника “Белой ночью”, инициативно предложившие помощь. Через полгода вместе с литературоведом Владимиром Федоровичем Дитцем мы были дома в гостях у автора на улице Ракова. Там экспромтом он начертал нам искрипты на только что вышедшей книге. Мне, в частности, он написал следующее:
Скажу при всем честном народе
Тому, с кем дружбою горжусь:
– Счастливым в жизни будь, Володя,
Любитель и любимец муз!
Любопытный факт: Валентин родился в тех местах, где спустя год оказался в местах лишения свободы С.А. Кобысов. Родители новорожденного оказались там по распределению после окончания ленинградских учебных заведений. И еще в трудовой биографии сибирского поэта-самородка есть факт работы смотрителем обогатительной фабрики на Дарасунском золоторуднике. Это было в начале 20-х годов XX века. А 7 сентября 2006 г. в шахте этого рудника на глубине 580 метров начался пожар. Погибли 25 человек. Долгие годы шахта стояла заброшенной. Но в 2004 г. ее реанимировала российско-британская компания. Об адских условиях работы на шахте можно прочитать в “Комсомольской правде” за 11.09.2006 г. Каковы же были эти условия при царе или в первые послереволюционные годы?
С.А. Кобысов частично дает ответ в стихотворении “Коногон” (1924 г.):
…Первый выезд был труден невмочь,
Конь мой падал, срывая подковы.
На всю жизнь я запомнил в ту ночь,
Как шахтеры в горячке суровы.
Был помянут мой дед и погост
У слетевшего с рельса вагона…
В эту ночь я узнал, что не прост
Труд веселых ребят коногонов.
Сергей Скородумов (на снимке третий справа) окончил Артиллерийское училище. С 1953 по 1980 гг. служил в армии. Автор стихотворных сборников “Мир вам, березы”, “Верность”, “Синие веси”.
Анатолий Жульков (1932 – 2002 гг.; на снимке пятый справа) работал слесарем, школьным учителем, литсотрудником в газете. С ним я встречался в Союзе писателей и у С.А. Кобысова. На книжечке “Россия начинается с дороги” он сделал надпись: “Владимиру Яковлевичу в память о встречах у С.А. Кобысова. 22.04.97 г.”.
Сергею Макарову (на снимке четвертый справа) в трудные 90-е годы удалось издать трехтомник своих произведений, каждый том более 250 страниц. 2-й том под названием “Любимец России” посвящен Сергею Есенину. Ранее им составлен коллективный сборник “В созвездии Есенина”. Известен также своими переводами с мордовского, немецкого, крымскотатарского, марийского.
В ленинградском альманахе “День поэзии” за 1962 г. под одной обложкой сошлись Валентин Горшков, Сергей Кобысов, Сергей Макаров и Юрий Скородумов: четыре персонажа с публикуемого фото из пяти. А сборник “Первая встреча” (Л., 1957) объединил стихи В. Горшкова и Ю. Скородумова. И этот список можно продолжить: все фотоперсонажи оставили свой след в поэзии.