О чем поют наутилус помпилиус

Скованные одной цепью, смысл песни

В те далекие годы, когда группа Наутилус Помпилиус была на пике своей популярности, выходило на свет много отличных песен. Не исключением стала и песня “Скованные одной цепью”. Композиция сразу стала культовой и получила призвание народа. Но какой смысл скрывается в этой неоднозначной песни? Давайте разберемся.

Скованные одной цепью, история песни

Данная композиция попала в альбом “Разлука”, который вышел на свет в 1986 году. Этот альбом является третьим по счету у “Наутилуса”. Такие песни как «Скованные одной цепью», «Ален Делон», «Казанова» и «Эта музыка будет вечной» сразу обрели популярность и подняли коллектив на новый уровень известности. Этот альбом считается одним из лучших за всю историю группы. Запись и сведение самого альбома производилась в обычном подвале заведения, где учились юные музыканты.

альбом Разлука группы Наутилус Помпилиус

К треку “Наутилус Помпилиус скованные одной цепью” текст был написан Ильей Кормильцевым, а музыка Вячеславом Бутусовым. Между двумя сочинителями часто возникали споры, преимущественно на стадии записи песни. Бутусов отказывался петь некоторые строчки из песни, которые написал Кормильцев. Музыкантам приходилось искать компромисс. Так например видоизменилась строчка –

«за красным восходом коричневый закат»

«за красным восходом розовый закат»

Таких моментов было очень много. Текст песни “скованные одной цепью” постоянно видоизменялся. Из-за этого время записи альбома значительно увеличилось. Но труды принесли свои плоды и песня стала визитной карточкой группы. Чуть позже песня попадет в список «100 песен, изменивших нашу жизнь» Произведение “Наутилус Помпилиус — скованные одной цепью” можно услышать в одном из русских фильмов режиссера Валерия Тодоровского под названием “Стиляги“.

Скованные одной цепью, смысл песни

Песня Наутилуса “Скованные одной цепью” имеет четыре куплета и один припев состоящий из одноименной фразы.

Первый куплет

В первой строчке говорится о том, что все за друг друга отвечают и все становятся в грязи. Как например происходит в различных преступлениях. В следующей строчке говорится о рукопожатии и марширующем строе. Берут за руку когда знакомятся или хотят быть вместе, но вместо человека есть чувство локтя, чувство единого строя. Это словосочетание пришло из армейского лексикона. Солдаты должны чувствовать друг друга, чтобы получился четкий ритм. Поэтому они соприкасаются локтями и маршируют.

Далее говорится о глазах. Имеется в виду взгляд человека, символизирующий зеркало души. Взгляд это мнение, в том числе и мнение окружающих. Вторая половина строки расшифровывается как присматривание за всеми. То есть контроль за нашим поведением.

В последних строках повествуется о головах, то есть о великих умах. А “зад” имеется в виду женские ягодицы, которые символизируют разврат, пошлость и связи через постель. То есть пошлость и разврат ценились выше умственных способностей человека.

Красный восход показывает нам восхождение коммунизма. Он заканчивается розовым закатом. Под этим понимается опять пошлость. Розовый цвет это цвет женских гениталий. Розовая власть стала важней любого дела. Потому скорей всего поется и закат.

Таких людей большинство. Они поддерживают друг друга и общие взгляды. Одновременно сами становятся заложниками такого общества.

Второй куплет

В первой строчке происходит игра слов. Во фразе “суставы вялы” имеется в виду “уставы вялы”. В уставе, как и в законе есть четкие и логические правила. Но их исполнение вялое и не полное. Поэтому они и не работают. Огромные пространства это дыры в законе и лазейки в правилах. Их специально создают и меняют их местонахождение.

Смятые составы это не составы поезда. Здесь говорится о составах преступления. Смятые составы это смятые документы в мусорном ведре, которым не дали хода. Такая система в органах власти образует поддержку и “крышу”. Поэтому сделали колонну, которая символизирует тайную власть. Она и держит крышу.

На кухне дома за семейным столом говорили правду и обсуждал все как оно есть на самом деле. Но на улице, когда шли демонстрации и парады, говорили только то что нужно и можно говорить.

Далее говорится об орлах и бройлерных курицах. Орел это птица-хищник, которая уничтожает гадов, змей, пауков. А сброшены они с должностей. Кто имеет моральные ценности, тех не допускают до высоких должностей. Вместо этого оставлены бройлерные курицы. Она в отличие от орла несет яйца. То есть откаты и распил. А так как она бройлерная, означает что она выращена искусственно под конкретные цели хозяев. К тому же в отличие от орла, курица летать не может. Это говорит о том, что на высокие должности ставят беспомощных и глупых. А так же интересен тот факт, что орел это птица мужского пола, а курица — женского. То есть брошен природный патриархат, ради искусственного матриархата. Держать равнение значит быть в строю. Даже то что тебе целовать определяет строй. Есть обычай у военных целовать флаг.

Третий куплет

Вера в отсутствие веры говорит нам о насаждении научного атеизма. Вторая строчка имеет две смысловые нагрузки. Первое — это заниматься бездельем и притворяться занятым. Второй смысл — делать так, чтоб не было дел. Конкретно говорится об уголовных делах. Делать отсутствие дел означает покровительствовать и “крышевать” преступников.

Нищие это те, кто не вошел в кланы допущенной кормушки. Это те, кто не попал в круг блата и кумовства. Их самая большая глупость — поддерживать кланы, которые их и обворовали. Гарантированная нищета — это государственная система, которая продумана и отлажена так, чтобы люди всегда оставались нищими (минимальная зарплата, постоянная занятость и т.д.)

Играть на трубе символизирует призыв. “Труба зовет”, значит призывать кланы. Но сколько не пытайся играть и повлиять на других, это все быстро заканчивается.

Приходят к тебе когда ты имеешь высокую должность, а подчиненные обращаются когда им что-то нужно. Но в предпоследней строчке говорится о других “пришедших”. Это те, кто приходил без повестки или ночью, чтобы забрать и расстрелять. Если есть те, кто подчиняется тебе, то есть и те кто подчиняется другому. А те кто приходит к тебе, и те кто приходит за тобой находятся в системе и не могут отказаться. Такой цепной страх и малодушие составляют единую цепь массового поведения.

Четвертый куплет

В этом куплете говорится о женщинах ищущих богатых мужчин. Но эти женщины тоже оказываются обманутыми системой. Находясь в поисках лучшего мужчины, они лишь очередной раз становятся “однодневками”, пока не постареют.

Работа, которую тебе предлагают, кроме усталости больше ничего не принесет. Потому что зарплаты рассчитаны так, чтоб их хватало на самый минимум. И какие бы положительные результаты люди не показывали, их никто не будет ценить. Так убивают в людях потенциал и эффективность.

Негодяев нет, потому что те кто у власти сами определяют негодяев. Сам себя никто и никогда признавать не будет. Но если бы кабинет был из кожи, то и в этом случае в нем не было негодяев. Так как кабинеты из кожи это отсылка к древней традиции. Она повествует о том, что если судьи брали взятки, то с него снимали кожу. Его кожей обтягивали кресло следующего судьи. Он в свою очередь знал что сидит на кресле из кожи предыдущего судьи, который брал взятки. Если кабинет будет из кожи взяточника, то и негодяев больше на этом кресле не окажется.

Первые это руководители. В органах власти первый является самым главным, вторые и третьи — его заместители. Почему же руководители похожи на последних? Последний значит самый низкий ранг, последний негодяй, последний герой (как в песне Цоя).

Последние две строчки говорят о коррупции и клановой системе. Попав в это общество обманщиков и негодяев выйти будет уже нельзя. Ведь любой, кто попытается выйти из этой системы является потенциальным свидетелем обвинения в коррупции.

Небольшой итог по песне “скованные одной цепью”

Композиция “Наутилус Помпилиус — скованные одной цепью” смысл имеет довольно глубокий. Песня рассказывает, как по глупости люди попадают в “круговую поруку” негодяев. Тем самым становясь жертвой этой цепи. Ведь цепь это в первую очередь связь, причем связь в обе стороны. Она же карма. Любой негодяй создавая общество негодяев сам часто становится жертвой и заложником своего создания.

Вот такой в произведении “скованные одной цепью” смысл песни.

песня “скованные одной цепью” текст

Источник

10 фактов о песнях Nautilus Pompilius

Песня «Взгляд с экрана» написана Ильей Кормильцевым по мотивам главного хита поп-трио из Англии Bananarama «Robert De Niro’s Waiting», который поется от лица девушки, мечтающей встретиться со своим кумиром. Кормильцеву было крайне неприятно, когда из оригинальной строчки «Ален Делон не пьет тройной одеколон» Бутусов убрал слово «тройной».

Когда в студии Аллы Пугачевой музыканты записывали песню «Доктор твоего тела» для альбома «Князь тишины», профессиональный архитектор Бутусов, не учивший сольфеджио, с ходу спеть ничего не смог. И чем больше было попыток перезаписать вокал, тем хуже они получались. Работавший с «Наутилусом» в 1980-х клавишник Алексей Хоменко потом вспоминал, что Пугачева стояла рядом с Бутусовым с карандашом в руках и делала пометки в тексте песни — мол, до этого места все нормально, а дальше перепевай. В одной песне у Бутусова совсем ничего не получалось, и пришлось ей самой встать к микрофону. Так Пугачева оказалась в качестве бэк-вокалистки «Наутилуса».

Песню «Зверь» Бутусов написал лично, без помощи Ильи Кормильцева. Дело было в Питере:

«Я стоял на балконе на Юго-Западе, у себя, и просто смотрел на весь этот никудышный район. Понастроили огромных китайских стен, и там не удосужились никакую инфраструктуру вообще придумать, построить. Потому что такие темпы были бешеные. Там, например, люди ходили по соседним улицам, жили в каком-то доме и в то же время не знали, как называется улица, которая пересекает их улицу в двадцати метрах. В общем, такой, я бы сказал, партизанский район»

Слушайте Зверь — Nautilus Pompilius на Яндекс.Музыке

Предполагалось, что в работе над песней «К Элоизе» будет участвовать Глеб Самойлов из «Агаты Кристи». В ней он должен был произнести на немецком языке какие-нибудь ругательства. Специально для этого Глеб консультировался со знакомой студенткой филологического факультета. Но из-за своей меланхоличности Глебу конечный результат не понравился, и эту идею с немецким «Наутилусу» пришлось оставить.

Песня «Князь тишины» написана Вячеславом Бутусовым на стихотворение венгерского поэта Эндре Ади «Впереди доброго князя тишины» в переводе на русский язык Леонида Мартынова.

Песня «Синоптики» была написана Кормильцевым и Бутусовым после первого приезда в Ленинград и посещения Ленинградского рок-клуба в 1986 году.

Синоптики — это рокеры, «сумевшие выжить на лютом морозе» советской действительности и сделавшие людскую жизнь «чуть теплей, чуть светлей», а главное самих людей — более активными в политическом смысле: «мы стали подвижней в оттаявших позах». Второй куплет песни посвящён рокерам зарубежным — «заморским», которых Бутусов называет «богами». «Хранители» их «тайны» — это хиппи. Отсюда и «девчонки», уводимые «под белый покров», «растительная пища» (дети цветов).

В конце песни «Чугада» слова «Я тебя прощаю, я тебя люблю…» поет четырехлетняя дочка Вячеслава Бутусова — Ксюша.

Вячеслав Бутусов вспоминал:

«Мы использовали Ксюшу ради определенной окраски. Специально отвели для нее время, чтобы наработать записей почти на час. У нее очень громкий голос. То есть она меня компенсировала в этом смысле. И самое замечательное, что вела она себя очень естественно»

Слушайте Чугада — Nautilus Pompilius на Яндекс.Музыке

«Шар цвета хаки» была написана Бутусовым в состоянии дикого невроза в 1985 году, когда он учился в Свердловском архитектурном институте и находился на волосок от того, чтобы стать солдатом Советской армии. Как раз в то время в разгаре была война в Афганистане. К счастью, знакомство с армией ограничилось для него лишь военными сборами.

Изначально композиция «Негодяй и ангел» писалась специально для дуэта Бутусов-Гребенщиков. Но совместное творчество по неизвестным причинам так и не осуществилось.
Слушайте Негодяй и ангел — Nautilus Pompilius на Яндекс.Музыке

Цитата из песни «Эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки» была выбрана в качестве эпитафии, написанной на памятнике Илье Кормильцеву, установленном на его могиле на Троекуровском кладбище в Москве.

Источник

butusov_art

Творчество Вячеслава Бутусова

Статья опубликована в сборнике научных трудов «Русская рок-поэзия: текст и контекст» (выпуск №3). Тверь, 2000

Е.А. КОЗИЦКАЯ

РЕЦЕПЦИЯ ТРАДИЦИОННЫХ КУЛЬТУРНЫХ МИФОВ, «ВЕЧНЫХ ОБРАЗОВ» И СЮЖЕТОВ В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ РОК-ПОЭЗИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ТЕКСТОВ ГРУППЫ « NAUTILUS POMPILIUS »)

В исследованиях, посвященных русской рок-поэзии, неоднократно отмечалось сложное отношение ее авторов к культурному наследию прошлого. Обращение рок-поэтов к «чужому» слову, в том числе к «вечным» образам и традиционным литературным сюжетам, часто приводит к серьезному переосмыслению культурных мифов, вплоть до их полной перверсии. И дело не только в ощущении катастрофичности окружающей действительности, что является типичной чертой андеграундного сознания, рок-восприятия. Если рассматривать корпус текстов той или иной группы / автора как целостность, проанализировать те последовательные изменения, которым подвергаются в рок-текстах традиционные сюжетно-образные схемы, то это позволит воссоздать художественную картину действительности, какой она представляется носителю рок-сознания, и в конечном итоге реконструировать «мироощущение той части поколения, выразителем которой стал рок». В данной статье мы попытались рассмотреть с этой точки зрения тексты группы « NAUTILUS POMPILIUS ».

Один из самых традиционных культурных мифов человечества – это миф о детстве как особой, самой светлой и счастливой поре жизни, и о ребенке – чистом создании, воплощающем непосредственное, естественное, радостное начало бытия. В противовес старой культурной традиции, в текстах «Нау» ребенок чаще всего показан болезненно-извращенным существом, ничем не отличающимся в лучшую сторону от взрослых. Так, в рок-стихотворении «Алчи» возникает зловещий и одновременно пародийный образ:

Алчи Алчи, что ж ты мальчик

где так долго пропадал

от тебя табачный запах

крепких взрослых папирос

у тебя в кармане рюмка

у тебя в ботинке нож

ты растрепан неопрятен

на кого же ты похож.

Аналогично представляет себе своих будущих детей лирический герой стихотворения «К Элоизе»: «… в руках у них сабли и кривые ножи». Таким образом, с темой детства тесно связана тема жестокости, угрозы: лирическая героиня «Бедной птицы» сравнивается с птицей, «которую ранили глупые дети», а в «Жажде» эгоистичные влюбленные, которые «не сумели простить», охарактеризованы следующим образом:

С детством связан также мотив греха, нездоровой сексуальности. Натуралистическая зарисовка быта рабочей окраины, «городской помойки», символизирующей мироустройство вообще, включает в себя такие выразительные подробности:

папа щиплет матрасы мама точит балясы

под дикий рев мотоциклов детей

они смотрят программы отмеряя стограммы

когда дети приводят блядей

А в стихотворении «Тихие игры» создан гротескный образ «светлых мальчиков». С одной стороны, трогательные детали их облика указывают на беззащитность, святость и чистоту – понятия, соотносимые с традиционно-идиллическим представлением о детстве и детях-ангелочках:

светлые мальчики с перьями на головах

снова спустились к нам снова вернулись к нам с неба

их изумленные утром слепые глаза

просят прощенья как просят на улицах хлеба

медленно словно пугливые странные звери

еще не успев отойти от усталости сна

ищут наощупь горшки и открытые двери

путаясь в спальных рубашках как в ласках отца.

С другой стороны, «их пробирает неведомый маленьким стыд», объясняющийся, видимо, некоторой сомнительностью занятий «милых детей»:

тихие игры под боком у спящих людей

каждое утро пока в доме спят даже мыши

мальчики знают что нужно все делать скорей

и мальчики делают все по возможности тише.

Мир детства может быть заражен безумием. В стихотворении «Музыка на песке», представляющем собой вариацию на тему легенды о крысолове, место главного героя занимает персонаж-ребенок:

у зеленой воды у запаха тины

наблюдая восхищенно полет паутины

сумасшедший пацан бьет в пустую жестянку

сумасшедший пацан лупит в старую банку

из пустого пространства из старой консервы

извлекается звук возбуждающий нервы

сумасшедший пацан бьет жутко и мерно

по заржавленным бакам по огромным цистернам

строит замки из песка

крутит пальцем у виска

мы спешим за ним как крысы

и скрываемся в прибой

я ощупываю пальцами свое лицо

и внутри у меня холодеет от жути:

неужели я такой же как все эти люди

люди которые рожают детей

люди которые страдают от боли

люди которые стреляют в людей

но при этом не могут есть пищу без соли.

Отметим, что темы детства и смерти остаются устойчиво соотнесены между собой и тогда, когда слово «дети» употреблено не в прямом значении, а в переносном. В стихотворении «Падал теплый снег» лирические персонажи погибают от любви:

мы заснем в твоих мягких лапах

нас погубит твой мятный запах,

а в «Стриптизе» появление «детей пустыни» оказывается частью общей картины глобальной катастрофы:

костлявые дети пустыни

стучатся в двери и просят объедков

страна умирает как древний ящер

с новым вирусом в клетках.

Итак, с темой детства связана семантика греха, болезни, безумия. Как показывают исследования, подобное «искаженное» изображение ребенка и детства характерно для жанра антиутопии. Это позволяет утверждать, что в рок-поэзии «Нау» находит свое выражение определенная концепция действительности, по сути очень близкая авторской позиции в антиутопии, и «развенчание» образа ребенка соответствует состоянию современного мира, в котором произошла девальвация всех традиционных ценностей.

Наряду с этим в текстах «Нау» встречается и иной, более традиционный тип ребенка – маленького мученика, жертвы жестокого миропорядка. В «Песне в защиту мужчин» говорится: «Я несчастней сиамских детей-близнецов», а в «Черных птицах» мистическая опасность угрожает дочери лирического «я», бессильного ее защитить:

черные птицы страшные сны

кружатся кружатся всю ночь

ищут повсюду мою дочь

черные птицы из детских глаз

выклюют черным клювом алмаз

в черных алмаз унесут когтях

оставив в глазах черный угольный страх.

В стихотворении «Боксер» субъектом речи становится сам ребенок, восставший против принуждения, попытавшийся себя защитить и тем самым неизбежно втянутый в замкнутый круг насилия – неотъемлемой части взрослой жизни:

когда я кусался или портил игрушки

или выходил не спросясь за порог

меня ставили в угол как ненужную куклу

я плакал пока я мог

но слезы кончались, глаза высыхали

я падал на колени и молился кому-то

кто мог прекратить бесконечную пытку

и когда меня снова поставили к стенке

я ударил туда где двигались губы

но когда я вставал, я сжимал кулаки

чтобы вновь ощутить привкус собственной крови.

Любопытно, что когда в тексте создается образ женщины, сохраняющей черты ребенка, рядом опять с неизбежностью возникает мотив насильственной смерти. В стихотворении «К Элоизе» лирический «я»-повествователь, которого связывают с героиней изысканно-извращенные отношения, читает ей страшные и печальные сказки, в конечном итоге собираясь ее убить:

эти шелковые ленты эта плюшевая борода

все будет мгновенно ты умрешь навсегда

спи спи Элоиза моя я буду надежно твой сон охранять,

а в «Людях на холме» субъект речи обращается к возлюбленной:

иногда мне кажется что я должен встать

и отнести тебя как дитя

броситься вместе с вершины холма

В жестоком мире ребенок оказывается обреченной и, возможно, искупительной жертвой; в этой логике переосмысляется библейский миф в стихотворении «Непорочное зачатье». Ненужное своему человеческому отцу дитя, зачатое во время случайной связи, может оказаться сыном Божьим, младенцем Христом, вновь и вновь приходящим к людям, чтобы быть распятым:

если нет отца Он все-таки есть

я не знаю как Он выбирает невест

я не знаю как Он выбирает детей

я боюсь лишь того что Он выбрал меня

я не хочу ни за что отвечать

просто забыть или просто не знать

но если кто-то завтра умрет на кресте

я буду бояться что это мой сын.

Видимо, с традиционным представлением о божественной природе детства и самого рождения связана третья, наиболее «классическая» ипостась образа ребенка в текстах «Нау». В стихотворении «Родившийся в эту ночь» – еще одной вариации на тему Рождества – дети являются естественной частью, необходимым элементом картины наступившей вселенской гармонии:

я ехал в такси и от белых полей

поднимался искрящийся пар

как дыханье всех спящих под этой звездой

детей и супружеских пар.

«Молчаливые дети» бывают подобны богам, так как их язык ясен синоптикам, как «музыка медного Будды» («Синоптики»); а в полуфантастической «монгольской степи» живут «мудрые дети» («Монгольская степь»). Наконец, в стихотворении «Морской змей» лирический субъект мечтает после смерти стать «сказкой», «морским змеем морским / обвивающим Землю» и «глядеть на купанье детей». Можно предположить, что перед нами различные варианты утопий: христианской, восточной, или буддийской, и космической – когда мир вернется к состоянию гармонии и, следовательно, образ ребенка обретет свое первоначальное значение. Поэтому ответственность за настоящее, в котором искажены естественные отношения, люди несут именно перед детьми:

что мы скажем нашим детям

когда матери пойдут на войну

что мы сделаем к черту

когда женщина станет войной («Новые легионы»).

Еще один емкий культурный символ, широко используемый в рок-поэзии «Нау», – ангел, в котором акцентирована его человеческая, страдающая природа. В этом случае активно эксплуатируется мотив трагической обреченности двуединого существа, неизбежности его падения, несмотря на порыв в «синюю высь» («Как падший ангел»). Когда речь идет об ангеле-мужчине, причиной такого краха служат как собственная слабость, так и безнадежность самого стремления «быть справедливым и добрым» в мире, где «внизу на земле собираются толпы / пришедших смотреть как падает ангел». В стихотворении «Звездные мальчики», в котором речь идет о неких небесных посланцах («вы были легче птиц / когда летело вам вдогонку небо / и боги усмехались вслед»), подводится грустный итог их миссии:

подвиг кончился, звездные мальчики

вы дышать с тех пор привыкли

в вязком воздухе земли.

Столкновение ангела с земными реалиями может благополучно завершиться лишь в условно-сказочной ситуации. В стихотворении «Негодяй и ангел» последний проигрывает негодяю в карты свои крылья, но такой поступок, сам по себе несовместимый с ангельским статусом, остается без последствий. Лирический повествователь иронически предлагает читателю целый комплект классических счастливых финалов, где каждый получает свое, волки сыты, а овцы целы:

как должно было быть –

у сказок счастливый конец

дракон умирает пронзенный копьем

царевна идет под венец

негодяй торгует на рынке пером

и пухом из ангельских крыл

а ангел летит высоко-высоко

такой же крылатый как был.

Когда ангел – женщина, причиной ее падения становится любовь, погружение в греховные земные отношения. Знаком снижения статуса здесь может являться потеря крыльев и / или утрата (частичная или полная), способности летать. Парадокс заключается в том, что именно за эту способность ее когда-то полюбил лирический субъект:

ты снимаешь вечернее платье

стоя лицом к стене

и я вижу свежие шрамы

на гладкой как бархат спине

мне хочется плакать от боли

или забыться во сне

которые так нравились мне? («Крылья»)

ангел попавший в тиски

коварной и ловкой руки

прости что я поймал тебя

Расплата за грехопадение женщины-ангела – опасность гибели, которая может грозить обоим влюбленным:

я вижу – ты боишься открытых окон

и если завтра начнется пожар

и все здание будет в огне

мы погибнем без этих крыльев

которые нравились мне.

Если женщина-ангел продолжает стремиться к небу, трагический финал ее любви с земным человеком («за тобою вслед подняться / чтобы вместе с тобой / разбиться») также предопределен. Чтобы избежать этого, ей пришлось бы отказаться от своей небесной природы:

черный ангел печали

что на небе такого

чтобы рухнуть на камни

тебе или мне? («Одинокая птица»)

Однако в образе женщины могут сочетаться божественное и дьявольское начала. В стихотворении «Летучая мышь» лирический субъект осознает зловещую двойственность своей возлюбленной:

ведьма или ангел птица или зверь

смерть или спасенье свет ты или тьма

если не вернешься я впервые узнаю

Так образ ангела становится амбивалентным, связываясь уже не с мотивом падения (достаточно традиционный ход), а с темой зла и безумия. Болезненную, извращенную Элоизу ее любовник-убийца трижды называет «моим ангелом» («К Элоизе»).

Последовательной переакцентировке подвергаются также другие традиционные образы и сюжеты, прежде всего библейские. «Три царя» – волхвы, пришедшие поклониться Христу – с точки зрения московской милиции просто «чурки», которые «проникли нелегально в эту страну», и их следует задержать. Сама «древняя Москва» (в традиционном русском культурно-религиозном самосознании – святой город, третий Рим, новый Иерусалим) представляет собой настоящее антихристово царство: «слева – поп с пистолетом / справа – в рясе бандит», «на клиросе сп i вают менты», и «черный князь проходит с охраной в кабак» («Три царя»). Так как устойчивое определение дьявола – «князь мира сего», словосочетание «черный князь» является одновременно и иронической бытовой деталью, и прямым указанием на подлинный смысл происходящего – черной мессы, творящейся в «этом городе»:

и пока вы не откажетесь лизать ему зад

все на свете будет ребята не так.

Иронически переосмысляется даже библейская мифологема Страшного суда. Его возвещает труба Гавриила, но грешники просто спят и не слышат ее:

труби Гавриил труби

город так крепко спит

что небо его не разбудит.

Не менее интересны случаи, когда структурному преобразованию подвергается в тексте не одна, а несколько традиционных сюжетно-образных схем, и мы наблюдаем их постмодернистский коллаж. Так, в стихотворении «Джульетта» разрушается прежде всего комплекс представлений, связанных у реципиента с формулой «Ромео и Джульетта». Не названный по имени, но подразумеваемый Ромео, идеал возлюбленного на все времена, оказывается предателем любви, разбивая сердце Джульетты, причем реальность, достоверность этого предательства подчеркнуты деталью, взятой из современного обихода:

расколот как сердце на камне горит

Джульетты пластмассовый красный браслет.

Однако в стихотворении актуализирован не только шекспировский претекст, но и библейский мотив Вечного жида, чем дополнительно акцентируется мысль о наказании отлучением за отказ от любви, человеческой или божьей:

отпусти его с миром и плюнь ему вслед

пусть он с этим проклятьем уйдет

пусть никто никогда не полюбит его

но пусть он никогда не умрет.

В «Утре Полины» сконтаминированы категория пути и сюжет о спящей царевне, причем и тот и другой опять-таки принципиально переосмыслены. Если мифологический герой всегда движется к какой-то цели и получает в конце пути награду, а спящая царевна из сказки обязательно будет спасена и разбужена, то в тексте «Нау» и дорога героя, и ожидание героини оказываются бесконечными и безысходными:

утро Полины продолжается сто миллиардов лет

и мне не жалко того что так бесконечен мой путь

в ее хрустальной спальне постоянно светло

я люблю тебя за то

что твое ожидание ждет

того что никогда не сможет произойти.

Происходит разрушение самых основ мира – его пространственно-временных отношений и связанных с традиционным хронотопом важнейших мифологических моделей поведения мужчины и женщины.

Таким образом, нам представляется, что анализ изменений, которым подвергаются в рок-текстах классические культурные сюжеты и образы, помогает приблизиться к пониманию альтернативной картины мира (фактически – антимира), лежащей в основе поэзии русского рока и закономерно определяющей художественное восприятие (как известно, в значительной мере и бытовое поведение) ее творцов и реципиентов. Деструктивный характер рок-поэтики позволяет, на наш взгляд, говорить о глубокой внутренней закономерности возникновения русской рок-поэзии и обоснованности ее места в ряду других явлений отечественной словесности, проходящей постмодернистский этап развития.

Источник