О чем ода бог
Над строками державинской оды
В. Дагуров
В «Памятнике», являющемся державинской версией оды Горация, Державин себе в заслугу ставит дерзость «в сердечной простоте беседовать о боге». Скорее всего имеется в виду ода «Бог», одна из вершин не только его творчества, но и мировой поэзии в целом. Несмотря на проклятия церковников, эта ода стала самым известным произведением русской поэзии во всем мире. Она была переведена почти на все европейские языки. Даже во дворце китайского императора висел на стене перевод этой оды.
Ода «Бог» — чистейший образец философской линии в русской поэзии, берущей начало с естественнонаучных од Ломоносова. На основе анализа одной этой оды можно получить богатое представление о поэтической системе Державина — яркости метафор, глубине и отточенности образов, поистине космическом масштабе его мышления. Ни одного лишнего слова, ни одной погрешности вкуса, на едином мощном дыхании развертывается эта ода-метафора во славу человеческого гения.
Особенное распространение среди передовых умов в начале XVIII века приобрел деизм. Идеями деизма были проникнуты сочинения Вольтера и Руссо во Франции, Локка и Толанда в Англии. Это воззрение предполагает, что бог (латин. deus — бог), совершив акт творения, предоставил затем природе развиваться по собственному ходу вещей. Вольтер еще в работах 30-х годов высказывал материалистические воззрения, что принципы организации вселенной познаются не «божественным откровением», а натурфилософией, что человек как живое существо является частью органической природы, и он смертен, ибо кровь и плоть его — единственная форма существования. Наконец, гениальные физические открытия Ньютона, Ломоносова, Франклина и других способствовали материалистическому пониманию основного вопроса философии. Вольтеровский деизм, отводя богу роль первотолчка, объективно подготавливал почву для атеизма великих французских материалистов.
Державин не мог не быть знаком с трехтомником «Опыта о всеобщей истории и о нравах и духе народов» Вольтера, с его «Философскими письмами». Поэт был убежден в том, что вне и независимо от человеческого сознания существует природа, представляющая собой гармоническую совокупность бесконечного числа различных материальных образований. Начало оды «Бог» говорит само за себя:
О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
В собственных объяснениях на собственные стихи автор указывает, что он, «Кроме Богословского Православной нашей Церкви догмата, разумел тут три понятия метафизические (философские, — В. Д.), т. е.: бесконечное пространство, беспрерывную жизнь в движении вещества и нескончаемое течение времени. ».
Ода называется «Бог», но она насквозь пронизана идеями деизма, в ней нашли поэтическое отражение самые передовые взгляды натурфилософов и даже новейшие космологические воззрения:
Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий, —
Тебе ж числа и меры нет!
Разве это не развернутый тезис первой строки оды?
А разве не согласуется с материалистической концепцией следующая строфа, где так красочно описывается изначально суть другой категории материи — времени?
Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В себе самом ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Четвертая строфа вступает в противоречие с учением о бессмертии души:
Ты цепь существ в себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Или другое место этой оды, где легко прочитывается мысль, что в смерти отдельного существа заложено бессмертие вида:
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие.
Все эти мысли современному читателю могут показаться обычными, само собой разумеющимися, недостойными того, чтобы облекать их в поэтические одежды. Такая трансформация восприятия — заслуга нашего материалистического мышления. Но при жизни Державина великие французские материалисты Дидро, Ламетри, Гольбах еще только-только расшатывали вековое здание метафизики, закладывая как динамит под его опоры диалектику. И тем ценнее это поэтическое свидетельство, что идеи энциклопедистов разделяли далеко не все даже и в XIX веке. Именно эти мысли и делали державинскую оду столь знаменитой во всем мире, а ее поэтический запал для тогдашних читателей дух захватывающим! Да и сегодня хочется отдать дань авторскому прозрению, граничащему с научным:
Не царь природы, не венец творения господа человек, а «частица. в почтенной средине естества», к тому же он связывает «цепь существ». Этот образ как бы предвосхищает эволюционную теорию Жана Ламарка, которая появится четверть века спустя. А какова смелая фантазия в предположении, что есть существа выше человека «телесного» в виде «духов небесных»! А как образно живописует поэт бесконечность вселенной:
Как капля в море опущенна.
Вся твердь перед тобой сия.
Но что мной зримая вселення?
И что перед тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров, — и то,
Когда дерзну сравнить с тобою,
Лишь будет точкою одною:
А я перед тобой — ничто.
«А я перед тобой — ничто». Это не конечный тезис, а, напротив, отправная точка для диалектического спора о величии человека.
Ничто! Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Следует панегирик человеку, едва ли не самый выразительный в русской поэзии:
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — и червь — я бог!
Поистине можно понять изумление одой «Бог» декабриста Вильгельма Кюхельбекера, прочитавшего ее в заключении: «У Державина инде встречаются мысли столь глубокие, что приходишь в искушение спросить: понял ли сам он вполне то, что сказал».
Но в том и заключаются таинство и сила поэзии, что каждый читатель прочитывает произведение как бы заново, и державинское утверждение «я бог!» звучит сегодня как гимн человеку, во имя которого и написано это гениальное творение поэта.
Л-ра: Литературная учёба. – 1980. – № 2. – С. 167-169.
Бог Г. Р. Державина
1. О смирении и дерзновении в оде «Бог» Г.Р. Державина
(К 200-летию со дня смерти Гавриила Романовича Державина)
Гавриил Романович Державин (1743 — 1816) — один из немногих поэтов, которому удалось в своём творчестве гармонично соединить глубину человеческого смирения с высотой духовного дерзновения. Почему сочетание именно этих двух качеств играло столь высокую роль в его духовной поэзии? Объяснение находим в словах протоиерея Валентина Свенцицкого: «Без смирения дерзновение становится дерзостью. Без дерзновения смирение становится слабостью. Истина только в соединении двух этих требований духовного устроения, требований христианского идеала.» И духовная поэзия Державина преподносит очень глубокие уроки того, как надо сочетать два этих начала. Взаивмосвязь смирения и дерзновения в своём обращении к духовным темам Г. Р. Державин лаконично выразил в двух стихах:
«Не собой блистал я — Богом;
Вне себя я Бога пел.»
В оде «Бог» (1784) гармоничная мера этих двух равновеликих и взаимообразующих начал нашла наиболее полное выражение. И здесь мы очень многому можем научиться.
1. Из чего рождается смирение у Г.Р. Державина? Из размышления о своей ничтожности? Отнюдь нет. Из размышления о природе Божественного естества!
«О Ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах Божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто всё собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: Бог.
Не могут духи просвещенны,
От света Твоего рожденны,
Исследовать судеб Твоих:
Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает,
В Твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.»
Когда это размышление переходит к сравнению величия Божия с его творением и в частности с человеком, то в видении их несоразмерности рождается глубина человеческого смирения:
«Как капля, в море опущенна,
Вся твердь перед Тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед Тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров, — и то,
Когда дерзну сравнить с Тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед Тобой — ничто.
Ничто!»
Державин два раза повторяет «ничто», причём второй раз с восклицательным знаком. Это вполне согласуется со словом преподобного Симеона Нового Богослова: «Всякому человеку необходимо знать себя самого, что он – ничто. Того, кто не знает себя самого, что он ничто, не может спасти Сам всемогущий Бог при всем том, что желает спасти его. И если бы кто принес Богу в дар весь мир (что конечно невозможно), а не думал о себе, что есть ничто, не может спастися никоим образом».
2. Из чего же рождается тогда духовное дерзновение? Искреннее смирение, возникающее в результате сравнения своей ничтожности с величием Божиим, обладает такой чудесной и могущественной силой, что из него и рождается дерзновенное «блистание» Богом. В стихотворении это происходит совершенно неожиданно всего лишь через тире:
«Ничто! — Но Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.»
То есть несмотря на моё ничтожество, даже благодаря ему, точнее осознанию его я становлюсь вместилищем божественной благодати.
3. Чем питается это дерзновение кроме смирения? Осознанием и сердечным ощущением в себе божественной Жизни:
«Ты есть! — природы чин вещает.
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть. »
Это не логический вывод, а глубоко прочувствованная живая истина.
4. Итак, благодаря Богу, пребывающему во мне и позволяющему Себя почувствовать, моя ничтожность становится чудным сосудом великих замыслов Божиих и их осуществления:
5. Но самый великий замысел Бога о нас заключается в том, чтобы мы осознали себя во Христе и пребывали в этом сердечном осознании. Поэтому далее поэт возвышается до богочеловеческого осознания себя во Христе:
«Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб, я червь — я Бог!»**
Это самоосознание являеет всю библейскую историю человека в восьми словах:
Обобщающим венцом этого самоосознания себя во Христе звучат стихи:
В своём творении Г.Р. Державин призывает и нас идти этим путём смирения и дерзновения во Христе в бессмертие Отца.
*Без указанного сравнения человеку трудно достигать необходимой глубины смирения.
**«В силе воплощения Божия соделываясь не только чадом Божиим, но и причастником Божественного естества, восторг его (человека): «я Бог» соделался не хвастовством червя, но благоговением человека, величающего в себе действие благодатного
милосердия Божия, возведшего его из червя в Бога» (Шишков)
«. Каждое слово в предложенном образе, как гвозди в кресте Господа» (Александр Краснослабодский)
2. Ода Г.Р. Державина «Христос»
К 200-летию появления в печати оды Державина «Христос» (1814)
Что же предстваляет собой это произведение, о котором в своё время так восторженно отзывался Мицкевич, и которое так заботливо старались навсегда похоронить апологеты атеизма? В оде «Христос» поэт «как бы на небо восхищенный» дерзновено обращается к самому Христу с вопросом: «Кто Ты?», превращая свою оду в молитвенную беседу с Ним. Такого, кажется не делал ещё никто. Разве что Иаков, видевший Бога лицом к лицу и дерзновенно просивший Его: «Скажи имя Твое» (Быт.32:29). Обращение это у Державина пронизано таким искренним молитвенным восторгом, что восклицательные предложения в нём сменяют друг друга. При этом ни на секунду не возникает сомнения в истинности этого неземного восторга, охватившего поэта, и заставившего изречь возвышеннейшие тайны, созерцателем и слушателем которых он стал.
Желая донести до современного читателя чудное веяние духа державинской оды «Христос», я печатаю её в сокращении, внеся некоторые изменения в текст, для того, чтобы подчеркнуть главную идею этого произведения, рождающуюся в духовном диалоге поэта и Бога. Да простит меня Державин за эту попытку реконструировать сокровенную суть его оды и те небольшие изменения, которые пришлось сделать ради этого.
«Никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною» (Ин. 14:6)
О Сый, которого пером,
Ни бренным зрением, ни слухом,
Ниже витийства языком
Не можно описать, а духом
И верой пламенной молить!
Твоею благодатью пленный,
Как бы на небо восхищенный,
Тебя дерзаю я гласить. —
Тебя; — но кто же сущий Ты,
Что человеком чтим и Богом?
Лице, как солнца красоты!
Хитон, как снег во блеске многом!
Из ребр нетленных льется кровь!
Лучи — всю плоть просиявают!
Небесный взор, уста дыхают
Сладчайшим благовестьем слов!
Кто Ты, — что к нам сходил с небес
И паки в них вознесся в славе? —
Вовек живый и там и здесь
Несметных царств своих в державе,
В округе и средине сфер.
Кто Ты, — кого из древних лет
Сивиллы, маги и пророки
Приход предвозвестили в свет;
Полк горних сил сквозь блеск далекий
Дивился с трепетом кому,
Что Бога и Царя небесна,
Безсмертна суща, безтелесна,
Сходяща видят смерти в тьму?
Как! — Неба сын Ты? — ужас, мрак
Мои все пробегают кости!
Ты Бог? — но Твой поруган зрак
От человеческия злости!
Окровавленны красоты!
С злодеями на древе крестном
Висишь в томленьи скорбном, смертном,
Бледн, бездыханен, мертв! — Кто ж Ты?
Кто Ты? И как изобразить
Твое величье и ничтожность,
Нетленье с тленьем согласить,
Слить с невозможностью возможность?
Ты Бог, — но Ты страдал от мук!
Ты человек, — но чужд был мести!
Ты смертен, — но истнил скиптр смерти!
Ты вечен, — но Твой издше дух!
О тайн глубоких океан!
Пучина див противоборных!
Зачем сходил Ты с звездных стран!
И жил в селениях юдольных?
Открой себя, открой, молюсь!
И се — глас слышу сердца в дверях:
«Доколь воплю, доколь толкусь
«Воскреснуть в хладных маловерах?
«О света сын! о раб днесь тмы!
«Свлеки с себя покров твой бренной
«И мыслью, верой воскрыленной
«Мой Промысл о себе вонми:
Ты, в красоту свою влюбясь,
Возмнил быть Бог — и возгордился,
От Единицы отклонился
И свет Ея в тебе погас*.
Ты сам бы падши не возстал,
Когда б во Мне не воскресился**,
Не воскресясь — не возсиял,
Не возсияв — не возродился
В блаженство первородно вновь.
Се, как смирением, терпеньем,
Страданьем, скорбью, умерщвленьем
Возводит всех к себе Любовь!
Я Божий Сын: никто другой
Слепца привесть не может к свету,
Потерянному чувств стезей;
Лишь словом уст Моих согрету
Внутрь вскрыться могут очеса***.
Сходил Я к смертну естеству
От уз греховных мир избавить,
На прежней степени поставить
И уподобить Божеству.
О Всесвятый! Превечный Сый!
Свет тихий Божеския славы!
Пролей свои, Христе! красы
На дух, на сердце и на нравы,
И жить во мне не преставай;
А ежели и уклонюся
С очей Твоих и затемнюся,
В слезах моих вновь возсияй!
Чему учит нас эта таинственная молитвенная беседа поэта с Христом?
1. Прямому дерзновенному молитвенному диалогу с Богом. Своим вопросом «Кто Ты?» Державин стирает всякий стереотип, навязываемый ему извне. Он жаждет встречи с Богом живым. Он хочет слышать о Боге из уст Его, беседуя с Ним лицом к лицу и от сердца к сердцу. Это дерзновение духа, в котором он видит Господа как бы впервые, застыв в благоговенном изумлении. В этом тайна общения с Богом: без посредников и всегда как впервые.
2. Другая тайна заключается в размышлении о чудной Христовой природе, к которой мы призвыны свыше.
О тайн глубоких океан!
Пучина див противоборных!
Зачем сходил Ты с звездных стран!
И жил в селениях юдольных?
Сходил Я к смертну естеству
От уз греховных мир избавить,
На прежней степени поставить
И уподобить Божеству.
Се, как смирением, терпеньем,
Страданьем, скорбью, умерщвленьем
Возводит всех к себе Любовь!
Этому смирению, терпению и смерти для всего преходящего и тленного во время молитвы мы должны научиться у Любви, чтобы, познав её божественную природу, соединиться с нею в одно.
3. Третья тайна в том, что Христос должен воскреснуть в наших сердцах, а мы должны воскреснуть в Нём не в фигуральном смысле слова, а в самом прямом.
«Доколь воплю, доколь толкусь
«Воскреснуть в хладных маловерах?
Ты сам бы падши не возстал,
Когда б во Мне не воскресился,
4. Это воскресение происходит благодаря тому, что с принятым в наше сердце Христом очи нашего духа, соединившегося с Христовым духом в одно, «вскрываются» внутрь нас, и через это видение мы возвращаемся в божественную Единицу, от которой мы отпали.
Ты, в красоту свою влюбясь,
Возмнил быть Бог — и возгордился,
От Единицы отклонился
И свет Ея в тебе погас.
Я Божий Сын: никто другой
Слепца привесть не может к свету,
Потерянному чувств стезей;
Лишь словом уст Моих согрету
Внутрь вскрыться могут очеса.
5. А если эти духовные очи вновь затмеваются земными мыслями и чувствами, то слёзы раскаяния, омыв их, возвращают им чистоту бессмертного божественного зрения.
А ежели и уклонюся
С очей Твоих и затемнюся,
В слезах моих вновь возсияй!
Перед потрясающей красотой Христа, воссиявшего в слезах кающегося грешника меркнут все материальные и духовных сокровища мира.
Менее чем за два года перед своей смертью Г.Р. Державин благословил в своей оде «Христос» будушие поколения дерзать в познании Бога. Благословил не смущаясь задавать Ему напрямую вопрос «Кто Ты?». Достойны ли мы этого благословения? Это зависит от нашего внимания, к тем сокровищам духа, которые он открыл нам.
Чтобы придать полноту той диалогичности, которая наметилась в начале державинской оды, текст произведения были внесены следующие изменения:
*Ты, в красоту свою влюбясь,
Возмнил быть Бог — и возгордился,
От Единицы отклонился
И свет Ея в тебе погас.
«Он, в красоту свою влюбясь,
Возмнил быть Бог — и возгордился,
От Единицы отклонился
И отблеск в нем Ея погас»
**Ты сам бы падши не возстал,
Когда б во Мне не воскресился,
«Адам бы падши не возстал,
Когда б в Христе не воскресился».
***Я Божий Сын: никто другой
Слепца привесть не может к свету,
Потерянному чувств стезей;
Лишь словом уст Моих согрету
Внутрь вскрыться могут очеса.
«Так Он един: никто другой
Слепца привесть не может к свету,
Потерянному чувств стезей;
Лишь словом уст Его согрету
Внутрь вскрыться могут очеса.»
****Сходил Я к смертну естеству
«Сходил Он к смертну естеству».
3. «Молитва» Г.Р. Державина
Всем помнящим духовное родство
В завершение нашего краткого экскурса по духовным произведениям Г.Р. Державина обратимся к его стихотворению «Молитва» (1797). Оно менее известно чем две его бессмертные оды, однако заключает в себе не менее ценные сокровища духа, завещанные нам. В этом произведении Державину удалось соединить в одно целое вдохновенный псалом, достойный давидовой «Книги хвалений», молитву о мистическом соединении с Богом, достойную древних христианских аскетов и молитвенное прошение сына своей эпохи. И все эти три органичные произведения выходят из одного сердца, своеобразно переплетаясь в неповторимом духовном переживании поэта!
1. Итак, вначале о державинском псалме, достойном давидовой Псалтири:
«О Боже, душ Творец бессмертных
И всех, где существует кто!*
О Единица числ несметных,
Без коей все они — ничто!
О Средоточие! Согласье!
Все содержащая Любовь!
Источник жизни, блага, счастья,
И малых и больших миров!
Коль Ты лишь духом наполняешь
Своим цевницы твари всей,
Органом сим увеселяешь
Себя средь вечности Твоей,
И вкруг от мириадов звездных,
Пиющих свет с Твоих очес,
Сам черплешь блеск лучей любезных
И льешь их в океан небес;
И мне, по плоти праху тленну,
Когда на тот один конец
Ты вдунул душу толь священну,
Чтобы в гармонию, Творец,
И я вошел Твою святую:
О! ниспошли ж мне столько сил,
Чтоб развращенну волю злую
Твоей я воле покорил;
И так бы сделал душу чисту,
Как водный ключ, сквозь блат гнилых,
Как запах роз, сквозь дебрь дымисту,
Как луч небес, сквозь бездн ночных
Протекши, теми же бывают,
Что были в существе своем,
Или светлей еще сияют,
Чем злато, жженое огнем.»
2. Вторая составляющая этого произведения это молитва о мистическом соединении с Богом, достойная по своей силе и глубине такого христианского тайновидца как Исаак Сирин:
«Подаждь, чтоб все мое желанье,
Вся мысль моя един был Ты,
И истин бы Твоих алканье
Пожрало мира суеты;
Чтоб не был я ни горд, ни злобен;
На лоне нег не воздремал;
Но был душой Тебе подобен
И всю ее с Тобой сливал.
О сладка мысль и дерзновенна —
Желать с Творцом слиянну быть!
Когда придет неизреченна
Мне радость та, чтоб в Боге жить?
Когда с Тобой соединюся,
Любви моей, желаний край!
Где пред лицом Твоим явлюся,
Там мрачный ад мне будет рай!»
Здесь Державин проникается духом величайших христианских молитвенников, отрешённо сосредотачиваясь на сокровенной сущности и конечной цели всех искренних молений: на соединении с Богом в одно. Соединение с Богом в одно это единственное, что может противостоять ошибке Адама, который
«От Единицы отклонился
И отблеск в нем Ея погас.»
(Ода «Христос»)
Державин как никто живописует эту трепетную жажду слияния с Богом как бы вкусивши это неземное блаженство и будучи уже не в силах оторваться от него.
«. Царь всемирный,
Господь стихий и вещества —
Сей дух, сей ум, сей огнь эфирный,
Сей истый образ Божества —»
Однако человек не только образ Божий, но и подобие Его, потому что Бог вдунул в него свой дух жизни. Поэтому Державин так близко, почти тождественно по смыслу определяет духовную природу Бога и человека. В оде «Бог» он пишет:
«Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто всё собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: Бог.»
В стихотворении «Бессмертие души» о духе как сокровенной сущности человека он пишет в том же смысле:
«Дух тонкий, мудрый, сильный, сущий,
В единый миг и там, и здесь,
Быстрее молнии текущий
Всегда, везде и вкупе весь,
Неосязаемый, незримый,
В желаньи, в памяти, в уме
Непостижимо содержимый,
Живущий внутрь меня и вне.»
Что же мешает одному быть всецело в другом, то есть духу человеческому быть всецело в духе Божием, являя тем самым совершенство Единицы, о которой Христос говорит в Евангелии: «Я и Отец — одно» (Ин.10:30)? И пребывание в этом единстве с Отцом не является ли сокровенной сутью жизни во Христе?
3. Наконец, о молитвенном прошении сына своей непростой эпохи, погрязшей в пороке, неправде и подобострастном лицемерии. Поэт молит Бога о том, чтобы ему ни на что не променять свою нравственную чистоту — залог того единства в Боге, в котором он видит смысл своей жизни:
«Чтоб правды, совести, закона,
Которы мне Ты в грудь влиял,
Из подлости, хотя б у трона***,
Я ни на что не променял;
Чтоб, знав мое происхожденье,****
Моих достоинств я не тмил;
Твоей лишь воле в угожденье
В лице царя Твой образ чтил;
Чтобы, трудясь я безвозмездно,
Творил самим врагам добро,
И как Тебе добро любезно,
Так ненавидел бы я зло;
Несчастных, утесненных слезу
Чтобы спешил я отирать;
Сердца, подобные железу,
Моей горячностью смягчать. »
Итак, в оде «Бог» Г.Р. Державин завещает нам смирение и дерзновение в обращении к Богу. В оде «Христос» он благословляет нас на прямой молитвенный диалог с Ним, а в стихотворении «Молитва» открывает всю полноту своего восхищения Божеством и пламенное стремление духовно соединиться с Ним в одно целое, не забывая при этом и о нравственном совершенствовании в этом мире*****. Какое счастье внимательно учиться у него всему этому.
*И всех, кто где-либо существует.
**Поэтому царь Давид, так пламенно любивший воспевать песнь Богу на десятиструнной
псалтири и других инструментах, осмысляется в этом контексте державинского псалма
как земное отражение Господа в его творческой ипостаси столь милое Ему.
***Даже у трона, где так опасно.
****То, что я создан по образу и подобию Божию.
***** Согласно евангельской заповеди «Ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его» (Мф.6:33)