О чем говорили майкл корлеоне и солоюлонцо в ресторане

Вся сцена в ресторане очень мало, чтобы вести переговоры, а скорее убивать Соллоццо и Маккласки. Это ключевой момент, когда Майкл делает свои кости и отправляется на путь становления Крестным отцом.

It doesn’t really matter what Sollozo says, Michael is bound and determined to kill him (and McCluskey). it all plays out in Pacino’s expression and eyes. so, ultimately, the dialogue isn’t relevant.

Источник

ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Крестный отец

НАСТРОЙКИ.

СОДЕРЖАНИЕ.

СОДЕРЖАНИЕ

Посвящается Энтони Клири

За всяким большим состоянием кроется преступление.

Америго Бонасера сидел в Третьем отделении уголовного суда города Нью-Йорка, дожидаясь, когда свершится правосудие и возмездие падет на головы обидчиков, которые так жестоко изувечили его дочь и пытались над нею надругаться.

Судья, внушительный, важный, поддернул рукава своей черной мантии, словно бы вознамерясь собственноручно разделаться с двумя юнцами, стоящими перед судейским столом. Тяжелое лицо его застыло в высокомерном презрении. И все же сквозила во всем этом некая фальшь, Америго Бонасера чуял ее нутром, хотя пока еще не мог осмыслить, в чем дело.

— Вы поступили как последние подонки, — резко сказал судья.

Да, думал Америго Бонасера, да, именно. Скоты. Животные. Юнцы — глянцевые шевелюры модно подстрижены, на умытых, гладких мордах постное смирение — покаянно понурили головы.

— Вы вели себя как звери в лесу — ваше счастье, что вам не удалось обесчестить бедную девушку, не то отправил бы я вас за решетку на двадцать лет. — Он выдержал паузу, мазнул лисьим взглядом из-под сурово насупленных бровей по изжелта-бескровному лицу Америго Бонасеры, нагнулся к столу со стопочкой судебных решений. Потом нахмурился еще сильней, пожал плечом, как бы превозмогая естественный гнев перед лицом необходимости, и закончил: — Однако, принимая во внимание ваш возраст, вашу не запятнанную прежде репутацию и доброе имя ваших родителей, а также учитывая, что закон, в неизреченной мудрости своей, не призывает нас к мести, я приговариваю каждого из вас к трем годам тюрьмы. Условно.

Лишь сорокалетняя профессиональная привычка управлять своей мимикой дала силы похоронщику Бонасере скрыть прилив негодования и злобы. Его дочка, юная, хорошенькая, еще лежит в больнице со сломанной челюстью, а этим скотам, этим animales, позволяют гулять на свободе? Значит, перед ним ломали комедию. Он смотрел, как сияющие родители сбились тесной кучкой возле своих ненаглядных чад. Еще бы им не сиять, им есть чему радоваться.

Едкая горечь подступила к горлу Бонасеры, рот за стиснутыми зубами наполнился кислой слюной. Он выдернул из нагрудного кармана полотняный белый платок и прижал к губам. Так и стоял, когда те два молодчика, бесстыжие, наглые, с усмешечкой прошли мимо по проходу и даже не взглянули в его сторону. Он пропустил их без единого звука, только крепче зажал себе рот крахмальным платком.

Следом прошли родители — двое мужчин и две женщины, одних лет с Бонасерой, только одеты как коренные американцы. Эти на него поглядели — сконфуженно, но и с вызовом, с каким-то затаенным торжеством.

Не в силах сдерживаться, Бонасера подался вперед к проходу и хрипло прокричал:

— Вы у меня еще поплачете, не мне одному лить слезы — еще наплачетесь от меня, как я наплакался от ваших деток!

Адвокаты, шедшие следом за своими клиентами, подтолкнули их вперед, юнцы, в стремлении заслонить родителей, отступили назад; в проходе образовалась пробка. Огромный судебный пристав проворно двинулся загородить собою выход из того ряда, где стоял Бонасера. Но это оказалось излишним.

— Над нами здесь насмеялись.

Он помолчал и, решившись окончательно, уже не думая, во что ему это обойдется, прибавил:

— За правосудием надо идти на поклон к дону Корлеоне.

В Лос-Анджелесе, среди кричащей роскоши гостиничного люкса, Джонни Фонтейн глушил виски, как самый заурядный обманутый муж. Развалясь на красном диване, он пил прямо из горлышка и, чтобы отбить вкус, сосал талую воду, макая лицо в хрустальное ведерко с кубиками льда. Было четыре часа утра, и его пьяному воображению мерещилось, как он будет расправляться со своей блудной женой, когда она вернется. Если она вообще вернется. Слишком поздно, а то недурно бы звякнуть первой жене, узнать, как поживают его дочки, — звонить друзьям его что-то не тянуло с тех пор, как дела пошли скверно. Было время, когда им лишь польстило бы, вздумай он позвонить в четыре утра, в восторг пришли бы; теперь нос воротят. А ведь подумать только, до чего близко к сердцу принимали невзгоды Джонни Фонтейна самые блестящие кинозвезды Америки, когда он шел в гору. Даже забавно.

Снова припав к бутылке, он услышал наконец, как жена поворачивает ключ в двери, но не отрывался от горлышка, покуда она не вошла в комнату и не стала перед ним. Такая красивая, с ангельским личиком, томными фиалковыми глазами, хрупкая, тоненькая, с точеной фигуркой. Миллионы мужчин во всем мире влюблялись в лицо Марго Эштон. И платили за то, чтоб увидеть его на экране.

— Где шаталась? — спросил Джонни Фонтейн.

— Так, трахалась на стороне, — сказала она.

Она неверно рассчитала, он был не настолько пьян. Перемахнув через журнальный столик, он сгреб ее за ворот платья. Но когда к нему приблизилось вплотную это волшебное лицо, неповторимые глаза, вся его злость иссякла, он размяк. Она насмешливо скривила губы — и опять просчиталась: Джонни занес кулак.

— Только не по лицу, Джонни, — взвизгнула она, — я же снимаюсь!

И все это сквозь смех.

Удар пришелся ей в солнечное сплетение; она упала. Он навалился сверху, и она задохнулась, обдавая ему лицо своим сладостным дыханьем. Он осыпал тумаками ее плечи, бока, загорелые шелковистые бедра. Тузил ее, как когда-то давно, уличным сорвиголовой, дубасил нахальных сопляков в «адской кухне» трущобного Нью-Йорка. Больно, зато без серьезных увечий вроде выбитых зубов или сломанной переносицы.

И все же он бил ее вполсилы. Не мог иначе. И она открыто куражилась над ним. Распластанная на полу, так что парчовое платье задралось выше пояса, она хихикала, поддразнивая его:

— Ну, давай, Джонни, иди ко мне. Вставляй ключ в скважину, тебе ведь только того и надо.

— А вот и не больно, вот и не больно.

Потом серьезно, с печалью в обольстительных глазах, прибавила:

Она вышла в спальню, и он услышал, как щелкнул замок.

Джонни сел на пол и закрыл лицо руками. От обиды, от унижения его охватило отчаяние. Но недаром он был выкормыш нью-йоркских трущоб, старая закваска, которая помогла ему когда-то выжить в дремучих джунглях Голливуда, заставила его теперь снять трубку и вызвать такси, чтобы ехать в аэропорт. Один человек еще мог его спасти. Нужно было лететь в Нью-Йорк. К этому человеку — единственному, у кого он найдет силу и мудрость, которых ему сейчас так недостает, и любовь, которой еще можно довериться. К его крестному отцу, дону Корлеоне.

Пекарь Назорин, кругленький и румяный, как его пышные итальянские хлебы, все еще припудренный мукой, обвел грозным взглядом свою жену, дочь Катарину, засидевшуюся в невестах, и Энцо, работника своей пекарни. Энцо успел переодеться в форму военнопленного, не забыв нарукавной повязки с зелеными буквами ВП, и стоял теперь, маялся, боясь опоздать к вечерней поверке на Губернаторов остров. Подобно тысячам пленных итальянцев, которых каждый день отпускали под честное слово на работу к хозяевам-американцам, он жил в вечном страхе, как бы не лишиться этой поблажки. И потому нехитрый фарс, который разыгрывался сейчас, был для него делом серьезным.

Источник

О чем говорили майкл корлеоне и солоюлонцо в ресторане

В Крестный отец, в итальянском ресторане есть важная сцена с диалогом между Майклом Корлеоне и Вирджилом Солоццо. Диалоги на сицилийском языке (по сценарию) без английских субтитров.

SOLLOZZO теперь начинается на быстром сицилийском. МАЙКЛ внимательно слушает и время от времени кивает. Затем МИХАИЛ отвечает на сицилийском, и СОЛЛОЦЗО продолжает. ОФИЦИАНТ иногда приносит еду; и они колеблются, пока он там; тогда продолжайте. Затем МАЙКЛ, испытывая трудности с выражением слов по-итальянски, случайно переходит на английский.

Крестный отец это американский фильм, и диалог ведется на английском языке, за исключением этого диалога между Солоццо и Майклом. (Возможно, пока Майкл ухаживает за Аполлонией, есть какие-то неанглийские диалоги, но я не могу вспомнить)

Этот ответ представляет собой английский перевод разговора между Солоццо и Майклом.

У меня вопрос, Почему для этой сцены не были предусмотрены английские субтитры? Это американский фильм с английским диалогом. Эта сцена оказалась важным сюжетом фильма. Есть ли объяснение от создателей фильма, почему для этой конкретной сцены не были предусмотрены английские субтитры?

в первую очередьКоппола где-то в комментарии к DVD утверждает, что актеры говорили слишком быстро, чтобы субтитры можно было правильно прочитать, и это отвлекало публику, поэтому вместо этого он позволил сцене разыграться визуально.

Во-вторых, хотя сцена важна, то, что говорит Солоццо на самом деле не.

Вся ресторанная сцена очень мало связана с переговорами, а скорее связана с убийством Солоццо и Маккласки. Это ключевой момент, в котором Майкл делает его кости и отправляется на путь становления Крестным отцом.

Источник

Эмоции мешают думать: чему можно научиться у Майкла Корлеоне

Каждый год, в затишье между Рождеством и Новым годом, мне необходимо в очередной раз пересмотреть «Крестного отца». Дело не только в том, что это один из моих любимых фильмов и что я считаю его одной из лучших американских кинокартин. Это скорее животная потребность. В конце года, когда суета и дедлайны отступают, я ищу в «Крестном отце» утешения и несравненного блаженства, даруемого возрожденными фантазиями. По правде сказать, я предпочитаю смотреть этот фильм в одиночестве, после того как семья уснет, чтобы уйти в него с головой и примерить на себя безразличную, но смертельную уверенность в своем праве, благодаря которой главный герой достигает предначертанного ему места в семье и мире. Я хочу быть похожим на Майкла.

Я люблю каждый фут и кадр этого фильма. Я ценю его повторяемость и воспроизводимость. Я одинаково дорожу уроком итальянской кухни, преподанным Питером Клеменцей, и тирадой Джека Вольца против Джонни Фонтейна, погубившего одну из самых ценных протеже его студии, девушку с лучшей задницей, которую он когда-либо видел.

Доскональное знание фильма нисколько не портит мне удовольствие от чудесных вздернутых грудей Аполлонии; от обреченности на лице Тессио, когда он понимает, что ему конец; от того, как Сонни вышибает из Карло все дерьмо под брызгами пожарного гидранта в жаркий день в городе; от радостного визга Конни, когда на свадьбу является Джонни Фонтейн; от тишины в ресторане Луи в Бронксе (попробуйте телятину); от великолепной Дайан Китон во всех ее драматических сценах; от вздоха Брандо, когда он узнает, как разобрались с Вольцем; от крови, вытекающей из простреленного глаза Мо Грина; и наконец, от того, как вежливо и виновато Аль Нери закрывает дверь перед Кей, чтобы мужчины могли поговорить с глазу на глаз.

Видели ли вы когда-нибудь, чтобы каждая мелочь была настолько продумана и своевременна? Существует ли фильм, который бы воздавал должное результативности с более размеренной и праведной серьезностью? Обязаны ли мы этой картиной прежде всего режиссерскому таланту Фрэнсиса Форда Копполы? Разумеется, и подчас ему удавалось вознести ее над довольно низкопробным первоисточником. 11 марта 1997 года этой грандиозной драме исполнится двадцать пять лет. По всей вероятности, большая часть киносемьи соберется, чтобы отпраздновать эту дату, вместе посмеяться за бокалом вина, которое нынче производит Фрэнсис, и вспомнить о том, как изменились их жизни. Фильм поднял столь многих актеров к вершинам успеха, что последующее падение некоторых из них вряд ли имеет какое-либо значение. В конце концов, бизнес не может стоять на месте; ты либо движешься вперед, либо вылетаешь в трубу. Но ничто неспособно поколебать бесподобный командный дух, семейную сплоченность, оправдывающую преступления, убийства и предательства во имя порядка. Забудьте приевшиеся разговоры о том, что «Крестный отец» — это гангстерский фильм и эпическое изображение иммигрантской Америки. Это кино о счастье и хорошем настроении. И мужчины это понимают. Всегда понимали. Особенно те мужчины, которые посвятили себя черному делу кинематографии.

Майклу важно оставаться чистым лишь перед самим собой, в чем также состоит и основа неуязвимости голливудского правящего класса. «Крестный отец» представляет собой оду власти в качестве альтернативы всем надвигающимся угрозам хаотичной Америки. Пожалуй, здесь следует упомянуть о том, что смысловой посыл фильма противоречит всем убеждениям режиссера. В начале семидесятых, как и сегодня, Фрэнсис Коппола был образцовым северокалифорнийским либералом. Он щедр, гуманен, отзывчив, близок к народу и похож на Клинтона в своем сумбурном, но искреннем желании творить добро и нравиться людям. При этом «Крестный отец» — высказывание в поддержку консервативного угнетения, власти и порядка и сохранения этих ценностей за счет уничтожения оппозиции.

Как мог описанный мною человек создать подобный фильм? Очень важный ответ состоит в том, что об этом всегда мечтали все, кто снимает кино в Америке. Фильмы являются порождениями системы и творческого формата. Таким образом, можно сказать, что за созданием «Крестного отца» стояли студия «Парамаунт» и операторское искусство. Иными словами, этот фильм представляет собой тайный сговор между огромной корпорацией, намеренной вести бизнес в Америке, и полчищем сидящих в темноте вуайеристов и фантазеров, то есть нами самими. Вот почему я настоятельно подчеркиваю торжество фантазии в «Крестном отце». В колоссальном финале этого фильма, в котором расправа над врагами перемежается с крещением ребенка Конни, чьим крестным отцом становится Майкл, нет ни следа иронии, сатиры или морализаторства (что, возможно, вдвое снизило бы кассовые сборы!). Праведная бесчувственность Майкла передается всему фильму: жуткое чередование религиозной церемонии и силовой политики показано с беспристрастностью или даже одобрением. Зрители не испытывают отвращения к Майклу и его лицемерию, а только проникаются еще большим уважением к его холодности, властности, прозорливости и чувству долга. По крайней мере, так кажется нам — мужчинам, которые регулярно пересматривают «Крестного отца», чтобы поддерживать себя в форме, и питают пристрастие к его холодным черным водам.

Не стоит забывать, что первые два «Крестных отца» вышли на экраны в начале семидесятых — неспокойное и тревожное время, когда Америка переживала вьетнамский кризис, расизм, Уотергейтский скандал, отголоски убийства Кеннеди и сумбурную реакцию на весь этот социальный радикализм, который мы называем «шестидесятыми». Как бы там ни было, эти фильмы исповедуют твердую веру в то, что один человек может и должен управлять своей семьей, своим делом и Америкой. И если это потребует от него убийства собственных братьев и попрания американских законов, так тому и быть. Все жертвы оправдываются именем порядка. Ответственность ложится на плечи все более одинокой фигуры Майкла, святого и демона, в конце второй части живущего в тени. Как было известно Никсону, именно для этого и нужны лидеры. Жаль лишь, что злосчастный «Крестный отец 3» не обошелся без ватиканской интриги и не показал нам, как Майкл покоряет Америку своей убийственной добротой.

Однако в первом «Крестном отце», двадцатипятилетие которого мы отмечаем в этом году, Майкл предстает почти безупречным героем, который оказывается достойным власти и влияния и завоевывает наши сердца. В начале трилогии Майкл показан «белой овцой» семейства: он воевал и заслужил медали; учился в Дартмуте; сошелся в Нью-Хэмпшире с неитальянской девушкой Кей. Майкл приходит на свадьбу своей сестры, но, как он объясняет Кей, «это моя семья, а не я».

Затем Майкл меняется под воздействием обстоятельств, перед которыми мало кто из нас смог бы устоять, и сила фантазии превосходит моральные суждения. Он поневоле встает на защиту чести семьи. Когда в Вито стреляют, именно Майкл начинает распоряжаться в больнице и предотвращает повторное покушение. В одной из самых тревожных сцен фильма он прибегает к помощи робкого кондитера Энцо, пришедшего навестить его отца, и вместе с ним охраняет вход в больницу. Им удается спугнуть убийц, заметивших их из машины. Струсивший Энцо хочет закурить, но его так трясет, что он едва не роняет сигарету, в то время как Майкл, уверенно полагающийся на собственные силы, подносит ему зажигалку недрогнувшей рукой. Это, возможно, самое удачное изображение мужской натуры в американском кинематографе.

Власть и положение приобретают для него исключительную важность, но благодаря тайной свободе, даруемой просмотром фильма, мы становимся его семьей. Мы ни за что не отвечаем и можем опосредованно потакать своим фантазиям. Под масками зрителей нам не приходится ни признавать, ни тем более противостоять ночному расцвету зла в собственных душах. Согласно принципу Корлеоне, мы можем получить все, что захотим, если хотим этого достаточно сильно.

Вот почему «Крестный отец» так много значит для киноиндустрии, будь его представители итальянцами, евреями или кем бы то ни было еще. В Голливуде действует один принцип: «Я против всех остальных». Другой — всегда враг, всегда угроза, и в конечном счете все «другие» низводятся до уровня отбросов.

И еще одно. «Крестный отец» — действительно единственный в своем роде фильм, воспевающий суровый контроль, однако можно не без оснований утверждать, что фантазия торжествует над реальностью, разумом, моралью и обыденностью во всех значительных американских картинах. Та же жажда великой славы лежит в основе таких фильмов, как «Гражданин Кейн», «Рождение нации», «Эта прекрасная жизнь», «Дикая банда», «Красотка», «Бонни и Клайд», «Искатели», «Психо», «Таксист» и «Роковое влечение», — картин, которые заставляют нас почувствовать себя наедине с нашими тайными желаниями.

Источник

Два закона мафии по фильму Крёстный отец

Два непреложных закона сицилийской мафии, или История о семи предательствах

Автор данной статьи не претендует на полное понимание знаменитой саги о семье Корлеоне. Как всякое гениальное произведение, этот фильм достаточно многогранен и содержит в себе многое, над чем можно поразмыслить и что можно разглядеть, если иметь на то время и желание. Но некоторые детали истории жизни Майка Корлеоне и его близких привлекли к себе сугубое внимание. И как раз об этих отдельных деталях будет идти речь.

Второй фильм знаменитой саги о семье Корлеоне повествует о событиях, начавшихся через семь лет после того, как Майк Корлеоне одним ударом расправился с пятью мафиозными семьями, угрожающими жизни и благополучию его собственной семьи.

А если человек оказывается в таких обстоятельствах, в которых остаться неизменным просто невозможно? Если его взаимодействие с миром на столько радикально, что никакими силами нельзя отгородиться от последствий? Именно так взаимодействует с миром главный герой фильма «Крёстный отец, часть II» Майк Корлеоне.

Весь этот фильм (вместе с первой частью) можно было бы назвать рассказом о семи предательствах. Потому что каждое из этих предательств меняет главного героя всё глубже и глубже.

Предательство Пауло Гато, шофёра и телохранителя дона Вито Корлеоне, едва не оборвало жизнь главы семьи и повлекло за собой кровопролитную войну между мафиозными семьями. Войну, в которую по своей воле вступает Майк Корлеоне. Тот самый Майк, который в самом начале фильма показывает, на сколько чужд семьи отца и на сколько не желает иметь с её делами ничего общего. Именно с убийства Майком Корлеоне Турка Солоцци и капитана Маклуски начинается война между мафиозными кланами. И именно с этого убийства начинается путь становления младшего сына дона Корлеоне, как будущего продолжателя дела своего отца.

Майк выполняет долг перед семьёй, потому что не может допустить, чтобы Солоццо добил раненого Вито Корлеоне. Младший сын дона Корлеоне своими руками вершит вендетту, после чего, спасаясь от официального правосудия, вынужден бежать из Америки на Сицилию. Но новые испытания ждут его даже в относительно спокойном убежище деревенской жизни.

Старший брат Фредо не может урезонить свою полупьяную супругу, кричащую во всю глотку: «Не женитесь на макаронниках! Они относятся к своим жёнам как к дерьму!» Утихомиривать красавицу приходится телохранителю дона. Да ещё недовольный Фрэнк Пентенджелли прямо говорит о том, что приехал не за столом сидеть.

Предательство Фредо сражает Майка Корлеоне. Кому можно верить, если твой родной брат, старший брат (!) предаёт тебя в руки врагов? Едва выбравшись из восставшей Гаваны, Майк тем не менее пытается отыскать Фредо и уговорить вернуться домой. Передаёт, что не сердится и всячески его успокаивает. Маневр с точки зрения дона вполне оправданный и понятный. Отец учил Майка держать друзей близко, а врагов ещё ближе. Потенциального врага, который может предать и во второй раз, просто опасаясь мести брата, нужно держать как можно ближе к себе и контролировать все его шаги.

Дома Майка ждёт новость, которая приносит ему новые страдания, хотя подоплёку этой новости ни Майк, ни принёсший её Том Хаген, пока не знают: у жены Майка был выкидыш. Она потеряла ребёнка. Майк винит себя, винит тех, кто устроил покушение. Разлад в семье только усугубляет и без того находящегося не в лучшем душевном состоянии Майка Корлеоне. Он срывается даже на Хагена. Но гораздо хуже этого короткого срыва то, что ждёт Майка впереди. Второе предательство тянется вслед за первым. Фрэнк Пентенджелли, уверенный, что Майкл Корлеоне предал его, даёт показания против своего дона во время следствия.

Майк, как и в финале первой серии, уничтожает всех врагов, чтобы обезопасить семью, которая по сути теперь представлена только им самим и его детьми. Его жена Кей ушла от него, потому, что больше не желала иметь с ним ничего общего. Детей он ей не отдал, потому что естественно не мог доверить их женщине, которая убивает своих младенцев.

Незадолго до того, как Майк узнаёт, что его жена сделала аборт, Он разговаривает с матерью и спрашивает у неё, каким был отец и что бы он был без семьи. А когда мать говорит ему, что без семьи его просто нет, Майк отвечает, может быть предчувствуя дальнейшие события: «Времена меняются».

Источник