О чем говорил мальчик читать
О чем говорил мальчик читать
Однажды, когда замечательный разведчик нашего партизанского отряда Николай Иванович Кузнецов был ранен и я уже готовился начать операцию, он вдруг отвел мою руку:
— Обезболивания не нужно, доктор!
— Почему? Будет тяжко, Николай Иванович.
— Все равно! Я вам не помешаю.
Во время операции он ни разу не застонал…
Вскоре Кузнецов стал поправляться, и тогда я спросил, зачем ему понадобилось так мучить себя.
Вот о том, как создавали свои характеры те, кого я знал, кого встречал в жизни, я и написал эту книжку.
Мы встретились с ним прошлым летом в Подмосковье.
Я рассказываю о давно минувших днях Отечественной войны. О партизанских дорогах. О подвигах разведчиков на захваченной врагом земле. И так хочется передать ребятам главное, чем жили мы в те годы, что и сейчас переполняет сердце…
Странные люди эти взрослые. Никак не угомонятся! Ну, прожили жизнь. Ну, совершили кое-что. А им все мало.
Да, нам все мало. Нам непременно нужно, чтоб и после смерти жизнь наша продлилась. Чтоб дети наши продолжали любить нашей любовью и ненавидеть нашей ненавистью. Чтоб это стало частью их Души.
Один мальчик слушал совсем не так, как другие. Не отрываясь, не шевелясь, он серьезно и даже мрачно глядел на меня и о чем-то напряженно думал.
— Ты хочешь о чем-нибудь спросить?
— Что же ты… Спрашивай.
Он потупился еще больше. Потом неожиданно повернулся и медленно пошел прочь.
Тоскливо ныло в груди, оттого что мне этого никогда не испытать! Ведь мне было тогда всего двенадцать лет…
Шорох заставил обернуться. Рядом стоял тот самый молчаливый мальчик. Опустив голову, он исподлобья смотрел на меня и не говорил ни слова.
— Нет,- сказал он тихо и жалобно,- я не смогу. Я никогда не стану героем.
Это меня озадачило.
И вдруг мальчик заговорил. Заговорил торопливо, горячо. Обо всем, что мучило его. Чего не понимал. Что казалось недостижимым…
Ответить мне не пришлось. У ворот затормозила машина. По аллее быстро шел вожатый, радостно кивая мне головой: в город я попаду вовремя.
Я уехал, унося с собой его пытливый, требующий взгляд и вопросы, которые бередили его душу.
Я продолжаю наш разговор. Я отвечаю тебе, мой мальчик. Отвечаю, как умею, как знаю. Может быть, ты прочтешь эту книгу и она поможет тебе.
О чем говорил мальчик
Надо мной смеются за то, что я всех жалею, Девчонкой дразнят. Учительница немецкого языка у нас старенькая, плохо слышит. Вот Левкин выйдет к доске и при всем классе вслух скажет: «Глухая тетеря!» Она не разберет, улыбается на всякий случай просит повторить. Он снова: «Глухая тетеря!» Класс хохочет. Она морщится, видно, переживает что глохнет, смотрит ему на губы: «Пожалуйста, скажи еще раз!» А он со спокойным лицом, громко: «Я сказал: «Гутен морген». Смелый! Я так не могу — вдруг она поймет, что над ней смеются. За глухоту!
А то еще первоклассников пугать начнут… Я даже лягушку жалею, когда ее мучают.
Соседка все твердит маме: «Что ты его так воспитываешь — всех жалеть! Пропадет».
Наверное, у настоящего героя сердце должно быть железное.
Первая стычка Гриши Воронихина с Боголеповым произошла шестнадцатого июля 1941 года. И я был тому свидетелем.
Мы с Гришей шли по гаревой дорожке московского стадиона на медицинское освидетельствование. Осмотр происходил в помещении под Северной трибуной, и мы, пока шли от Южной, успели кое о чем поспорить.
Он остановился и загородил дорогу, тараща на меня свои близорукие глаза.
В этот момент из помещения медицинского пункта выкатилась с топотом и криком толпа наших будущих однополчан во главе с Боголеповым. Это был здоровенный парень с лихим вороным чубом и черными, как пуговицы, глазами. В вытянутой руке он держал за хвост мышонка и, громко похохатывая, говорил:
О чем говорил мальчик
ЧЕТВЕРТОЕ ИЗДАНИЕ 1
О чем говорил мальчик 1
О чем говорил мальчик 3
О чем говорил мальчик 4
О чем говорил мальчик 6
О чем говорил мальчик 9
О чем говорил мальчик 10
О чем говорил мальчик 12
О чем говорил мальчик 13
Альберт Вениаминович Цессарский
О чем говорил мальчик
ЧЕТВЕРТОЕ ИЗДАНИЕ
Однажды, когда замечательный разведчик нашего партизанского отряда Николай Иванович Кузнецов был ранен и я уже готовился начать операцию, он вдруг отвел мою руку:
— Обезболивания не нужно, доктор!
— Почему? Будет тяжко, Николай Иванович.
— Все равно! Я вам не помешаю.
Во время операции он ни разу не застонал…
Вскоре Кузнецов стал поправляться, и тогда я спросил, зачем ему понадобилось так мучить себя.
Вот о том, как создавали свои характеры те, кого я знал, кого встречал в жизни, я и написал эту книжку.
ВСТРЕЧА
Мы встретились с ним прошлым летом в Подмосковье.
Я рассказываю о давно минувших днях Отечественной войны. О партизанских дорогах. О подвигах разведчиков на захваченной врагом земле. И так хочется передать ребятам главное, чем жили мы в те годы, что и сейчас переполняет сердце…
Странные люди эти взрослые. Никак не угомонятся! Ну, прожили жизнь. Ну, совершили кое-что. А им все мало.
Да, нам все мало. Нам непременно нужно, чтоб и после смерти жизнь наша продлилась. Чтоб дети наши продолжали любить нашей любовью и ненавидеть нашей ненавистью. Чтоб это стало частью их Души.
Один мальчик слушал совсем не так, как другие. Не отрываясь, не шевелясь, он серьезно и даже мрачно глядел на меня и о чем-то напряженно думал.
— Ты хочешь о чем-нибудь спросить?
— Что же ты… Спрашивай.
Он потупился еще больше. Потом неожиданно повернулся и медленно пошел прочь.
Тоскливо ныло в груди, оттого что мне этого никогда не испытать! Ведь мне было тогда всего двенадцать лет…
Шорох заставил обернуться. Рядом стоял тот самый молчаливый мальчик. Опустив голову, он исподлобья смотрел на меня и не говорил ни слова.
— Нет,- сказал он тихо и жалобно,- я не смогу. Я никогда не стану героем.
Это меня озадачило.
И вдруг мальчик заговорил. Заговорил торопливо, горячо. Обо всем, что мучило его. Чего не понимал. Что казалось недостижимым…
Ответить мне не пришлось. У ворот затормозила машина. По аллее быстро шел вожатый, радостно кивая мне головой: в город я попаду вовремя.
Я уехал, унося с собой его пытливый, требующий взгляд и вопросы, которые бередили его душу.
Я продолжаю наш разговор. Я отвечаю тебе, мой мальчик. Отвечаю, как умею, как знаю. Может быть, ты прочтешь эту книгу и она поможет тебе.
О чем говорил мальчик
Надо мной смеются за то , что я всех жалею , Девчонкой дразнят. Учительница немецкого языка у нас старенькая , плохо слышит. Вот Левкин выйдет к доске и при всем классе вслух скажет: «Глухая тетеря!» Она не разберет , улыбается на всякий случай просит повторить . Он снова: «Глухая тетеря!» Класс хохочет. Она морщится , видно, переживает что глохнет, смотрит ему на губы: «Пожалуйста, скажи еще раз!» А он со спокойным лицом, громко: «Я сказал: «Гутен морген». Смелый! Я так не могу — вдруг она поймет, что над ней смеются. За глухоту!
А то еще первоклассников пугать начнут… Я даже лягушку жалею, когда ее мучают.
Соседка все твердит маме: «Что ты его так воспитываешь — всех жалеть! Пропадет».
Наверное, у настоящего героя сердце должно быть железное.
ГРИША
Первая стычка Гриши Воронихина с Боголеповым произошла шестнадцатого июля 1941 года. И я был тому свидетелем.
Мы с Гришей шли по гаревой дорожке московского стадиона на медицинское освидетельствование. Осмотр происходил в помещении под Северной трибуной, и мы, пока шли от Южной, успели кое о чем поспорить.
Он остановился и загородил дорогу, тараща на меня свои близорукие глаза.
В этот момент из помещения медицинского пункта выкатилась с топотом и криком толпа наших будущих однополчан во главе с Боголеповым. Это был здоровенный парень с лихим вороным чубом и черными, как пуговицы, глазами. В вытянутой руке он держал за хвост мышонка и, громко похохатывая, говорил:
— Солдату первым делом требуется быстрота. Ясно, понятно? Засим твердость руки и беспощадность к противнику.- Он любовно оглядел серого мышонка, который, болтаясь на хвостике, отчаянно выгибал спинку и перебирал в воздухе лапками.- Сейчас мы его… прекратим.
Альберт Вениаминович Цессарский
О чем говорил мальчик
Однажды, когда замечательный разведчик нашего партизанского отряда Николай Иванович Кузнецов был ранен и я уже готовился начать операцию, он вдруг отвел мою руку:
— Обезболивания не нужно, доктор!
— Почему? Будет тяжко, Николай Иванович.
— Все равно! Я вам не помешаю.
Во время операции он ни разу не застонал…
Вскоре Кузнецов стал поправляться, и тогда я спросил, зачем ему понадобилось так мучить себя.
Вот о том, как создавали свои характеры те, кого я знал, кого встречал в жизни, я и написал эту книжку.
Мы встретились с ним прошлым летом в Подмосковье.
Я рассказываю о давно минувших днях Отечественной войны. О партизанских дорогах. О подвигах разведчиков на захваченной врагом земле. И так хочется передать ребятам главное, чем жили мы в те годы, что и сейчас переполняет сердце…
Странные люди эти взрослые. Никак не угомонятся! Ну, прожили жизнь. Ну, совершили кое-что. А им все мало.
Да, нам все мало. Нам непременно нужно, чтоб и после смерти жизнь наша продлилась. Чтоб дети наши продолжали любить нашей любовью и ненавидеть нашей ненавистью. Чтоб это стало частью их Души.
Один мальчик слушал совсем не так, как другие. Не отрываясь, не шевелясь, он серьезно и даже мрачно глядел на меня и о чем-то напряженно думал.
— Ты хочешь о чем-нибудь спросить?
— Что же ты… Спрашивай.
Он потупился еще больше. Потом неожиданно повернулся и медленно пошел прочь.
Тоскливо ныло в груди, оттого что мне этого никогда не испытать! Ведь мне было тогда всего двенадцать лет…
Шорох заставил обернуться. Рядом стоял тот самый молчаливый мальчик. Опустив голову, он исподлобья смотрел на меня и не говорил ни слова.
— Нет,- сказал он тихо и жалобно,- я не смогу. Я никогда не стану героем.
Это меня озадачило.
И вдруг мальчик заговорил. Заговорил торопливо, горячо. Обо всем, что мучило его. Чего не понимал. Что казалось недостижимым…
Ответить мне не пришлось. У ворот затормозила машина. По аллее быстро шел вожатый, радостно кивая мне головой: в город я попаду вовремя.
Я уехал, унося с собой его пытливый, требующий взгляд и вопросы, которые бередили его душу.
Я продолжаю наш разговор. Я отвечаю тебе, мой мальчик. Отвечаю, как умею, как знаю. Может быть, ты прочтешь эту книгу и она поможет тебе.
О чем говорил мальчик
Надо мной смеются за то, что я всех жалею, Девчонкой дразнят. Учительница немецкого языка у нас старенькая, плохо слышит. Вот Левкин выйдет к доске и при всем классе вслух скажет: «Глухая тетеря!» Она не разберет, улыбается на всякий случай просит повторить. Он снова: «Глухая тетеря!» Класс хохочет. Она морщится, видно, переживает что глохнет, смотрит ему на губы: «Пожалуйста, скажи еще раз!» А он со спокойным лицом, громко: «Я сказал: «Гутен морген». Смелый! Я так не могу — вдруг она поймет, что над ней смеются. За глухоту!
А то еще первоклассников пугать начнут… Я даже лягушку жалею, когда ее мучают.
Соседка все твердит маме: «Что ты его так воспитываешь — всех жалеть! Пропадет».
Наверное, у настоящего героя сердце должно быть железное.
Первая стычка Гриши Воронихина с Боголеповым произошла шестнадцатого июля 1941 года. И я был тому свидетелем.
Мы с Гришей шли по гаревой дорожке московского стадиона на медицинское освидетельствование. Осмотр происходил в помещении под Северной трибуной, и мы, пока шли от Южной, успели кое о чем поспорить.
О чем говорил мальчик читать
Однажды, когда замечательный разведчик нашего партизанского отряда Николай Иванович Кузнецов был ранен и я уже готовился начать операцию, он вдруг отвел мою руку:
— Обезболивания не нужно, доктор!
— Почему? Будет тяжко, Николай Иванович.
— Все равно! Я вам не помешаю.
Во время операции он ни разу не застонал…
Вскоре Кузнецов стал поправляться, и тогда я спросил, зачем ему понадобилось так мучить себя.
Вот о том, как создавали свои характеры те, кого я знал, кого встречал в жизни, я и написал эту книжку.
Мы встретились с ним прошлым летом в Подмосковье.
Я рассказываю о давно минувших днях Отечественной войны. О партизанских дорогах. О подвигах разведчиков на захваченной врагом земле. И так хочется передать ребятам главное, чем жили мы в те годы, что и сейчас переполняет сердце…
Странные люди эти взрослые. Никак не угомонятся! Ну, прожили жизнь. Ну, совершили кое-что. А им все мало.
Да, нам все мало. Нам непременно нужно, чтоб и после смерти жизнь наша продлилась. Чтоб дети наши продолжали любить нашей любовью и ненавидеть нашей ненавистью. Чтоб это стало частью их Души.
Один мальчик слушал совсем не так, как другие. Не отрываясь, не шевелясь, он серьезно и даже мрачно глядел на меня и о чем-то напряженно думал.
— Ты хочешь о чем-нибудь спросить?
— Что же ты… Спрашивай.
Он потупился еще больше. Потом неожиданно повернулся и медленно пошел прочь.
Тоскливо ныло в груди, оттого что мне этого никогда не испытать! Ведь мне было тогда всего двенадцать лет…
Шорох заставил обернуться. Рядом стоял тот самый молчаливый мальчик. Опустив голову, он исподлобья смотрел на меня и не говорил ни слова.
— Нет,- сказал он тихо и жалобно,- я не смогу. Я никогда не стану героем.
Это меня озадачило.
И вдруг мальчик заговорил. Заговорил торопливо, горячо. Обо всем, что мучило его. Чего не понимал. Что казалось недостижимым…
Ответить мне не пришлось. У ворот затормозила машина. По аллее быстро шел вожатый, радостно кивая мне головой: в город я попаду вовремя.
Я уехал, унося с собой его пытливый, требующий взгляд и вопросы, которые бередили его душу.
Я продолжаю наш разговор. Я отвечаю тебе, мой мальчик. Отвечаю, как умею, как знаю. Может быть, ты прочтешь эту книгу и она поможет тебе.
О чем говорил мальчик
Надо мной смеются за то, что я всех жалею, Девчонкой дразнят. Учительница немецкого языка у нас старенькая, плохо слышит. Вот Левкин выйдет к доске и при всем классе вслух скажет: «Глухая тетеря!» Она не разберет, улыбается на всякий случай просит повторить. Он снова: «Глухая тетеря!» Класс хохочет. Она морщится, видно, переживает что глохнет, смотрит ему на губы: «Пожалуйста, скажи еще раз!» А он со спокойным лицом, громко: «Я сказал: «Гутен морген». Смелый! Я так не могу — вдруг она поймет, что над ней смеются. За глухоту!
А то еще первоклассников пугать начнут… Я даже лягушку жалею, когда ее мучают.
Соседка все твердит маме: «Что ты его так воспитываешь — всех жалеть! Пропадет».
Наверное, у настоящего героя сердце должно быть железное.
Первая стычка Гриши Воронихина с Боголеповым произошла шестнадцатого июля 1941 года. И я был тому свидетелем.
Мы с Гришей шли по гаревой дорожке московского стадиона на медицинское освидетельствование. Осмотр происходил в помещении под Северной трибуной, и мы, пока шли от Южной, успели кое о чем поспорить.
Он остановился и загородил дорогу, тараща на меня свои близорукие глаза.
В этот момент из помещения медицинского пункта выкатилась с топотом и криком толпа наших будущих однополчан во главе с Боголеповым. Это был здоровенный парень с лихим вороным чубом и черными, как пуговицы, глазами. В вытянутой руке он держал за хвост мышонка и, громко похохатывая, говорил:
О чем говорил мальчик читать
Однажды, когда замечательный разведчик нашего партизанского отряда Николай Иванович Кузнецов был ранен и я уже готовился начать операцию, он вдруг отвёл мою руку:
— Обезболивания не нужно, доктор!
— Почему? Будет тяжко, Николай Иванович.
— Всё равно! Я вам не помешаю.
Во время операции он ни разу не застонал.
Вскоре Кузнецов стал поправляться, и тогда я спросил, зачем ему понадобилось так мучить себя.
— Хотел проверить,— ответил он,— если когда-нибудь придётся испытать такую боль, вытерплю ли. Разведчику нужен твёрдый характер, доктор.— И, помолчав, добавил улыбаясь: — А человек делает себе свой характер сам!
Вот о том, как создавали свои характеры те, кого я знал, кого встречал в жизни, я и написал эту книжку.
А. Цессарский.
О ЧЁМ ГОВОРИЛ МАЛЬЧИК
Надо мной смеются за то, что я всех жалею. Девчонкой дразнят. Учительница немецкого языка у нас старенькая, плохо слышит. Вот Левкин выйдет к доске и при всём классе вслух скажет: «Глухая тетеря!» Она не разберёт, улыбается на всякий случай, просит повторить. Он снова: «Глухая тетеря!» Класс хохочет. Она морщится, видно, переживает, что глохнет, смотрит ему на губы: «Пожалуйста, скажи ещё раз!» А он со спокойным лицом, громко: «Я сказал: «Гутен морген». Смелый! Я так не могу — вдруг она поймёт, что над ней смеются. За глухоту!
А то ещё первоклассников пугать начнут. Я даже лягушку жалею, когда её мучают.
Соседка всё твердит маме: «Что ты его так воспитываешь — всех жалеть! Пропадёт».
Наверное, у настоящего героя сердце должно быть железное. У
О ЧЁМ ГОВОРИЛ МАЛЬЧИК
Но ведь герой должен любить только героическое. Опасности. Войну. Я читал: почти все герои в детстве искали, где бы кого вытащить из омута или спасти из огня. Они убегали путешествовать, с ними случались разные приключения. Боролись с врагами — шпионами, кулаками. У них вся жизнь так складывалась. Или у него отец герой, дедушка красный партизан.
А у меня папа умер давно, от болезни сердца. Он был счетоводом. И мы с мамой живём на окраине в обыкновенном большом новом доме. Мама шьёт на фабрике. А я больше всего на свете люблю смотреть, как растут цветы и деревья у нас во дворе. И слушать, как утром поют птицы. Значит, у меня нет наклонности к героизму!
О ЧЁМ ГОВОРИЛ МАЛЬЧИК
Кроме того, есть у меня привычка. Ругают меня за неё. Привычка всегда спрашивать: зачем? Вот вчера послали переносить скамейки из столовой во двор. Я, конечно, спросил: зачем? Мне говорят: не твоё дело, выполняй.
Потом оказалось, для лекции. Конечно, тут же пошёл дождь, и мы сейчас же стали переносить скамейки обратно, Я и говорю вожатой: я потому спросил «зачем?», что тучи, и на барометре видно было. А на днях в военной игре посылает меня старший вожатый в разведку — искать штаб противника — совсем не в ту сторону. Я говорю — зачем, когда я видел, они вон туда пошли. Ну, он раскричался. Оказывается, у них заранее было придумано, чтоб с разведкой вышла ошибка. Стал он мне говорить, что в настоящей войне я бы ни одного приказа не выполнил, ни одного подвига не совершил.
Вот я и думаю: как же настоящие герои совершали свои подвиги? Не думая? А если бы стали рассуждать, может, они бы и половины подвигов не совершили? Так, что ли?
О ЧЁМ ГОВОРИЛ МАЛЬЧИК
А потом, разве я похож на героя? С таким ростом? Герои все — высота во, плечи во. Учитель физкультуры говорит, все герои — спортсмены. Ну и не нужно. Я даже и не люблю спорт. Только время тратить, чтоб прыгнуть дальше на два сантиметра! Подумаешь, заслуга — родиться с длинными ногами. Кенгуру тоже здорово прыгает.
Витька-верзила задаётся: сильнее всех. Смеётся, что у меня с подачи мяч до сетки не долетает. Всё утро я сегодня тренировался — не выходит. Ну и пусть! И так проживу!
О ЧЁМ ГОВОРИЛ МАЛЬЧИК
Со всех сторон мне говорят: готовься стать героем. И сами же не дают — воспитывают, как маленького. Мне знаете пак хочется скорее стать взрослым! Мечтаю военную форму надеть, научиться танком управлять, закурить. Чего вы смеётесь? Так скорее повзрослеешь. Возмужаешь. Витька вчера говорил: хочешь мужчиной стать — закури. А у нас в школе двух мальчиков увидели с папиросами, так настоящий суд устроили. Мам вызывали — те плакали.
Почему взрослым всё можно, а нам всё нельзя? Вы-то небось курите? Наверно, до отряда, до войны, в школе ещё курили. Нет, что ли?
О ЧЁМ ГОВОРИЛ МАЛЬЧИК
Что же остаётся нам, детям, в мирное время, чтобы стать героями? Конечно, родители и учителя сейчас же скажут: учиться! Но вы-то, вы знаете, что нет в этом ничего героического. Ни капельки! Ну да, если загорится коровник, броситься в огонь и вывести всех коров — это подвиг. Или спасти утопающего. Или поезд остановить, если путь повреждён. Но вот сколько я уже живу на свете. Чего вы? Мало живу? Я считаю, сознательной жизни — 10 лет. И за все эти годы мне ни одного пожара не встретилось, ни одного утопленника. Так ведь можно до старости дожить и никакого случая для подвига не найти!
О ЧЁМ ГОВОРИЛ МАЛЬЧИК
Теперь наконец я скажу вам. Признаюсь в самом главном, в самом ужасном. Вы увидите. Я никому этого не говорил. Но я-то сам про себя знаю! Скажу. Сейчас. скажу.
Я трус. Трус! Никто далее не подозревает, как часто мне бывает страшно! Мне страшно в темноте. Страшно в лесу.
Страшно одному в квартире, когда все уходят в гости. Я боюсь молнии. Н отдельно боюсь грома. Когда мы были на море и я сидел на скале среди воды и налетел ветер, чёрная туча закрыла небо, вода почернела и забурлила — ой, я чуть не умер со страху!
Я боюсь собак и коров. Я даже гусей боюсь! От высоты у меня щекочет под коленками и замирает сердце. Когда драка, и, пока ещё не пришла моя очередь драться, я всё время боюсь. Когда дерёшься — легче, забываешь. У доски я боюсь так, что у меня темнеет в глазах.
А герой не знает страха! Верно?
О ЧЁМ ГОВОРИЛ МАЛЬЧИК
Видите, видите, какой я. Наверно, героем нужно родиться!
Мне кажется, я ответил на твои вопросы. Но прошёл уже год со дня нашей встречи. Ты вырос, возмужал, и, конечно, у тебя появилось столько же новых сомнений и недоумений. И в будущем году их возникнет так же много. Даже когда ты станешь совсем взрослым и мальчишки и девчонки будут спрашивать тебя о жизни, сам ты в это время будешь ломать голову над новыми задачами, которые встанут перед тобой.
Не ищи в этой книжке ответа на все случаи. Я советую тебе запомнить самое главное: когда ты будешь оценивать свои поступки и выбирать решение, чтобы не ошибиться, ответь себе честно, из самой глубины души: ради кого ты это делаешь?
Ради одного себя пли ради товарищей.
Ради одного себя или ради твоей Родины.
Ради одного себя или ради счастья всех, кто трудится на земле.
И ты поступишь правильно. Так же, как те, о ком я рассказал.
И в час Испытания, час неизбежный в жизни каждого человека, ты будешь героем, мой мальчик!