Некрасов в окопах сталинграда о чем
«…Появление повести казалось в те дни невероятным, неправдоподобным…»
Публикация подготовлена как одно из начинаний международной исследовательской инициативы в память о Викторе Платоновиче Некрасове (см. об этой инициативе в блоге ее информационного партнера: philologist.livejournal.com/11931554.html)
75 лет назад в журнале «Знамя» была впервые напечатана книга Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда»
Геннадий Кузовкин. Фото Л. Рутгайзер
Запоминающиеся дебюты украшают биографии известных людей. Первая публикация и вслед за ней главная премия страны — слава к Виктору Некрасову пришла именно так. О счастливом повороте судьбы не только биографы, но и сам Некрасов писал и рассказывал как о череде нечаянных удач. А премия в его повествовании выглядела непостижимым чудом — прихотью тирана.
Уже в эмиграции, в послесловии к «посевовскому» изданию своей первой книги 1 Некрасов написал:
Само появление повести казалось в те дни невероятным, неправдоподобным. Литературная общественность растерялась. Книга о войне, о Сталинграде, написанная не профессионалом, а рядовым офицером. Ни слова о партии, три строчки о Сталине… Не влезало ни в какие ворота».
Виктор Некрасов. «Википедия»
Как утверждает исследователь творчества Некрасова Ефим Гофман: «Действительно, «В окопах Сталинграда» — поразительный случай, когда партии в произведении практически нет». В отдельном издании повести (1948) мельком, в перечислении, упомянут парторг Костричный (в других изданиях “Быстрицкий”), который ни до, ни после как действующее лицо не появляется.
Об упоминаниях Сталина разговор будет особый.
«С другой стороны, свои страницы предоставил ей более чем авторитетный журнал «Знамя», и редактор его, Bс. Вишневский, живой классик, один из влиятельнейших руководителей Союза писателей — человек, во всем искушенный, знает, что к чему, что можно, чего нельзя.
Вот и началось в бесчисленных дискуссиях и статьях — «оно-то, конечно, правдивый рассказ и самим участником написанный, но нет в нем широты охвата… Взгляд из окопа… Дальше своего бруствера автор ничего не видит…» Приблизительно в таких выражениях говорил о повести тогдашний генеральный секретарь Союза писателей Александр Фадеев. Это не мешало, правда, секретариату или президиуму, на заседании которого он выступал, заочно принять автора в этот самый Союз писателей, случай беспрецедентный.
Через год тот же Фадеев, председатель Комитета по Сталинским премиям, вычеркнул в последнюю минуту фамилию автора из списка кандидатов, отправленного пред светлые очи. Неисповедимы пути Господни — наутро обомлевший автор увидел свое собственное изображение в «Правде» и «Известиях». (Вс. Вишневский потом, загадочно подмигивая, шепотом, закрыв предварительно все двери своего кабинета, сказал автору: «Только Сам мог вспомнить, никто другой…» — и развел руками.)
С этого дня книга стала примером, образцом. Все издательства наперебой начали ее издавать и переиздавать, переводчики переводить на все возможные языки, критики только хвалить, забыв, что недавно еще обвиняли автора в «пацифизме» и «ремаркизме»».
Писатель художественно развил историю премии в книге, жанр которой неуловим, поэтому самовольно определим его как альтернативную автобиографию. Она вышла в свет в 1983-м с длинным и необычным названием «Саперлипопет, или Если бы да кабы, да во рту росли грибы…». В повествование автор включил несколько страниц о встрече с кремлевским горцем. Молодого лауреата доставили в кабинет вождя. Сталин решил… поздравить его с присуждением премии и отметить это событие.
«— Заходы, заходы, будь дарагым гостэм, — и, взяв под локоток, подвел к креслу возле своего стола. — Садысь, садысь, сталинградец, потолкуем. Куришь?
Говорил он с акцентом, но небольшим (в дальнейшем читатель пусть сам расцвечивает его речь, я не буду).
Сталин сел за стол, выдвинул ящик, взял оттуда коробку своей знаменитой «Герцеговины Флор», вскрыл ее и протянул мне.
Папироса долго не выковыривалась, от волнения дрожали пальцы. Сталин заметил, но ничего не сказал. Только что-то вроде улыбки промелькнуло на его губах.
Чиркнув спичкой, он долго, попыхивая, прикуривал трубочку, знаменитую свою сталинскую трубочку. Точно как на напельбаумовской фотографии, мелькнуло у меня в голове. Когда-то я был очень поражен, обнаружив ее в спальне Твардовского, над самой кроватью. Другая — Бунина, висела над письменным столом. Это странное содружество долго не давало мне покоя».
Александр Твардовский с Виктором Некрасовым в Италии, 1959 год
Скажем, что Твардовский еще появится в нашей публикации, и продолжим цитату.
«Прикурив, Сталин откинулся в кресле и стал разглядывать меня.
Было одиннадцать часов утра. Я запомнил это, потому что часы, неизвестно где висевшие, я их так и не обнаружил, очень сухо и по-деловому пробили одиннадцать.
Всё последующее я попытаюсь изложить как можно точнее. Дело нелегкое, с тех пор прошло не более не менее как тридцать пять лет, какие-то детали стерлись, но главное не это, главное — количество выпитой водки. А выпито было много. Сначала вино, потом только водка. Меня это несколько удивило — всегда думал, что грузины не очень-то падки на водку».
«Учесть надо еще и то, что рассказчик, как правило, всегда несколько идеализирует, приукрашивает свою роль и поведение в описываемом событии. Вряд ли мне удастся этого избежать, но, понимая всю значительность того, что я сейчас поведаю, постараюсь быть предельно точным.
Какое-то время Сталин, откинувшись в кресле, рассматривал меня.
Мучительно пытаюсь сейчас вспомнить, какое же чувство я испытывал тогда. Первое, что напрашивается, конечно — страх. Перед тобой в кожаном кресле сидит убийца, самый страшный из всех убийц, которых знало человечество. И перед ним ты, один-одинешенек. В большом пустом кабинете.
Но как ни странно, страха не было. Было что-то другое. Черчилль в своих мемуарах писал, что, готовясь к первой встрече со Сталиным, строго-настрого наказывал себе ни в коем случае не идти первым навстречу. Но достаточно было ему, маленькому седому человеку, показаться в дверях, как какая-то неведомая сила толкнула английского премьер-министра в спину, и он торопливо пересек весь громадный пустой зал, а Сталин стоял.
Нет, входя в кабинет, я никаких клятв себе не давал. Коленки, правда, малость дрожали, когда сопровождающий меня вежливый полковник сказал, открывая передо мной тяжелую, обитую кожей, дверь: «Товарищ Сталин вас ждет», но, кажется мне, вошел я спокойно, не убыстряя шаг, и вот тут-то Сталин пошел мне навстречу. И усадил против себя. И угостил «Герцеговиной Флор». И во всем его облике была только приветливость, только доброжелательность. И в памяти моей на миг вспыхнул рассказ одного очень хорошего человека, который ни при каких обстоятельствах не мог соврать. Рассказ Ивана Сергеевича Соколова-Микитова. Сталин тоже как-то вызвал его к себе. Узнать подробности рейса «Малыгина» — Иван Сергеевич принимал в нем участие. Очень понравился ему тогда Сталин. Такой обходительный, любезный, немногословный, внимательно слушал».
Речь идет о «первой научно-туристской экспедиции на ледокольном пароходе «Малыгин», организованной «Интуристом» летом 1931 года». Соколов-Микитов действительно был в кремлевском кабинете Сталина 31 мая 1933 года. Прием длился 20 минут (17:30–50).
«Насчет исходивших от него гипнотических или каких-то других флюидов ничего не могу сказать — думаю, что моя скованность на первых порах (к концу она, увы, исчезла под влиянием винных паров) была бы такой же, сиди я перед Черчиллем или де Голлем. Впрочем, ни тот, ни другой, насколько известно, в лагеря писателей не загоняли — деталь существенная.
Итак, Сталин разглядывал меня. А я его письменный стол. Пытался запомнить предметы на нем — отточенные карандаши в вазочке из уральского камня, маленький самолетик на стальной пружине и большой, зеленый, точно летное поле, бювар. Потом я поднял глаза, и взгляды наши встретились.
И тут он, молчание несколько затянулось, сказал наконец:
— А я думал, высокий, широкоплечий блондин, а ты вот какой, да еще с усиками… Так вот, знаешь, чего я тебя пригласил? А? Не знаешь… Со Сталинской премией хочу поздравить! — и неторопливо протянул мне руку.
Я вскочил и, пожалуй, торопливее, чем надо, пожал протянутую ладонь.
— И почему твоя книжка мне понравилась, тоже не знаешь? — Он произнес это после небольшой паузы, во время которой я чуть не выпалил: «Служу Советскому Союзу!», но вовремя сдержался. — Задница у меня болит, вот почему. Все ее лижут, совсем гладкая стала.
Он рассмеялся, зубы у него были черные, некрасивые.
— Совсем как зеркало стала, — он встал и прошелся по комнате. Роста он оказался не больше моего, пожалуй, даже пониже, но плотнее, покрепче, шире в плечах».
Ефим Гофман уточнил, что рост Некрасова был примерно 175 см. Сведения о росте Сталина варьируются от 160 до 174 см. (по документам полиции — 169). Замечена несогласованность в описании фигуры вождя и, возможно, неточность: выше сказано, что Черчилль двинулся навстречу «маленькому седому человеку». На снимках ни один из лидеров не нависает над другим.
«— Ты сегодня вечером что делаешь? — спросил, остановившись передо мной. — Может, девушке свидание назначил?
— Никак нет, товарищ Сталин.
— Тогда приглашаю тебя к себе. Премию твою отпразднуем. Винца попьем. У меня хорошее, государевых подвалов.
Впоследствии в разговоре он несколько раз вспоминал царя, но всегда говорил «государь». Не царь, не Николашка, не Николай II, а государь. И никакого озлобления. «Слабенький государь был, безвольный, не такой России нужен был…»
— Массандровского винца попробуем. Сохранилось еще. Кстати, что вы там у себя в Сталинграде пили? А может, не пили, только воевали? Под мудрым сталинским руководством? А?
И опять рассмеялся».
Некрасов, видимо, был доволен, когда Раиса Орлова удивилась (она и ее муж Лев Копелев давно дружили с Некрасовым), почему он никогда не рассказывал о приеме у Сталина.
Удивление испытали и мы, когда выяснили, что реальная история присуждения Некрасову премии последовательно не изучалась. Ведь награда имела значение не только для судьбы молодого писателя. Как афористично высказался новомировский критик Лакшин: «Из „Окопов“ Некрасова, как из „Шинели“ Гоголя, вышла вся наша честная военная проза”. Другой критик Лазарь Лазарев считал, что “воздействие на литературный процесс было куда более широким, литература не делится на автономные, непроницаемые тематические отсеки, завоеванный писателем уровень правды общезначим ».
Вряд ли событие, повлиявшие на возникновение целого направления в литературе, случайно оказалось вне поля зрения исследователей. На недоступность документальных источников нельзя сослаться уже как минимум десятилетие.
Виктор Некрасов — в первом ряду второй справа. 1944 год
Рискнем высказать гипотезу. Парадокс возник из-за долгой дискуссии о Сталине, которая в нашем обществе всё еще не закончилась. В 1956-м Хрущёв выступил с докладом на ХХ съезде. Отказ от публикации сенсационного доклада уже свидетельствовал о неготовности к открытому обсуждению тиранического правления. Быстро выяснилось, что и в «полузакрытом» режиме следовало пресекать свободное высказывание мнений о причинах тирании и гарантиях от нее. Такие выступления воспринимались как чрезвычайные происшествия и квалифицировались как антипартийные. Тем не менее, с зигзагами, но десталинизация продолжалась. Ее свертывание после падения Хрущёва не афишировалось. Триумфального возвращения вождя в государственную символику не произошло, ресталинизация в большей мере купировала критику «трагических ошибок». История премии хорошо иллюстрирует особое обращение с именем и образом Сталина. Премию перестали вручать и вместо нее создали новую — Ленинскую. В 1966 году была учреждена еще одна премия. Ее назвали Государственной и приравняли к Сталинской. Прежние регалии лауреаты могли обменять на новые.
В спор о Сталине вернулся в большую политику в годы перестройки. Ее архитекторы начали новый раунд десталинизации. Собственно, к 1991-му кремлевский горец в ключевых СМИ и в массовой культуре олицетворял собой всё худшее в коммунистическом проекте. Популярность Сталина в социологических опросах шла на убыль. Ленин, революция и 1920-е тоже утрачивали привлекательность, но еще не так радикально. После августа 1991-го уже весь гиперкровавый социальный эксперимент стал трактоваться новой властью как трагедия, а большинство репрессивных акций прежних властей — как преступления.
Виктор Некрасов в киевском кабинете. 1974 год. «Википедия»
В эту пунктирную схему необходимо добавить один важный элемент. Ни Хрущёв, ни Брежнев, ни пришедшие к власти дети ХХ съезда не спешили расставаться с контролем над архивами. Недоступность документов партийно-государственной верхушки привела даже к некоторым завышенным ожиданиям. Архивы открылись или приоткрылись, но дискуссию о советском прошлом и о Сталине это не прекратило. Зато установки оппонентов сформировались. Требование открыть архивы сделалось атрибутом противников сталинщины. Насколько наследники Сталина нуждаются в документированном прошлом? Пожалуй, эта тема требует особого исследования. Во всяком случае, величественный миф, созданный пропагандой и подцензурным искусством, им дорог сам по себе. Рассекреченные документы они иногда оспаривают как сфальсифицированные. Например, так были атакованы источники о Катынском деле. К тому же эволюция Некрасова не могла вызывать симпатий у сталинистов. Им не было особенного прока исследовать нетривиальное решение вождя.
Неудобным оно было и для их оппонентов. Во всяком случае, ни те, ни другие не удосужились пойти в архивы, чтобы целенаправленно изучить обстоятельства присуждения Некрасову Сталинской премии.
Отсутствие опубликованных документальных свидетельств о премии разожгло исследовательский азарт. Возникло желание взглянуть своими глазами на архивные источники. Размышлять над планом поиска было увлекательно, правда, всё рельефнее выступали препятствия: требовалось время, чтобы посетить как минимум три расположенных в разных концах Москвы архива. Сделать это к юбилейным дням одному было почти невозможно. Журнал «Знамя» напечатал первую часть произведения Некрасова в сдвоенном номере (на титуле он именуется книгой) за август — сентябрь. Можно было утешаться мыслью, что для ценителей таланта Виктора Некрасова весь этот год юбилейный — в июне со дня рождения писателя исполнилось 110 лет. Успеть помогли две исследовательницы — София Осокина и Лидия Плешкова. Они доказали, что интерес к архивам еще жив. Им удалось сделать заслуживающие внимания находки. В следующем номере газеты читатели смогут увидеть их своими глазами.
Геннадий Кузовкин, историк, руководитель исследовательской
программы «История инакомыслия в СССР» Научно-информационного
и просветительского центра «Мемориал»*
Для иллюстраций использованы снимки из «Википедии» и фотогалерей мемориального сайта писателя nekrassov-viktor.com — еще одного информационного партнера инициативы.
* НИПЦ «Мемориал» является организацией-членом «Международного Мемориала», который внесен Минюстом в реестр, предусмотренный п. 10 ст. 13.1 ФЗ «Об НКО».
1 Некрасов В. П. Через сорок лет… (Нечто вместо послесловия) // Сталинград: повесть и рассказы. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1981, С. 439–456. Цит. по: nekrassov-viktor.com/books/nekrasov-cherez-sorok-let/
2 Комментарий Е. Гофмана (1.09.2021): «Фарбер — персонаж „В окопах Сталинграда“. Некрасов дал своему герою фамилию друга детства, который действительно воевал и скончался в 1957 году (см. nekrassov-viktor.com/Friends/Farber-Alexander/). Реальный Фарбер не был однополчанином Некрасова. Командир пятой роты, лейтенант — всё это взято из повести и трансформировано в соответствии с причудливой стилистикой „Саперлипопета…“».
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
«В окопах Сталинграда» — краткое содержание и пересказ по главам повести В. П. Некрасова
Краткие сведения о произведении
Главный герой повести
Другие персонажи
Очень краткое содержание для читательского дневника
По ходу сюжета освещаются ключевые эпизоды:
Во время войны судьба сводит главного героя повести с разными людьми. Он уважает капитана Максимова, майора Бородина, комбата Ширяева, старшину Чумака и многих других. С антипатией относится Керженцев к приспособленцу Калужскому и штабисту Абросимову, по вине которого погибли солдаты.
Краткий пересказ по главам (более подробный, чем краткое содержание)
Часть первая
Главы 1–3
После долгого лежания в обороне получен приказ об отступлении. Начальник штаба Максимов приказал первому батальону остаться на месте, чтобы прикрывать отход. Командиру батальона Ширяеву было сказано, что с ним останется инженер Керженцев и что нужно продержаться два дня, а потом отходить.
Затем Максимов пригласил в свой блиндаж Ширяева и Керженцева и сказал, что немцы подошли к Воронежу. Напомнил, чтобы до восьмого числа первый батальон не трогался с места и чтобы берегли патроны, стреляли только для виду. В бой приказал не вступать.
Всю ночь Керженцев с Ширяевым расставляли по-новому пулемёты, следующей ночью бойцы заминировали берег.
Глава 4
Через два дня, вечером, начали готовиться к отходу. В полночь дали последнюю очередь из пулемёта и ушли. Утром сделали большой привал в селе. Валега, ординарец Керженцева, добыл где-то мёд и хлеб. Когда уходили из села, у каждого дома стояли женщины и дети и смотрели на бойцов.
Глава 5
Во время перехода встретили друга Керженцева Игоря Свидерского и связного штаба Лазаренко. Они сообщили, что полк почти разгромлен танками, убит майор и комиссар. Сейчас за командира полка Максимов, он приказал Игорю разыскать первый батальон и направить его на соединение с полком.
Глава 6
На рассвете бойцы наткнулись на сараи бывшей птицефермы. Не успели отдохнуть там, как увидели, что в эту сторону идёт разведка противника, человек двадцать. Шли они под прикрытием миномётов. Силы были неравны, так как у наших солдат было мало пулемётов. Комбат Ширяев распорядился отступать, а для прикрытия оставил Керженцева с Валегой и бойца Седых. Остались и Игорь с Лазаренко. Комбат сказал, чтобы через час они бросили пулемёт и пошли на восток догонять батальон.
Когда немцы пошли в обход, Игорь отогнал их пулемётными очередями. Когда закончились патроны и бойцы стали отходить, погиб Лазаренко, подорвавшись на мине.
Главы 7–9
Переехали с отступающими частями через Дон, свою армию так и не нашли и направились в Сталинград, где, по слухам, было всё начальство.
Главы 10–11
В Сталинграде бойцы остановились в доме сестры знакомого Игоря по запасному полку. Мария Кузьминична приветливо их встретила, накормила, напоила. К обеду пришёл её муж Николай Николаевич, работающий на автоскладе. Он рассказал, что два раза ходил рыть окопы и что вокруг Сталинграда их уже три пояса.
В городе — мирная жизнь, работают кинотеатры, базар, ходят трамваи. Вечером бойцы собрались идти в оперетту, но их пригласила пить чай соседка Марии Кузьминичны, девушка Люся, работающая в госпитале. Они с удовольствием согласились. Люся играла на рояле «Кампанеллу» Листа, затем её мама угостила всех чаем и пригласила заходить ещё.
Керженцев и Игорь сами сдали на пересыльном пункте лошадей и повозку, а не послали туда Валегу и Седых. Иначе тех направили бы служить в другой полк, а Керженцев уже девять месяцев воевал вместе с Валегой и не хотел расставаться со своим ординарцем.
В отделе кадров военкомата Игоря и Керженцева взяли на учёт как сапёров и зачислили в резерв. Несколько дней они ходили на учёбу. Однажды вечером Люся пригласила Керженцева поехать на Мамаев курган, откуда виден весь Сталинград и видно очень далеко за Волгу. Когда сидели там на краю оврага, Керженцев сказал, что это хорошее место для пулемётов.
Главы 12–13
Четверым лейтенантам из резерва, в том числе Керженцеву и Игорю, дают задание подготовить на всякий случай к взрыву промышленные объекты города. Все они поселились в другой квартире, Валега и Седых тоже были с ними.
В городе много раненых, военные сводки малоутешительны. Как-то Керженцев встретил Калужского — тот устроился начальником продовольствия в эвакогоспиталь. Он предложил Керженцеву десять килограмм сахару, но тот отказался.
В Сталинграде по нескольку раз в день стали объявлять воздушную тревогу. Однажды бомбёжка длилась два часа, разрушений было много, из города стали уходить люди.
Главы 14–16
Немцы подошли близко к Тракторному заводу. Сапёрам было дано задание подготовить завод к взрыву. Керженцев был ответственен за ТЭЦ, а Игорь Свидерский — за литейный цех.
Главы 17–20
Когда Керженцеву и Свидерскому пришла смена, их отправили в инженерный отдел штаба фронта. Там Керженцева направили сапёром в 184-ую армию, а Игоря — в другое место, инженером. Керженцев с Валегой на переправе нашли представителей того полка, куда их направили. Оказалось, что полк должен сменить разбитую дивизию в районе завод «Метиз» — Мамаев курган.
Заводской двор — совершенно гладкий. Бойцы захватили у немцев будку и свалку железа, чтобы закрепиться.
В траншее около будки боец рылся в карманах убитого немца. Керженцев хотел его прогнать, но командир пешей разведки Чумак сказал, что это же его разведчик.
Шесть танков противника шли по направлению траншеи. Куча железа преградила им путь, один танк всё же перебрался через неё, но его подбили. Другие танки не прошли. Бойцы отбили атаку немецкой пехоты, а разведчики подбили ещё два танка.
Вечером противник выдохся. Керженцев потребовал, чтобы Чумак ему доложил, как прошёл день, каковы потери. Чумак с неприязнью ответил, что он не обязан этого делать, что подчиняется только командиру полка и начальнику разведки. Но Керженцев сказал, что так как их сейчас нет, Чумак должен подчиняться ему.
Начальник штаба полка Абросимов сообщил, что комбат убит и Керженцеву придётся принимать батальон.
Часть вторая
Глава 1
Весь сентябрь был тёплый и ясный. Напрасно бойцы ждали туч, чтобы не было бомбёжек с вражеских самолётов. Фашисты рвались к Волге.
Батальон Керженцева закрепился на заводе «Метиз», от танков его спасало только разбросанное вокруг железо. Потом атаки прекратились — враг стал обстреливать завод «Красный Октябрь».
Главы 2–3
Командир полка майор Бородин приказал Керженцеву построить для него блиндаж. Батальон Керженцева перевели с «Метиза» на ровный участок между ним и Мамаевым курганом. Задача была — «врыться, опутаться проволокой, обложиться минами и держаться».
Главы 4–8
Ночью батальон поменял позиции, стал окапываться и ставить мины. Затем Керженцева вызвал полковник и приказал к завтрашнему дню захватить на сопке три вражеских пулемёта. У Керженцева только двадцать бойцов, и он не понимает, как захватить и удержать высоту.
Главы 9–13
В расположение Керженцева прибыли разведчики во главе с Чумаком. Керженцев сам возглавил атаку на сопку. После ночного боя Чумак стал уважать Керженцева за смелость. Бойцы заняли сопку, но угодили в окружение. Немцы часто атаковали, но у оборонявшихся были пулемёты и боеприпасы, которые враги бросили при отступлении.
Валега, не участвовавший во взятии сопки, сумел пробраться ночью туда и доставить Керженцеву шинель и тушёнку.
Главы 14–15
Наконец, атака наших с целью соединения с бойцами, занявшими сопку, удалась. Ширяева назначили комбатом, Керженцев сдал ему батальон и отправился с Валегой на берег.
Главы 16–22
Через три дня Керженцева вызвали в штаб и сказали принять поступившее инженерное имущество: мины, лопаты и т. п. Под его руководством производились по ночам на передовой сапёрные работы.
Тринадцатого ноября немцы в последний раз бомбили Сталинград. До этого бомбёжка города продолжалась 82 дня. Стало понятно, что противник выдохся.
19 ноября у Керженцева был день рождения, но отметить его не удалось — был дан приказ в шесть ноль ноль перейти в наступление по всему фронту. Задача дивизии — овладеть нефтебаками. Керженцев должен был руководить инженерной разведкой и разминированием полей противника.
Глава 23
Когда канонада утихла, Абросимов по телефону скомандовал начать атаку. Но пулемёты противника беспрерывно строчили. Люди залегли: одни ползли, другие лежали. Миномёты и пулемёты не давали поднять головы.
Майор отослал Керженцева в его бывший батальон к Ширяеву, который придумал, как захватить немецкие ходы сообщения. Ширяев сообщил Керженцеву, что половины батальона уже нет, так как Абросимов послал его в атаку под непрерывным обстрелом. Если бойцы не убиты, то всё равно лежат — противник не даёт подняться. Керженцев передал Ширяеву приказ майора ставить пулемёты и сечь во фланг немцам, чтобы захватить их ходы сообщения. Тот пошёл выполнять приказ, но до конца его выполнить не смог, так как к ним добрался Абросимов и приказал идти в атаку. Ширяев сказал, что майор приказал ему завладеть траншеями противника, что утренняя атака захлебнулась из-за обстрела пулемётами и миномётами. Разъярённый Абросимов снова погнал батальон Ширяева в атаку, отменив приказ майора завладеть траншеями.
Главы 24–25
Бегущих в атаку сразу уложил на землю пулемёт противника, стоящий всего в пятидесяти метрах. Керженцев вскочил в воронку от разрыва снаряда. Пули свистели над самой землёй, рядом рвались мины. Около воронки лежал раненый, потихоньку он дополз до воронки, и Керженцев втащил его туда. Но скоро раненый умер. Из соседних воронок бойцы по одному пытались добежать до окопов, но всех их косил пулемёт. В соседней воронке лежал боец, у которого были часы. Узнав, что сейчас нет и двенадцати, Керженцев понял, что если лежать до вечера, он не выдержит, и договорился с бойцом бежать из воронок одновременно. Так как предыдущих трёх солдат подстрелили почти у бруствера, они решили упасть, не добегая до окопов. К моменту пулемётной очереди они будут лежать, а потом одним рывком бросятся в окопы. Им повезло, всё получилось. Оказалось, что сейчас пять часов (часы у бойца стали). Значит, Керженцев и боец пролежали в воронках десять часов — с семи до пяти.
Утром хоронили погибших товарищей. Командира четвёртой роты Карнаухова не нашли — он ворвался в немецкие окопы, там и погиб. Ширяев приполз, залитый кровью, и его отправили в санчасть. Командир пятой роты Фарбер принял команду над батальоном. Была потеряна почти половина бойцов.
Абросимова вызвали в штаб дивизии и держали там три часа. Потом он заперся в блиндаже до самого суда. На суде майор Бородин сказал, что он верил своему начальнику штаба Абросимову, но он превысил власть и отменил приказ майора, погнав людей в атаку. В итоге суд решил ходатайствовать о разжаловании Абросимова и направлении его в штрафную роту.
Глава 26–27
Ночью пришли долгожданные танки — шесть стареньких машин — и замаскировались на берегу. Утром было назначено наступление. Ширяев пришёл из медсанбата с перевязанной рукой, и его назначили начальником штаба.
Перед атакой вернулись разведчики и сказали, что ночью немцы поставили незнакомые мины, похожие на наши помзы. Командир разведвзвода Гаркуша и Керженцев поползли их обезвреживать. Это оказались помзы, из них стали выкручивать взрыватели. Взлетели ракеты, бойцов увидели, и послышалась стрельба из пулемёта. Керженцева ранило.
Глава 28
Он пролежал в госпитале два месяца. Когда вернулся в полк, оказалось, что немцы ушли с Мамаева кургана.
Добравшись до своего полка, Керженцев встретил там Седых, которого не видел очень давно. Оказалось, что его царапнуло пулей, и командир оставил его стеречь пленных немцев, а остальные бойцы — на передовой. Затем Керженцев встретился с друзьями и со своим ординарцем Валегой. Вечером его вызвали на совещание к начальнику штаба. Там военным сообщили приказ закончить ликвидацию северной группировки противника. После её ликвидации Керженцев увидел, как к Волге длинной вереницей плетутся пленные. Идущий за ними сержант сказал: «Экскурсантов веду. Волгу посмотреть хотят», — и весело засмеялся.
Заключение к краткому пересказу
В повести В. П. Некрасова «В окопах Сталинграда» освещены темы Великой Отечественной войны и патриотизма.
Идея произведения состоит в том, что война — противоестественное явление для людей, но они могут привыкнуть к любым трудным условиям и сохранить в себе человечность.
Краткое содержание повести может пригодиться для заполнения читательского дневника, а краткий пересказ по главам — для подготовки к уроку литературы.