Некоторые древние мыслители утверждали что добро и зло
Добро и зло в интерпретации философов
Здесь мы обсудим такие понятия, над определением которых испокон веков бьются лучшие умы человечества.
Барух Спиноза пишет о добре и зле следующее: „. под добром я буду разуметь то, что составляет для нас, как мы наверное знаем, средство к тому, чтобы все более и более приближаться к предначертанному нами образцу человеческой природы; под злом же то, что, как мы наверное знаем, препятствует нам достигать такого образца“.
В свете основной тематики нашего сайта мы постараемся определиться с тем, каким образом человек, стремясь избежать тревоги или совладать с нею, принимает решеиния, последствия которых можно описать в категориях добра (блага) или зла.
Джон Ролз предупреждает об опасности того, чтобы подменять понятие “благо” понятием “хороший”. Он унтверждает, что „нет ничего необходимо правильного, или морально корректного, в точках зрения, с которых вещи оцениваются как хорошие или плохие“:
„Можно сказать о человеке, что он хороший шпион или хороший убийца, не одобряя тем самым его навыков. Наше определение в этом случае истолковывается как утверждение, что обозначенный человек обладает атрибутами, которые рационально желать в шпионе или убийце, если исходить из того, что должны делать шпионы или убийцы. Обычно убийц и шпионов используют правительства и заговорщики. Мы же просто оцениваем некоторые способности и таланты с точки зрения правительств и заговорщиков. Вопрос о том, является ли шпион или убийца хорошим человеком, — это совсем другой вопрос; чтобы получить ответ на него, мы должны оценить причины и мотивы его работы…
…Для многих профессий и ролей моральные принципы занимают важное место в характеристике желаемых качеств. Например, хороший судья обладает сильным стремлением к установлению справедливости, к честному рассмотрению дел в соответствии с требованиями закона. Он обладает добродетелями юриста, которых требует его положение: он беспристрастен, способен оценить честно свидетельства, лишен предрассудков и не движим личными интересами. Эти качества могут быть недостаточными, но они обычно необходимы“.
Осуществляя свои свободные выборы, человек всегда оказывает влияние на других людей. Это влияние может быть нейтральным, позитивным или негативным. Если другой или его интересы пострадали всэдствие того или иного поступка человека, то ясно (по меньшей мере, на первый взгляд), что добром (или благом) для него эти последствия не назовешь.
Рассматривая вопрос о том, что такое благо, Джон Ролз утверждает, что при прочих равных условиях люди предпочитают „более широкие свободы и возможности менее широким, и большую долю богатства и больший доход меньшим“. Однако он подчеркивает, что „самоуважение и надежное чувство своего собственного достоинства являются, возможно, наиболее важными первичными благами“. Именно этот факт говорит в пользу ПРИНЦИПОВ СПРАВЕДЛИВОСТИ как честности.
Для этого справедливое и здоровое общество заботится о нравственном воспитании своих юных сограждан. Джон Ролз пишет по этому поводу следующее:
„Цель нравственных упражнений заключается в том, чтобы представить недостающие мотивы: желание поступать правильно ради самого поступка и желание не поступать неправильно. Правильное поведение —это поведение, выгодное другим и обществу (как определено принципом полезности), для осуществления которого у нас обычно отсутствуют эффективная мотивация, в то время как неправильное поведения — это поведение, в общем случае наносящее ущерб другим и обществу, для осуществления которого мы зачастую обладаем достаточной мотивацией. Общество должно как-то исправить эти дефекты. Постепенно под влиянием разных психологических процессов мы приобретаем желание поступать правильно и неприязнь к неправильным поступкам“.
Итак, добром или благом можно считать следование принципам справедливости, уважительное и трепетное отношение к жизни и достоинству другого человека.
А теперь обратимся к понятию „зла“. Для начала рассмотрим, что под злом понимает Эрих Фромм:
Животное не может быть злым, речь идет об имманентно присущих инстинктах, которые, по существу, служат ему для выживания. Зло есть попытка трансцендировать область человеческого на нечеловеческое, и тем не менее это нечто глубоко человеческое, поскольку человек так же не может стать животным, как он не может стать божеством.
В зле человек теряет сам себя при трагической попытке освободиться от тяжести своего человеческого бытия. Потенциал зла увеличивается еще и за счет того, что человек наделен способностью представлять себе все возможности зла, и желать их, и носиться с мыслью об этом, питая свою злую фантазию“.
Наибольшим злом Фромм считает те побуждения, которые направлены против жизни. Прямое убийство или унижение достоинства другого человека – это явное зло. Однако под такими побуждениями Фромм понимает и уход от жизни („растворение“ в другом человеке в рамках симбиотических отношений, рабское подчинение жестоким приказам своего собственного „Я“). Так жить – значит жить в аду, утверждает Фромм. Зло также существует и в меньшей степени: „в таком случае речь идет о дефиците любви, разума, о недостатке интереса и нехватке мужества“.
Для того, чтобы поступок был действительно злом необходимы следующие условия: поступок должен быть совершен намеренно и сознательно.
Случайное или неосознанное причинение вреда или ущерба другому, конечно будет вменено в вину человеку. Человеку придется нести ответственность за такие последствия своего поступка, искупать эту вину, компенсировать нанесенный вред. Но каковы бы ни были последствия поступка, назвать этот поступок злым будет все же нельзя.
Попробую теперь сформулировать, что я понимаю под злом.
Важным здесь является именно слово „НАМЕРЕННОЕ“. Ведь человек может говорить сколько угодно много и убедительно о том, что он „хотел как лучше, а получилось вот так…“. Словами можно скрыть все, что угодно. Однако зло не станет от этого меньше, если в самых глубинах души своей человек намеревался достичь именно данного результата (в отношение другого) либо выбрал такое средство, такой способ достижения цели, что негативные последствия для другого человека были предопределены (то есть, человек предпочел действовать, не взирая на возможные негативные последствия, ). Человек обязан выбирать не только цели, но и средства, которые не плодили бы зло.
Ответ на вопрос “с какой целью совершен тот или иной поступок” может дать нам аргументы в пользу смягчения или, напротив, в пользу ужесточения оценки человеческого поступка. Так, если человек украл кусок хлеба, чтобы не умереть с голоду или чтобы в отчаянной ситуации помочь своему ближнему, то этот поступок можно как-то оправдать – в противоположность воровству, как профессии, которое является, конечно, неоправдываемым злом. Хотя мне могут и возразить: все зависит от аргументации и умения найти доказуемые и удовлетворяющие оценивающую инстанцию оправдания.
Именно в этой размытости границ между оправданным и неоправданным и лежит главная причина того, почему люди, вместо того, чтобы расти и совершенствоваться морально, оттачивают искусство оправданий. И еще одна опасность кроется в этой размытости. Я имею в виду то, что бессовестные политики выворачивают факты наизнанку, чтобы создать идеологию, которая будет оправдывать жестокость и несправедливость.
Эрих Фромм утверждает, что никакие религиозные установления не могут заставить человека отказаться от творения зла:
Мы не можем полагаться на то, что кто-то нас освободит, но мы должны постоянно сознавать тот факт, что неправильные решения отнимают у нас возможность освободить самих себя…
Человек может выбирать; все. что может сделать Бог,- это поставить его перед принципиальной альтернативой жизни и смерти и потребовать от него выбрать жизнь“.
Во-вторых, злом являются поступки, заведомо (то есть осознанно) и намеренно нарушающие ПРИНЦИПЫ СПРАВЕДЛИВОСТИ.
Наконец, злом я считаю такие действия и поступки человека, которые облегчают творение зла другими людьми.
На уровне государства – это законы или приказы, следование которым (зачастую под угрозой сурового наказания или смерти) заставляет человека творить зло. Преступные приказы плодят преступников – но (не стоит забывать этого. ) человек в любой ситуации сам и свободно решает, как ему поступить. Бывают, конечно, времена, когда открыто протестовать бессмысленно, потому что смертельно опасно, поэтому просто промолчать является уже геройством.
А вот решение следовать преступному приказу со рвением – это, конечно, решение в пользу зла. При этом человек имеет внутри себя авторитарную инстанцию, наказывающусю и направляющую его поступки именно в этом направлении. Таким поступком человек укрепляет свою шаткую самооценку, избавляясь тем самым от мучительной тревоги.
Или же следование принципам двойной морали, когда государство в лице правителей и чиновников, на словах провозглашая благородные цели, в действительности преследует свои шкурные интересы, что является действием несправедливым. Подобный пример весьма заразителен, поскольку не только разжигает аппетит у граждан, но и снижает порог несправедливого поступка. Чем дальше, тем больше – все легче становится творить зло по отношению к своим ближним, подменяя моральные нормы демагогическими оправданиями.
Политические убийства и покушения, явно или тайно поддерживаемые в обществе, способствовали тому, что я называю „фасилитацией зла“ – то есть облегчению совершения злых поступков. К так называемой „революционной“ деятельности примкнули зачастую абсолютно политически неграмотные уголовники или попросту психически неуравновешенные или больные люди, которые, прикрываясь „высокими“ целями и идеалами, компенсировали собственную ущербность, мстили тем, кого они считали своими обидчиками, избавляйлись от своих комплексов и страхов.
Завершить эту главу хочу словами Фромма, которые звучат, в конце концов, весьма оптимистично:
„Мы должны на деле достичь осознания самих себя, чтобы иметь возможность выбрать добро, но это самосознание не поможет нам, если мы потеряли способность быть до глубины души взволнованными бедой другого человеческого существа, дружеским взглядом, пением птиц и свежей зеленью травы. Если человек равнодушен к жизни, то больше нет надежды, что он выберет добро. Его сердце действительно ожесточилось настолько, что его „жизнь“ закончилась. Если бы это случилось со всей человеческой расой или ее наиболее могущественными членами, это могло бы привести к угасанию жизни человечества в ее самый многообещающий момент…
Зло есть нечто вообще человеческое, ибо оно представляет потенциал регрессии и потерю нашей гуманности, оно живет в каждом из нас. Чем больше мы осознаем это, тем меньше мы в состоянии сделаться судьями над другими людьми“
Представления о добре и зле в истории цивилизации
Понятия о добре и зле в истории человеческой цивилизации
«Что представляет из себя добро, а что зло?»; Философы всех эпох обдумывали этот вопрос. Каждый считал, что он решил вопрос раз и навсегда, но через несколько лет вопрос вновь возникает уже с другой стороны. Большинство ответов позже будут признаны неадекватными или неудовлетворительными. Религиозные мыслители также присоединились к решению этой проблемы, но только добавили путаницы. Необходимо ответить на несколько основных вопросов, чтобы получить удовлетворительный ответ. Они есть:
(I) Добро и зло абсолютные понятия или они определяются условиями, обусловленными местом и временным промежутком? Делают ли условия, окружающие конкретную ситуацию, поступок добрым, а в другое время и место – наоборот? Будет ли добрым тот поступок, который добр здесь и сейчас, но представляет из себя зло, будучи оторванным от этого контекста?
(II) Понятие добра и зла объясняются природой человека или ему было дано божественное руководство? Если нет, то как определяются категории добра и зла? Если разум это единственное руководство, существуют ли какие-либо критерии для определения что есть добро, а что зло?
(III) В случае независимости добра и зла друг от друга, имеют ли они одного и того же создателя? Или Бог Творец добра один? Если так, то кто создал зло?
(IV) Если понимание добра и зла является инстинктивным, должно быть единообразие мышления между различными нациями, религиями и группами; но между ними есть огромные различия почти во всех аспектах. Каковы причины?
Эти вопросы были продуманы философами и мыслителями всех времен. Теперь мы кратко обсудим их взгляды.
ГЕРАКЛИТ (535-475 до н.э.): греческий философ полагал, что добро и зло – это две ноты в симфонии. Он обнаружил, что многие вещи превращаются в их противоположности: например, твердый лед тает в мягкую воду. Это привело его к мысли, что сочетание противоположностей привело к гармоничному целому. В музыке гармония проистекает из сочетания низких и высоких нот, а во вселенной гармония вытекает из сочетания противоположностей: добра и зла.
ДЕМОКРИТ (460-370 до н.э.): Он считал, что главной целью человеческой жизни является счастье. Добро это то, что помогает приобретению счастья, а то что мешает является злом. Счастье заключается в спокойствии. Он считал, что зависимость от материального вредит счастью, так как вещи временны и не стоит гнаться за их обладанием. Для него добро было не только делом, но и тем, что желает человек. Добрый человек не только делает добро, но и в мыслях своих хочет только этого.
ПЛАТОН (428-348 до н.э.): Он думал, что человеку даровано знание о том, что есть добро, а что зло еще до рождения, и обладая им человек приходит в мир. В период между приходом в этот мир и взрослением мы забываем эти знания. Вспомнить о них можно только благодаря проповедям мудрецов или медитациям в лоне природы. Счастье у Платона это разумная и добродетельная жизнь, ведь добро есть рай души. Это его собственная награда.
ФИЛО (50-30 до н.э.): В ранние века в религиозных движениях философии, о которых хорошо известно вавилонянам и ассирийцам, было проведено четкое различие между принципами добра и зла. Филон считал, духовная сторона людей, их разумы или души – это то, где заключено добро, а тела есть сосуды для зла. Душа, будучи заключенной в тело, испытывает страдания и предрасположена ко злу. Значит, цель человеческой жизни – освобождение от материи и устремление к Богу, что и есть добро.
СВЯТОЙ АВГУСТИН (354-430 до н.э.): мыслители раннего христианства думали, что Бог дал человеку хорошую природу, но он отвернулся от Бога во плоти, то есть в теле. Грех, за который Адам был изгнан из рая, останется с человеком, пока тот не сможет искупить свои грехи перед Богом. По их мнению, спасением должен стать принцип презрения к земной жизни, к телу – принцип «монашества». Для этого они предписали медитацию, для избавления от адамова греха посредством самоуничтожения. Святой Августин, величайший из христианских мыслителей, думал, что все созданное Богом добро и совершенство. Бог не мог создать зло. «Как тогда объяснить зло в мире, созданном всемогущим Богом?» Чтобы решить эту проблему, святой Августин сказал, что в мире все хорошо; даже то, что кажется злом, в действительности есть добро, поскольку оно вписывается во всю структуру вселенной.
ПЕТР АБЕЛЯР (1079-1142 гг. н.э.): В средневековье мыслитель от христианства Питер Абеляр думал, намерение важнее чем действие. И именно намерение делает действие хорошим или плохим. Если преступление совершается с благими намерениями, то это добро, иначе же – зло. Для Бога важна только мотивация человека. Даже если человек действует согласно ложной мотивации, но намерения его остаются добрыми, то поступок все равно остается хорошим. Зло, причиненное с добрыми помыслами не является таковым.
ФОМА АКВИНСКИЙ (1227-1274 гг. н.э.): Также христианский философ, Фома Аквинский, был согласен с тем, что добро и зло поступка зависят от целей того, кто совершает его, однако он не признавал мысли Аделябра о том, что зло, совершаемое с благими намерениями становится добром. Добро в его представлении это то, что совершено не лишь с благими целями, но и со знанием о том, что результат действия будет хорошим. Добродетель – это главное благо, а самое важное благо для человека – осознать что тот создан по Божьему замыслу. Главный способ достижения добра – все также отказ от мирского и поиски общения с Богом в уединении. Зло же это то, что отрицает добро. Плохое там, где нет хорошего. Все что создал бог стремится к доброте.
ТОМАС ГОББС (1588-1679 гг. н.э.): Считал, что добро и зло это относительные понятия. Они чередуются не только в зависимости от времени и места, но и внутри каждого человека. То что приятно и хорошо для одного – является для него добром, если же то же самое будет вызывать у другого боль и страдания, то оно будет злом. Из этого следует, что не существует абсолютных понятий добра и зла.
ДЕКАРТ (1596-1650 гг. н.э.): Говорил, что Бог есть совершенное добро, которое, не могло быть творцом зла. Власть, которую Бог даровал людям, чтобы отличать истину от вранья, не полна. Люди могут терять верный путь под действием своих страстей и желаний. Не имея точного суждения человек не может отличить добро от зла и идет по неверному пути. Ошибка заключается не в Божьем действии, а в нашем, и это происходит из-за нашего плохого суждения, основанного на недостаточных знаниях.
СПИНОЗА (1632-1677 гг. н.э.): Также представлял добро и зло как относительные понятия. В действительности в мире не существует хорошего и плохого, и в этом нет необходимости. Это лишь недостаточность наших знаний. Нам кажутся плохими те вещи, которые не соответствуют требованиям нашего разума. То, что кажется нам злом, не так по законам природы: это зло по законам, которые относятся к нам. Таким же образом для нас хорошо то, что помогает нам достигнуть цели, а то что мешает – плохо. Добро и зло являются предрассудками, а не фундаментальными принципами.
ДЖОН ЛОКК (1632-1704 гг. н.э.): Понятия добра и зла пронизаны человеческой природой. Удовольствие и боль заложены внутри нас. То что приносит нам боль и страдания и есть зло, а то, что доставляет нам удовольствие и умиротворение является добром. Чтобы достигнуть счастья, человеку нужно лишь следовать природным устремлениям.
РИЧАРД КАМПБЕРЛЕНД (1631-1718 гг. н.э.): Автор первой утилитарной философской теории. Человек не полностью эгоистичен, а по большей части проявляет эмпатию к своим собратьям, так что критерий добра и зла – благосостояние общества вокруг нас, «величайшее благо для наибольшего числа».
ЛЕЙБНИЦ (1646-1716 гг. н.э.): Принципы для определения добра и зла заложены в человеке и только следуя низменным страстям и заглушая внутренний голос человек встает на путь зла. Для добра следует стремиться к удовольствию и стараться избежать боли. Зло же нужно для того, чтобы на контрасте делать доброе еще лучше, так, как тень на полотне художника придает изображению рельеф и красоту.
ДЖЕРЕМИ БЕНТАМ (1874-1832 гг. н.э.): Он также является последователем утилитарной школы мысли. Он сказал, что добро и зло определяются на основе социальных льгот. Для него мораль относительна, для которой нет никаких врожденных или врожденных принципов, предписанных Богом, включающих Его удовольствие или гнев.
ГЕРБЕРТ СПЕНСЕР (1820-1903 гг. н.э.): Он занимался этой проблемой с точки зрения ученых и сделал теорию эволюции основой своих мыслей. Он считал, что поведение этого человека развивается и продолжает вносить коррективы. Самое развитое поведение, которое сделало жизнь богаче для человека и общества, является лучшим. Другими словами, Спенсер также верил в относительную теорию добра и зла, также утверждая, что достижение счастья не является абсолютным благом. Абсолютным благом является создание общества, в котором человек может жить счастливо, индивидуально и социально.
Критическая экспертиза философских взглядов
Предшествующее обсуждение суммирует взгляды философов и мыслителей, которые продумали проблему добра и зла и попытались ответить на вопросы, упомянутые ранее. Критическое исследование этих взглядов следующее:
(I) Философия относительности: Философы, которые поддерживают эту философию, являются теми, кто иллюстрирует добро и зло музыкальными нотами или темными и красными оттенками картины. Гераклит и Святой Августин относятся к этой категории. Для них высокие и низкие ноты в симфонии или оттенки на изображении увеличивают его привлекательность. Точно так же добро и зло необходимы для красоты и очарования мира. Очевидно, что эти философы принимали добро и зло как материальные вещи, и это предположение дезориентировало их мысли. Добро и зло относятся к морали. Вопрос не в хороших или плохих вещах, а в моральном добре или зле. В материальных вещах нет вопроса добра и зла. У каждой вещи есть свои преимущества; даже мусор имеет свою ценность и полезен сам по себе, как и в случае с бриллиантами и украшениями. Но все ли правда и ложь, милосердие и тирания одинаковы или ложь, ересь, мошенничество, неверность и бандитизм становятся хорошими в определенных обстоятельствах?
(II) Критерий намерения: Точно так же взгляды философов, которые утверждают, что поступок сам по себе не является ни хорошим, ни плохим, но намерение делает его таким же неверным. Простое намерение не может сделать плохой поступок хорошим. В лучшем случае плохой поступок, совершенный добросовестно, может быть оправдан, но его нельзя классифицировать как добрый поступок. Следовательно, намерение не может стать основой для определения добра и зла. Эта точка зрения не имеет смысла.
(V) Теория Декарта: Декарт описал Бога как всеблагого и в то же время считал, что интеллект, дарованный Богом человеку, был недостаточен для решения жизненных проблем. Из-за человеческих недостатков возникает зло. Бог поставил человека в очень трудное положение, но не дал ему достаточной мудрости, чтобы выполнить задачу. Его физические желания и амбиции были слишком сильны, чтобы контролировать мудрость, одаренную Богом. Декарт прославил Бога, сказав, что Он даровал человеку такие возвышенные способности, как интеллект и мудрость, и в то же время он обвинил Его в том, что он не предоставил достаточно уравновешенного ума для решения жизненных проблем. Декарт, возможно, не смог оценить это внутреннее противоречие в своих рассуждениях.
Проблема зла в языческом античном платонизме:
Прокл как критик Плотина
Тот или иной ответ на вопрос: «Что такое зло?» тесно связан с главными предпосылками того или иного миросозерцания в целом. Он обусловлен пониманием природы Бога, мира, человека, истины и блага.
Современность все больше склоняется к тому, чтобы под «злом» понимать исключительно или преимущественно страдание. Об этом свидетельствуют самые броские и памятные современные формулировки теодицеи: «Не надо вселенской гармонии, если за нее заплачено слезинкой ребенка» (по Ивану Карамазову), или «Как можно верить в Бога после Освенцима?» (по Гансу Йонасу). Но зло – вещь соотнесенная, оно – противоположность благу. Если высшее и в метафизическом смысле первое зло для нас – страдание, значит, высшее благо для нас – удовольствие, отдаем ли мы себе в этом отчет или нет.
Античность в этом отношении представляет больше разнообразия, и трактовка проблемы зла здесь интересна для нас не только как факт истории мысли, но и еще по двум причинам: во-первых, древние греки стремятся максимально рационализировать любую проблему, так что в их изложении она нередко понятнее, чем в сегодняшнем философском дискурсе. Во-вторых, на протяжении античности – от Демокрита и старших софистов до язычников Плотина и Прокла и христианских платоников Оригена, Августина и Григория Нисского – были предложены почти все возможные способы постановки и разрешения вопроса о природе зла.
Так, например, киренаики или эпикурейцы, как и мы, считают, что единственное зло – страдание, а благо – удовольствие, но в аргументации их самих и их древних оппонентов нам легче разобраться, увидеть сильные и слабые стороны такой позиции. Ее не затемняют для нас «дух времени» и «злоба дня».
Трактат Прокла о зле замечателен тем, что подробно разбирает все суждения, высказывавшиеся по этому вопросу, и приводит все важнейшие аргументы за и против. Великий систематик и здесь дает полный обзор возможных постановок и решений проблемы.
Но прежде, чем перейти к изложению Прокла, необходимо вкратце перечислить особенности, отличающие понятие τὸ κακόν в платонизме от его трактовки в других традициях античной философии.
Проблема зла в античном платонизме
Зло как философская проблема впервые тематизируется именно в платонизме, поскольку Платон первым 42 отчетливо и последовательно утвердил понятие единого всеблагого Бога как первоначала всего сущего.
Этот богословский тезис – основа всего платонизма; он важнее, чем учение об идеях, существующих отдельно от вещей, чем учение о бессмертии души, о произвольном творении мира, о том, что Бог «по ту сторону бытия» и прочие особенности платоновской философии. Из него исходят все платоники, хотя в прочих вопросах они не всегда соглашаются с Платоном: например, Аристотель не принимает отделенности идей; Плотин – креационизма, Порфирий – абсолютной трансцендентности Бога духу и бытию, все христианские платоники – метемпсихоза, Декарт отвергает учение об одушевленности вселенной и т.д.
Существование зла в мире ставит под угрозу именно этот самый важный пункт платонизма, на котором держится понимание всего остального. Если есть хоть что-то плохое, то Бог либо не благ, либо не един (раз помимо него действует еще какая-то причина). Таким образом, проблема зла приобретает в платонизме первостепенную актуальность.
Особенность понимания зла у Платона и его последователей состоит в том, что зло рассматривается, во-первых, как нечто объективное и безотносительное; во-вторых, как субстанция (по-гречески «ипостась»); в-третьих, сразу во всех сферах бытия: τὸ κακόν Платона, Плотина и Прокла – это и телесное уродство, болезнь, аномалия и дисгармония; и душевные пороки; и метафизическое зло – умаление бытия и совершенства.
Существовала другая традиция, полагавшая благом удовольствие, а злом соответственно страдание: это, в первую очередь, Эпикур и отчасти сократики (Киренская школа). Для них зло не релятивно, но зато вполне и всегда субъективно.
Все эти философские школы не ставили вопроса о субстанциальности зла: «плохое», «дурное», «злое» для них всегда акцидентальные свойства или состояния.
Все платоники исходят из того, что зло есть и что зло есть зло, а не просто слово, которым мы иногда обозначаем «меньшее благо». В этом пункте они расходятся с другой влиятельнейшей философской традицией античности – со Стоей.
Как и школа Платона, Стоя проповедует единобожие: единственная причина всего сущего – вечный, благой бог. Поэтому и для стоиков не менее актуальна проблема теодицеи, которая чаще всего ставится у них в таких приблизительно формулировках: «Почему Бог попускает страдания праведников?» и «Как возможна свобода выбора, если есть Провидение?».
Но философия единобожия у стоиков иная, чем у Платона; это своего рода материалистический пантеизм. Если для Платона Единое-Благо находится «по ту сторону всего сущего», то есть Бог трансцендентен, то для стоиков вся вселенная – тело божества, а единый дух, благое провидение, – его формальная сторона. У Платона божество – причина вещи, существующая «отдельно», «сама по себе»; у стоиков всякая вещь – часть божественного космического целого. Если какая-то вещь дурна, то бог не причина зла, а само зло.
Таким образом, проблема зла для стоиков еще острее; и решается она у них радикальнее: зла нет. Зло – иллюзия, представляющаяся некой части вселенной, потому что она – всего лишь часть. В целом зла нет; совокупное бытие совершенно. Физического зла нет заведомо, ибо природа – сам Бог. Моральное зло имеет место постольку, поскольку его носитель не знает природы вещей, не понимает совершенства целого и вопреки истине утверждает себя как частного индивида; как только он осознает себя как часть божественного мироздания, как звук мировой гармонии, иллюзия зла для него исчезнет. Плотин приводит характерный стоический пример, объясняющий природу зла: представьте, что на театральной сцене танцует большой хор. Он исполняет гармоничную песню из великолепной трагедии, ни один танцор не сбивается с шага, рисунок танца прекрасен и доставляет наслаждение зрителям и исполнителям. А под ногами у хора путается маленькая черепаха. Она не понимает замысла трагедии, не слышит музыки, не видит рисунка танца и все время получает удары ногами. Черепаху затопчут – для нее этот танец зло. Она могла бы избежать зла, если бы научилась понимать замысел целого; тогда она знала бы, куда ползти, чтобы не попасть под ноги танцоров; пожалуй, она и сама включилась бы в него с наслаждением.
Обсуждая проблему зла, античные платоники не спорят с безбожниками: атомистами, гедонистами и релятивистами; считается, что их доводы раз навсегда опроверг еще Платон. Но со стоиками они ведут диалог постоянно.
Внутри самой платонической традиции полемика по вопросу о зле идет непрерывно. Наиболее репрезентативны здесь позиции трех авторов: Плутарха, Плотина и Прокла, поскольку их сочинения о зле дошли до нас полностью. Плутарх («О происхождении души в Тимее», «Об Исиде и Осирисе», «Платоновские вопросы») доказывает, что источник всякого зла – иррациональная мировая душа, о которой идет речь в десятой книге «Законов» Платона. Пишет он об этом полемически, возражая многочисленным толкователям, которые видят начало мирового зла в платоновской материи из «Тимея». Нам их аргументы известны лишь из возражений Плутарха; заметно, что к концу 2 в. н.э. проблема зла стала одной из центральных тем философской дискуссии в платонизме. Затем Плотин в своем трактате «О том, что такое зло и откуда оно» (Эннеады, I, 8) доказывает, что всякое зло из материи и материя – само чистое и беспримесное зло, «так сказать, идея зла, если только у зла может быть какая-то идея». Против Плотина выступали неоплатоники Порфирий и Ямвлих, но специальный полемический трактат с подробным опровержением написал Прокл – «О самостоятельном существовании зла», где доказывается, что ни душа, ни материя не могут быть субстанциальным злом.
Нам придется оставить за рамками нашего рассмотрения две важнейших версии решения проблемы зла в платонизме: Аристотеля с его учением о материи как συναίτιον – «вспомогательной причине»; о лишенности; о возможном и действительном и, наконец, о цели и случайности; именно в этих терминах, избегая понятия τὸ κακόν, Аристотель разбирает проблему несовершенства сущих. Все неоплатоники и многие стоики пользуются понятийным аппаратом, разработанным Аристотелем, в своих построениях. Но сам Аристотель не признавал реальности блага или зла самого по себе, не видел в них предмета для метафизического исследования, и потому формально мы вправе его здесь проигнорировать. Отдельного рассмотрения требуют и христианские платоники античности: при поразительном сходстве аргументации у Оригена и Августина с Плотином и у Псевдо-Дионисия Ареопагита с Проклом, их отличает от язычников одно: они принимают догмат о грехопадении, и потому зло для них – это грех и его последствия в природе. Платоники-язычники знают слово «грех» (αμαρτία или αμάρτημα), но для них это частный случай одной из разновидностей душевного безобразия: ошибка по невежеству. Платоники же христиане, исходя из вероучения, указывают как на источник зла на свободное решение воли: здесь сходятся столь разные мыслители, как Ориген, Августин, Дионисий, Василий Великий, Иоанн Дамаскин.
Три платонических концепции зла: душа, материя и индивидуация
Платоновская мировая душа – посредник между духовным и телесным мирами, поэтому она двойственна. Главная ее часть – неподвижна и божественна, вторая же устроена так, что допускает «беспредельность» – условие возможности движения и изменения. Первая, как сказано в «Законах», правит небом, то есть всем миром (896e); вторая вместе с первой распоряжается «здесь», «в смертной области», где царит движение, где все всегда возникает и гибнет, но никогда не существует по-настоящему. Главная часть мировой души неделима; вторая тоже неделима по природе, но может существовать и в разделенном виде – в телах.
Душа оформляет бескачественную платоновскую материю, лишенную бытия, и создает тем самым всю видимую и осязаемую природу. Это благое и разумное дело дает прекрасный гармоничный результат: тело космоса. Но где тело – там всегда движение, невозможное без иррациональной потенциальной бесконечности; значит, там участвует вторая душа, расстраивая гармонию, внося беспорядок и разрушая единство.
Примерно таково вкратце учение тех платоников, кто полагал субстанцией зла мировую душу; его излагает Плутарх и в полемике против него – Плотин и Прокл.
Но если душа – начало зла, то сам Бог – злодей, так как он сам сотворил ее. Если всякое движение – зло, то оно присутствует и в Боге, потому что ум, мышление – тоже своего рода движение, хотя и не такое, как перемещение или качественное изменение. Об этом писал еще Платон в «Софисте» (249a–b.) Если душа зла, то сама жизнь – зло, и лучше быть мертвым; но Бог – не просто живой, а более чем живой и источник жизни.
Словом, признание души источником зла нарушает незыблемый устой платонизма: положение, что Бог абсолютно благ.
Если Единое-Благо на самом верху, то материя – в самом низу иерархии, и в этом смысле она противоположна благу. Плотин, рассуждая о зле, полемизирует больше всего с Аристотелем и его учением о противоположностях. Согласно Аристотелю, любая пара противоположностей предполагает наличие единого подлежащего: логические противоположности – это два вида одного рода; физические, как, например, тепло и холод, могут существовать только в субстрате, быть свойствами чего-то иного, чем они, а именно – сущности. Сущность (субстанция), по определению Аристотеля, это то, что ничему не бывает противоположно. Поэтому противоположности, и в частности благо и зло, не могут быть предметом метафизики – науки о сущности. Плотин признает аристотелевское учение верным, но только для нашего дольнего мира, т.е. пригодным для физики, а не метафизики. Есть настоящие противоположности, не принадлежащие к одному роду, которые не сказываются о подлежащем и не находятся в нем, а сами являются подлежащими – ипостасные противоположности. Таких всего одна пара – добро и зло. Их противоположность означает наибольшую удаленность друг от друга по бытию: одно на самом верху, другое в самом низу (1, 8, 6).
Если благо – начало бытия, жизни, смысла (логоса); оно – предел, мера и цель всего сущего, то материя – беспредельность и безмерность как таковая, начало бессмысленной необходимости, которая обрекает все родившееся тлению и распаду.
Строго говоря, материя не существует. Она – τὸ ντως μὴ ν, ничто (1, 8, 5). Если благо – «по ту сторону бытия» сверху, то материя – по ту сторону бытия снизу. Плотина можно истолковать так, что у всего сущего – две трансцендентных причины – Бог и ничто, и его действительно так толковали. Тем более что одинаковых метафизических определений у Бога и материи, как ее изображает Плотин, оказывается много. Она – онтологическая тьма, поскольку до нее не достигает свет бытия; но и бога нельзя созерцать, как нельзя смотреть на солнце – источник света слепит глаза; обе крайние ипостаси по Плотину немыслимы. Материя в известном смысле совершенно проста: она бескачественна, у нее нет акциденций, именно поэтому она годится на роль носителя метафизического зла, удовлетворяя строгим платоническим требованиям: она есть чистое зло, и ничего больше. Но прост по определению и Бог, и вечные божественные идеи. Правда, Бог – предел, а материя – беспредельное, Бог един, а материя бесконечность: множество – это мир сущих между ними. Однако в других трактатах Плотин (первым среди платоников) называет и Бога бесконечным и беспредельным – по силе.
Одним словом, плотиновская концепция зла тоже угрожает исходному положению платонизма о едином и всеблагом Боге – она грозит поколебать единство, то есть единственность первоначала. Материю – ипостась зла, как ее описывает Плотин, нетрудно принять за второй первопринцип всего сущего, что приведет к радикальному дуализму, какой был распространен среди современных Плотину гностиков. Платонизм же всегда стремился избежать обеих метафизических крайностей – дуализма и пантеизма. Сам Плотин в других своих трактатах старается подчеркивать свои расхождения с пантеистами-стоиками, с одной стороны, и дуалистами-гностиками – с другой. Он пишет «Об умопостигаемой материи» (божественном субстрате идей и чисел) (Эннеады, 12, 14), о том, что материальный мир благ и прекрасен («Против гностиков», Эннеады, 3, 9). И все же в глазах позднейших платоников учение Плотина о злой материи осталось его главным ответом на вопрос о природе зла. Оно в наибольшей степени отвечает всей направленности мысли Плотина: исхождение ипостасного ума из единого и души из ума есть нисхождение, умаление; воплощение души – это несомненное «падение»; пространство как таковое есть манифестация слабости и распада, «чем что больше, тем безобразнее» («О числах», Эннеады, 6, 6, 1); время – это побочный продукт забвения душой Бога: наскучив сосредоточенным созерцанием высшего блага, суетная «многозаботливая» душа обратила взор наружу – к тому, чего нет (то есть к материи); а то, чего еще нет, – это будущее; так время возникло из дурного стремления души прочь от Бога; так душа пала, а проявилось это в том, что она «отелеснилась», воплотилась. Тело – это протяжение, а быть протяженным означает не быть самим собой: все твои части врозь, степень твоего единства минимальна. То же самое – существовать во времени: твоего прошлого уже нет, будущего еще нет, а настоящее не имеет длительности («О времени и вечности», Эннеады, 3, 7). Быть в пространстве и времени означает не быть, телесное бытие неподлинное, призрачное – «ειδολον» и «φάντασμα». То, что мы считаем нашим миром, – это взор души, брошенный не туда, куда надо: в сторону материи-небытия. А «природа материи, – по Плотину, – зла настолько, что уподобляет себе не только находящееся в ней, но и все то, что лишь обратит к ней свой взор» («Эннеады», I, 8, 4).
Зло как побочный продукт индивидуации
Учение Плотина о злой материи сразу же подверглось критике со стороны самих платоников: его не принял Порфирий, затем опровергал Ямвлих. Их полемические сочинения до нас не дошли, но все их аргументы собрал и систематизировал Прокл в книге «О сущности зла».
Согласно Проклу, материя не может быть субстанцией зла. Первый аргумент – от авторитета. Платон в «Тимее» называет материю «матерью, кормилицей и восприемницей всякого рождения» (49а); но мать не вредит своему ребенку, а божественный Платон не ошибается. Далее, материальный мир возникает в результате падения души; но душа падает до того, как воплотится и впервые соприкоснется с материей. Значит, причина зла для души – не в материи, а в чем-то ином. Кроме того, материя есть полное отсутствие бытия, а тем самым и силы; Плотин сам называет ее «полнейшим бессилием». Но зло – сила; в противном случае оно не могло бы противостоять благу, ведь для того, чтобы выступать в качестве противоположности чему-то, надо иметь силу сопротивляться ему. Наконец, материя – это то, что служит субстратом становления; это значит, что, не имея собственного бытия, она к бытию стремится; но то, что стремится к благу – не зло; зло устремлено в противоположную сторону.
У зла и материи много общего: и то и другое по сути своей лишено единства, блага, бытия, меры, предела, порядка, тождества, формы, смысла. Но материя ко всему этому стремится, и вмещает, сколько может; а зло, напротив, разрушает все это везде, где может. Материя, как и зло, есть лишенность, беспредельность, иррациональность и безобразие, – но они сами по себе не зло. То есть, по Проклу, зло – это, несомненно, лишенность, но лишенность – не зло, а более широкое понятие. Холод – это лишенность тепла, черное – лишенность цвета, материя – лишенность формы, небытие – лишенность бытия, а зло – лишенность блага.
Плотин рассуждал об этом так: насколько благо выше бытия, для которого оно – причина, настолько зло – ниже и хуже небытия, по ту его сторону. Прокл возражает несколько казуистически: благо в своей беспредельной мощи настолько выше всего, что даже свою лишенность (то есть отсутствие блага), свою противоположность наделяет бытием и силой. Это не вполне логично, но для Прокла благо непостижимо логически, оно выше разума.
Прокл согласен с Плотином в том, что божественные ипостаси: Единое, Ум и высшая часть мировой души – свободны от зла. Но ниже зло существует вполне реально, более того, здесь оно, по слову Платона, неистребимо, необходимо и вечно («Теэтет», 176а). Плотин делал из этого вывод, что причина существования зла на нижних ступенях универсума – то, что они нижние, то есть буквально «низ» или «дно», как он называет материю. Прокл объясняет это иначе.
Действительно, чем ниже порядок бытия, тем оно слабее; но умаление бытия – еще не зло, а лишь условие, при котором зло может возникнуть – из других причин. Из каких? Целевой причины у зла быть не может, ибо цель всякого сущего по определению – благо. Парадигматической причины тоже не может быть, так как в мире идей – умопостигаемых прообразов – зла нет. Материальной причины у зла нет, так как бывает зло нематериальное – в еще не воплотившихся душах. Остается действующая причина. Здесь Прокл опять прибегает к не вполне законному приему, нарушая общее для платонизма условие метафизического исследования: познать что-либо – значит указать для него единую причину. Единая причина, говорит Прокл, бывает у благих сущих, которые от Бога. Но зло не от Бога, хотя и существует. Поэтому у зла должно быть много причин. Несколько огрубляя, точку зрения Прокла можно сформулировать так: множество действующих причин, создающих зло – это все множество индивидуальных сущих: душ и тел. Множественность причин реальна потому, что они по-разному действуют как причины: отношение зла в невоплощенной душе к причине этого зла – одно, в воплощенной – другое, в телах – третье. Сами причины зла реальны потому, что они – добрые, богозданные, хотя и индивидуальные сущие. Без них зло невозможно.
Причина зла для невоплощенной души – сама эта душа, ее свободный выбор. Без конца цитируя платоновского «Федра», Прокл рисует картину падения примерно так. Из-за ослабления бытия на той ступени, где стоит душа, она отчасти индивидуируется, то есть распадается на части – не так радикально, как тело, где все части внеположны друг другу, а так, что одновременно остается неделимой и становится частной единичной душой. Такая единичная душа отличается от целостной мировой души тем, что сосредоточение внутрь и вверх – «умозрение» – требует от нее усилия. Напомним, что для Прокла, как и для Плотина, Порфирия, Ямвлиха бытие всякой вещи заключается в концентрации «внутрь» (быть самой собой значит быть) и тем самым «вверх» (к своей причине). Напротив, устремление «наружу», то есть «вниз» – это начало распада и гибели. Так вот, созерцание умопостигаемого мира, которым питается душа, дается целостной душе без усилия, а от единичных душ требует напряжения. Одни из них – добрые и божественные – не ленятся, другим же созерцание божества надоедает. Они по собственному свободному решению опускают утомленный взор вниз – и тем самым они уже пали в материю и впустили в себя зло. Хорошие души тоже воплощаются («дабы благодетельствовать тому, что ниже их»), но живут во плоти, словно в коконе – не впуская в себя ни страсти, ни невежество.
Причина зла для воплощенной души – она сама, телесность или другие души. Для разумной души причины одни, для неразумной, которую Прокл зовет «подобием души», – другие.
Причина зла для тела – противоестественность. В целостной природе нет ничего, что было бы ей противно, следовательно, нет и зла. Но для индивидуальных природных существ противоестественно то, что естественно для других существ: так заячья губа или перепонки между пальцами естественны для зайца и утки, но противоестественны для человека. Болезнь и гибель противоестественны для больного и погибающего, но естественны для природы в целом: если бы не погибали одни, не могли бы возникнуть другие, ибо в природе все возникает из чего-то. Таким образом, в телесном мире зло существует для индивидуумов, а для мира в целом оно благо – здесь Прокл полностью солидарен со стоиками.
На разных уровнях бытия Прокл различает «целые» (или «целостности» – τὰ ολα, или όλότης) и «частные» (или «индивидуальные» – τὰ μερικά, или ατομα) существа. Единое и ум не индивидуируются; душа, природа, тело существуют и как целые, и как единичные. Это различение становится важнейшим для прокловой метафизики зла.
Для мировой души, для природы как целого, для тела как небесной сферы зла нет. Но единичным душам, зверям, растениям, минералам оно угрожает всегда. Для них зло неизбежно и необходимо. Быть индивидуумом означает, во-первых, радикальное умаление бытия – вы обладаете лишь его частью, а не полнотой. Во-вторых, всякое частное существо, по Проклу, для себя есть целое. Относясь к себе как к целому, оно видит в себе свою цель (ибо всякая целостность – благо и, следовательно, цель). Но эта эгоистическая цель – не вполне подлинная; настоящая цель частного существа – это благо того целого, в которое оно входит составной частью; для этого индивид и существует. Противоречие между частной, вторичной, и общей, подлинной целью вносит разлад, который ведет всякое единичное сущее к внутренней дисгармонии, распаду и в конечном счете гибели. Это и есть для него зло, а для целого – благо. В-третьих, единичные существа нередко делают зло друг другу именно потому, что они частные и не видят своего единства друг с другом (напомним, это относится у Прокла не только к людям).
Таким образом, индивидуация сущих на трех нижних ступенях бытия есть, согласно Проклу, если не причина всех зол, то условие, делающее зло возможным и необходимым. А сами индивидуальные сущие являются сами для себя и друг для друга действующими причинами зла.
По замысловатому выражению Прокла, верно, что Бог – единая причина всего сущего; неверно, что он – единственная причина всего сущего. Несколько яснее он выражается в заключении своего трактата: «Бог – причина всего сущего, но он – не причина зол, ибо всякое сущее существует постольку, поскольку оно благо». Это значит, помимо прочего, что зло обладает бытием и силой постольку, поскольку оно благо.
В природе частное зло – благо целого; в душе тоже бывает такое; но бывает и зло, творимое душой не ради большего блага, а именно по злобе и порочности – оно оказывается у Прокла благом иначе, не по-стоически. Совершив отвратительный поступок, душа выносит наружу дотоле скрытое в ней зло – тогда она ужасается и раскаивается, а тем самым исцеляется от зла. Самые злые души не совершают злодеяний (чем больше зло, тем меньше у него силы и действенности); зло в них прикрыто цветным покровом самодовольства. Такое зло тоже оборачивается благом: ставши порочной, душа тотчас занимает такую ступень бытия, какой соответствует ее расположение (например, воплощается в какое-нибудь бессловесное животное). Но природа души неизменна, она стремится на небесную родину и мучится тем больше, чем глубже пала. Таким образом зло само служит справедливым возмездием для лелеющей его души, а справедливость – благо.
Зло, по Проклу, и существует, и не существует. Источник и условие зла – индивидуация. Индивидуумы причиняют зло друг другу уже хотя бы тем, что рождение одного означает гибель другого. Всякий индивидуум для себя есть также целое и потому всегда несет в себе внутренний раскол и причину распада. Тем самым зло вечно, необходимо и неистребимо там, где целое разделено на части. Значит, зло есть, оно – ипостась, а не случайное свойство чего-то другого.
Но, с другой стороны, единичные сущие творят зло, стремясь достичь противоположной цели – блага. Кроме того, все сущее благо, поскольку существует, то есть происходит от благого Бога. Наконец, существует только то, что знает Бог; а божественное знание уже есть творение, и знать зло для Бога – творить его. Но Бог – не злодей. Значит, зла не существует.
Для обозначения такого двойственного онтологического статуса Прокл использует специальное название: παρϋπόστασις, «пара-ипостась» (слово, впервые встречающееся у Порфирия применительно к способу существования материи). Греческая приставка пара- имеет три главных значения: бытие «при» или «возле» чего-то (как «пара-сит» – приживальщик, при чужом хлебе); противоположность чему- то (как «парадокс» – противное общему мнению, «паралогизм» или «параномия» – противное разуму или закону) и небольшой недостаток («парабола» – буквально «бросок, чуть-чуть не попавший в цель»). Добрая треть рассуждений Прокла иллюстрирует «параипостасный» характер зла во всех трех значениях: зло противостоит благу и бытию; зло существует только благодаря благу и бытию, вместе и одновременно с ними, за счет них, как приживальщик; зло есть непопадание в цель, «недобытие», ибо совершается оно всегда ради блага.
В первом случае Прокл опирается на Платона и Плотина, в двух других – на учение о случайности, изложенное в «Метафизике» Аристотеля, согласно которому случайность имеет место лишь там, где есть цель, и является ее необходимым побочным производным.
Общий тезис Прокла о том, что зла нет для целых и зло неизбежно есть для частных сущих, сближает его со стоиками.
И, наконец, вывод, к которому приходит Прокл в полемике против Плотина: что не материя служит началом индивидуации, – по-моему, совершенно новый. В этом пункте Прокл противостоит всем языческим платоникам: Платону и Аристотелю, Плотину и Порфирию, совпадая с платониками-христианами.
Перевод сделан по изданиям: Boese H. Procii Diadochi tria opuscula. Berlin, 1960 и Erler М. Proklos Deadochos. Ueber die Existenz des Bosen, Meisenheim am Gian, 1978.