старый новый год что есть то и надо
Все цитаты и крылатые фразы из фильма «Старый Новый Год»
― Федя. Веди себя прилично, ты не в школе.
― Стыдно. Ой стыдно. А еще называем себя потомками русской демократической интелигенции.
Подробнее о фильме (Сколько вытечет портвейну из открытого бассейну. )
Песни из фильма (Снег идет, снег идет. К белым звездочкам в буране. )
В двух словах
/* Петр Полуорлов едет на работу. Гнетут ли его дурные предчувствия?
/* Встреча перед лифтом. Адамыч уже начал зажигать */
― Событиев у людей, событиев.
/* Квартира Полуорловых. Интеллигентно так */
― Какая прелесть.
― Какая прелесть.
― Федор!
― Федя. Веди себя прилично, ты не в школе.
― Эх, капусточка наша родимая.
/* А Себейкины пробуют чудеса техники. Они что, впервые пылесос увидели? Ой! */
― Гляньте, носок засосало. Ну, зверюга-машина.
/* Лиза защищает свое. Маленькая еще, а уже все понимает */
― Нехорошо так, Лиза. Эгоиста вырастишь.
― Правильно, правильно. Не отдавай свово. Правильно делаешь. Делай так, вот так.
― Мое берут. Мое!
― Мое берут!
― Лизка, цыц! А то сейчас все отыму!
― Загори, загори, моя звезда.
/* Папа Полуорлов че-то не в духе. Пришло время выносить вещи */
― Стыдно. Ой стыдно. А еще называем себя потомками русской демократической интелигенции.
― Вещи, вещи. Одно барахло на уме. Душа, дух, духовность.
― Не надо этого. Понимаете, не надо этого. Это же, это же пошло! Понимаете, это пошло!
/* А у Себейкиных народ отрывается уже. Наслаждается великолепностью */
― Ну-ка студент, включай.
― Я включу, но я не отвечаю.
― Выключатель не включается.
― Хм. Великолепность.
― Электрификация!
/* Стол готовят. Сосиски, яйца, винегрет, огурчики. */
― Нюр, ну не так. Огурчик надо было сердечком резать.
― Ну уж вы оторвали так оторвали.
― Привет! Че это мы отрывали-то?
― Бабушку они выписали. Еще б корову привезли.
/* А Полуорловы избавляются от пошлости и ужасов консьюмеризма. Бедные */
― А это ведь Адамыч. Он завсегда с народом. Наш человек.
― А древний мудрец Экклезиаст говорил, говорил: «пора собирать, пора разбрасывать».
― Но кто же виноват, что Федя поразительно амузыкален?
― Древний мудрец Экклезиаст говорил «Кривое не может сделать прямым».
― Криво!
/* Настоящая итальянская пицца. Все-таки кое-что изменилось в нашей жизни */
― Щас пожрем. У Полуорловых любят пожрать.
― Перестань. Я на диете.
― Да что ты? Клавуня пиццу обещала. Настоящую итальянскую пиццу. Шик.
/* Адамыч немного рассказывает о своем происхождении. Происхождение неясное */
― А я завсегда с народом. Таков человек.Народ, значит, в старых домах жил, и я значит.Народ переехамши, и мы конечно.
― Вот, Жорж Санд Руссо.
― Поговорим, старик, и про Руссо, и про все.
/* У Полуорловых сложный период. Стол не готов, народ волнуется. */
― Чумовоз пора вызывать. И в Ганнушкино. Ну где вы видели таких людей, чтобы вещи выбрасывали?
― А я. Где я есть? Я два года на рыбалке не был.
― Так ты в Парижах каждый день.
/* Себейкины обустраивают холодильник и решают вопрос с баром */
― Ой, ну вы с Любкой, прям, я не знаю совсем, интеллигенты.
― Очень, говорит, на деревяшки девчата идут.
― Да что ты в натуре нам весь вечер тут шнуруешь-то? Ну че у нас, хуже что ль?
― Надо так о всех думать. Чтоб всем хорошо.
― Ха-ха, всем. Одного хорошо на всех не хватит.
― У меня-то? У меня все есть.
― Ха, все. Че все-то?
― А шо надо.
― А че те надо?
― А шо есть.
/* У Полуорловых уже и свечи зажгли, и разлили */
― Анна Романна, это все-таки не наша мораль.
― Ну я не про нашу мораль. Я говорю, француз.
― Куда мы идем?
― Куда идем и куда заворачиваем?
― Да, и самое скверное свойство потребностей, как известно, это то, что они, собаки, растут.
― Еще Гегель в «Феноменологии духа» писал, что.
― Нищему пожар не страшен.
/* А Себейкины осваивают телефон */
/* Интеллигенты жалуются на свою тяжелую судьбу, а Ольга Барятинская зажигает */
― Работал я как-то в театре, капеньдинером. Тоже ужас.
― Мы сами себя изнежили. Ватой обложили.
― Точно. Изнеженные мы.
― Да. Ходить разучились. Есть не умеем.
― Пить не умеем.
― Питание-то все лучше, а здоровье-то все хуже.
― Кто это?
/* Себейкиным пианину несут */
― Ну все есть. Не хуже теперя, чем у людей.
/* Интеллигенция жалуется на разное. Мы, старые работники культуры. */
― По луне-то ходим, а пройди по Малой Черкизовской.
― А булочки? Мы, старые работники культуры, помним, какие были булочки.
― Так я и знала. Нет, ну так сразу бы и сказал, а то ведь.
― Все вон, дух, духовность, ничего не надо, да быть человеком. Тебя что, уволили, что ли?
/* Главы семейств пошли вразнос. Но вернулись. Оба */
― Отдыхай, Петь.
― Не, Вась, спокойно.
― Да по голосам. Делает куклам голоса, медведЯм пищалки вставляет.
― Что творится на одной только лестничной клетке, товарищи дорогие.
Конец первой серии. Вторая серия
/* Легкое похмелье. Допевают */
― Ну, че ты? Может, еще чайку?
― Да че-то чай, Клав, как-то не помог.
/* Воспоминания о счастливой молодости. Вечная песня. */
― Время обнимать, и время отклоняться от объятий.
― Сухие цветы, мы их трогали, они шуршали, лопались. Семена сыпались из коробочек, нас все искали, а мы с тобой. Эта оранжерея. Ах, как мы были трепетны. Как мы боялись прикоснуться.
― Да, че-то сыпалось.
― Это все очищает. Мне хочется музыки. Музыки. Ну, поговори со мной, ну поговори, а?
― Пожевать бы че-нибудь.
― Нет, Петя, главное, чтобы ты понял. Сам понял, как я понял, что ты понял. Понял?!
― Адамыч, достань, я тебя прошу, достань. Спать негде, есть нечего, ну. идти не к кому. Ну что еще остается интеллигентному человеку?
/* Ну вот. Перешли про смысл жизни. */
― Ну за ружьё-то дай мне сказать.
― Кладбище. Снится всю неделю кладбище.
― Пятницкое или Ваганьковское?
― Кладбище идей.
/* Душа хочет музыки. «Полет шмеля». */
— Пресс научного прогресса оказывает не только причинно-следственное воздействие на весь биокинез. Он также дает некое жесткое излучение,
в котором фатально мутирует любая рациональная идея.
― Вот это понятно.
― Отдыхай, Петь, нас не касается.
― Нас ничего не касается! Народ вперед идет,мировая обстановка вся к черту раскаленная,континенты кругом и. регионы.
/* Все дружно охотятся на одну единственную муху. Эпидемия просто. Убили */
/* Дети раздражают. Особенно ночью. Спать мешают, и вообще */
― Что за шум, ввиду случившегося?
― Что ж вы на ребятишек посреди ночи? Как разбойники. Не вполне?
― Кто растет? Махно растет.
/* Грубо как-то. Нервы, тетя, нервы. Он сам не знает, чего хочет */
― Что за люди? Любую идею опошлят. Любую идею опошлят.
― Ты хоть раз, хоть раз вышел куда с семьею-то, сапог пятигласный.
― Что?
― Да. Снова случАи начались. Обратно.
/* В семействе Полуорловых проблема */
― Что хватит? Что хватит?! Почему у нас даже рюмки исчезли?
― Да мы из кострюли можем. Петя, да ничего не надо, ты гений.
― Сам ты. гений.
― Я говорил о том, что мы должны.
― Что мы должны думать о душе, а не о бренном теле. Это мы поняли.
― Нет. Это вы не поняли. Вам это не дано понять.
/* Жены бунтуют. Мужики уходят. Надолго */
― Это я, это я все делала, чтобы ты из Полуорлова, из. не знаю чего превратился в Орлова, в ОРЛА!
― Клавдия, не стой на путях!
― Да может, у меня есть. мечты. Может, мне жить тут среди вас давно. тесно. Где костюм?!
― Останови его, он уйдет!
― Не приду. Долго.
― Да пущай идет. Воздух чище будет.
/* Звучит напряженная музыка. Все едут. В баню. Прасковья Тулупова в виде статуи уже здесь */
― Обчистимся от ложных заблуждений, товарищи дорогие.
― Римлянцы, совграждане, товарищи дорогие!
― Был холод и голод. Ведь у Экклезиаста мы печки топили, и по этажам воду носили.
― В задачке спрашивается: «Сколько вытечет портвейну из открытого бассейну?»
/* И конечно, про баб. И про самоуважение. */
― Наши дамочки умны стали. Принципиальные.
― Вот ты мне скажи: меня можно уважать? Можно?
― Об чем разговор-то, Петь!
― Во, обожди. Ты Пушкина знаешь?
― Пушкина? Константин Иваныча?!
/* Наконец-то консенсус и всеобщее размягчение. Пора по дамам */
― В библиотеку запишуся. эх, вот рассказ «Каштанка» не дочитал, чем там дело кончилось?
/* Все поехали начинать Новую Жизнь */
― Здорово, скажу, брат Пушкин. Не ожидал?
― Хороший вы народ, мужики, только облику не теряйте!
/* Конец */
И ведь что интересно.
Экзистенциальная тоска посетила Петра Себейкина посреди семейного застолья.
Некоторые критиковали и спектакль, и фильм за то, что там слишком много пьют.
Чему как бы учат нас цитаты из этого фильма
Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь!
Понравился пост? Любите хорошие цитаты?
Тогда давайте не будем терять друг друга!
Оставайтесь на связи:
Подробнее о фильме (Сколько вытечет портвейну из открытого бассейну. )
Песни из фильма (Снег идет, снег идет. 
Ссылки по теме
Старый Новый Год на Википедии. Но не слишком подробно, к сожалению.
Присмотреть или прикупить на Озоне:
— DVD Старый Новый Год. Есть DVD с полной реставрацией и упрощенный вариант. Но вообще этот фильм показывают каждый Старый Новый Год, так что. Приятного просмотра!
Что-нибудь еще? Да, их есть у меня.
Обыкновенное чудо (Сегодня я буду кутить. Весело, добродушно, со всякими. )
Иван Васильевич меняет профессию (Челoвек! Челoвек! Официант! Пoчки один раз царице.)
Покровские ворота (Я не знаю, я вся такая внезапная, такая противоречивая вся. )
Здравствуйте, я ваша тетя! (Я тебя поцелую. Потом. Если захочешь.)
Ранго (У нас в городе засуха, а между тем кто-то сливает воду в пустыню)
А на посошок.
— Как я мог сломать свой цветок любви к донне Джулии?
— Не пора ли, друзья мои, нам замахнуться на ВильЯма, понимаете, нашего Шекспира?
Наши любимые советские фильмы, мультики, музыка из кино, плакаты и фото
Цитаты из советского фильма Старый новый год
— Событиев у людей, событиев.
— Какая прелесть.
— Какая прелесть.
— Федор!
— Федя. Веди себя прилично, ты не в школе.
— Эх, капусточка наша родимая.
— Гляньте, носок засосало. Ну, зверюга-машина.
— Нехорошо так, Лиза. Эгоиста вырастишь.
— Правильно, правильно. Не отдавай свово. Правильно делаешь. Делай так, вот так.
— Мое берут. Мое!
— Мое берут!
— Лизка, цыц! А то сейчас все отыму!
— Загори, загори, моя звезда.
— Стыдно. Ой стыдно. А еще называем себя потомками русской демократической интелигенции.
— Вещи, вещи. Одно барахло на уме. Душа, дух, духовность.
— Не надо этого. Понимаете, не надо этого. Это же, это же пошло! Понимаете, это пошло!
— Ну-ка студент, включай.
— Я включу, но я не отвечаю.
— Выключатель не включается.
— Хм. Великолепность.
— Электрификация!
— Нюр, ну не так. Огурчик надо было сердечком резать.
— Ну уж вы оторвали так оторвали.
— Привет! Че это мы отрывали-то?
— Бабушку они выписали. Еще б корову привезли.
— А это ведь Адамыч. Он завсегда с народом. Наш человек.
— А древний мудрец Экклезиаст говорил, говорил: «пора собирать, пора разбрасывать».
— Но кто же виноват, что Федя поразительно амузыкален?
— Древний мудрец Экклезиаст говорил «Кривое не может сделать прямым».
— Щас пожрем. У Полуорловых любят пожрать.
— Перестань. Я на диете.
— Да что ты? Клавуня пиццу обещала. Настоящую итальянскую пиццу. Шик.
— А я завсегда с народом. Таков человек. Народ, значит, в старых домах жил, и я значит. Народ переехамши, и мы конечно.
— Вот, Жорж Санд Руссо.
— Поговорим, старик, и про Руссо, и про все.
— Чумовоз пора вызывать. И в Ганнушкино. Ну где вы видели таких людей, чтобы вещи выбрасывали?
— Ой, ну вы с Любкой, прям, я не знаю совсем, интеллигенты.
— Очень, говорит, на деревяшки девчата идут.
— Да что ты в натуре нам весь вечер тут шнуруешь-то? Ну че у нас, хуже что ль?
— Надо так о всех думать. Чтоб всем хорошо.
— Ха-ха, всем. Одного хорошо на всех не хватит.
— У меня-то? У меня все есть.
— Ха, все. Че все-то?
— А шо надо.
— А че те надо?
— А шо есть.
— Анна Романна, это все-таки не наша мораль.
— Ну я не про нашу мораль. Я говорю, француз.
— Куда мы идем?
— Куда идем и куда заворачиваем?
— Да, и самое скверное свойство потребностей, как известно, это то, что они, собаки, растут.
— Еще Гегель в «Феноменологии духа» писал, что.
— Нищему пожар не страшен.
— Работал я как-то в театре, капеньдинером. Тоже ужас.
— Мы сами себя изнежили. Ватой обложили.
— Точно. Изнеженные мы.
— Да. Ходить разучились. Есть не умеем.
— Пить не умеем.
— Питание-то все лучше, а здоровье-то все хуже.
— Кто это?
— Ну все есть. Не хуже теперя, чем у людей.
— По луне-то ходим, а пройди по Малой Черкизовской.
— А булочки? Мы, старые работники культуры, помним, какие были булочки.
— Так я и знала. Нет, ну так сразу бы и сказал, а то ведь.
Все вон, дух, духовность, ничего не надо, да быть человеком. Тебя что, уволили, что ли?
— Отдыхай, Петь.
— Не, Вась, спокойно.
— Да по голосам. Делает куклам голоса, медведЯм пищалки вставляет.
— Что творится на одной только лестничной клетке, товарищи дорогие.
— Ну, че ты? Может, еще чайку?
— Да че-то чай, Клав, как-то не помог.
— Время обнимать, и время отклоняться от объятий.
— Сухие цветы, мы их трогали, они шуршали, лопались. Семена сыпались из коробочек, нас все искали, а мы с тобой. Эта оранжерея. Ах, как мы были трепетны. Как мы боялись прикоснуться.
— Да, че-то сыпалось.
— Это все очищает. Мне хочется музыки. Музыки. Ну, поговори со мной, ну поговори, а?
— Пожевать бы че-нибудь.
— Нет, Петя, главное, чтобы ты понял. Сам понял, как я понял, что ты понял. Понял?!
— Адамыч, достань, я тебя прошу, достань. Спать негде, есть нечего, ну. идти не к кому. Ну что еще остается интеллигентному человеку?
— Ну за ружьё-то дай мне сказать.
— Кладбище. Снится всю неделю кладбище.
— Пятницкое или Ваганьковское?
— Кладбище идей.
— Пресс научного прогресса оказывает не только причинно-следственное воздействие на весь биокинез. Он также дает некое жесткое излучение,
в котором фатально мутирует любая рациональная идея.
— Вот это понятно.
— Отдыхай, Петь, нас не касается.
— Нас ничего не касается! Народ вперед идет, мировая обстановка вся к черту раскаленная, континенты кругом и. регионы.
— Что за шум, ввиду случившегося?
— Что ж вы на ребятишек посреди ночи? Как разбойники. Не вполне?
— Кто растет? Махно растет.
— Что за люди? Любую идею опошлят. Любую идею опошлят.
— Да. Снова случАи начались. Обратно.
— Что хватит? Что хватит?! Почему у нас даже рюмки исчезли?
— Да мы из кострюли можем. Петя, да ничего не надо, ты гений.
— Сам ты. гений.
— Я говорил о том, что мы должны.
— Что мы должны думать о душе, а не о бренном теле. Это мы поняли.
— Нет. Это вы не поняли. Вам это не дано понять.
— Это я, это я все делала, чтобы ты из Полуорлова, из. не знаю чего превратился в Орлова, в ОРЛА!
— Клавдия, не стой на путях!
— Да может, у меня есть. мечты. Может, мне жить тут среди вас давно. тесно. Где костюм?!
— Останови его, он уйдет!
— Не приду. Долго.
— Да пущай идет. Воздух чище будет.
— Обчистимся от ложных заблуждений, товарищи дорогие.
— Римлянцы, совграждане, товарищи дорогие!
— Был холод и голод. Ведь у Экклезиаста мы печки топили, и по этажам воду носили.
— В задачке спрашивается: «Сколько вытечет портвейну из открытого бассейну?»
— Наши дамочки умны стали. Принципиальные.
— Вот ты мне скажи: меня можно уважать? Можно?
— Об чем разговор-то, Петь!
— Во, обожди. Ты Пушкина знаешь?
— Пушкина? Константин Иваныча?!
— В библиотеку запишуся. эх, вот рассказ «Каштанка» не дочитал, чем там дело кончилось?
— Здорово, скажу, брат Пушкин. Не ожидал?
— Хороший вы народ, мужики, только облику не теряйте!
СТАРЫЙ НОВЫЙ ГОД — ФРАЗЫ ИЗ ФИЛЬМА
СТАРЫЙ НОВЫЙ ГОД — ФРАЗЫ ИЗ ФИЛЬМА
— Событиев у людей, событиев…
— Какая прелесть…
— Какая прелесть.
— Федор!
— Федя. Веди себя прилично, ты не в школе.
— Эх, капусточка наша родимая.
— Гляньте, носок засосало. Ну, зверюга-машина.
— И слово-то нашли какое поганое — пылесос.
— Цыц! Ввиду случившегося — цыц!
— Нехорошо так, Лиза. Эгоиста вырастишь.
— Правильно, правильно. Не отдавай свово. Правильно делаешь. Делай так, вот так.
— Мое берут. Мое!
— Мое берут!
— Лизка, цыц! А то сейчас все отыму!
— Загори, загори, моя звезда.
— Стыдно. Ой стыдно. А еще называем себя потомками русской демократической интелигенции.
— Вещи, вещи. Одно барахло на уме. Душа, дух, духовность…
— Не надо этого. Понимаете, не надо этого. Это же, это же пошло! Понимаете, это пошло!
— Ну-ка студент, включай.
— Я включу, но я не отвечаю.
— Выключатель не включается.
— Хм. Великолепность.
— Электрификация!
— Нюр, ну не так. Огурчик надо было сердечком резать.
— Ну уж вы оторвали так оторвали.
— Привет! Че это мы отрывали-то?
— Бабушку они выписали. Еще б корову привезли.
— А это ведь Адамыч. Он завсегда с народом. Наш человек.
— А древний мудрец Экклезиаст говорил, говорил: «пора собирать, пора разбрасывать».
— Но кто же виноват, что Федя поразительно амузыкален?
— А вообще, зачем коврик-то на стенку, товарищи дорогие? Не в юрте же. Смысл-то?
— Да ты держи крепче! Такой ковер — чо ж, ногами по нем ходить, что ль? Смысл… Да поглядите кто-нибудь, криво аль не криво, идолы? Руки онемели держать!
— Будто распяли задом наперёд.
— Древний мудрец Экклезиаст говорил «Кривое не может сделать прямым».
— Щас пожрем. У Полуорловых любят пожрать.
— Перестань. Я на диете.
— Да что ты? Клавуня пиццу обещала. Настоящую итальянскую пиццу. Шик.
— А я завсегда с народом. Таков человек. Народ, значит, в старых домах жил, и я значит. Народ переехамши, и мы конечно.
— Вот, Жорж Санд Руссо…
— Поговорим, старик, и про Руссо, и про все.
— Чумовоз пора вызывать. И в Ганнушкино. Ну где вы видели таких людей, чтобы вещи выбрасывали?
— Между прочим, у нас ведь это колоссальная проблема — ТВ и дети.
— Да, проблема. Телевизоров все больше, а детей все меньше.
— Когда откроешь — сзади светится. Водочка там у меня стоит.
— Стоит? А че она стоит-то?
— Ха-ха. В натуре, у нас не застоится.
— Ой, ну вы с Любкой, прям, я не знаю совсем, интеллигенты.
— Очень, говорит, на деревяшки девчата идут.
— Да что ты в натуре нам весь вечер тут шнуруешь-то? Ну че у нас, хуже что ль?
— Надо так о всех думать. Чтоб всем хорошо.
— Ха-ха, всем. Одного хорошо на всех не хватит.
— У меня-то? У меня все есть.
— Ха, все. Че все-то?
— А шо надо.
— А че те надо?
— А шо есть.
— Анна Романна, это все-таки не наша мораль.
— Ну я не про нашу мораль. Я говорю, француз.
— Куда мы идем?
— Куда идем и куда заворачиваем?
— Да, и самое скверное свойство потребностей, как известно, это то, что они, собаки, растут.
— Еще Гегель в «Феноменологии духа» писал, что…
— Нищему пожар не страшен.
— Скоро вообще, знаешь как? Вот ты сидишь покуриваешь, а машина мало что работает, она тебе еще за пивом бегает.
— Ну, пошел…
— Но это — шутка, конечно.
— У меня Ольга Барятинская, из седьмого «Б» — курит! Мало этого, говорит: «поставите еще раз двойку в четверти — уйду, говорит, к черту, в монастырь… мужской.
— Работал я как-то в театре, капеньдинером. Тоже ужас…
— Я, например, Георгий, одета хуже, чем моя Ольга Барятинская из седьмого «Б». А в журнале у нее — одни двойки.
— Если ребенок плохо учится — пусть хоть одевается хорошо.
— Люди под землей бегут, в метро, по подземным переходам. А машинам — широкие улицы, машины на воздухе.
— Рыбки передайте, Маруся…
— Мы сами себя изнежили. Ватой обложили.
— Точно. Изнеженные мы.
— Да. Ходить разучились. Есть не умеем.
— Пить не умеем…
— Питание-то все лучше, а здоровье-то все хуже.
— Кто это?
— Ну все есть. Не хуже теперя, чем у людей.
— По луне-то ходим, а пройди по Малой Черкизовской.
— А булочки? Мы, старые работники культуры, помним, какие были булочки.
— Так я и знала. Нет, ну так сразу бы и сказал, а то ведь…
Все вон, дух, духовность, ничего не надо, да быть человеком. Тебя что, уволили, что ли?
— Ничего не надо. Не дают — вот и не надо.
— Отдыхай, Петь.
— Не, Вась, спокойно.
— Да по голосам. Делает куклам голоса, медведЯм пищалки вставляет.
— Люди-то, люди по космосАм — а мой по голосам!
— Да люди-то ракеты конструируют, корабли. А наш — сказать стыдно…
— Че это он изобрел?
— Унитаз.
— Позвольте мне…
— Старому работнику культуры…
— Да… сказать несколько слов. Я хочу выпить за талант.
— Не талант, а гений.
— Что такое талант? Талант — это вечная молодость. Ничто так не молодит, как талант. И пусть уносят все, пусть. Лишь бы крылья, самоощущение полета… Мы, старые работники культуры помним полет, полет… Выше, выше, выше… За молодость. За юный жар, за юный бред. За тебя, Петруша.
— Что творится на одной только лестничной клетке, товарищи дорогие.
— Ну, че ты? Может, еще чайку?
— Да че-то чай, Клав, как-то не помог.
— Время обнимать, и время отклоняться от объятий.
— Сухие цветы, мы их трогали, они шуршали, лопались. Семена сыпались из коробочек, нас все искали, а мы с тобой… Эта оранжерея. Ах, как мы были трепетны. Как мы боялись прикоснуться.
— Да, че-то сыпалось.
— Это все очищает. Мне хочется музыки. Музыки. Ну, поговори со мной, ну поговори, а?
— Пожевать бы че-нибудь.
— Нет, Петя, главное, чтобы ты понял. Сам понял, как я понял, что ты понял. Понял?!
— В двадцать пятой этой квартире, простите, триста двадцать пятой квартире… второй день дочке 5 лет справляют… Она плачет, а они — пляшут!
— Адамыч, достань, я тебя прошу, достань. Спать негде, есть нечего, ну… идти не к кому. Ну что еще остается интеллигентному человеку?
— Ну за ружьё-то дай мне сказать.
— Кладбище… Снится всю неделю кладбище.
— Пятницкое или Ваганьковское?
— Кладбище идей.
— А наука, истина…
— Будь выше.
— А я выше. Чего?
— Всего. Чем человек выше — тем он должен быть ниже. Чем он ниже — он должен быть выше.
— Чего?
— Пресс научного прогресса оказывает не только причинно-следственное воздействие на весь биокинез. Он также дает некое жесткое излучение,
в котором фатально мутирует любая рациональная идея.
— Вот это понятно.
— В девяносто четвертой квартире Иван Николаич Давай хеком подавился. Был человеком — подавился хеком.
— Я говорил, народ — всегда выручит.
— О! Один от всех, а все — от одного. Всюду, товарищи мои дорогие, происходит единство противоположности, и противоположность единства.
— Отдыхай, Петь, нас не касается.
— Нас ничего не касается! Народ вперед идет, мировая обстановка вся к черту раскаленная, континенты кругом и… регионы.
— Алгебра — долой, физика — долой. Все к черту — свобода!
— Что за шум, ввиду случившегося?
— Что ж вы на ребятишек посреди ночи? Как разбойники. Не вполне?
— Кто растет? Махно растет.
— Что за люди? Любую идею опошлят. Любую идею опошлят.
— Люди — как люди живут. По паркам гуляют, по курортам ездят. А мой? Калымить, пиво трескать и на футбол свой дурацкий!
— Ты хоть раз, хоть раз вышел куда с семьею-то, сапог пятигласный.
— Что?
— Да. Снова случАи начались. Обратно.
— Что хватит? Что хватит?! Почему у нас даже рюмки исчезли?
— Лишнего не надо, лишнего. Все, что лишнее — то вредно.
— Рюмки — это лишнее.
— Не передергивай.
— Да мы из кострюли можем. Петя, да ничего не надо, ты гений.
— Сам ты… гений.
— Я говорил о том, что мы должны…
— Что мы должны думать о душе, а не о бренном теле. Это мы поняли.
— Нет. Это вы не поняли. Вам это не дано понять.
— Так, Вась, я сейчас с тобой ухожу. Раз такое дело — пускай. Агрессоры оголтелые.
— Это я, это я все делала, чтобы ты из Полуорлова, из… не знаю чего превратился в Орлова, в ОРЛА!
— Клавдия, не стой на путях!
— Да может, у меня есть… мечты. Может, мне жить тут среди вас давно… тесно. Где костюм?!
— Останови его, он уйдет!
— Не приду. Долго.
— Да пущай идет. Воздух чище будет.
— Обчистимся от ложных заблуждений, товарищи дорогие.
— Римлянцы, совграждане, товарищи дорогие!
— Был холод и голод. Ведь у Экклезиаста мы печки топили, и по этажам воду носили.
— В задачке спрашивается: «Сколько вытечет портвейну из открытого бассейну?»
— Наши дамочки умны стали. Принципиальные.
— Вот ты мне скажи: меня можно уважать? Можно?
— Об чем разговор-то, Петь!
— Во, обожди. Ты Пушкина знаешь?
— Пушкина? Константин Иваныча?!
— В библиотеку запишуся… эх, вот рассказ «Каштанка» не дочитал, чем там дело кончилось?
— Во — идея! Я сегодня Клавдии — букет. Теще — да бог с ней, букет. Ну моя Клавдия, она помрет сейчас. Ты представляешь — прихожу, а сам с букетом.
— Здорово, скажу, брат Пушкин. Не ожидал?
— Хороший вы народ, мужики, только облику не теряйте!