полторы комнаты бродский музей
О проекте
История музея
Идея создания музея Иосифа Бродского в мемориальных «Полутора комнатах» появилась в 1999 году. Тогда друзья Бродского – Михаил Исаевич Мильчик и Яков Аркадьевич Гордин – основали Фонд создания музея Иосифа Бродского и начали работу по выкупу комнат в коммунальной квартире дома Мурузи, где жила семья поэта.
За первые пять лет работы, Фонду создания музея Иосифа Бродского удалось выкупить четыре из пяти жилых комнат в мемориальной квартире (хозяйка последней отказалась продавать жилплощадь, где она живет с самого рождения). Казалось, что на этом моменте работа по созданию музея зашла в тупик.
В 2015 году, к юбилею Иосифа Бродского, музей удалось открыть на один день. Вместе с Фондом создания, в открытии принимали участие наши друзья из музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, в фондах которого хранятся личные вещи поэта.
С 2017 года к работе присоединился российский предприниматель Максим Левченко. Для начала был создан информационный портал Brodsky.online, рассказывающий о жизни и творчестве Иосифа Бродского, а в 2018 году выкуплена соседняя с музеем квартира. Такой неожиданный ход позволил разделить жилую и нежилую площади коммунальной квартиры и существенно расширить территорию музея. В 2020 году, после серьезных работ по реставрации и консервации мемориальных «Полутора комнат», объединения двух квартир и ремонта в «новых» помещениях, состоялось открытие музея «Полторы комнаты» Иосифа Бродского.
О музее
Теперь музей состоит из двух частей – мемориальной коммунальной квартиры, в одной из комнат которой с 1955 по 1972 год жила семья Бродских, и примыкающего к ней экспозиционного пространства.
Придумать, как быть с последним, – было совсем не просто. Так вышло, что эта квартира была капитально отремонтирована в начале 2000-х годов, и чего-либо подлинного в ней осталось совсем немного – лишь печи и лепнина на потолках. Самое удачное решение предложил московский архитектор и художник Александр Бродский (не родственник, но однофамилец поэта). «По сути, главное, что сделал Александр, — это то, что он не сделал ничего лишнего. Его особенный талант — увидеть, зафиксировать и сохранить пространство памяти, ностальгическую ветхость. Он умеет достать из предмета подлинную красоту, ничего не придумывая. Все получилось честным, настоящим» – считает Максим Левченко, директор музея «Полторы комнаты» Иосифа Бродского.
Так, в этой «новой» части музея остались только подлинные вещи, но теперь это не только печи и лепнина, но еще и кирпичи и дранка, которых раньше было не видно за оштукатуренными стенами, настоящие двери конца XIX века. Это пространство получилось действительно уютным: тут можно чувствовать себя как дома – налить кофе, взять книгу из библиотеки и почитать ее в кресле у камина. Сейчас эта часть рассказывает о времени поэта, вкусах и настроениях поколения шестидесятников и о том, как это все соотносилось с поэзией Бродского. Следуя логике организации музейного пространства, посетитель двигается маршрутом от общего к главному, от эпохи к поэту и, наконец, попадает в мемориальную часть, в сами «Полторы комнаты».
И. Бродский «Полторы комнаты», 1985.
Сейчас перед нами стоит огромное количество задач. Музей общается с друзьями поэта и ведет работу по формированию фондов. Вовсю идут переговоры с музеем Анны Ахматовой в Фонтанном Доме о возможности выставлять в «Полутора комнатах» те мемориальные предметы, которые хранятся в их собрании. Ведется исследовательская и экспозиционная деятельность, по результатам которой в музее будут устраиваться выставки, посвященные жизни и творчеству Иосифа Бродского, лекции, встречи и многое другое. Все только начинается!
Полторы комнаты: «музей про систему отсутствия»
Первая наша с мужем попытка попасть в питерский музей-квартиру Иосифа Бродского в доме Мурузи окончилась неудачно: оказалось, что туда пускают только по предварительной записи, а главное — только с экскурсией, что нам, питерским снобам, с детства твердившим наизусть стихи поэта и знакомым с людьми из его окружения, показалось неуместным. Чего мы не знаем про эту квартиру?
Оказалось, многого. Правда, в этот раз мы попали не на обычную экскурсию (хотя и она хороша — по свидетельству друзей, тоже не профанов в литературе), а на эксклюзивное мероприятие: авторскую экскурсию куратора музея Анны Наринской. Задача, которую ставила себе Анна для своей экскурсии, — не сообщить множество фактов о жизни Иосифа Бродского, а помочь посетителям ощутить ту атмосферу, в которой прошел питерский этап жизни поэта.
Для начала, когда в этом с трудом завоеванном пространстве должен был возникнуть музей, атмосферу предстояло создать. И, наверное, неслучайно здесь появился замечательный архитектор Александр Бродский (не родственник, но человек, с юности влюбленный в стихи своего однофамильца). Лично у меня творчество архитектора Бродского ассоциируется с памятной табличкой проекта «Последний адрес»: Александр просто сел и набросал эскиз, и всем сразу стало понятно, что это именно то, что нужно, — пустое квадратное отверстие на месте фотографии как символ навсегда исчезнувшего человека…
Начало авторской экскурсии Анны Наринской
Концепция, которую Александр Бродский предложил для музея, сродни этому решению и тоже кажется сейчас единственно верной. По крайней мере, так решила соавтор концепции музея Анна Наринская, и вся дальнейшая работа, по ее словам, состояла в том, чтобы эту идею воплотить. Чтобы передать коротко суть ее рассказа о том, чего хотелось избежать, приведу старый советский анекдот про музей-квартиру Чапаева. Экскурсовод: «Уважаемые посетители, перед вами ценный экспонат — скелет Василия Ивановича. А вот еще один ценный экспонат: скелет Василия Ивановича в детстве…»
Именно от этого отталкивался архитектор Бродский, провозгласивший свой главный тезис: «Ни грамма фальши». Если у нас нет достаточного количества мебели и личных вещей Бродского, мы не будем покупать серванты того времени и говорить, что нечто подобное стояло на этом месте. Мы должны освободить пространство от всего наносного, что было после, и показать то настоящее, что осталось, и пережило поэта, и как бы хранит его отпечаток, его отсутствие.
Это не значит, что музей пуст: в помещении, предваряющем собственно полторы комнаты, в которых жил Иосиф Бродский с родителями, можно посмотреть фотографии, материалы исследователей его творчества, экран с видеоизображением Бродского, читающего отрывки из своего эссе «Полторы комнаты», конечно, книги… Небольшая витрина демонстрирует «музей мусора» — вещи, найденные здесь во время реставрации: окурок, выброшенный то ли Иосифом, то ли его отцом, фарфоровый ролик от старой электропроводки того времени…
Сейчас сюда временно въехала экспозиция из музея Ахматовой: стол с личными вещами Бродского из его американской квартиры, включая две пишущие машинки с русским и латинским шрифтом, с которыми Бродский почти не расставался. Но всё же главное в музее — это его пространство: сначала впечатление анфилады, создаваемое двумя большими зеркалами («Наши полторы комнаты были частью обширной, длиной в треть квартала, анфилады, тянувшейся по северной стороне шестиэтажного здания»1), а затем и сами полторы комнаты, освобожденные от всех последующих ремонтов, с остатками подлинной краски на стенах, гипсовым «мавританским» орнаментом на потолке и растительной, вызывавшей у Бродского эротические ассоциации лепниной на арке, отделявшей его «половину», с подлинным паркетом и деликатной проекцией содержимого комнаты на ее стенах.
Вид с балкона музея-квартиры Иосифа Бродского
Тут происходит концентрация идеи отсутствия: жившие здесь люди вышли, но всё окружающее пространство хранит их образ. Вы можете выйти на балкон, откуда по-прежнему открывается «типично петербургская безупречная перспектива» с Преображенским собором сбоку, и на минуту почувствовать себя Бродским с одного из его портретов («Отец ежегодно в мой день рождения выводил меня на балкон и там фотографировал»). А можете постоять в пространстве десяти квадратных метров, принадлежавших поэту, и осмыслить затертую до китча фразу «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку»: именно здесь становится как-то физически понятно, что выход из комнаты («И то были лучшие десять метров, которые я когда-либо знал») означал попадание в коридор коммунальной квартиры («Пространство сделано из коридора и кончается счетчиком»).
Анна скромно рассказывает о своей работе куратора музея. Однако понятно, что для нее это очень личная история: она прошла свой путь от раздражения культом Бродского (а их единственная встреча оказалась катастрофически неудачной) до понимания его масштаба.
И создание именно в этом месте именно такого музея в память об этом человеке — это, на мой взгляд, успешная попытка воссоздать небольшой, но подлинный срез времени и пространства, в котором поэт, будущий лауреат Нобелевской премии по литературе (1987), жил до эмиграции из Советского Союза.
Фото Александра Фролова
1 В тексте приводятся цитаты из эссе И. Бродского «Полторы комнаты»
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Музей «Полторы комнаты» Иосифа Бродского
Музей «Полторы комнаты» Иосифа Бродского – мемориальный музей поэта, нобелевского лауреата Иосифа Бродского в Санкт-Петербурге.
Показать полностью.
Об открытии музея Иосифа Бродского говорят очень давно. В 1999 году был основан Фонд создания музея Бродского, который сумел выкупить большую часть квартиры Бродских на Литейном 24.
В этом году Музей «Полторы комнаты» Иосифа Бродского начнет работать в полную силу. Сейчас в музее продолжаются реставрационные работы.
Работа над проектом ведется совместными силами Фонда создания музея Иосифа Бродского, Музея Анны Ахматовой и команды портала brodsky.online.
Все только начинается!
Музей «Полторы комнаты» Иосифа Бродского запись закреплена
Иосиф Бродский «Прощальная ода», 1964, отрывок
5 октября в нашем лектории разбирать это стихотворение будет филолог, автор книг «Иосиф Бродский после России» (2009) и «Иосиф Бродский и Анна Ахматова: в глухонемой вселенной» (2021) Денис Ахапкин.
Музей «Полторы комнаты» Иосифа Бродского запись закреплена
14 сентября в 19:00 у нас в музее состоится вечер памяти писателя Владимира Рафаиловича Марамзина (1934 — 2021). Мы поговорим о Владимире Марамзине как литераторе, о суде над ним, его эмиграции и, конечно, вспомним обстоятельства создания легендарного «Марамзинского собрания» — первого авторизованного пятитомного собрания сочинений Иосифа Бродского.
Показать полностью. Оно составлялось Владимиром Марамзиным при участии друзей И. Бродского с 1972 по 1974 год, и в него вошло около трехсот до сих пор не опубликованных стихотворений. По разным сведениям, всего было составлено 12 или 20 копий собрания.
Не так давно семья Юрия Шмидта и Елены Барихновской передала в дар музею первый том собрания, который также можно будет увидеть на вечере.
На вечере памяти будет редкая возможность послушать воспоминания друзей Владимира Марамзина и Иосифа Бродского, причастных к составлению собрания, и задать им вопрос. Во встрече примут участие:
Михаил Борисович Мейлах (р. 1945) — литературовед, филолог, поэт и переводчик, специалист по романской филологии и новейшей русской литературе.
Яков Аркадьевич Гордин (р. 1935) — писатель, публицист и прозаик, главный редактор журнала «Звезда».
Эра Борисовна Коробова (р. 1930) —один из самых известных и старейших научных сотрудников Государственного Эрмитажа. В ее творческой биографии — сохранение наследия Иосифа Бродского и Сергея Довлатова.
Михаил Исаевич Мильчик (р. 1934) — искусствовед, специалист по древнерусским иконам и деревянной архитектуре русского Севера. Председатель Фонда нашего музея.
Михаил Петрович Петров (р. 1935) — ученый в области управляемого термоядерного синтеза, доктор физико-математических наук.
Музей «Полторы комнаты» Иосифа Бродского запись закреплена
7 сентября в 18.30: открытие выставки и встреча с Константином Марковичем Азадовским
Константин Маркович Азадовский (р.1941) — литературовед, полиглот, специалист по истории русской поэзии Серебряного века, исследователь русско-немецких культурных связей,
Показать полностью. один из главных специалистов по Рильке в России (именно Константин Маркович через переписку с немецкими архивистами открыл письма Цветаевой к Рильке, которые, соединившись с ответными письмами Рильке и перепиской Цветаева—Пастернак, образовали знаменитый «треугольник»).
Основу выставки составляют материалы личного собрания Константина Марковича, связанного с Иосифом Бродским, которое было передано нашему музею в начале лета. Само собрание представляет собой разрозненные материалы: машинописи с автографами, самиздат, фотографии, книги, газетные вырезки, зарубежные журналы. Через эти документы можно проследить отношения двух друзей, берущие начало в 1960-м году и продолжающиеся уже после смерти Бродского в попытках друга сохранить память о нем через упоминания в прессе, статьи о поэте и даже в аккуратном собирании приглашений на вечера памяти Бродского.
На встрече Константин Маркович расскажет о своей коллекции и дружбе с Иосифом Бродским, после чего каждый сможет задать интересующий его вопрос.
Музей «Полторы комнаты» Иосифа Бродского запись закреплена
С радостью сообщаем, что с 28 сентября у нас стартует цикл лекций с Денисом Ахапкиным «Разговоры о стихах Бродского»
Цикл будет состоять из 12 занятий, каждое из которых будет посвящено одному стихотворению Иосифа Бродского.
Показать полностью.
Разговор о стихах всегда был для Бродского частью жизни — как поэта, так и преподавателя. В университетских аудиториях американских колледжей и университетов он не просто читал лекции, а начинал неторопливую беседу со студентами о том, как сделано стихотворение и как из отдельных его элементов складывается единый и целостный смысл. Многие из этих бесед впоследствии вылились в его эссе о стихах — о «Новогоднем» Цветаевой, о «1 сентября 1939» Одена, «Орфее, Эвридике, Гермесе» Рильке и многих других. Конечно, невозможно сравниться с Бродским в этом жанре, но продолжать разговор о стихах — в том числе о его собственных — значит поддерживать заданный им импульс.
Петербургский филолог Денис Ахапкин, исследователь творчества Бродского, автор книг «Иосиф Бродский после России» (2009) и «Иосиф Бродский и Анна Ахматова: в глухонемой вселенной» (2021) и читающегося с 2004 года в Санкт-Петербургском государственном университете спецкурса «Поэтика Иосифа Бродского» проведет в у нас цикл встреч, посвященных разговору о нескольких стихотворениях Бродского — в формате обсуждения, комментария, совместного поиска ответов на вопросы, которые ставит перед нами поэт.
Первая встреча будет посвящена «Большой элегии Джону Донну»
На встречи можно приобрести как абонемент, так и билеты на отдельные лекции.
Музей «Полторы комнаты» Иосифа Бродского запись закреплена
Четверг. Сегодня стул был не у дел.
Он не переместился. Ни на шаг.
Никто на нем сегодня не сидел,
не двигал, не набрасывал пиджак.
Пространство, точно изморось — пчелу,
Показать полностью.
вещь, пользоваться коей перестал
владелец, превращает ввечеру
(пусть временно) в коричневый кристалл.
Стул напрягает весь свой силуэт.
Тепло; часы показывают шесть.
Все выглядит как будто его нет,
тогда как он в действительности есть!
Но мало ли чем жертвуют, вчера
от завтра отличая, вечера.
Материя возникла из борьбы,
как явствуют преданья старины.
Мир создан был для мебели, дабы
создатель мог взглянуть со стороны
на что-нибудь, признать его чужим,
оставить без внимания вопрос
о подлинности. Названный режим
материи не обещает роз,
но гвозди. Впрочем, если бы не гвоздь,
все сразу же распалось бы, как есть,
на рейки, перекладины. Ваш гость
не мог бы, при желании, присесть.
Составленная из частей, везде
вещь держится в итоге на гвозде.
Стул состоит из чувства пустоты
плюс крашенной материи; к чему
прибавим, что пропорции просты
как тыщи отношенье к одному.
Что знаем мы о стуле, окромя,
того, что было сказано в пылу
полемики? — что всеми четырьмя
стоит он, точно стол ваш, на полу?
Но стол есть плоскость, режущая грудь.
А стул ваш вертикальностью берет.
Стул может встать, чтоб лампочку ввернуть,
на стол. Но никогда наоборот.
И, вниз пыльцой, переплетенный стебель
вмиг озарит всю остальную мебель.
Воскресный полдень. Комната гола.
В ней только стул. Ваш стул переживет
вас, ваши безупречные тела,
их плотно облегавший шевиот.
Он не падет от взмаха топора,
и пламенем ваш стул не удивишь.
Из бурных волн под возгласы «ура»
он выпрыгнет проворнее, чем фиш.
Он превзойдет употребленьем гимн,
язык, вид мироздания, матрас.
Расшатан, он заменится другим,
и разницы не обнаружит глаз.
Затем что — голос вещ, а не зловещ —
материя конечна. Но не вещь.
И. Бродский «Посвящается стулу», отрывок, 1987
Иосиф Бродский: «Никакая жизнь не подлежит сохранению»
. мама не любила, когда ее мужчины — муж и сын — ходили по комнате в носках. Считалось, что это плохая примета, что это к смерти! Откуда у городской женщины бабкины деревенские суеверия, непонятно. И тем не менее. К тому же мужчина в носках — это всегда поражение, маленькая капитуляция перед дурацкими условностями или чем-то еще, чего Мария Моисеевна признавать не собиралась. Ее мужчины при любых обстоятельствах должны были оставаться победителями. И даже благородное стремление не портить вымытый ею и надраенный паркет не могло служить оправданием их укромных скольжений или быстрых перебежек в носках. Сегодня по этому паркету посетители музея ходят в войлочных тапках, как это было принято раньше, до всех больничных одноразовых уродских бахил, в которых теперь сплошь и рядом переобувают в российских музеях любителей прекрасного. Даже на последней квартире Пушкина, набережная Мойки, 12. А в музее Бродского, слава богу, пока никакой музейной казенщины нет и в помине.
Фото: Владимир Яроцкий 
Фото: Владимир Яроцкий
Впрочем, тут почти нет и экспонатов в традиционном смысле слова. Что-то нашли при капитальном ремонте, откопали из каких-то грунтов и бездн: стеклянные осколки разбитого негатива, спичечный коробок с синенькой гравюркой Исаакиевского собора, рваные лоскуты обоев и пожелтевших советских газет, потерянный ключ («Или вот еще ключ, выброшенный на поверхность моего сознания»). Разглядывать особо нечего.
А надо просто подойти к окну и увидеть Преображенский собор. Его грифельные купола с золотом. Его петербургскую николаевскую желтизну сквозь черную графику веток. Февральский снег. Много снега. Как на офортах Остроумовой-Лебедевой.
Фото: Владимир Яроцкий
Можно посидеть на румынской мебели 60-х годов и посмотреть трофейные фильмы по старому телевизору. Тут их целая подборка — от «Тарзана» с Джонни Вайсмюллером до «Дороги на эшафот» с Зарой Леандер. («По моему убеждению, она была самой красивой женщиной, когда-либо появлявшейся на экране, и мои последующие вкусы и предпочтения, хотя сами по себе вполне достойные, все же были лишь отклонениями от обозначенного ею идеала»).
Можно выпить горячего чая из граненых стаканов. Можно потрогать подлинную кирпичную кладку стен и погладить белый кафель печей. Их давно уже здесь не топят, а камин, который музейные работники честно пытались оживить, запретили разжигать соседи.
Все-таки это жилой многоквартирный дом. И открытию музея соседи тут сопротивлялись, как могли, много лет. Почему? Чего боялись? Толп экскурсантов? Грязи в парадной? Шумных сборищ? Бог знает.
Фото: Владимир Яроцкий
При мне прошествовала испуганная стайка девочек с учительницей, явно словесницей, в войлочных тапках. Ну какой уж от них шум? И даже телевизор в прихожей, по которому крутят фрагменты трофейных фильмов, тоже работает с приглушенным звуком.
Мне вообще кажется, что этот музей, состоящий из небольшой анфилады и трех комнат, весь про тишину. Но не музейную и даже не библиотечную, а какую-то прощальную, исповедальную. В нем есть что-то от тишины молельни, где только вместо молитв надо читать стихи Бродского или его прозу. Тут их читают на экране в лектории разные знаменитые люди, его друзья и поклонники. Кто-то лучше, кто-то хуже. Читать его стихи безумно трудно. Какая-то музыка для виолончели. Тягучая, прекрасная, мучительная. Сам Бродский ненавидел, когда его стихи читали актеры. И один раз страшно обидел Михаила Козакова, когда попросил его прилюдно никогда больше этого не делать. А вот Михаил Барышников читает Бродского гениально. И он тут тоже возникает на экране.
Фото: Владимир Яроцкий
Кстати, это он предложил пригласить Александра Бродского, однофамильца поэта, в качестве архитектора музейного проекта. Бродский Бродскому — уже в одном этом совпадении есть что-то магическое. И несбыточная «бумажная архитектура». И знаменитая гравюра «Обитаемый колумбарий» далекого 1986 года, где было изображено «умирание» огромного дома, который покидают люди. И мучительная любовь к Петербургу, который Александр по-прежнему называет «Ленинградом». Все вдруг сошлось на этих метрах, в обглоданных до каменной кладки стенах, до фанерной дранки на просвет.
Ты попадаешь в пространство великой судьбы, которая какое-то время здесь располагалась. Все остальные жильцы умерли или давно съехали. Осталась одна соседка. Живет по-прежнему за стеной. Зовут Ниной Васильевной, 83 года. Никуда не захотела переезжать. Хотя, говорят, ей много чего сулили. Это из-за нее для музея пришлось объединять квартиры из другого крыла. Их владельцы оказались сговорчивее. А она тут одна за стеной. Бдит и зрит. Всегда на страже своих прав и исторической правды.
Фото: Владимир Яроцкий
Это Нина Васильевна строго указала реставраторам, что паркет в комнате у Бродских был не елочкой, а шашечкой. И что отверстие в двери на балконе было проделано не для удобств кошки, как зачем-то нафантазировали экскурсоводы, а для прозаических хозяйственных нужд — холодильников тогда ни у кого не было.
И то, что раньше здесь была коммуналка со всеми ее запахами, распрями, кухонным чадом, протечками, ремонтами, нечаянными вторжениями и громогласными уходами — все это, как ни странно, по-прежнему считывается. Наверное, срабатывает генетическая память. Ты можешь не знать, где располагается розетка или выключатель, но в любой самой непроглядной тьме на ощупь найдешь их.
Фото: Владимир Яроцкий
Тебе никогда не приходилось лицезреть вживую этот бурый зеленый колер, но ты не можешь не узнать его. Цвет всех советских коммунальных кухонь, всех «мест общего пользования», как раньше гордо именовались ванные и сортиры. Цвет несчастья. Цвет беспробудной тоски и публичного одиночества. Вот что чувствуешь прежде всего, переступая порог квартиры №36 по улице Пестеля. И то, что тут нет вещей, ни мемориальных, ни музейных, ни эпохальных — никаких, лишь усиливает это чувство.
Зато есть книги. Например, все золотые корешки Большой энциклопедии Брокгауза и Эфрона, гордость и счастье любого интеллигентного ленинградского дома. Они здесь как на параде. Бери с полки любой. Завидую тем, кто найдет время, чтобы провести час-другой за чтением, например, «Двадцати сонетов к Марии Стюарт» или «Конца прекрасной эпохи». Тут все для этого есть: и столы с уютными лампами, и удобные стулья, и, наконец, сами книги. Конечно, авторские экземпляры на руки не выдают. Но все прижизненные издания Ardis или IMCA-Press тут богато представлены.
Фото: Владимир Яроцкий
Доподлинно известно, что та, кому были посвящены лучшие стихи Бродского, ни разу не переступала порог этого дома ни тогда, когда он здесь жил с родителями, ни после, когда уехал. За свою жизнь она не дала ни одного интервью. Сейчас ей уже за восемьдесят. Живет где-то под Петергофом среди замерзших фонтанов и ледяных вод Финского залива. Зато мне сказали, что их сын Андрей приходил один раз посмотреть на дом отца.
«Мой Телемак, Троянская война окончена. Кто победил — не помню. Должно быть, греки…»
Почему-то из всех горестных историй, услышанных мною в этих полутора комнатах, более всего пронзило то, как каждый месяц вот по таким же сугробам и снегам, как сейчас, или в вечное сито ленинградского дождя Мария Моисеевна шла на почтамт, чтобы отправить две-три книги сыну в Америку, где ей так и не суждено было самой побывать. Я живо представляю, как она тащит в авоське этот свой золотой улов через весь город, как долго оформляет посылку, как собственноручно выводит американский адрес Иосифа.
Она хотела, чтобы эти книги вернулись к нему вместе с остывающим уютом родительского дома. Только эти книги, только телефонные осторожные разговоры через океан раз в неделю. Только жалкие стариковские прошения на высочайшее имя выпустить их к единственному сыну. Повидаться, обняться, проститься. Не пустили.
Фото: Владимир Яроцкий
Мария Моисеевна аккуратно складывает и прячет в сумке квитанцию, выданную в окошке почтамта. И снова бредет по снегу домой. День прожит не зря.
А теперь про полторы комнаты. У Бродского они так подробно описаны, что нет смысла повторять. Тем более что здесь тоже нет ничего. Только стены и знаменитые мавританские панели, выкрашенные зеленой масляной краской. Хорошо, что их не стали сбивать, как это было сделано в других квартирах этого дома. Можно догадаться, где проходила граница личного закутка Иосифа, где была лаборатория отца, где красовался знаменитый буфет с историческим китайским сервизом. Но все это призраки, фантомы, оживающие под натиском его великой прозы. В реальности ничего нет. Как и завещал Бродский: «Никакая жизнь не подлежит сохранению. Если человек не фараон, он не стремится стать мумией».
Фото: Владимир Яроцкий
На подоконнике я увидел пачку фото. Вот интерьер, каким он был в начале 70-х годов прошлого века: громоздкий буфет с батареей пустых импортных бутылок из-под виски и джина, обеденный стол под уютным абажуром. Незаправленная кровать у батареи — смятая простыня, подушка, белый телефон с диском. Последний разговор из дома.
Вся наша бедная советская жизнь, запечатленная с безжалостностью судебной экспертизы. Что это? Откуда? Оказывается, в тот день, 4 июня 1972 года, когда проводили Бродского в Вену, его приятель Михаил Исаевич Мильчик вернулся вместе с родителями в дом на Пестеля и молча, методично, метр за метром, стал фотографировать полторы комнаты. Его никто об этом не просил. Даже в самых безумных мечтах тогда нельзя было вообразить, что когда-нибудь здесь откроют музей.
Но пришел человек с фотоаппаратом, который знал, что когда-нибудь тут будет Дом Поэта. Так и случилось.
Ибо, как написано на фронтоне другого знаменитого петербургского дома: Deus conservat omnia — «Бог сохраняет все».