пола муррихи меццо сопрано
«Пермский хор musicAeterna блистал», «Это позор Зальцбурга». Что пишут о постановке Курентзиса и Селларса «Идоменей»
До конца августа в Австрии проходит Зальцбургский фестиваль. Вместе с режиссером Питером Селларсом дирижер Теодор Курентзис представил на нём раннюю оперу Моцарта «Идоменей», которую исполнил вместе с Фрайбургским барочным оркестром и хором musicAeterna. На фестивале Курентзис и musicAeterna в последний раз представляют Пермский театр оперы и балета. Мнение критиков о премьере разделились. Кто-то считает, что это позор фестиваля, а кто-то искренне восхищается работой режиссера, дирижера и музыкантов. Интернет-журнал «Звезда» собрал самые интересные отзывы.
«Уже не смешно ты же дедушка!»
Вадим Журавлев, оперный критик
[Питер] Селларс говорил, что спектакль будет посвящен глобальному потеплению и засорению мирового океана. Это никак не отражено. Что отражено? Да ничего! Селларс растерял свои режиссерские способности. То, что Селларс поставил плохой спектакль, лично для меня трагедия. Такого некачественного декларативного спектакля, где за внешними лозунгами ничего нет, я не видел давно. И это большая трагедия.
В составе певцов не было ни одного артиста, кто бы соответствовал уровню фестиваля. Была одна китаянка Инь Фань в партии Илии, она была на своем месте. Она делала это по-китайски вызубрила свою партию. Такая неартистическая, а ученическая заученность.
Фото: salzburgerfestspiele.at
Это касается и [Теодора] Курентзиса. С Фрайбургским барочным оркестром он тупо повторял то, что было в Перми с оркестром musicAeterna. А было вот что. Музыка «Идоменея» одна из самых загадочных в Моцартовском наследии. Композитор написал её по образцу Глюковских опер. И любой дирижер, который берется за его исполнение, должен понимать, что там большое значение имеют речитативы. Нельзя их оттуда выбрасывать! Особенно это касается тех, кто считает себя аутентистами, специалистами в исторически информированном исполнительстве. Курентзис с Селларсом беззастенчиво выбрасывают целые сцены, которые им кажутся лишним. Но, казалось бы, эта огненная манера Курензиса «быстро медленно быстро» очень бы здесь подошла, потому что к ней нужно добавлять драматизма и театральности. Курентзис этого не делает. Все вяло, как два месяца назад в Перми. Для меня это непрофессионализм, потому что такая закостенелость, такое требование исполнять однажды и навсегда задуманный замысел. Ну нет, это недостойно настоящего художника!
Балетный дивертисмент [в опере] Моцарт сделал большим. Это самая великая музыка, которая была написана композитором. По решению Селларса его исполняют полинезийцы. Потому что когда мы все растопим все льды, погибнут все острова в Полинезии. Для этого нужно сохранить их культуру сейчас.
Фото: salzburgerfestspiele.at
Вообще, у Селларса всё декларируется со звериной серьезностью. Во втором акте хор исполняет произведение из другого произведения Моцарта на немецком языке. Артисты хора musicAeterna стоят и смотрят в зал дидактически: «Вы, проклятые капиталисты, увешанные брильянтами! Из-за вашего неуемного желания быть богаче происходит глобальное потепление!» Вчера как раз была демонстрация [в Зальцбурге], на которой полтора школьника выкрикивали лозунги против капитализма. Все улыбались, потому что понимали, что это дети. Мы десять лет смотрели, улыбаясь, на прическу и бусы Селларса. Но сейчас это уже не смешно ты же дедушка! Должно появится понимание того, что дидактический взгляд ничего не изменит. И публика, заплатив по 400 евро за билет, тебе на гонорар набрала. И ты его потратишь не на спасение океана, а на очередные бусы.
Всё это производит впечатление детского сада, который подается как нечто выдающееся, откровение. Вот, мол, смотрите, люди не задумываются о судьбах мира. А пришел Питер Селларс и Теодор Курентзис и сейчас все задумаются. Глупость, конечно, несусветная. Потому что, выйдя из зала, люди тут же про это забудут. Для меня этот спектакль стал позором Зальцбурга. Я не видел ничего хуже.
«Я всегда надеялся, что Курентзис станет президентом России»
Дмитрий Волчек, главный редактор сайта Радио Свобода
Партию принца Идаманта в этой опере Моцарт отвел кастрату и сам разучивал с ним арии, но теперь кастрата не достать и вместо него поет девушка, что, согласитесь, совсем не одно и то же. К тому же Селларс зачем-то добавил полинезийские пляски, о существовании которых Моцарт не подозревал.
Фото: salzburgerfestspiele.at
Я всегда надеялся, что Курентзис станет президентом России, потому что Россия немногим отличается от Пермского театра оперы и балета, но теперь он предательски сбежал из Перми в Штутгарт.
Кастратов нет, Курентзиса нет, и надежд тоже почти не осталось.
«Музыкальная часть спектакля затмевала постановочную»
Гюляра Садых-заде, музыкальный критик
Курентзис и Селларс визионеры: каждый уверен в уникальности своей миссии, в том, что своим искусством преобразует мир. Курентзис, к примеру, неоднократно декларировал намерение перевести классическую музыку из разряда entertainment в род сакрального служения и духовной практики. И, как показало время, немало в том преуспел.
Внимание Селларса было сосредоточено главным образом на детальном, психологически проработанном мизансценировании. Его искренняя человечность происходит из умения сопереживать чужой боли. Он учит нас эмпатии языком взглядов и жестов. Он показывает ласку, приязнь, любовь но и робость, страх, отказ от любви.
Курентзис и Селларс пригласили на постановку относительно нераскрученных певиц во всяком случае, в Зальцбурге они доселе были неизвестны. И оказались правы на все сто. Дуэт Полы Муррихи (Идамант) и чудесной Инь Фань, их сливающиеся в любовном томлении голоса стали самым ярким и трогательным моментом, оставшимся в памяти после спектакля. Наповал сшибала яростной энергетикой и изумляла блестящим, как сталь, голосом потрясающая Николь Шевалье (Электра), героиню которой терзали то любовная лихорадка, то жажда мести, то стремление умыкнуть от Илии своего нареченного Идаманта. Тенору Расселу Томасу, спевшему два года назад титульную партию императора Тита, и сейчас досталась роль венценосца царя Идоменея, чудесным образом спасшегося из вод морских. Он исполнил её взвешенно и спокойно.
Фото: salzburgerfestspiele.at
В эффектных массовых сценах зальцбургского спектакля знаменитый хор MusicAeterna, идеально подготовленный хормейстером Виталием Полонским, как всегда, блистал слаженностью пения и пластики, чуткостью к актерским и сценическим задачам.
Фрайбургский барочный оркестр звучал подчеркнуто строго, точно, неброско, благородно. Музыкальная часть спектакля, безусловно, затмевала постановочную.
«Курентзис заставляет нас верить в каждое сердцебиение»
Ширли Апторп, музыкальный журналист
Во времена экологической катастрофы Селларс говорит нам, что, если мы сможем преодолеть наш эгоизм и полюбить друг друга, всё может быть спасено. Это могло бы звучать скучно и очень наивно, если бы не Курентзис, который заставляет верить нас в каждое сердцебиение.
Фото: salzburgerfestspiele.at
Инь Фань в роли Илии может остановить время. Николь Шевалье достойный соперник, её последняя ария яростная сила. Идоменей в исполнении Рассела Томаса начинается хорошо, но колеблется во втором акте, у него есть мастерство, но недостаточно верхнего регистра.
Фрайбургский барочный оркестр разыгрывает бурю. Они не так податливы, как музыка оркестра Курентзиса из Перми, но это добавляет восхитительный аромат звукам.
«Их „химия“ ощущалась и на последних рядах зала»
Ильдар Галеев, галерист, издатель и коллекционер
Весьма трогателен дуэт Идоменея и Идаманта отца и сына. Мне сразу вспомнилось анонимное фото с московского протеста 27 июля, где отец безнадежно вцепился в сына, которого оттаскивают от него собянинские «космонавты». Идоменей, сознавая, что идет на государственное преступление (нарушая клятву перед своим Кремлем), умоляет его уехать из страны, «слиться» хотя бы на время, ведь сын самое ценное, что у него есть в жизни. Но Идамант, кажется, не так прост, как Моцарт его малюет.
Фото: salzburgerfestspiele.at
Ещё более волнующе срежиссирован дуэт Идаманта и Илии. Авторы, ни на йоту не отходя от партитуры, включают, как мне кажется, режим замедленного действия, дают крупный план чувственность их «химии» ощущалась и на последних рядах зала. Эту безумно эротическую сцену удалось представить необыкновенно целомудренно: нагого тела зритель, как бы ни хотел, так и не получил, но пред-соитие, сопряжение двух тел в едином порыве исполняют две девушки-актрисы, одна из которых по либретто мужчина, и этот акцент вносит новое содержание в старое как мир представление. Во времена Моцарта партию Идаманта (меццо-сопрано) исполняли кастраты. Думаю, что в партии Илии публике XVIII века также желательно было видеть мужчину.
Фото: salzburgerfestspiele.at
Идоменей в версии Рассела Томаса заставил вспомнить исполнителя этой же роли в прошлом блистательного Поваротти. Чувствовался его темперамент, его мужественный надрыв, его умение заставить всех рыдать даже в самых безобидных сценах (моя эмоциональная соседка прям вся обрыдалась свидетельствую).
Роль Электры (американка Николь Шевалье) изначально выигрышная. Сыграть безумие, да так, что мурашки по коже, дает право на успех. Здесь явственно услышалась штраусова Саломея во всех цветах радуги, во все брызги клокочущей ярости. Электра, пожираемая изнутри змеями, на высоких каблуках совершала немыслимые па. В финале арии зритель дождался шанса выразить свой восторг бурными овациями.
Пермский хор musicAeterna невероятно слаженно доносил до зрителя глас народа, удачно варьируя диапазон звучания, акцентируя рядом с мягким пиано мощное фортиссимо, впечатывая в сознание слушателя слово «Crudele» последнее предупреждение о том, что мы на пороге глобального несчастья и нужно осознать момент надвигающегося морока.
Фото: salzburgerfestspiele.at
Мне показалось, что в этот раз авторы нам подарили саму возможность не только почувствовать колоссальный потенциал Моцарта, в этой ранней вещи проявившего черты своего зрелого творчества, но и вспомнить о том эффекте влияния, которое, несомненно, оказало на всю постмоцартовскую музыку. «Идоменей» это и фрагментированный Улисс, с его сложносочиненными конструкциями, и политический детектив с далеко идущими выводами.
«Он объединяет чувствительность звука с прозрачной структурой»
Любиша Тошич, музыкальный журналист
Элегантность, ловкость и утонченность, кажется, были переданы оркестровой яме, в которой сияет Фрайбургский барочный оркестр. Как всегда, дирижер Теодор Курентзис фокусируется на крайностях. Он объединяет чувствительность звука с прозрачной структурой.
«Слишком мило, слишком мало»
Йоахим Мишке, музыкальный журналист
Курентзис вместе с хором musicAeterna из Перми и Фрайбургским барочным оркестром впервые вместе исполнили Моцарта. Они были более умиротворенными, более гладкими и менее напряженными, чем ожидалось. Слишком мило, слишком мало.
Фото: salzburgerfestspiele.at
Естественно и душераздирающе насыщенный хор musicAeterna Курентзиса сделал каждую массовую сцену незабываемой, потому что это была не просто красивая поющая толпа.
Всё из пластика! Это фантастика!
Зальцбургский фестиваль открылся премьерой оперы от Питера Селларса и Теодора Курентзиса
«Наши в Зальцбурге» — праздник, что называется, со слезами на глазах. Читаешь в программке, что Теодор Курентзис — художественный руководитель Пермской оперы, а он уже неделю как написал заявление об увольнении. Курентзис активно участвует в программе Зальцбургского фестиваля третий год подряд, но в этом году предстал в новом качестве — в качестве свободной европейской звезды, не привязанной к какому бы то ни было месту или коллективу.
Танец полинезийца Арикитау Тентау и пластиковых медуз
Ruth Walz
Зальцбургский фестиваль
По праву старых друзей пермяки были в курсе предстоящей в Зальцбурге премьеры: по традиции перед началом работы над режиссёрской версией Курентзис показал в Перми концертное исполнение оперы Моцарта «Идоменей, царь Критский», а режиссёр Питер Селларс устроил встречу со зрителями, где подробно рассказал о своём замысле.
Так вот. На открытии фестиваля в Зальцбурге зрители услышали совсем не то, что слышали в Пермском театре оперы и балета; более того, большинство из того, что обещал Селларс, зрители не увидели.
Ruth Walz
Зальцбургский фестиваль
Зальцбургский «Идоменей» — буквальное продолжение «Милосердия Тита», ещё одной моцартовской оперы, поставленной теми же Курентзисом и Селларсом два года назад. Как и «Идоменей», «Милосердие Тита» было избрано в качестве спектакля открытия фестиваля — это почётно и подчёркивает актуальность постановки. Идёт опера на той же самой сцене — в Скальном манеже, и даже декорации те же самые; что ж, вторичное использование ресурса — это экологично и «антропоцен-френдли», что отражает пафос постановки: подобно тому, как в 2017 году в «Милосердии Тита» Селларс говорил об угрозе международного терроризма, сейчас он сосредоточился на другой глобальной угрозе — загрязнении окружающей среды.
Есть даже детальные совпадения: так, в заглавной партии, как и два года назад, выступил американский тенор Расселл Томас. И опять играл царя. В «Милосердии Тита» публику потряс дуэт певицы Марианны Кребассы в роли Секста и кларнетиста Флориана Шюле: она пела, он играл, лёжа на полу сцены. Нынче же в положении лёжа спели все центральные персонажи, но такого мощного эффекта этот приём уже не произвёл.
Ruth Walz
Зальцбургский фестиваль
Снова, как и в «Милосердии Тита», а ещё раньше — в «Королеве индейцев» на пермской сцене, мы увидели толпы беженцев, которых теснят люди с автоматами, — постоянный мотив Питера Селларса.
В общем, это было «Милосердие Тита — 2», и нововведений в постановке по отношению к прошлому спектаклю было ровно два: пластик на сцене и финальный балет. Именно эти две детали должны проиллюстрировать могучий посыл Питера Селларса, его призыв к человечеству найти общий язык с природой и получить, как герой оперы, милосердие и прощение Нептуна.
Ruth Walz
Зальцбургский фестиваль
Об этом режиссёр говорил в своей речи на церемонии открытия фестиваля в присутствии президента Австрии Александра Ван дер Беллена и других высоких чиновников и деятелей искусства. Режиссёр нарисовал картину антропогенного апокалипсиса, когда загрязнение пластиком навеки изменит наш мир, а океан выйдет из нынешних берегов и затопит многие острова; но в то же время Селларс даёт и рецепт спасения — отдать власть над миром молодым, дать дорогу новым поколениям, новым идеям. По его мнению, опера Моцарта — образец разумного оптимизма.
То, что честь выступить с речью доверили именно Питеру Селларсу, доказывает, насколько важной руководство фестиваля считает тему взаимодействия человека и природы. На эту повестку откликнулись и другие культурные институции Зальцбурга, традиционно сверяющие свои программы с фестивалем. Так, в Музее современного искусства две из трёх выставок перекликаются с темой селларсовского «Идоменея»: выставка All Natural посвящена взаимодействию человека и природы, а красивейшая персональная выставка израильской художницы Сигалит Ландау Salt Years изучает сложности отношений человека и моря.
Ruth Walz
Зальцбургский фестиваль
В большом содержательном буклете, сопровождающем спектакль, есть несколько публицистических статей, в том числе программное эссе публициста-эколога Ани Кригер «Унаследовать антропоцен», в котором нарисована картина антропогенного апокалипсиса: спрессованные слои пластика превратятся в пластолиты, которые постепенно заменят собой естественные минералы земной коры, а крошечные нанопласты постепенно проникнут в живые организмы, и все мы будем состоять из пластика и жить в Пластисфере.
Как это будет выглядеть, продемонстрировал нам в «Идоменее» художник-постановщик Георгий Цыпин, который буквально завалил сцену прозрачными пластиковыми пузырями причудливой формы. Обитатели Крита и пленные троянцы время от времени пытаются навести там порядок, собрать весь этот «мусор», но как-то не очень успешно. В финале первого действия пластиковая «тара» взмывает вверх, под потолок, и там «плавает» в синих «морских» сполохах (художник по свету — Джеймс Инголс), а по сцене начинают ползти гигантские студенистые существа из числа тех, что, наверное, уже сроднились с пластиковым мусором. И все мы, зрители вместе с артистами и музыкантами, вдруг оказываемся на дне моря, в царстве Нептуна, на «небе» которого плавают бесчисленные пластиковые бутылки. И всё равно это красиво.
Ruth Walz
Зальцбургский фестиваль
Да, этот момент — из разряда тех магических событий, которые доказывают, что современный театр способен на любые чудеса.
Вдохновлённая красивым финалом первого действия премьерная публика вышла на перерыв, чтобы увидеть, как ливень накрывает утомлённый многодневным тропическим солнцем Зальцбург, а вернувшись в зал, обнаружила, что чудеса кончились. Всё второе действие мы смотрели оперу семистейдж: светящиеся стелы — наследство декораций «Милосердия Тита» — уже не вырастали из пола, пластиковые монстры, похоже, сдохли и, тусклые, безжизненные, застыли в глубине сцены. Всё действие состояло из перемещений героев по пустой сцене с несколькими выходами в зал. Движения эти временами напоминали балет: так, роскошный квартет в начале второго действия был настоящим па-де-катром, перемещения певцов подчёркивали переходы темы от одного голоса к другому; кроме того, герои, как было сказано, то и дело укладывались на пол, то в одиночку — поразмышлять, то парочками — помиловаться. Вот и вся режиссура, собственно.
Про что всё это? Неужели про «ах, как мне тяжко, я люблю Илию, но должен жениться на Электре, ах, жизнь моя хуже смерти»? А где же окружающая среда, где глобальное потепление, где, наконец, Нептун?
Ruth Walz
Зальцбургский фестиваль
Нептун, кстати, есть. Помнится, в Перми зрители, собравшиеся на встречу с Селларсом, спросили режиссёра, как он поступит с образом Нептуна, и он от ответа технично увернулся: мол, пусть это будет сюрпризом. Сюрприз заключался в молчаливом рослом мужике в грязно-синем балахоне, который ходит за Идоменеем на протяжении всего спектакля. Кажется, что это актёр миманса, изображающий, например, совесть Идоменея или, скажем, неумолимую судьбу. Но в финале, где положен «бог из машины», молчаливый мужчина начинает петь, и оказывается, что он-то и есть Нептун.
Если уж зашла речь о костюмах, сочинённых Робби Дуйвеманом, который, так же как и Георгий Цыпин с Джеймсом Инголсом, перекочевал в постановочную группу «Идоменея» прямёхонько из «Милосердия Тита», то поначалу они навевают редкостное уныние, поскольку все, кто находится на сцене, одеты в одинаковые пижамки, напоминающие рабочие костюмы коммунистического
Китая, но различающиеся по цвету: критяне в голубеньком, пленные троянцы — в коричневом. Единственное исключение — Электра. Она не троянка и не критянка, а прибыла из Аргоса, так что имеет право на платье, но это платье вместе с причёской катастрофически не идёт певице Николь Шевалье. Можно подумать, что художник специально так её одел, чтобы зритель сразу понял: с таким аутфитом ей никакой Идамант не светит, быть ей старой девой.
Постепенно по ходу действия герои преображаются, очеловечиваются, индивидуализуются: Идоменей одевается в парадный мундир, Илия — в джинсики и растянутый свитер, и даже хористы, изображающие критско-троянские народные массы, постепенно сменяют пижамки на крестьянские платья, платки и жилетки, оставшиеся от «Милосердия Тита». Те хористы, которые в постановке 2017 года не участвовали, так и остаются в пижамках — не шить же им специально новые костюмы, это затрата ресурсов и энергии, что неэкологично.
Больше всех не повезло с костюмом Поле Муррихи, играющей Идаманта. Очаровательнейшая певица, звезда камерных «лидерабендов», любимая зрителями Дягилевских фестивалей, превращена здесь в лохматого пацана, подозрительно похожего на Секста из «Милосердия Тита» в исполнении Марианны Кребассы. Как и Кребассе, эта травестия очень к лицу Поле Муррихи, но вот с костюмом, видимо, всё не так просто: Идамант, в отличие от других главных героев, так и остаётся носителем пижамы. Возможно, прекрасную фигуру певицы сложно замаскировать другим костюмом.
Уже названо достаточно много имён певцов, чтобы представить себе, как их голоса сочетаются на сцене. Как уже было сказано, зальцбургский зритель услышал совсем не то, что пермский. Из известного нам состава осталась только Йинь Фан в роли Илии, но она решительно изменилась: пермские зрители единогласно отмечали холодность и бесплотность её голоса, что было особенно заметно по контрасту с Электрой — Элеонорой Буратто, эмоциональной, с сочным гибким сопрано. Спустя два месяца в голосе китаянки появились краски и сила, да и зальцбургская Электра — Николь Шевалье, в отличие от Буратто, молний в зал не метала, так что особого контраста между ними не было.
Вообще, голоса для «Идоменея» подбирались, похоже, по принципу сходства, а не контраста. Пола Муррихи, конечно, меццо-сопрано, но довольно высокое, а голос Джонатана Лемалу, певшего за Нептуна, существенно выше баса Виктора Шаповалова, блистательно исполнившего эту небольшую партию в Перми. Певцы зальцбургской постановки порой так близки друг к другу тесситурно, что голоса буквально сливаются. Это даёт очень интересный эффект, учитывая, что поют все безупречно и очень «по-курентзисовски»: подчёркивая в музыке контрасты, с резкими крещендо и нежнейшими пиано.
Всеми этими вокальными ухищрениями особо блистательно владеет, конечно же, хор MusicAeterna, который каждую минуту на сцене оправдывает своё название: он и есть музыка во плоти.
Зал Скального манежа в Зальцбурге устроен так, что во время представления оркестр видно зрителям, хотя он и не находится на сцене. Это каждый раз создаёт проблему: хочется смотреть и на певцов, и на музыкантов. Фрайбургский барочный оркестр, который считается коллективом — специалистом по моцартовским операм и уже принимал участие в постановках «Идоменея», в этом отношении особенно примечателен: хочется рассматривать все эти диковинные инструменты и специфическую манеру игры.
Накануне премьеры «Идоменея» Теодор Курентзис выступил со своим «штатным» коллективом — оркестром SWR (Юго-западного радио) из Штутгарта. Играли Седьмую симфонию Шостаковича — «Ленинградскую». Зрители, которые посетили оба выступления, могли сравнить, как Курентзис работает со «своим» и «чужим» коллективами. Видно было, что дирижёр изрядно поработал со штутгартским оркестром: немецкие музыканты отлично усвоили его приёмы — и музыкальные, и исполнительские — так, в кульминационные моменты оркестр вскакивал и начинал играть стоя, а тогда, когда у Шостаковича прорываются джазовые нотки, стоя играла лишь группа медных духовых — ну точно как в джаз-банде.
«Ленинградка» прозвучала в Зальцбурге сенсационно. Курентзис и его музыканты сделали всё, чтобы показать зрителю, что на эпизоде нашествия эта музыка вовсе не кончается: в симфонии есть и ностальгические вальсы, и оцепенение от пронизывающего холода блокадной зимы, и медленно разгорающийся свет восстановления жизни. Зальцбург принял эту симфонию восторженно, как редко кого принимает, — зал стоя вопил и рыдал.
С Фрайбургским барочным всё было иначе. Это был союз равноправных партнёров: казалось, что дирижёр не доминирует над оркестром — они просто совпадают в понимании этой музыки.
Финал — полчаса балетной музыки, когда оркестр четырежды повторяет одну и ту же тему, — пожалуй, получился менее эффектным, чем у MusicAeterna в Перми; впрочем, в Перми не было балета, а здесь он был, и Питер Селларс считает приглашение самоанского хореографа Леми Понифасио, знатока ритуальных танцев Полинезии, важной деталью постановки: по словам режиссёра, в танцах, поставленных Понифасио, звучит голос жителей островов, которым грозит затопление вследствие глобального потепления.
Это очень странный балет, совершенно не сочетающийся с музыкой Моцарта — не только стилистически, но даже ритмически. Движения мужчины и женщины в национальных костюмах Полинезии — все эти перемещения по сцене мелкими шажками, помавания руками, застывания в напряжённых позах и резкие громкие удары ладонями по бёдрам — происходят как бы сами по себе, а музыка — лишь звуковой фон для этого ритуала. Впрочем, это не раздражает, а создаёт забавный, слегка будоражащий контраст.
И это далеко не самое большое недоумение, которое вызывает «Идоменей» в версии Питера Селларса.
Публика приняла премьеру тепло, но далеко не так, как накануне принимала Шостаковича. Это были совершенно разные оттенки тепла.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.