пер вале запертая комната
Пер вале запертая комната
Май Шеваль, Пер Валё
Запертая комната. Убийца полицейских. Террористы
Maj Sjöwall & Per Wahlöö
Copyright © Maj Sjöwall and Per Wahlöö 1972
Copyright © Maj Sjöwall and Per Wahlöö 1974
Copyright © Maj Sjöwall and Per Wahlöö 1975
Published by agreement with Salomonsson Agency
All rights reserved
© Л. Л. Жданов (наследники), перевод, 2020
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020
Церковные часы пробили два, когда она вышла из метро на улицу Вольмар-Юкскульсгатан. Она остановилась, закурила сигарету и быстро зашагала дальше, к площади Мариаторьет.
Дрожащий колокольный звон напомнил ей о безрадостных воскресных днях детства. Она родилась и выросла всего в нескольких кварталах от церкви Марии, где ее крестили и почти двенадцать лет назад конфирмовали. От всей процедуры перед конфирмацией ей запомнилось только одно: как она спросила священника, что подразумевал Стриндберг, говоря о «тоскующем дисканте» колоколов на церкви Марии[1]. Память не сохранила ответа.
Солнце пекло ей спину, и, миновав Санкт-Паульсгатан, она сбавила шаг, чтобы не вспотеть. Почувствовала вдруг, как расшалились нервы, и пожалела, что перед выходом из дома не приняла успокоительное.
Подойдя к фонтану посредине площади, она смочила в холодной воде носовой платок и села на скамейку в тени деревьев. Сняла очки, быстро вытерла лицо мокрым платком, потом протерла уголком голубой рубашки очки и снова надела их. Большие зеркальные стекла закрывали верхнюю часть лица. Сняв синюю широкополую шляпу из джинсовой ткани, она подняла длинные, до плеч, светлые волосы и вытерла шею. Снова надела шляпу, надвинула ее на лоб и замерла, сжимая платок руками.
Немного погодя она расстелила платок рядом с собой на скамейке и вытерла ладони о джинсы. Посмотрела на свои часы – двенадцать минут третьего – и дала себе еще три минуты на то, чтобы успокоиться.
Когда куранты пробили четверть, она открыла темно-зеленую парусиновую сумку с кожаным ремнем, которая лежала у нее на коленях, взяла со скамейки высохший платок и сунула, не складывая, в сумку. Встала, повесила сумку на правое плечо и зашагала к Хорнсгатан. Понемногу ей удалось справиться с нервами, и она сказала себе, что все должно получиться, как задумано.
Пятница, 30 июня, для многих уже начался летний отпуск. На Хорнсгатан царило оживление – машины, прохожие. Свернув с площади налево, она оказалась в тени домов.
Она надеялась, что верно выбрала день. Все плюсы и минусы взвешены, в крайнем случае придется отложить операцию до следующей недели. Конечно, ничего страшного, и все-таки не хочется терзать себя ожиданием.
Она пришла раньше времени и, оставаясь на теневой стороне, посмотрела через улицу на большое окно. Чистое стекло пестрело солнечными бликами, проносившиеся мимо машины тоже мешали, но она разглядела, что шторы опущены.
Она стала медленно прохаживаться по тротуару, делая вид, что ее занимают витрины. Хотя перед часовым магазином поодаль висел большой циферблат, она поминутно глядела на свои часы. И внимательно следила за дверью через улицу.
Без пяти три она направилась к переходу на углу и через четыре минуты очутилась перед дверью банка.
Прежде чем войти, она открыла замок парусиновой сумки, потом толкнула дверь.
Перед ней был длинный прямоугольник зала, в котором располагался филиал известного крупного банка. Дверь и единственное окно образовывали одну короткую сторону, справа от окна до противоположной стены тянулась стойка, часть левой стены занимали четыре конторки, дальше стоял низкий круглый стол и два табурета с обивкой в красную клетку, а в самом углу вниз уходила крутая винтовая лестница, очевидно ведущая к абонентским ящикам и сейфу.
В зале был только один клиент, он стоял перед стойкой, складывая в портфель деньги и документы.
За стойкой сидели две женщины; третий служащий, мужчина, рылся в картотеке.
Она подошла к конторке и достала из наружного кармана сумки ручку, следя уголком глаза за клиентом, который направился к выходу. Взяла бланк и принялась чертить на нем каракули. Вскоре служащий подошел к двойным дверям и захлопнул на замок наружную часть. Потом он наклонился, поднял щеколду, удерживающую внутреннюю часть, и вернулся на свое место, провожаемый тихим вздохом закрывающейся двери.
Она взяла из сумки платок, поднесла его левой рукой к носу, как будто сморкаясь, и пошла с бланком к стойке.
– Ни с места! И руки повыше, чтобы я их видела! – Потом опять пригрозила пистолетом остолбеневшей кассирше. – Поживее! Все кладите!
Кассирша торопливо набила пачками сетку и положила ее на стойку. Мужчина вдруг заговорил:
– Все равно у вас ничего не выйдет. Полиция…
– Молчать! – крикнула она.
Бросив платок в парусиновую сумку, она схватила сетку и ощутила в руке приятную тяжесть. Затем, продолжая угрожать служащим пистолетом, стала медленно отступать к двери.
Неожиданно кто-то метнулся к ней от лестницы в углу зала. Долговязый блондин в отутюженных белых брюках и в синем пиджаке с блестящими пуговицами и большим золотым вензелем на нагрудном кармане.
Она не различала прохожих, только чувствовала, что кого-то толкает, а в ушах ее по-прежнему стоял грохот выстрела.
Завернув за угол, она побежала, крепко держа сетку в руке; парусиновая сумка колотила ее по бедру. Вот и дом, где она жила ребенком. Она рванула дверь знакомого подъезда и пробежала мимо лестницы во двор. Заставила себя умерить шаг и через подъезд флигеля прошла на следующий двор. Спустилась по крутой лестнице в подвал и села на нижней ступеньке.
Сначала она попыталась запихнуть сетку поверх пистолета в парусиновую сумку, но сетка не влезала. Тогда она сняла шляпу, очки и светлый парик и сунула их в сумку. Ее собственные волосы были темные, с короткой стрижкой. Она встала, расстегнула рубашку, сняла и тоже уложила в сумку. Под верхней рубашкой на ней была черная футболка. Она повесила сумку на левое плечо, взяла сетку и поднялась по лестнице. Пересекла двор, миновала еще несколько подворотен и дворов, перелезла через две или три ограды и наконец очутилась на улице в другом конце квартала.
Она зашла в продовольственный магазин, взяла два литра молока и вместительную хозяйственную сумку из пластика, сунула в нее свою черную сетку, а сверху положила оба пакета с молоком.
Потом направилась к станции метро Слюссен и поехала домой.
Аллюзия на роман шведского писателя и драматурга Августа Стриндберга «Красная комната» (1879). (Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. ред.)
Еще один знаменитый, написанный с блестящим чувством юмора, роман о комиссаре полиции Мартине Беке.
Пер Валё, Май Шёвалль
Церковные часы пробили два, когда она вышла из метро на Вольмар Икскюлльсгатан. Она остановилась, закурила сигарету и быстро зашагала дальше, к Мариинской площади.
Дрожащий колокольный звон напомнил ей о безрадостных воскресных днях детства. Она родилась и выросла всего в нескольких кварталах от Мариинской церкви, где ее крестили и почти двенадцать лет назад конфирмовали. От всей процедуры перед конфирмацией ей запомнилось только одно: как она спросила священника, что подразумевал Стриндберг, говоря о «тоскующем дисканте» колоколов на Мариинской башне. Память не сохранила ответа.
Солнце пекло ей спину, и, миновав Санкт-Паульсгатан, она сбавила шаг, чтобы не вспотеть. Почувствовала вдруг, как расшалились нервы, и пожалела, что перед выходом из дома не приняла успокоительное.
Подойдя к фонтану посредине площади, она смочила в холодной воде носовой платок и села на скамейку в тени деревьев. Сняла очки, быстро вытерла лицо мокрым платком, потом протерла уголком голубой рубашки очки и снова надела их. Большие зеркальные стекла закрывали верхнюю часть лица. Сняв синюю широкополую шляпу из джинсовой ткани, она подняла длинные, до плеч, светлые волосы и вытерла шею. Снова надела шляпу, надвинула ее на лоб и замерла, сжимая платок руками.
Немного погодя она расстелила платок рядом с собой на скамейке и вытерла ладони о джинсы. Посмотрела на свои часы — двенадцать минут третьего — и дала себе еще три минуты на то, чтобы успокоиться.
Когда куранты пробили четверть, она открыла темно-зеленую брезентовую сумку с кожаным ремнем, которая лежала у нее на коленях, взяла со скамейки высохший платок и сунула комком в сумку. Встала, повесила ее на правое плечо и зашагала к Хурнсгатан. Понемногу ей удалось справиться с нервами, и она сказала себе, что все должно получиться, как задумано.
Пятница, 30 июня, для многих уже начался летний отпуск. На Хурнсгатан царило оживление — машины, прохожие. Свернув с площади налево, она оказалась в тени домов.
Она надеялась, что верно выбрала день. Все плюсы и минусы взвешены, в крайнем случае придется отложить операцию на неделю. Конечно, ничего страшного, и все-таки не хочется терзать себя недельным ожиданием.
Она пришла раньше времени и, оставаясь на теневой стороне, посмотрела через улицу на большое окно. Чистое стекло пестрело солнечными бликами, проносившиеся мимо машины тоже мешали, но она разглядела, что шторы опущены.
Она стала медленно прохаживаться по тротуару, делая вид, что ее занимают витрины. Хотя перед часовым магазином поодаль висел большой циферблат, она поминутно глядела на свои часы. И внимательно следила за дверью через улицу.
Без пяти три она направилась к переходу на углу и через четыре минуты очутилась перед дверью банка.
Прежде чем входить, она открыла замок брезентовой сумки, потом толкнула дверь.
Перед ней был длинный прямоугольник зала, в котором располагался филиал известного крупного банка. Дверь и единственное окно образовывали одну короткую сторону, от окна до противоположной стены тянулась стойка, часть левой стены занимали четыре конторки, дальше стоял низкий круглый стол и два круглых табурета с обивкой в красную клетку, а в самом углу вниз уходила крутая винтовая лестница, очевидно ведущая к абонентским ящикам и сейфу.
В зале был только один клиент, он стоял перед стойкой, складывая в портфель деньги и документы.
За стойкой сидели две женщины; третий служащий, мужчина, рылся в картотеке.
Она подошла к конторке и достала из наружного кармана сумки ручку, следя уголком глаза за клиентом, который направился к выходу. Взяла бланк и принялась чертить на нем каракули. Вскоре служащий подошел к двойным дверям и захлопнул на замок наружную часть. Потом он наклонился, поднял щеколду, удерживающую внутреннюю часть, и вернулся на свое место, провожаемый тихим вздохом закрывающейся двери.
Она взяла из сумки платок, поднесла его левой рукой к носу, как будто сморкаясь, и пошла с бланком к стойке.
— Ни с места! И руки повыше, чтобы я их видела!
Потом опять пригрозила пистолетом остолбеневшей кассирше.
— Поживее! Все кладите!
Кассирша торопливо набила пачками сетку и положила ее на стойку. Мужчина вдруг заговорил:
— Все равно у вас ничего не выйдет. Полиция…
— Молчать! — крикнула она.
Бросив платок в брезентовую сумку, она схватила сетку и ощутила в руке приятную тяжесть. Затем, продолжая угрожать служащим пистолетом, стала медленно отступать к двери.
Неожиданно кто-то метнулся к ней от лестницы в углу зала. Долговязый блондин в отутюженных белых брюках и в синем пиджаке с блестящими пуговицами и большим золотым вензелем на грудном кармане.
Она не различала прохожих, только чувствовала, что кого-то толкает, а в ушах ее по-прежнему стоял грохот выстрела.
Завернув за угол, она побежала, крепко держа сетку в руке; брезентовая сумка колотила ее по бедру. Вот и дом, где она жила ребенком. Она рванула дверь знакомого подъезда и пробежала мимо лестницы во двор. Заставила себя умерить шаг и через подъезд флигеля прошла на следующий двор. Спустилась по крутой лестнице в подвал и села на нижней ступеньке.
Сначала она попыталась запихнуть сетку поверх пистолета в брезентовую сумку, но сетка не влезала. Тогда она сняла шляпу, очки и светлый парик и сунула их в сумку. Ее собственные волосы были темные, с короткой стрижкой. Она встала, расстегнула рубашку, сняла и тоже уложила в сумку. Под верхней рубашкой на ней была черная футболка. Она повесила сумку на левое плечо, взяла сетку и поднялась по лестнице. Пересекла двор, миновала еще несколько подворотен и дворов, перелезла через две или три ограды и наконец очутилась на улице в другом конце квартала.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Запертая комната
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Пер Валё, Май Шёвалль
Церковные часы пробили два, когда она вышла из метро на Вольмар Икскюлльсгатан. Она остановилась, закурила сигарету и быстро зашагала дальше, к Мариинской площади.
Дрожащий колокольный звон напомнил ей о безрадостных воскресных днях детства. Она родилась и выросла всего в нескольких кварталах от Мариинской церкви, где ее крестили и почти двенадцать лет назад конфирмовали. От всей процедуры перед конфирмацией ей запомнилось только одно: как она спросила священника, что подразумевал Стриндберг, говоря о «тоскующем дисканте» колоколов на Мариинской башне. Память не сохранила ответа.
Солнце пекло ей спину, и, миновав Санкт-Паульсгатан, она сбавила шаг, чтобы не вспотеть. Почувствовала вдруг, как расшалились нервы, и пожалела, что перед выходом из дома не приняла успокоительное.
Подойдя к фонтану посредине площади, она смочила в холодной воде носовой платок и села на скамейку в тени деревьев. Сняла очки, быстро вытерла лицо мокрым платком, потом протерла уголком голубой рубашки очки и снова надела их. Большие зеркальные стекла закрывали верхнюю часть лица. Сняв синюю широкополую шляпу из джинсовой ткани, она подняла длинные, до плеч, светлые волосы и вытерла шею. Снова надела шляпу, надвинула ее на лоб и замерла, сжимая платок руками.
Немного погодя она расстелила платок рядом с собой на скамейке и вытерла ладони о джинсы. Посмотрела на свои часы — двенадцать минут третьего — и дала себе еще три минуты на то, чтобы успокоиться.
Когда куранты пробили четверть, она открыла темно-зеленую брезентовую сумку с кожаным ремнем, которая лежала у нее на коленях, взяла со скамейки высохший платок и сунула комком в сумку. Встала, повесила ее на правое плечо и зашагала к Хурнсгатан. Понемногу ей удалось справиться с нервами, и она сказала себе, что все должно получиться, как задумано.
Пятница, 30 июня, для многих уже начался летний отпуск. На Хурнсгатан царило оживление — машины, прохожие. Свернув с площади налево, она оказалась в тени домов.
Она надеялась, что верно выбрала день. Все плюсы и минусы взвешены, в крайнем случае придется отложить операцию на неделю. Конечно, ничего страшного, и все-таки не хочется терзать себя недельным ожиданием.
Она пришла раньше времени и, оставаясь на теневой стороне, посмотрела через улицу на большое окно. Чистое стекло пестрело солнечными бликами, проносившиеся мимо машины тоже мешали, но она разглядела, что шторы опущены.
Она стала медленно прохаживаться по тротуару, делая вид, что ее занимают витрины. Хотя перед часовым магазином поодаль висел большой циферблат, она поминутно глядела на свои часы. И внимательно следила за дверью через улицу.
Без пяти три она направилась к переходу на углу и через четыре минуты очутилась перед дверью банка.
Прежде чем входить, она открыла замок брезентовой сумки, потом толкнула дверь.
Перед ней был длинный прямоугольник зала, в котором располагался филиал известного крупного банка. Дверь и единственное окно образовывали одну короткую сторону, от окна до противоположной стены тянулась стойка, часть левой стены занимали четыре конторки, дальше стоял низкий круглый стол и два круглых табурета с обивкой в красную клетку, а в самом углу вниз уходила крутая винтовая лестница, очевидно ведущая к абонентским ящикам и сейфу.
В зале был только один клиент, он стоял перед стойкой, складывая в портфель деньги и документы.
За стойкой сидели две женщины; третий служащий, мужчина, рылся в картотеке.
Она подошла к конторке и достала из наружного кармана сумки ручку, следя уголком глаза за клиентом, который направился к выходу. Взяла бланк и принялась чертить на нем каракули. Вскоре служащий подошел к двойным дверям и захлопнул на замок наружную часть. Потом он наклонился, поднял щеколду, удерживающую внутреннюю часть, и вернулся на свое место, провожаемый тихим вздохом закрывающейся двери.
Она взяла из сумки платок, поднесла его левой рукой к носу, как будто сморкаясь, и пошла с бланком к стойке.
— Ни с места! И руки повыше, чтобы я их видела!
Потом опять пригрозила пистолетом остолбеневшей кассирше.
— Поживее! Все кладите!
Кассирша торопливо набила пачками сетку и положила ее на стойку. Мужчина вдруг заговорил:
— Все равно у вас ничего не выйдет. Полиция…
— Молчать! — крикнула она.
Бросив платок в брезентовую сумку, она схватила сетку и ощутила в руке приятную тяжесть. Затем, продолжая угрожать служащим пистолетом, стала медленно отступать к двери.
Неожиданно кто-то метнулся к ней от лестницы в углу зала. Долговязый блондин в отутюженных белых брюках и в синем пиджаке с блестящими пуговицами и большим золотым вензелем на грудном кармане.
Она не различала прохожих, только чувствовала, что кого-то толкает, а в ушах ее по-прежнему стоял грохот выстрела.
Завернув за угол, она побежала, крепко держа сетку в руке; брезентовая сумка колотила ее по бедру. Вот и дом, где она жила ребенком. Она рванула дверь знакомого подъезда и пробежала мимо лестницы во двор. Заставила себя умерить шаг и через подъезд флигеля прошла на следующий двор. Спустилась по крутой лестнице в подвал и села на нижней ступеньке.
Сначала она попыталась запихнуть сетку поверх пистолета в брезентовую сумку, но сетка не влезала. Тогда она сняла шляпу, очки и светлый парик и сунула их в сумку. Ее собственные волосы были темные, с короткой стрижкой. Она встала, расстегнула рубашку, сняла и тоже уложила в сумку. Под верхней рубашкой на ней была черная футболка. Она повесила сумку на левое плечо, взяла сетку и поднялась по лестнице. Пересекла двор, миновала еще несколько подворотен и дворов, перелезла через две или три ограды и наконец очутилась на улице в другом конце квартала.
Она зашла в продовольственный магазин, взяла два литра молока и вместительную хозяйственную сумку из пластика, сунула в нее свою черную сетку, а сверху положила оба пакета с молоком. Потом направилась к станции метро «Слюссен» и поехала домой.
Гюнвальд Ларссон прибыл на место преступления на своей сугубо личной машине. Она была красного цвета, редкой для Швеции марки «ЭМВ»[1], и многие считали ее чересчур роскошной для обыкновенного старшего следователя, тем более когда речь шла о служебных поездках. В этот ясный солнечный день он уже сел за руль, чтобы ехать домой, в Булмору, когда Эйнар Рённ выбежал во двор полицейского управления и разрушил его мечты о тихом вечере у себя дома.
Запертая комната
Церковные часы пробили два, когда она вышла из метро на Вольмар Икскюлльсгатан. Она остановилась, закурила сигарету и быстро зашагала дальше, к Мариинской площади.
Дрожащий колокольный звон напомнил ей о безрадостных воскресных днях детства. Она родилась и выросла всего в нескольких кварталах от Мариинской церкви, где ее крестили и почти двенадцать лет назад конфирмовали. От всей процедуры перед конфирмацией ей запомнилось только одно: как она спросила священника, что подразумевал Стриндберг, говоря о «тоскующем дисканте» колоколов на Мариинской башне. Память не сохранила ответа.
Солнце пекло ей спину, и, миновав Санкт‑Паульсгатан, она сбавила шаг, чтобы не вспотеть. Почувствовала вдруг, как расшалились нервы, и пожалела, что перед выходом из дома не приняла успокоительное.
Подойдя к фонтану посредине площади, она смочила в холодной воде носовой платок и села на скамейку в тени деревьев. Сняла очки, быстро вытерла лицо мокрым платком, потом протерла уголком голубой рубашки очки и снова надела их. Большие зеркальные стекла закрывали верхнюю часть лица. Сняв синюю широкополую шляпу из джинсовой ткани, она подняла длинные, до плеч, светлые волосы и вытерла шею. Снова надела шляпу, надвинула ее на лоб и замерла, сжимая платок руками.
Немного погодя она расстелила платок рядом с собой на скамейке и вытерла ладони о джинсы. Посмотрела на свои часы – двенадцать минут третьего – и дала себе еще три минуты на то, чтобы успокоиться.
Когда куранты пробили четверть, она открыла темно‑зеленую брезентовую сумку с кожаным ремнем, которая лежала у нее на коленях, взяла со скамейки высохший платок и сунула комком в сумку. Встала, повесила ее на правое плечо и зашагала к Хурнсгатан. Понемногу ей удалось справиться с нервами, и она сказала себе, что все должно получиться, как задумано.
Пятница, 30 июня, для многих уже начался летний отпуск. На Хурнсгатан царило оживление – машины, прохожие. Свернув с площади налево, она оказалась в тени домов.
Она надеялась, что верно выбрала день. Все плюсы и минусы взвешены, в крайнем случае придется отложить операцию на неделю. Конечно, ничего страшного, и все‑таки не хочется терзать себя недельным ожиданием.
Она пришла раньше времени и, оставаясь на теневой стороне, посмотрела через улицу на большое окно. Чистое стекло пестрело солнечными бликами, проносившиеся мимо машины тоже мешали, но она разглядела, что шторы опущены.
Она стала медленно прохаживаться по тротуару, делая вид, что ее занимают витрины. Хотя перед часовым магазином поодаль висел большой циферблат, она поминутно глядела на свои часы. И внимательно следила за дверью через улицу.
Без пяти три она направилась к переходу на углу и через четыре минуты очутилась перед дверью банка.
Прежде чем входить, она открыла замок брезентовой сумки, потом толкнула дверь.
Перед ней был длинный прямоугольник зала, в котором располагался филиал известного крупного банка. Дверь и единственное окно образовывали одну короткую сторону, от окна до противоположной стены тянулась стойка, часть левой стены занимали четыре конторки, дальше стоял низкий круглый стол и два круглых табурета с обивкой в красную клетку, а в самом углу вниз уходила крутая винтовая лестница, очевидно ведущая к абонентским ящикам и сейфу.
В зале был только один клиент, он стоял перед стойкой, складывая в портфель деньги и документы.
За стойкой сидели две женщины; третий служащий, мужчина, рылся в картотеке.
Она подошла к конторке и достала из наружного кармана сумки ручку, следя уголком глаза за клиентом, который направился к выходу. Взяла бланк и принялась чертить на нем каракули. Вскоре служащий подошел к двойным дверям и захлопнул на замок наружную часть. Потом он наклонился, поднял щеколду, удерживающую внутреннюю часть, и вернулся на свое место, провожаемый тихим вздохом закрывающейся двери.
Запертая комната
Церковные часы пробили два, когда она вышла из метро на Вольмар Икскюлльсгатан. Она остановилась, закурила сигарету и быстро зашагала дальше, к Мариинской площади.
Дрожащий колокольный звон напомнил ей о безрадостных воскресных днях детства. Она родилась и выросла всего в нескольких кварталах от Мариинской церкви, где ее крестили и почти двенадцать лет назад конфирмовали. От всей процедуры перед конфирмацией ей запомнилось только одно: как она спросила священника, что подразумевал Стриндберг, говоря о «тоскующем дисканте» колоколов на Мариинской башне. Память не сохранила ответа.
Запертая комната скачать fb2, epub бесплатно
Мы все безумцы или, может быть, это мир вокруг нас сошел с ума? Доктор Ганнибал Лектер – блестящий психиатр, но мир может считать себя в безопасности только до тех пор, пока он будет находиться за стальной дверью одиночной камеры в тюрьме строгого режима. Доктор Лектер – убийца. Он гурман-людоед. Клэрис Стерлинг – курсант академии ФБР. Она восприимчива к чужой беде, и именно это определяет все ее поступки. Судьба заставляет героев действовать совместно в деле о поимке Буффало Билла – опаснейшего маньяка-убийцы. Сенсационная экранизация романа «Молчание ягнят» получила пять премий «Оскар».
Трудно сопротивляться дару рассказчицы Джордж, однажды попавшись к ней на крючок. USA Today Элизабет Джордж – подлинный мастер детектива. Как и хорошее вино, ее прозу нужно смаковать маленькими глоточками… Sunday Express Джордж создает причудливую мозаику, которая никогда не бывает скучной. Guardian Автор великолепно пишет – и по-настоящему умеет выстроить сцену и создать персонажи, о которых вы хотите знать как можно больше. Sun Джордж жмет на все наши кнопки, а мы глотаем ее книги одну за другой. Daily Telegraph Блестящая писательница, Джордж выстраивает потрясающие сюжеты, а эмоциональный уровень ее повествования выше, чем у кого-либо другого. The Times Элизабет Джордж – выдающийся мастер детективного романа. Многие критики наделяют ее статусом «великая». Творчество Элизабет завоевало признание читателей во всем мире, в том числе и в России. Ее книги издаются миллионными тиражами, становятся основой для телефильмов, получают престижные литературные премии. Неписаный закон жизни гласит: держись подальше от начальства. Но что делать, когда начальство само обращает на тебя пристальное внимание? Да еще и с самыми неприятными намерениями… Помощник комиссара лондонской полиции давно хотел избавиться от неудобной и непредсказуемой Барбары Хейверс. А заодно – и от ее командира, инспектора Томаса Линли. Поэтому он поручил им расследование крайне щекотливого дела о самоубийстве. Дело попало на контроль к влиятельному члену Парламента, и малейшая ошибка, малейший просчет следователей грозит им крупными неприятностями. Над головами Линли и Хейверс сгустились черные тучи…