опытное поле семипалатинский полигон
Семипалатинский полигон. Опытное поле
От себя отмечу, что это реально ещё и шедевр технического дизайна:
В действии эти циферблаты щёлкают очень фактурно:
А сирена звучит как игрушечная:
Слева мелькнули постройки. Это обычная ферма ещё до официальных пределов полигона, начинающегося совершенно не заметно:
Примерно так оно выглядело в августе 1949 или августе 1953 года, когда здесь подрывались на вышках соответственно первые советские атомная и водородная бомбы. По секторам на разном удалении от взрыва располагались техника, здания, укрытия и два ряда приборных башен, на сленге работников полигона известных как «гуси» за характерные «шеи» с сенсорами спрятанной в убежищах аппаратуры. Вот макет из музея, к которому так же прилагается тот самый «харитончик» из прошлой части.
А вот уже не макет, а схема, заодно с фотографиями объектов. От вышки с тех пор не осталось и следа, она попросту испарилась:
Дома в 7 километрах от эпицентра, изначально строившиеся лишь для того, чтобы их взорвать:
Минуя заброшенный КПП.
«Верочкин» фасад и наша «буханка»:
Стинцилляционные детекторы ССДИ-8-2 (слева) и ССДИ-12, измерявшие импульс гамма-излучения, а так же детектор ССДИ-14-04 для преобразования энергии нейтронов в более удобный для измерений электромагнитный импульс.
А вот эта машинка ЖИС-1-К-71 с 1970-х годов использовалась для измерения скорости смещения грунта:
Бокс для радиоактивных материалов:
Потому что совсем ненадолго мы приехали в Эпицентр, к ровному полю, на край которого сходятся два ряда «гусаков».
Чуть поодаль видны быки мостов:
И вот что делала с этими мостами ударная волна:
Они удивительно похожи на «чёрные брызги» из «Пикника на обочине», а на просвет, говорят, прозрачны:
К одному из холмов натоптана тропинка:
Тут, конечно, напрашивается злая шутка про Омское метро, даром что и Омск, и Курчатов стоят на Иртыше.
Как сейчас живется на Семипалатинском полигоне
Хорошо ловится рыбка-мутантка
Степь. Плоская, как блин, степь. УАЗ модели «буханка» едет куда-то в бесконечность. Шофер слушает столь любимый представителями его профессии блатной шансон. За окном цветут степные травы. Стайки мелких птичек. Медленно парящие в небе орлы. Ехать нужно 120 километров в одну сторону. И на всем этом пути приметы цивилизации вроде дорожных знаков, других автомобилей и людей встречаются крайне редко.
А если выйти из машины, то к красоте пейзажа добавится забытый столичными жителями чистейший воздух и запах полыни. Но все-таки респиратор лучше не снимать. И не забывать про бахилы.
Значительная удаленность от крупных населенных пунктов, транспортная доступность, совершенно ровный ландшафт. Таковы были главные требования при выборе места для проведения испытаний атомной бомбы в далеком 1949 году. Выбор пал на Восточный Казахстан, Семипалатинскую область. Площадь полигона — 18 400 квадратных километров. Это чуть больше, чем территория Чувашии, Чечни или Калининградской области.
Уазик наматывает бесконечные километры по «значительной удаленности от крупных населенных пунктов». На соседнем с водителем сиденье — сталкер, дозиметрист Бектас. В этих краях счетчик Гейгера полезнее, чем сотовый телефон.
За окном — красота. И ни одного знака, указывающего, что мы находимся на территории, на которой произошло 2500 Хиросим. Ни одной «чертовой мельницы», значка радиационной опасности.
Степь потихоньку переходит в предгорье. На зеленой травке пасутся коровки. Почти Швейцария.
Таблички, предупреждающие об опасности, на бывшем Семипалатинском полигоне встречаются довольно редко
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Первые ядерные взрывы в СССР производились на площадке «Опытное поле»
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
В железобетонных строениях, прозванных гусаками, размещалась аппаратура для измерения параметров ядерного взрыва
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Колючая проволока — память о прошлом. Большая часть полигона доступна для посещения теми, у кого есть такое желание
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Радиационный фон на площадке «Опытное поле» неоднороден. Без дозиметра здесь лучше не ходить
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Время и «атомные мародеры» постарались, чтобы на «Опытном поле» мало что напоминало о его жутком прошлом
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Таблички, предупреждающие об опасности, на бывшем Семипалатинском полигоне встречаются довольно редко
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Первые ядерные взрывы в СССР производились на площадке «Опытное поле»
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
В железобетонных строениях, прозванных гусаками, размещалась аппаратура для измерения параметров ядерного взрыва
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Колючая проволока — память о прошлом. Большая часть полигона доступна для посещения теми, у кого есть такое желание
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Радиационный фон на площадке «Опытное поле» неоднороден. Без дозиметра здесь лучше не ходить
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Время и «атомные мародеры» постарались, чтобы на «Опытном поле» мало что напоминало о его жутком прошлом
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
«Буханка» въезжает на очередной пригорок. Под нами — озеро Балапан. Некоторые местные жители называют его Атом-Куль, «атомное озеро». Озеро родилось в 1965 году одним нажатием кнопки.
Виктор Михайлов, академик РАН, крупнейший организатор атомной отрасли (с 1988 года заместитель министра среднего машиностроения СССР по ядерно-оружейному комплексу, затем заместитель министра атомной энергетики и промышленности СССР, в 1992—1998 годах — министр РФ по атомной энергии).
Вреднее всего — пыль под ногами и воздух. Но береженого бог бережет, и я натягиваю полный комплект защитного костюма. Костюм сделан, разумеется, в Китае. В нем жарко. Но меня как-то сильнее волнуют не градусы Цельсия, а микрозиверты в час. Счетчик щелкает с большим энтузиазмом, чем в других местах. Фон — 1 микрозиверт в час (мкЗв/час), в самых грязных местах — до 6 мкЗв/час. В старомодных микрорентгенах в час — соответственно 100 и 600. Норма — 0,2 мкЗв/час, безопасный уровень — до 0,5 мкЗв/час.
По берегам идеально круглого озера — автомобили с номерными знаками разных регионов. Купающихся нет. Есть рыбаки. Они приехали с Алтая, Новосибирской области, из других регионов Казахстана. Еще немножко поцитирую академика Михайлова: «На следующий год после взрыва, весною, мы приехали порыбачить в заливных водах, да и посмотреть на наше чудо… Мы расположились у заливного озера, наловили бреднем линей, сварили уху».
В ядерной физике академик разбирается явно лучше, чем в ихтиологии. В озере ловятся не лини, а сазаны. Большие, увесистые. На удочку. Судя по сеткам с уловом, десять килограммов за раз можно вытащить быстро и без труда. Если верить рыбакам, то килограммов 20, а то и больше. Лучшая наживка — кукуруза из банки. По необъяснимой причине рыбаки предпочитают бренд Bonduelle.
Вода в озере Атом-Куль отличается повышенным содержанием трития, цезия-137, америция-241, урана-238.
Сазаны, выловленные в озере Балапан, богаты тритием, цезием, ураном и другими химическими элементами
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
В газетных статьях и мемуарах озеро Балапан часто называют Атом-Куль, атомным озером
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Диаметр «атомного озера» — около 400 метров, глубина — около 100 метров. Самый высокий уровень радиации — именно на этой глубине
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Создание озера Балапан стало не самым удачным примером использования ядерной энергии в мирных целях
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
В бескрайней казахской степи дорога — понятие довольно условное
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Сазаны, выловленные в озере Балапан, богаты тритием, цезием, ураном и другими химическими элементами
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
В газетных статьях и мемуарах озеро Балапан часто называют Атом-Куль, атомным озером
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Диаметр «атомного озера» — около 400 метров, глубина — около 100 метров. Самый высокий уровень радиации — именно на этой глубине
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Создание озера Балапан стало не самым удачным примером использования ядерной энергии в мирных целях
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
В бескрайней казахской степи дорога — понятие довольно условное
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Рыбаков не пугает ни фон на берегу, ни состав воды. Они смело ходят по берегу в сандалиях на босу ногу, обходятся без респираторов, не говоря уже о защитных костюмах. Пьют и едят на берегу «атомного озера». Судя по кострищам, готовят рыбу прямо на месте. И домой возят. Продают ли на рынках? Не знаю. Поговаривают, что да.
На здоровье никто не жалуется. Во вред радиации никто не верит. «Все работает, жена довольна»,— гордо заявляет один из рыбаков.
«Нигде нет знаков, что здесь опасно, ловить запрещено»,— резонно замечает другой.
Знаете, как правильно готовить рыбу из радиоактивного озера? Я расскажу, вдруг когда-нибудь пригодится. Сначала нужно ее отварить. Воду слить. Потом пожарить. Чешую не есть. Радиация накапливается в костях, так что мякоть вполне безопасна.
Церковь Святого Лаврентия
Бывший Семипалатинский полигон находится довольно далеко от бывшего Семипалатинска. Бывшего — потому, что город переименовали. С 2007 года он носит название Семей. Старое название сохранилось на крыше одной из городских гостиниц. Впрочем, местные жители предпочитают говорить «Семск», подобно тому как многие жители Санкт-Петербурга предпочитают слово «Питер».
А столица полигона — другой город. Курчатов. Когда-то город был сильно засекреченным и носил названия Семипалатинск-21, Москва-400, станция Конечная. Обитатели города называли его Берегом, а места испытаний — Площадкой.
В ядерную эпоху в город можно было попасть только по специальному пропуску. КПП, на котором проверялись пропуска, не сохранился. В Курчатове вообще мало что сохранилось от прошлых времен. Гостиница «Маяк». Неудачное название. Напоминает о радиационной катастрофе 1957 года в Челябинской области. Гостиница, многократно описанная в мемуарах участников советского ядерного проекта, практически пустует. Бывший штаб полигона стал акиматом (мэрией).
Самое неожиданное превращение совершил милый двухэтажный особняк, в котором останавливался, приезжая в город, главный куратор проекта создания советской атомной бомбы Лаврентий Павлович Берия. После его безвременной кончины дом занял начальник гарнизона. А в новые времена «дом Берии» был переоборудован в церковь.
Курчатов, он же Семипалатинск-21, он же Москва-400, он же станция Конечная, когда-то был одним из самых закрытых и секретных городов СССР
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
С уходом военных в Курчатов пришла разруха, следы которой кое-где видны до сих пор
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Памятнику атому в бывшей столице Семипалатинского ядерного полигона нашлось мирное применение
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Город Семипалатинск был переименован в Семей, старое название вызывало слишком нехорошие ассоциации
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Курчатов, он же Семипалатинск-21, он же Москва-400, он же станция Конечная, когда-то был одним из самых закрытых и секретных городов СССР
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
С уходом военных в Курчатов пришла разруха, следы которой кое-где видны до сих пор
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Памятнику атому в бывшей столице Семипалатинского ядерного полигона нашлось мирное применение
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Город Семипалатинск был переименован в Семей, старое название вызывало слишком нехорошие ассоциации
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев
Портрет Берии можно увидеть в компании с портретом Сталина на плакате «Создание атомной бомбы» в музее Национального ядерного центра Республики Казахстан. Музей небольшой, ведомственный, вход по заблаговременно оформленным пропускам. В экспозиции — различная техника, копии документов (например, докладная записка Берии и Курчатова товарищу Сталину), таблицы, карта мирных ядерных взрывов и карта заражения различных районов Казахстана. Морально устаревшие защитные костюмы. В заспиртованных сосудах — желудок собаки с массивным кровоизлиянием в стенке, кожа свиньи с ожогами II и III степени, головной мозг собаки с кровоизлиянием в кору. Это к теме влияния радиации на живой организм.
А вот это пульт. Тот самый пульт.
Диорама в музее изображает «город обреченных», на котором испытывалась сила ядерного взрыва
Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ
Что-то замигает, запищит — и над аккуратной, с любовью к деталям сделанной диорамой повиснет атомный гриб. Взрывом будут уничтожены все самолеты и танки воображаемого противника, взрывная волна сдует мосты. В пыль превратятся дома. Люди и животные не выживут, а если выживут — жизнь их будет ужасна.
Вот эта грязная лужа, где дозиметр щелкает чаще обычного,— воронка от тех самых взрывов?
Вот в этих дурацких бетонных сооружениях, прозванных за свою форму гусаками, стояла измерительная аппаратура?
А вот в самом городе Курчатов радиационный фон не выше, чем в Москве. В городе много пустующих домов, рядом с ядерным центром — заброшенное здание больницы. Курчатов явно знавал лучшие времена. Это подтверждает Валерий Георгиевич Шмурыгин, заместитель главного инженера Института радиационной безопасности и экологии Национального ядерного центра Республики Казахстан, полковник в отставке. Валерий Георгиевич живет в Курчатове с 1972 года.
— Как здесь жилось в 1972 году? — интересуюсь я у него.
— Жилось как? При коммунизме хуже жить будет. Все было. В магазин можно было прийти и все купить. Колбасы сортов 15, сыра сортов 10, вина сухого сортов 15. Я не знаю, чего не было. Птичьего молока? Было «Птичье молоко». Конфеты. И пиво пильзенское было.
— А не боялись, что рядом радиация?
— Во-первых, у нас была прекраснейшая медицина. А радиация? Да нет никакой радиации. Придумали ее. Кто-то придумал, кому это выгодно.
— Вы думаете, что радиации нет?
— Я знаю, что ее нет. В момент работы — да, она есть.
— Кто вел подземные работы, прокладывал штольни для ядерных испытаний?
— Шахтеры вместе с солдатами. У нас были обычные военно-строительные части. Много. Порядка 10 тыс. военнослужащих. У нас все было устроено четко и ясно — три года на Площадке, три года на Берегу. Невозможно на Площадке долго находиться. Хотя бы по вечерам домой появляться надо. В субботу уезжали в три часа дня, в понедельник утром рано приезжали. ЧП не было в войсках. Дисциплина поддерживалась. Солдаты наши питались на убой. Такого не было, чтобы пищу воровали у солдат. Государство в государстве было.
— Отпуска дополнительные давали за вредность?
— Да нету никакой вредности, кто вам сказал? Кто ее выдумал? Обыкновенная работа, обыкновенная армия. Если вы зайдете на любой золоотвал любой ТЭЦ, там будет фон гораздо выше, чем у нас. Да, в то время было тяжело. Нужно было выполнять задание. Но жили хорошо. Квартиры практически у всех были. Молодежь сразу получала общежитие. Женился? В ближайшее время дадут квартиру. Зарплаты были нормальные. Я лейтенантом получал 345 руб. А проходчики в штольнях получали больше тысячи, до полутора. Но они пахали и пахали!
— Когда все начало меняться?
(Из преамбулы закона Республики Казахстан от 18 декабря 1992 года «О социальной защите граждан, пострадавших вследствие ядерных испытаний на Семипалатинском испытательном ядерном полигоне».)
Фото: Heritage Images / DIOMEDIA
Фото: Heritage Images / DIOMEDIA
Фото: В.Павлунина / ТАСС
Фото: В.Павлунина / ТАСС
Фото: Corbis via Getty Images
Ядерные заряды рвались на Семипалатинском полигоне четыре десятилетия. После каждого взрыва образовывалось радиоактивное облако. От мощности взрыва и розы ветров зависело, какая территория подвергнется радиоактивному заражению. Самые большие поля радиоактивных загрязнений возникали при взрывах на земле и в воздухе, с 1949 по 1963 год.
Среди местных жителей бытовало мнение, что военные подгадывали время взрыва так, чтобы радиоактивное облако не пошло на Курчатов. На самом деле требования военных к метеорологам были несколько другими — предсказать такое направление ветра, при котором облако не выйдет за границы СССР.
Метеорологи предсказывали верно. Наибольшему радиоактивному загрязнению подверглись территории Восточно-Казахстанской, Павлодарской и Карагандинской областей Казахстана. 22 облака пришли в Алтайский край. Из регионов России в зоне радиоактивных выпадений оказались также Республика Алтай, Тува, Хакасия, Красноярский край, Новосибирская, Кемеровская, Иркутская, Читинская и Томская области.
И в Казахстане, и в России жертвам ядерных испытаний выплачиваются денежные компенсации, правда небольшие.
Казахское село Кайнар, расположенное рядом с полигоном, дало свое имя «синдрому Кайнара». В этом и соседних селах еще в конце 1950-х годов врачи зафиксировали рост числа онкологических заболеваний, случаев суицида, преждевременное старение.
У местных жителей намного чаще нормы наблюдались кровоизлияния на слизистых верхних дыхательных путей, ротовой полости и половых органов; дистрофические изменения слизистых оболочек; болезненные изменения состава крови; катаракта в молодом возрасте; повышенная ломкость кровеносных сосудов; нарушения овариально-менструального цикла; нарушение функции печени; атрофические риниты и фарингиты; гингивиты, патология желудочно-кишечного тракта, в частности гастриты; изменения кожных покровов открытых частей тела и многое другое (гиперкератоз, гиперпигментация); дистрофия ногтей; астенический и астеновегетативный синдромы; артериальная гипотензия и др.
Официальная советская медицина предпочитала объяснять все это недостатком витамина С, туберкулезом и бруцеллезом. В Алтайском крае причиной роста числа онкологических заболеваний называли алкоголизм.
Уже в постсоветское время многочисленными медицинскими исследованиями были подтверждены и нарушения иммунитета, и рост онкозаболеваемости в два-три раза, и повышение частоты суицидов у населения пострадавших районов.
В 1970-е годы, когда детородного возраста достигли женщины, родившиеся в 1950-е и получившие первые дозы облучения еще в утробе, возросло число случаев врожденных пороков развития плода. Генетические нарушения перешли и в следующее поколение. В 2011 году в Великобритании вышел на экраны документальный фильм британского режиссера Энтони Буттса «После апокалипсиса». По словам Буттса, до сих пор каждый двадцатый ребенок в регионе, пострадавшем от взрывов на Семипалатинском полигоне, рождается неполноценным.
В Семее, на острове Полковничий, к десятилетию прекращения испытаний на Семипалатинском полигоне был установлен монумент «Сильнее смерти». Рядом с ним — зона отдыха и спорта. На фоне памятника делают селфи и групповые фото. С автостоянки доносится запах шашлыка.
Есть ли жизнь на Семипалатинском полигоне?
Четверть века тишины
Где начинается полигон, понять сложно. Голая, выжженная степь простирается до горизонта. Автобус с красной надписью «Радиационный контроль» сворачивает с асфальтовой дороги на пыльную грунтовку. Теперь мы точно на территории «зоны». В желтом ковыле виднеются черные, поваленные остовы деревянных телеграфных столбов.
Площадь Семипалатинского полигона — 18,5 тысячи квадратных километров. Почти половина Бельгии. Периметр — около 600 километров. Вдоль полигона — коротенькие бетонные столбы, обозначающие границу.
Чем мы ближе к эпицентру, так называемому «Опытному полю», где проводились основные наземные испытания, тем чаще попадаются гигантские согнутые пальцы столбов, разорванные пополам и заваленные набок мосты, вспученные холмы бункеров. Темными, мертвыми гигантами встают странные четырехэтажные сооружения. Их называют «гусаками». Они действительно похожи на огромных, обугленных, вытянувших шею гусей. Их строили для измерительных приборов и длинных бронированных фотокамер, которые уже в 1950-х снимали взрывы со скоростью 7 кадров в секунду.
А в 2013-м начались работы на «Опытном поле» по обеззараживанию участков с критически высокой концентрацией ядерных отходов. Их набралось 85 кубометров, которые отправили на временное захоронение. Вокруг особо опасных зон выкопали рвы, чтобы в радиационную зону не могли проникнуть животные. Инвентаризация радиационно-опасных объектов, которых сейчас насчитывают 150, продолжается до сих пор.
«Около 7 тысяч квадратных километров бывшего полигона уже пригодны для безопасного проживания и ведения сельского хозяйства»
Главная инновация на Семипалатинском полигоне и в энергетике Казахстана — термоядерный реактор — токамак. Это именно казахстанский проект, в отличие от международного колосса ИТЭРа (участвуют ЕС, США, Япония, Россия, Южная Корея, Китай, Индия). Сейчас пятиметровая установка стоит в здании, где раньше собирали ядерные заряды, которые испытывались на полигоне. Токамак создавался с середины 1990-х и в следующем году должен быть запущен. Термоядерная энергетика — это энергия будущего. Она безопасная и экологически чистая. Даже если произойдет авария, не будет никаких выбросов. На Земле неограниченное количество топлива для термоядерных электростанций. Это дейтерий, содержащийся в морской воде. Термоядерные электростанции будут создавать электричество из морской воды.
— Мы сейчас находимся на стадии завершения строительства. После запуска будут проводиться научные исследования лабораторий, в том числе из России, из Европы,— рассказывает начальник отдела Института атомной энергии Геннадий Шаповалов.— Японцы приезжали, интерес проявляли. Наш проект российско-казахстанский. Наша установка не конкурирует с установкой ИТЭР. Там будут отрабатываться научно-инженерные вопросы, касающиеся уже перехода к промышленной энергетике. Следующий этап — строительство термоядерной электростанции. У нас больше исследовательский проект. Будем исследовать взаимодействие плазмы с материалами. Но получения энергии не будет. Тем не менее наши исследования смогут использовать в ИТЭР.