Окопный генерал что это
Окопный генерал что это
Моя война. Чеченский дневник окопного генерала
Родным и близким всех солдат и офицеров,
Воевавших и воюющих на Северном Кавказе, посвящаю
Мой отец, Николай Николаевич, был кадровым офицером, военным летчиком. После окончания Краснодарского авиационного училища его направили на фронт. Войну закончил в Берлине, в мае 1945-го. Через год в Ханкале, пригороде Грозного, он встретил терскую казачку Надю, мою маму.
В 1958 году отец попал под так называемое хрущевское сокращение и был уволен из Вооруженных Сил. Эта участь постигла в те годы многих капитанов, майоров — молодых, здоровых, полных сил и энергии мужиков. Отец крайне болезненно переживал случившееся. Дошло до того, что как-то, с присущей ему прямотой, рубанул мне: «Чтобы ноги твоей не было в армии!»
Я понимал, что в душе его — незаживающая, мучительная рана. Такое не проходит бесследно. Он ушел из жизни в самом расцвете сил — в 43 года.
Я всегда помнил об отцовском наказе и по окончании школы поступил на архитектурный факультет Московского института инженеров землеустройства. Однако после смерти отца вынужден был, бросив учебу, уехать домой, поскольку семья оказалась в трудном положении. Устроился на работу, помогал матери и сестрам. Но когда пришло время выполнять свой священный долг перед Родиной и надевать военную форму, я подал рапорт с просьбой зачислить меня курсантом Казанского высшего командного танкового училища, тем самым нарушив запрет своего отца. Уверен, что поступил тогда правильно, и не сомневаюсь, будь жив отец, порадовался бы за сына. И вовсе не потому, что Трошев-младший дослужился до генерала и стал командующим войсками округа. Отец очень любил армию, и, видимо, это чувство передалось мне. Фактически я продолжил главное дело его жизни, чем и горжусь.
До сих пор с благодарностью вспоминаю своих первых командиров: взводного — лейтенанта Солодовникова, ротного — капитана Корзевича, комбата — подполковника Ефанова, учивших меня азам военной науки.
Спустя почти тридцать лет знания, полученные в стенах училища, а затем и в двух академиях, пришлось применять не только в повседневной жизни, но и на войне. На войне — особенной во всех отношениях. На войне, которую армия вела, в силу объективных и субъективных обстоятельств, на своей территории против бандитов и международных террористов. На войне, которая проходила на моей родине. На войне, которая шла по особым правилам и не вписывалась, по большому счету, ни в какие классические схемы и каноны.
Трагические события последних лет на Северном Кавказе неоднозначно воспринимались в нашем обществе в середине 90-х годов, да и сейчас вызывают споры.
Может быть, я так никогда и не взялся бы за собственные мемуары. Однако вышло в свет уже немало книг, где прямо или косвенно рассказывается о событиях в Чечне. Удивительно, но большинство авторов страшно далеки от той проблематики, которую затрагивают в своем «творчестве». Они толком не видели и не знают ни войны, ни людей (чьи имена тем не менее фигурируют на страницах книг), ни менталитета местных жителей, ни армии. В общем, благодаря такому легковесному подходу некоторых авторов создана целая мифология вооруженных конфликтов на Северном Кавказе.
Лиха беда начало. Основываясь на этих созданных пишущей братией мифах, начинает разрастаться новая поросль сказок о чеченской войне. Например, как аксиому уже приняли в российском обществе тезис о полной бездарности и бессилии армии в первой чеченской кампании. Теперь же, опираясь на этот сомнительный тезис, другое поколение «специалистов по Чечне» строит свои не менее сомнительные концепции и выводы на кривом фундаменте. Что из этого может получиться, кроме уродливой конструкции?
Мне, человеку, прошедшему обе чеченские войны, участвовавшему в боях с ваххабитами в Дагестане, трудно мириться с домыслами, а то и с откровенной ложью о событиях, которые доподлинно знаю.
Рассказать о войне на Северном Кавказе побудило меня и желание предостеречь всех от повторения допущенных в 90-х годах серьезных ошибок, и политических, и военных. Мы должны усвоить горькие уроки Чечни. А это невозможно без трезвого, спокойного и глубокого анализа всех событий, произошедших в этой республике за последние десять лет. Надеюсь, что мои воспоминания будут этому способствовать.
Добрым подспорьем в работе над книгой стали дневники, которые я старался по возможности вести регулярно. Память — вещь ненадежная, поэтому я иногда записывал детально многие эпизоды, давая свои оценки событий. Поэтому читатель найдет немало дневниковых фрагментов.
Не могу не выразить признательности тем, кто помогал в работе: полковнику В. Фролову (офицеру оперативного управления штаба СКВО), подполковнику С. Артемову (начальнику аналитического отдела редакции «Военного вестника Юга России»), другим сотрудникам окружной газеты. Моя особая благодарность военным журналистам полковникам Г. Алехину и С. Тютюннику, которые фактически стали соавторами этой книги.
Задумывая эти мемуары, я видел своих будущих читателей в тех, кто потерял в Чечне родных и близких, кто наверняка хочет понять, за что и как погибали их сыновья, мужья, братья…
Судьба сводила меня на войне с разными людьми: и с политиками, и с военачальниками самого высокого ранга, и с лидерами бандитских формирований, и с простыми российскими солдатами. Мне довелось увидеть их в разных ситуациях. Каждый из них проявлял себя по-разному: кто-то был тверд и решителен, кто-то пассивен и безразличен, а кто-то разыгрывал свою «карту» в этой войне.
Я предпочитал рассказывать прежде всего о тех, с кем лично встречался, кого видел в деле (например, о Джохаре Дудаеве поэтому не пишу). Но среди действующих лиц немало тех, кто воевал по другую линию «фронта». Конечно же, я выразил свое отношение к тем заметным фигурам, чьи фамилии — у всех на слуху. Как и в любых мемуарах, авторские оценки спорные, порой очень личностные. Но это мои оценки, и думаю, что имею на них право.
В сложной, экстремальной ситуации проявляется как на рентгене вся суть человека, сразу видно, кто чего стоит. На войне есть все — и трусливость, и глупость, и недостойное поведение военнослужащих, и ошибки командиров. Но это не идет ни в какое сравнение с мужеством и героизмом, самоотверженностью и благородством российского солдата. Ему мы обязаны всем лучшим, что есть в нашей военной истории. Как бы грамотно и красиво командир ни нарисовал на карте стрелу (направление атаки удара), «тащить ее на плечах» придется рядовому бойцу. Нашему российскому солдату нужно в ноги поклониться за то, что вынес на себе тяжелейший груз военных испытаний и не сломался, не пал духом.
К сожалению, далеко не все, с кем плечом к плечу прошел я по трудным дорогам Кавказа, упомянуты в этой книге. Но я благодарно помнил и буду помнить моих боевых сослуживцев, товарищей по оружию (от солдата до генерала), кто в трудный для новой России час встал на защиту ее целостности. А тем, кто сложил головы на поле брани, низко кланяюсь: вечная им слава!
ЧЕЧНЯ. Правда об окопном генерале Геннадим Трошеве
Если бы генерал отменил тот роковой полёт, то остался бы жив. Если бы, послушался наказ отца, не стал бы военным. В своё время, Николай Трошев, офицер Советской армии, попав под сокращение, разочаровался в деле, которому посвятил полжизни, посчитал его неблагодарным. И сыну своему, Геннадию, категорически рекомендовал выбрать любое поле деятельности, кроме военного.
Однако сколько судьбе не противься, все будет так, как положено. В 43 года Николай Трошев скоропостижно скончался, оставив жену с тремя детьми.
Путь военного. Когда пришло определяться с ВУЗом, Геннадий остановился на Московском институте инженеров землеустройства, архитектурный факультет. Проучившись два года, положение безденежья и полуголодной жизни студента в столице практически вынудило его изменить решение. Трошев поступает в Казанское высшее танковое командное училище.Через четыре года после окончания училища он поступает в Академию бронетанковых войск. В 1988 году — в Военную академию генерального штаба.
Командование Уральско-Львовской танковой дивизии стало вершиной его карьеры в СССР. Спустя время Трошева отправляют в ГДР заместителем командующего танковыми войсками.
В 1992 в Приднестровье произошел один из сложных межнациональных конфликтов, Трошева направляют в республику для его урегулирования. После успешного выполнения задания, Геннадия Николаевича назначают командиром 42-го армейского корпуса во Владикавказ.
Чечня. Получив приказ о выдвижении в Чечню для погашения конфликта, Трошев принялся формировать 58-ю армию, ставшую впоследствие главной силой Северо-Кавказского военного округа. В январе 1995 года, когда в район Грозного началась переброска армейских подразделений из российских военных округов, Трошев был назначен командующим группировкой войск Министерства обороны РФ в Чеченской республике.
Местность, люди, обычаи были знакомы Трошеву не понаслышке, т.к. детство и юность он провел именно в этих местах, где жили предки, казаки, по материнской линии. По воспоминаниям близких и знакомых генерала, вынужденное решение проводить на родине боевые действия далось Геннадию Николаевичу нелегко. Поддерживала в этом его единственная мысль, что воюет он не с мирным населением, а с бандитами.
В период боевых действий Трошеву стало очевидно, что происходит чудовищное рассогласование приказов высшего руководства с тем, что творится на местах. Бросая солдат в бой, уже на полпути к победе, приходил приказ свыше отступать или идти на перемирие. Таким образом обеспечивался “коридор” боевикам. К середине 1996 года российская армия практически выдавила отряды сепаратистов с равнин и предгорий Чечни, оставалось “додавить” их в ущелье гор, как из столицы приходит приказ завершить войну. Такое предательство солдат руководством Трошев уже простить не мог. После завершения Первой чеченской войны Геннадий Николаевич начал активно сотрудничать со СМИ, давать интервью и комментарии, открывая обществу глаза на происходившее все это время в Чечне.
Гибель. Спустя пять лет, 14 сентября 2008 года Трошев погиб в авиакатастрофе, направляясь рейсом из Москвы в Пермь. В общей сложности помимо генерала погибло 88 человек.
В знак глубокого уважения и почтения были названы в его честь улицы в Смоленске и Краснодаре, а также два казачьих корпуса в Волгограде.
«Я – окопный генерал!». Судьба танкиста Наумова: от Кантемировской дивизии до Грузии и Чечни 1990-х
О генералах никогда не писал. Писал о матросах, солдатах, офицерах… И вдруг один из моих давних друзей стал генералом. Генерал-лейтенантом. А ведь я писал о нем, еще когда он был капитаном – командиром танковой роты в гвардейской Кантемировской дивизии.
«У него зычная фамилия, какую удобно в один выдох выкрикивать в колонне или в лесу на привале: «Наумов, к комбату!». У него звучное для военного человека имя, суворовское — Александр Васильевич.
У него красивое русское лицо с зеленоватыми под цвет брони глазами и не примятым даже тяжелым танкошлемом чубом — в три русых волны. Вне танка в зимнем своем комбинезоне он кургуз и мешковат. Но, возвышаясь по пояс из башни, он сливается с могучей машиной, и стремительные обводы ее возмещают ему все то, что теряет он в спешенном виде».
Таким я увидел героя своей повести зимой 1973 года.
Сегодня можно сказать, что в роте было десять танков Т-62. По три танка в каждом из трех взводов плюс танк командира роты. Все они были помечены скрещенными дубовыми листиками – эмблема Кантемировской дивизии и все они носили номера, начинавшиеся с цифры «10», отчего в радиопереговорах их называли «десятые».
С той минуты, как Наумов надел повязку «Дежурный по эшелону», он почти исчез с моих глаз. Напрасно я занимал ему полку в купе, напрасно лейтенант Биржевой укрывал для него потеплее термос с горячим чаем. Впрочем, на погрузке я его еще видел. Он первым вступал на длинную вереницу беленьких от свежего снега платформ — за ним въезжала с торца состава танковая колонна. И опять мне показалось непростым, почти вещим то, что первые шаги по этой ведущей к бою «ковровой дорожке» делает человек, которому уже назначено быть в острие стального удара. Наумов шел спиной, раскинув руки в стороны. За ним полз танк, и ротный показывал ему, куда, сколько довернуть, чтобы не свалиться. Катки вращались точно по краям откинутых бортов так, что гусеничные ленты слегка нависали над полотном. Поспешай медленно, и все-таки поспешай! Жесток норматив, отведенный на погрузку в эшелон, но шансы на победу теряются или добираются уже здесь, на полуночной станции, под нетерпеливые свистки маневрового тепловоза.
Мы выгружаемся в старинном допетровском еще городке Гороховце. Отсюда танковые колонны должны как можно быстрее уйти за волнистые и синие от еловых лесов горизонты. Быть может, в бой придется вступать с ходу, если «противник» уже опередил нас и занял удобные высоты; быть может, поджидать его придется нам — никто этого пока не знает, даже разведка, которая уже понеслась по проселкам на легких бронемашинах и мотоциклах.
Итак, урочище Кабанье. Даешь Кабанье! А пока старинный городок дрожит всеми двоими стеклами, люстрами и посудными горками от гуда танковых колонн. Регулировщики в белых касках подгоняют жезлами широкогрудые разлапистые машины, ревущие от негодования на тесноту купеческих улочек и перекрестков.
…В перископ мне хорошо видно, как, казалось бы, обезумевшие от ярости машины послушно выравнивают боевую линию. Мы по-прежнему в центре — в острие «красной стрелы». Дрожь земли передается нам через опорные катки.
— «Десятые», за-алпом, — тянет Наумов и вдруг взрывается: — А-гонь!
Не нужно быть большим тактиком, чтобы видеть — быстрота, натиск и внезапность сейчас на нашей стороне. Чужие танки шли еще в предбоевом порядке, когда мы навалились на них с горки.
Бой стих к вечеру. По радиосигналу «Зима» все машины — и «северные» и «южные» — разом замерли на перепаханном снежном поле.
И пока посредники оценивали с вертолета финальную картину танковой «битвы», Наумов вылез из люка, встал на башню, расправил затекшие плечи. Таким бы и поставить памятник первой роте, случись этот бой в настоящей войне.
И вдруг в телефонной трубке голос из далекого прошлого:
– Здорово! Это Гриша Биржевой, командир третьего взвода. Помнишь такого?!
– Да разве такое забывается? Ты где?
– Я живу и работаю в Обнинске по своей первой профессии. Все в порядке. Защитился, доктор физико-математических наук.
– Александр Васильевич жив, хоть и не очень здоров. Генерал-лейтенант бронетанковых войск. Военный пенсионер. Живет в Краснодаре.
И мы едем в Краснодар.
…Наумов встретил нас на вокзале – прикатил не на танке, как мы в шутку предполагали, а на комфортабельном лимузине и увез к себе домой – на окраину Краснодара. Нет нужды описывать наше замечательное застолье. Рекой лились вино и воспоминания… А я невольно вспоминал строчки Николая Гумилева о старых генералах:
Под смутный говор, стройный гам,
Сквозь мерное сверканье балов,
Так странно видеть по стенам
Высоких старых генералов.
Приветный голос, ясный взгляд,
Бровей седеющих изгибы
Нам ничего не говорят
О том, о чем сказать могли бы.
И кажется, что в вихре дней,
Среди сановников и денди,
Они забыли о своей
Благоухающей легенде.
Они забыли дни тоски,
Ночные возгласы: «К оружью»,
Унылые солончаки
И поступь мерную верблюжью;
«Что с вами?» — «Так, нога болит».
«Подагра?» — «Нет, сквозная рана».
И сразу сердце защемит
Тоска по солнцу Туркестана.
Поля неведомой земли,
И гибель роты несчастливой…
Вместо Туркестана генералу Наумову выпали Венгрия, Грузия, Чечня… В Венгрии, в ЮГВ – Южной группе войск Советской армии – ему выпало командовать танковой дивизией.
Конец 80-х годов. По монолиту Советского Союза пошли первые трещины, и начался «парад суверенитетов».
В тот год зима в Кутаиси выдалась невероятно морозной – вышла из строя городская электрическая сеть, и многотысячный город остался без обогрева, света, энергии. В яслях насмерть замерзли несколько младенцев. В больницах, детских садах, школах не могли готовить завтраки и обеды, мерзли люди в палатах, в квартирах, на рабочих местах. Во дворах разжигали костры и мангалы, в ход пошли давным-давно забытые примусы, керогазы, самовары – у кого они сохранились. Но это никак не спасало положение. Власти обратились к военным – помогите!
Гвардии генерал-лейтенант Наумов принял решение: расконсервировать армейские передвижные дизель-генераторы и подключить к ним городскую сеть. А если не хватит – завести танки и давать ток от многомощных машин. Так все и сделали, и Кутаиси, один из древнейших грузинских городов и культурных центров, столица Имеретии, город с населением в 133 тыс. человек, был спасен от замерзания…
Мэр не знал, как благодарить генерала за благое деяние. Прислал несколько ящиков с местным вином.
Начало 90-х годов. «Гарвардские мальчики», занявшие ключевые посты в Кремле, старательно доканывали Вооруженные силы, в основе которых была все та же, ненавистная им Советская армия, «в боях познавшая радость побед». События творились небывалые, дикие, неподвластные разуму.
Рассказывал он об этом невесело, с гримасой легкой боли:
– Девяносто второй год… Шла война в Абхазии. В Грузии захватывали военные склады.
Во главе республики стоял Гамсахурдия. Правой рукой у него был некто Кетовани. Оба – те еще беспредельщики… Приезжает ко мне Кетовани и говорит:
– Дай мне управляемые реактивные противотанковые снаряды!
– Ну, тогда я сам захвачу!
А у меня там все, где возможно, было заминировано – ворота, ограждения, подходы. И они ночью полезли. Двое боевиков подорвались. Прекратили… В местных газетах шум поднялся, меня «персоной нон грата» объявили, мол, «заминировал весь город, мирные люди подрываются»… Сразу же забыли, как мы их от морозов спасали.
Велел ничего не трогать, пока не приедет следственная бригада. Приехала следственная бригада, приехал и сам Шеварнадзе со свитой – разбираться. Репортеров с полсотни, фотографируют разбросанные трупы… Шеварднадзе спрашивает меня:
– А сколько ваших погибло?
– Наверное, лучше стреляли.
– Н-да… – Сказал Шеварднадзе. Помолчал, а потом добавил. – Мой тебе совет. Сдавай должность и уезжай из Грузии подальше. Тебе этого не простят.
Шеварнадзе отбыл, а трупы погибших увезли в город.
Один бандит убегал спиной вперед, прикрываясь взятым в плен капитаном. Кто-то из ГРУшников забросил за спину налетчика гранату. Удачно. Но капитан был слегка ранен: один осколочек попал в мошонку, другой в головку. Ну, медсестры с удовольствием оказали ему помощь.
Казалось бы, инцидент был исчерпан. Шеварнадзе уехал, ничего не сказав, а главное – ни в чем нас не обвинив. Но на другой день «белые мстители» (они на белых «семерках» ездили) убили в городе двух моих офицеров: срезали обоих из автоматов, просто изрешетили.
Я запретил выход в город. Жили на осадном положении.
– Что повезешь? – спросил авиатор.
– Секретные документы, знамена, радиоэлектронную аппаратуру и прочее имущество.
– Добро. Отправлю. Жди.
Но главное – весь арсенал, который пытались взять штурмом бандиты, через пару часов оказался на военном аэродроме Ростова-на-Дону.
Следователи приезжают на место происшествия, часового допрашивают. А часовой знает, что говорить: «Подъехала белая машина, стрельнули из гранатомета, я упал в окоп, а склад взлетел на воздух». Вот и весь разговор.
Полковник Накабаидзе прислал ко мне комиссию проверять технику и вооружение. Насчитали два миллиарда убытков! И это была его личная месть за отправку арсенала на самолетах! Однако обошлось…
Министр обороны? Паша Грачев тогда и сам не соображал, что происходит, к чему все это приведет. Брал под козырек и выполнял. А в Москве «пятая колонна» времени не теряла, армию поносили в прессе, с телеэкранов почем зря. И ведь это воздействовало на людей.
В Москве рано или поздно узнали о переброске кутаисского арсенала в Ростов, и «гарвардские мальчики» пришли в ярость. Гвардии генерал-лейтенант Наумов был снят с должности, вызван в штаб Северо-Кавказского округа и после недолгой разборки отправлен за штат, в распоряжение кадровиков главкомата сухопутных войск.
– Я понимал, что так просто Кутаиси мне не покинуть. Будут мстить. Поэтому не хотел подвергать риску ни водителя, никого из своих офицеров. Но начальник тыла корпуса попросился со мной. Выехали за полночь. Но под утро на полпути, когда дорога пошла по высокогорью, путь нам перед самым Крестовским перевалом преградил КАМАЗ с вооруженными бородачами. Пришлось остановиться, выйти из машины. Стали допрашивать. Наглые – генерал стоит, а главарь сидит на табуретке, вопросы задает. «Ах, ты думаю тварь такая…». Но деваться некуда.
Один из них уточнил, не я ли давал электричество замерзавшему Кутаиси. Я подтвердил, что это было мое распоряжение. Самосуд удалился на совещание, точнее, все перешли на непонятный мне грузинский язык. О чем-то спорили громко, азартно, с кавказскими эмоциями. Наконец, главарь сказал мне: «Поезжай!». Я двинулся вперед, но тут обнаружил, что камеры на всех четырех колесах проколоты. Наверное, сделали это, чтобы я не смог ехать быстро. Ехали на ободах. За нами почти впритирку следовал грузовик. Я понимал, что в любой момент он мог подтолкнуть меня, и моя «Волга» полетела бы в пропасть. А там, как говорится, концы в воду: не справился, мол, с управлением на горном повороте. Ощущения не самые приятные. За руль пересел начальник тыла. Я ему говорю: «Миша, ищи «карман», сигай туда резко, и сразу же бьем из пистолетов по этим м…кам!». Но сделать этого мы не успели. Вдруг по КАМАЗу ударили со скал. Кто, что, почему? Мы так и не узнали. Главное, КАМАЗ встал, мы дали газу, и через Крестовский перевал – на север, как говорится, на милую родину…
Днем раньше эти же бандиты остановили «Жигули» с офицером, он жену вывозил. Жену на глазах у него изнасиловали, а потом обоих убили и в пропасть сбросили, дескать, водитель не справился с управлением.
Потом спросил у командира погранотряда, кто там в скалах сидел, нас спас. «Не знаю. Моих там не было».
А те, которые в скалах в засаде сидели, заметили, что КАМАЗ уже в метре от нашей машины, и ударили по нему из пулеметов. КАМАЗ развернуться не смог… Ясно одно – нас пожалели. Кто? Может осетины, может абхазы? Попробуй узнай… Гражданская война с национальным колоритом. Вот так разваливали Союз нерушимый. С кровью, с болью…
Все-таки страной в то время рулили не только воспитанники Гарвардского университета. Ельцинская «семибоярщина», где переплелись анархия и чиновное самодурство, устремления «агентов влияния» и стойкость «старой гвардии», то и дело давала холостые обороты.
Только этим можно объяснить, что генерал-лейтенант танковых войск Наумов не только не понес наказание за свое «самоуправство с оружием», но и был назначен с повышением – заместителем командующего Северо-Кавказским военным округом.
«Я – окопный генерал!» – не раз говаривал Наумов, когда речь заходила о его генеральском статусе. Окопный, и этим все сказано, поскольку ясно, что свои большие звезды он получал не на штабном паркете. Эти слова подкреплены делами и кровью: ранением в шею да еще тремя жесткими посадками вертолета, проще говоря, падением винтокрылых машин, слава Богу, с небольших высот. Слава-то слава, но такие вещи для организма даром не проходят. Было время, когда каждый свой шаг, каждый наклон или поворот давался ему ценой острых мук, чудовищной болью в позвоночнике. Ему предрекали пожизненную инвалидную коляску, а он перелез с нее сначала на велосипед – трехколесный для взрослых, а потом и за руль «легковушки». Да, было в его жизни такое время, когда ему, боевому – окопному – генералу-танкисту, пришлось – как нелепо это ни выглядело – пересаживаться с танка на трехколесный велосипед! Но ведь все превозмог, не стал увечным калекой… Впрочем, могло быть намного хуже, если бы он сел тогда в 1995 году в ту роковую машину, которая взлетела на воздух под железнодорожным мостом в Грозном вместе с генерал-лейтенантом Анатолием Романовым. Он уже сел в нее, когда посланец судьбы повелел ему остаться в штабе. Все, кто сидел в той машине, погибли. Генерала Романова спасли бронежилет и каска, но контузия и перелом основания черепа ввергли его в полуживое существование. Двадцать три года – в молчаливом аду… Какой ангел-хранитель выдернул Наумова из той машины в последний момент? Кто-то очень сильно молился за него…
Несмотря на тяжкие недуги, рук Наумов не опустил и «диванным танкистом» не стал. Вместе с женой Татьяной, вместе с друзьями-однополчанами разбили сквер в память героев войны, добились, чтобы появился в этом сквере танк на постаменте.
Однажды в погожий сентябрьский денек (а это был День танкиста) вышел Александр Васильевич с женой из дому.
Гвардии генерал-лейтенант танковых войск Александр Васильевич Наумов – один из тех настоящих, окопных генералов, один из тех подлинных героев, которых нынешнее «демократическое и толерантное» общество не балует своим вниманием.
Выпускник Ульяновского танкового училища 1968 года, он честно прошел путь от командира взвода до командира 31-го армейского корпуса, замкомандующего Северо-Кавказским военным округом.
Честно и самоотверженно служил Отечеству, ничем не замарав своего мундира. Искалеченный в военных конфликтах, он мужественно ведет жизнь полноценного человека. И только самые близкие знают, каких мук ему это стоит.
Горжусь давней дружбой с Александром Васильевичем, полным тезкой Александра Невского, Суворова, Колчака. Их портреты украшают его дачный кабинет… Их имена вдохновляют его продолжать свой нескончаемый бой. Теперь это бой за память. За память о тех, кто добывал Победу, и кто служил России на всех рубежах.
День танкиста в этом году отмечается 12 сентября, в день Александра Невского. С праздником!
Наро-Фоминск – Гороховец – Краснодар
Фото автора.
Николай Черкашин. Столетие.ру.