О жадность до чего же мы дойдем

О жадность до чего же мы дойдем

Круг пятый (продолжение)

1 Пред лучшей волей [*] силы воли хрупки;
Ему в угоду, в неугоду мне,
Я погруженной не насытил губки. [*]

4 Я двинулся; и вождь мой, в тишине,
Свободными местами шел под кручей,
Как вдоль бойниц проходят по стене;

7 Те, у кого из глаз слезой горючей
Сочится зло, заполнившее свет, [*]
Лежат кнаруже слишком плотной кучей.

10 Будь проклята, волчица древних лет,
В чьем ненасытном голоде все тонет
И яростней которой зверя нет! [*]

13 О небеса, чей ход иными понят,
Как полновластный над судьбой земли,
Идет ли тот, кто эту тварь изгонит?

16 Мы скудным шагом медленно брели,
Внимая теням, скорбно и устало
Рыдавшим и томившимся в пыли;

19 Как вдруг вблизи «Мария!» прозвучало,
И так тоска казалась тяжела,
Как если бы то женщина рожала;

22 И далее: «Как ты бедна была,
Являет тот приют, где пеленицей
Ты свой священный отпрыск повила».

28 Смысл этой речи так был сердцу мил,
Что я пошел вперед, узнать желая,
Кто из лежавших это говорил.

31 Еще он славил щедрость Николая, [*]
Который спас невест от нищеты,
Младые годы к чести направляя.

34 «Дух, вспомянувший столько доброты! —
Сказал я. — Кем ты был? И неужели
Хваленья здесь возносишь только ты?

40 И он: «Скажу про все, хотя мне ждать
Оттуда нечего; но без сравненья
В тебе, живом, сияет благодать.

43 Я корнем был зловредного растенья, [*]
Наведшего на божью землю мрак,
Такой, что в ней неплодье запустенья.

46 Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак
Могли, то месть была б уже свершенной;
И я молюсь, чтобы случилось так. [*]

49 Я был Гугон, Капетом нареченный, [*]
И не один Филипп и Людовик
Над Францией владычил, мной рожденный.

52 Родитель мой в Париже был мясник; [*]
Когда старинных королей не стало,
Последний же из племени владык

55 Облекся в серое, [*] уже сжимала
Моя рука бразды державных сил,
И мне земель, да и друзей достало,

58 Чтоб диадемой вдовой [*] осенил
Мой сын свою главу и длинной смене
Помазанных начало положил.

61 Пока мой род в прованском пышном вене [*]
Не схоронил стыда, он мог сойти
Ничтожным, но безвредным тем не мене.

67 Карл сел в Италии; [*] во искупленье,
Зарезал Куррадина; [*] а Фому
Вернул на небеса, [*] во искупленье.

70 Я вижу время, близок срок ему, —
И новый Карл его поход повторит,
Для вящей славы роду своему.

73 Один, без войска, многих он поборет
Копьем Иуды; им он так разит,
Что брюхо у Флоренции распорет.

76 Не землю он, а только грех и стыд
Приобретет, тем горший в час расплаты,
Что этот груз его не тяготит. [*]

79 Другой, я вижу, пленник, в море взятый,
Дочь продает, гонясь за барышом, [*]
Как делают с рабынями пираты.

82 О жадность, до чего же мы дойдем,
Раз кровь мою [*] так привлекло стяжанье,
Что собственная плоть ей нипочем?

85 Но я страшнее вижу злодеянье:
Христос в своем наместнике пленен,
И торжествуют лилии в Аланье.

88 Я вижу — вновь людьми поруган он,
И желчь и уксус пьет, как древле было,
И средь живых разбойников казнен. [*]

91 Я вижу — это все не утолило
Новейшего Пилата; [*] осмелев,
Он в храм вторгает хищные ветрила. [*]

94 Когда ж, господь, возвеселюсь, узрев
Твой суд, которым, в глубине безвестной,
Ты умягчаешь твой сокрытый гнев?

97 А возглас мой [*] к невесте неневестной
Святого духа, вызвавший в тебе
Твои вопросы, это наш совместный

100 Припев к любой творимой здесь мольбе,
Покамест длится день; поздней заката
Мы об обратной говорим судьбе. [*]

103 Тогда мы повторяем, как когда-то
Братоубийцей стал Пигмалион,
Предателем и вором, в жажде злата; [*]

106 И как Мидас в беду был вовлечен,
В своем желанье жадном утоляем,
Которым сделался для всех смешон. [*]

109 Безумного Ахана вспоминаем,
Добычу скрывшего, и словно зрим,
Как гневом Иисуса он терзаем. [*]

112 Потом Сапфиру с мужем [*] мы виним,
Мы рады синякам Гелиодора, [*]
И вся гора позором круговым

115 Напутствует убийцу Полидора; [*]
Последний клич: «Как ты находишь, Красс,
Вкус золота? Что ты знаток, нет спора!» [*]

118 Кто громко говорит, а кто, подчас,
Чуть внятно, по тому, насколь сурово
Потребность речи уязвляет нас.

121 Не я один о добрых молвил слово,
Как здесь бывает днем; но невдали
Не слышно было никого другого».

124 Мы от него немало отошли
И, напрягая силы до предела,
Спешили по дороге, как могли.

127 И вдруг гора, как будто пасть хотела,
Затрепетала; стужа обдала
Мне, словно перед казнию, все тело,

130 Не так тряслась Делосская скала,
Пока гнезда там не свила Латона
И небу двух очей не родила. [*]

133 Раздался крик по всем уступам склона,
Такой, что, обратясь, мой проводник
Сказал: «Тебе твой спутник оборона».

136 «Gloria in excelsis» [*] — был тот крик,
Один у всех, как я его значенье
По возгласам ближайших к нам постиг.

139 Мы замерли, внимая восхваленье,
Как слушали те пастухи в былом;
Но прекратился трус, и смолкло пенье.

142 Мы вновь пошли своим святым путем,
Среди теней, по-прежнему безгласно
Поверженных в рыдании своем.

145 Еще вовек неведенье [*] так страстно
Рассудок мой к познанью не влекло,
Насколько я способен вспомнить ясно,

148 Как здесь я им терзался тяжело;
Я, торопясь, не смел задать вопроса,
Раздумье же помочь мне не могло;

151 Так, в робких мыслях, шел я вдоль утеса.

Источник

Данте Алигьери — Песнь 20: ЧИСТИЛИЩЕ: Божественная комедия: Стих

Пред лучшей волей силы воли хрупки;
Ему в угоду, в неугоду мне,
Я погруженной не насытил губки.

Я двинулся; и вождь мои, в тишине,
Свободными местами шел под кручей,
Как вдоль бойниц проходят по стене;

Те, у кого из глаз слезой горючей
Сочится зло, заполнившее свет,
Лежат кнаруже слишком плотной кучей.

Будь проклята, волчица древних лет,
В чьем ненасытном голоде все тонет
И яростней которой зверя нет!

О небеса, чей ход иными понят,
Как полновластный над судьбой земли,
Идет ли тот, кто эту тварь изгонит?

Мы скудным шагом медленно брели,
Внимая теням, скорбно и устало
Рыдавшим и томившимся в пыли;

Как вдруг вблизи «Мария!» прозвучало,
И так тоска казалась тяжела,
Как если бы то женщина рожала;

И далее: «Как ты бедна была,
Являет тот приют, где пеленицей
Ты свой священный отпрыск повила».

Потом я слышал: «Праведный Фабриций,
Ты бедностью безгрешной посрамил
Порок, обогащаемый сторицей».

Смысл этой речи так был сердцу мил,
Что я пошел вперед, узнать желая,
Кто из лежавших это говорил.

Еще он славил щедрость Николая,
Который спас невест от нищеты,
Младые годы к чести направляя.

«Дух, вспомянувший столько доброты! —
Сказал я. — Кем ты был? И неужели
Хваленья здесь возносишь только ты?

И он: «Скажу про все, хотя мне ждать
Оттуда нечего; но без сравненья
В тебе, живом, сияет благодать.

Я корнем был зловредного растенья,
Наведшего на божью землю мрак,
Такой, что в ней неплодье запустенья.

Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак
Могли, то месть была б уже свершенной;
И я молюсь, чтобы случилось так.

Я был Гугон, Капетом нареченный,
И не один Филипп и Людовик
Над Францией владычил, мной рожденный.

Родитель мой в Париже был мясник;
Когда старинных королей не стало,
Последний же из племени владык

Облекся в серое, уже сжимала
Моя рука бразды державных сил,
И мне земель, да и друзей достало,

Чтоб диадемой вдовой осенил
Мой сын свою главу и длинной смене
Помазанных начало положил.

Пока мой род в прованском пышном вене
Не схоронил стыда, он мог сойти
Ничтожным, но безвредным тем не мене.

А тут он начал хитрости плести
И грабить; и забрал, во искупленье,
Нормандию, Гасконью и Понти.

Карл сел в Италии; во искупленье,
Зарезал Куррадина; а Фому
Вернул на небеса, во искупленье.

Я вижу время, близок срок ему, —
И новый Карл его поход повторит,
Для вящей славы роду своему.

Один, без войска, многих он поборет
Копьем Иуды; им он так разит,
Что брюхо у Флоренции распорет.

Не землю он, а только грех и стыд
Приобретет, тем горший в час расплаты,
Что этот груз его не тяготит.

Другой, я вижу, пленник, в море взятый,
Дочь продает, гонясь за барышом,
Как делают с рабынями пираты.

О жадность, до чего же мы дойдем,
Раз кровь мою так привлекло стяжанье,
Что собственная плоть ей нипочем?

Но я страшнее вижу злодеянье:
Христос в своем наместнике пленен,
И торжествуют лилии в Аланье.

Я вижу — вновь людьми поруган он,
И желчь и уксус пьет, как древле было,
И средь живых разбойников казнен.

Я вижу — это все не утолило
Новейшего Пилата; осмелев,
Он в храм вторгает хищные ветрила.

Когда ж, господь, возвеселюсь, узрев
Твой суд, которым, в глубине безвестной,
Ты умягчаешь твой сокрытый гнев?

А возглас мой к невесте неневестной
Святого духа, вызвавший в тебе
Твои вопросы, это наш совместный

Припев к любой творимой здесь мольбе,
Покамест длится день; поздней заката
Мы об обратной говорим судьбе.

Тогда мы повторяем, как когда-то
Братоубийцей стал Пигмалион,
Предателем и вором, в жажде злата;

И как Мидас в беду был вовлечен,
В своем желанье жадном утоляем,
Которым сделался для всех смешон.

Безумного Ахана вспоминаем,
Добычу скрывшего, и словно зрим,
Как гневом Иисуса он терзаем.

Потом Сапфиру с мужем мы виним,
Мы рады синякам Гелиодора,
И вся гора позором круговым

Напутствует убийцу Полидора;
Последний клич: «Как ты находишь. Красе,
Вкус золота? Что ты знаток, нет спора!»

Кто громко говорит, а кто, подчас,
Чуть внятно, по тому, насколь сурово
Потребность речи уязвляет нас.

Не я один о добрых молвил слово,
Как здесь бывает днем; но невдали
Не слышно было никого другого».

Мы от него немало отошли
И, напрягая силы до предела,
Спешили по дороге, как могли.

И вдруг гора, как будто пасть хотела,
Затрепетала; стужа обдала
Мне, словно перед казнию, все тело,

Не так тряслась Делосская скала,
Пока гнезда там не свила Латона
И небу двух очей не родила.

Раздался крик по всем уступам склона,
Такой, что, обратясь, мой проводник
Сказал: «Тебе твой спутник оборона».

«Gloria in excelsis» — был тот крик,
Один у всех, как я его значенье
По возгласам ближайших к нам постиг.

Мы замерли, внимая восхваленье,
Как слушали те пастухи в былом;
Но прекратился трус, и смолкло пенье.

Мы вновь пошли своим святым путем,
Среди теней, по-прежнему безгласно
Поверженных в рыдании своем.

Еще вовек неведенье так страстно
Рассудок мой к познанью не влекло,
Насколько я способен вспомнить ясно,

Как здесь я им терзался тяжело;
Я, торопясь, не смел задать вопроса,
Раздумье же помочь мне не могло;

Источник

ЛитЛайф

Жанры

Авторы

Книги

Серии

Форум

Алигьери Данте

Книга «Божественная комедия»

Оглавление

Читать

Помогите нам сделать Литлайф лучше

Я корнем был зловредного растенья — то есть родоначальником французской королевской династии, пагубной для христианского мира.

Гвант (Гент), Лиль (Лилль), Бруджа (Брюгге) и Дуак (Дуэ, лат. — Duacum) — главные города Фландрии. Говорящий хотел бы, чтобы Фландрия отомстила его потомку, Филиппу IV за понесенные обиды, что и случилось в 1302 г., когда фламандское народное ополчение разгромило французов.

Я был Гугон — Капетом, нареченный — Данте сливает воедино два исторических лица: Гуго Великого, Графа Парижского, «герцога Франции», умершего в 956 г., и его сына — Гуго Капета, который после смерти в 987 г. последнего короля Каролингской династии, Людовика V, был избран на престол и умер в 996 г., положив начало династии Капетингов.

Родитель мой в Париже был мясник — легенда о Гуго Капете.

Последний же из племени владык облекся в серое — По-видимому, Данте смешал последнего Каролинга с последним Меровингом, Хильдериком III, который в 751 г. был низложен и пострижен в монахи.

Диадемой вдóвой — то есть вакантной после смерти последнего Каролинга — Людовика V.

Прованское пышное вено (приданое) — В 1246 г. Карл Анжуйский (см. прим. Ч., VII, 112–114) путем брака получил в обладание богатый Прованс.

Понти — графство Понтье (Ponthieu).

Карл сел в Италии — См. прим. Ч., VII, 112–114.

Зарезал Куррадина — В 1268 г. шестнадцатилетний Конрадин, последний Гогенштауфен, заявил свои права на сицилийский престол, был побежден Карлом при Тальякоццо (А., XXVIII, 18 и прим.) и обезглавлен в Неаполе на глазах у короля.

Новый Карл — Карл Валуа, прозванный Безземельным (ср. ст. 76–78), брат Филиппа IV. Бонифаций VIII (см. прим. А., XIX, 52), замышляя подчинить себе Флоренцию, где партия Белых была ему враждебна, и отвоевать Сицилию у Федериго II (см. прим. Ч., VII, 119–120), пригласил Карла в Италию, чтобы тот помог ему в этих предприятиях. В награду он сулил ему императорскую корону. 1 ноября 1301 г. Карл, облеченный званием «умиротворителя Тосканы», вступил во Флоренцию и здесь вероломно стал на сторону Черных, что повело к разгрому и изгнанию Белых, в том числе и самого Данте (см. прим. Р., XVII, 48). Затем он предпринял неудачный поход на Сицилию, после чего вернулся во Францию (1302 г.). Умер в 1325 г.

Пленник, в море взятый, дочь продает — Карл II Анжуйский, король неаполитанский (с 1285 по 1309 г.), сын Карла I (см. прим. Ч., VII, 112–114), еще при жизни отца был взят в плен в морском бою с арагонским флотом (1284 г.). В 1305 г. он выдал свою дочь за старого Адзо VIII д’Эсте, маркиза Феррарского, получив за нее щедрый денежный дар.

Кровь мою — то есть мое потомство.

Христос в своем наместнике пленен… — Когда конфликт между папой Бонифацием VIII и Филиппом IV, отражавший борьбу церковной и светской власти, достиг наибольшего, напряжения, посланец короля Гильом Ногаре и враждебный папе Шарра Колонна вступили (7 сентября 1303 г.) с королевским знаменем («лилии») в Аланью (ныне Ананьи), где находился Бонифаций, и подвергли его жестоким оскорблениям. От пережитого потрясения он вскоре умер.

Новейшего Пилата — Филиппа IV.

Он в храм вторгает хищные ветрила — Филипп IV разгромил орден рыцарей-храмовников (тамплиеров), чтобы завладеть его богатствами. Суд над ними сопровождался пытками и казнями на костре и плахе (1307–1314 гг.).

Возглас мой — «Мария!» (ст. 19).

Покамест длится день — мы вспоминаем Марию и других бедных и щедрых. Поздней заката мы об обратной говорим судьбе — то есть провозглашаем примеры наказанного корыстолюбия.

Пигмалион — тирский царь, брат Дидоны (А., V, 61–62), предательски убивший ее мужа Сихея, чтобы овладеть его сокровищами (Эн., I, 340–368).

Источник

Божественная комедия/Чистилище/Песнь XX

Чистилище / Песнь XX
автор Данте АлигьериПеснь XXI →

ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ

1 Пред лучшей волей силы воли хрупки;
Ему в угоду, в неугоду мне,
Я погружённой не насытил губки.

4 Я двинулся; и вождь мой, в тишине,
Свободными местами шёл под кручей,
Как вдоль бойниц проходят по стене;

7 Те, у кого из глаз слезой горючей
Сочится зло, заполнившее свет,
Лежат кнаруже слишком плотной кучей.

10 Будь проклята, волчица древних лет,
В чьём ненасытном голоде всё тонет
И яростней которой зверя нет!

13 О небеса, чей ход иными понят,
Как полновластный над судьбой земли,
Идёт ли тот, кто эту тварь изгонит?

16 Мы скудным шагом медленно брели,
Внимая теням, скорбно и устало
Рыдавшим и томившимся в пыли;

19 Как вдруг вблизи «Мария!» прозвучало,
И так тоска казалась тяжела,
Как если бы то женщина рожала;

22 И далее: «Как ты бедна была,
Являет тот приют, где пеленицей
Ты свой священный отпрыск повила».

25 Потом я слышал: «Праведный Фабриций,
Ты бедностью безгрешной посрамил
Порок, обогащаемый сторицей».

28 Смысл этой речи так был сердцу мил,
Что я пошел вперёд, узнать желая,
Кто из лежавших это говорил.

31 Ещё он славил щедрость Николая,
Который спас невест от нищеты,
Младые годы к чести направляя.

34 «Дух, вспомянувший столько доброты!—
Сказал я.— Кем ты был? И неужели
Хваленья здесь возносишь только ты?

40 И он: «Скажу про всё, хотя мне ждать
Оттуда нечего; но без сравненья
В тебе, живом, сияет благодать.

43 Я корнем был зловредного растенья,
Наведшего на божью землю мрак,
Такой, что в ней неплодье запустенья.

46 Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак
Могли, то месть была б уже свершённой;
И я молюсь, чтобы случилось так.

49 Я был Гугон, Капетом наречённый,
И не один Филипп и Людовик
Над Францией владычил, мной рождённый.

52 Родитель мой в Париже был мясник;
Когда старинных королей не стало,
Последний же из племени владык

55 Облёкся в серое, уже сжимала
Моя рука бразды державных сил,
И мне земель, да и друзей достало,

58 Чтоб диадемой вдо́вой осенил
Мой сын свою главу и длинной смене
Помазанных начало положил.

61 Пока мой род в прованском пышном вене
Не схоронил стыда, он мог сойти
Ничтожным, но безвредным тем не мене.

64 А тут он начал хитрости плести
И грабить; и забрал, во искупленье,
Нормандию, Гасконью и Понти.

67 Карл сел в Италии; во искупленье,
Зарезал Куррадина; а Фому
Вернул на небеса, во искупленье.

70 Я вижу время, близок срок ему,—
И новый Карл его поход повторит,
Для вящей славы роду своему.

73 Один, без войска, многих он поборет
Копьём Иуды; им он так разит,
Что брюхо у Флоренции распорет.

76 Не землю он, а только грех и стыд
Приобретёт, тем горший в час расплаты,
Что этот груз его не тяготит.

79 Другой, я вижу, пленник, в море взятый,
Дочь продаёт, гонясь за барышом,
Как делают с рабынями пираты.

82 О жадность, до чего же мы дойдём,
Раз кровь мою так привлекло стяжанье,
Что собственная плоть ей нипочём?

85 Но я страшнее вижу злодеянье:
Христос в своём наместнике пленён,
И торжествуют лилии в Аланье.

88 Я вижу — вновь людьми поруган он,
И желчь и уксус пьёт, как древле было,
И средь живых разбойников казнён.

91 Я вижу — это всё не утолило
Новейшего Пилата; осмелев,
Он в храм вторгает хищные ветрила.

94 Когда ж, господь, возвеселюсь, узрев
Твой суд, которым, в глубине безвестной,
Ты умягчаешь твой сокрытый гнев?

97 А возглас мой к невесте неневестной
Святого духа, вызвавший в тебе
Твои вопросы, это наш совместный

100 Припев к любой творимой здесь мольбе,
Покамест длится день; поздней заката
Мы об обратной говорим судьбе.

103 Тогда мы повторяем, как когда-то
Братоубийцей стал Пигмалион,
Предателем и вором, в жажде злата;

106 И как Мидас в беду был вовлечён,
В своем желанье жадном утоляем,
Которым сделался для всех смешон.

109 Безумного Ахана вспоминаем,
Добычу скрывшего, и словно зрим,
Как гневом Иисуса он терзаем.

112 Потом Сапфиру с мужем мы виним,
Мы рады синякам Гелиодора,
И вся гора позором круговым

115 Напутствует убийцу Полидора;
Последний клич: «Как ты находишь, Красс,
Вкус золота? Что ты знаток, нет спора!»

118 Кто громко говорит, а кто, подчас,
Чуть внятно, по тому, насколь сурово
Потребность речи уязвляет нас.

121 Не я один о добрых молвил слово,
Как здесь бывает днём; но невдали
Не слышно было никого другого».

124 Мы от него немало отошли
И, напрягая силы до предела,
Спешили по дороге, как могли.

127 И вдруг гора, как будто пасть хотела,
Затрепетала; стужа обдала
Мне, словно перед казнию, всё тело,

130 Не так тряслась Делосская скала,
Пока гнезда там не свила Латона
И небу двух очей не родила.

133 Раздался крик по всем уступам склона,
Такой, что, обратясь, мой проводник
Сказал: «Тебе твой спутник оборона».

136 «Gloria in excelsis» — был тот крик,
Один у всех, как я его значенье
По возгласам ближайших к нам постиг.

139 Мы замерли, внимая восхваленье,
Как слушали те пастухи в былом;
Но прекратился трус, и смолкло пенье.

142 Мы вновь пошли своим святым путём,
Среди теней, по-прежнему безгласно
Поверженных в рыдании своём.

145 Ещё вовек неведенье так страстно
Рассудок мой к познанью не влекло,
Насколько я способен вспомнить ясно,

148 Как здесь я им терзался тяжело;
Я, торопясь, не смел задать вопроса,
Раздумье же помочь мне не могло;

151 Так, в робких мыслях, шёл я вдоль утёса.

Примечания

Круг пятый (продолжение)

1. Пред лучшей волей — то есть перед волей Адриана V, желавшего отдаться слезам покаяния (Ч., XIX, 139–141).

3. Я погружённой не насытил губки — то есть прекратил беседу, не успев спросить о многом.

8. Зло, заполнившее свет — корыстолюбие.

25. Фабриций — римский полководец (III в. до н. э.), прославившийся своим бескорыстием.

31. Щедрость Николая — церковная легенда о святом Николае.

43. Я корнем был зловредного растенья — то есть родоначальником французской королевской династии, пагубной для христианского мира.

46–48. Гвант (Гент), Лиль (Лилль), Бруджа (Брюгге) и Дуак (Дуэ, лат — Duacum) — главные города Фландрии. Говорящий хотел бы, чтобы Фландрия отомстила его потомку, Филиппу IV за понесённые обиды, что и случилось в 1302 г., когда фламандское народное ополчение разгромило французов.

49. Я был Гугон, Капетом наречённый.— Данте сливает воедино два исторических лица: Гуго Великого, Графа Парижского, «герцога Франции», умершего в 956 г., и его сына — Гуго Капета, который после смерти в 987 г. последнего короля Каролингской династии, Людовика V, был избран на престол и умер в 996 г., положив начало династии Капетингов.

52. Родитель мой в Париже был мясник — легенда о Гуго Капете.

54–55. Последний же из племени владык облёкся в серое.— По-видимому, Данте смешал последнего Каролинга с последним Меровингом, Хильдериком III, который в 751 г. был низложен и пострижен в монахи.

58. Диадемой вдо́вой — то есть вакантной после смерти последнего Каролинга — Людовика V.

61. Прованское пышное вено (приданое).— В 1246 г. Карл Анжуйский (см. прим. Ч., VII, 112–114) путём брака получил в обладание богатый Прованс.

66. Понти — графство Понтье (Ponthieu).

68. Зарезал Куррадина.— В 1268 г. шестнадцатилетний Конрадин, последний Гогенштауфен, заявил свои права на сицилийский престол, был побеждён Карлом при Тальякоццо (А., XXVIII, 18 и прим.) и обезглавлен в Неаполе на глазах у короля.

70–78. Новый Карл — Карл Валуа, прозванный Безземельным (ср. ст. 76–78), брат Филиппа IV. Бонифаций VIII (см. прим. А., XIX, 52), замышляя подчинить себе Флоренцию, где партия Белых была ему враждебна, и отвоевать Сицилию у Федериго II (см. прим. Ч., VII, 119–120), пригласил Карла в Италию, чтобы тот помог ему в этих предприятиях. В награду он сулил ему императорскую корону. 1 ноября 1301 г. Карл, облечённый званием «умиротворителя Тосканы», вступил во Флоренцию и здесь вероломно стал на сторону Чёрных, что повело к разгрому и изгнанию Белых, в том числе и самого Данте (см. прим. Р., XVII, 48). Затем он предпринял неудачный поход на Сицилию, после чего вернулся во Францию (1302 г.). Умер в 1325 г.

79–80. Пленник, в море взятый, дочь продаёт.— Карл II Анжуйский, король неаполитанский (с 1285 по 1309 г.), сын Карла I (см. прим. Ч., VII, 112–114), ещё при жизни отца был взят в плен в морском бою с арагонским флотом (1284 г.). В 1305 г. он выдал свою дочь за старого Адзо VIII д’Эсте, маркиза Феррарского, получив за неё щедрый денежный дар.

83. Кровь мою — то есть моё потомство.

86–90. Христос в своём наместнике пленён…— Когда конфликт между папой Бонифацием VIII и Филиппом IV, отражавший борьбу церковной и светской власти, достиг наибольшего напряжения, посланец короля Гильом Ногаре и враждебный папе Шарра Колонна вступили (7 сентября 1303 г.) с королевским знаменем («лилии») в Аланью (ныне Ананьи), где находился Бонифаций, и подвергли его жестоким оскорблениям. От пережитого потрясения он вскоре умер.

92. Новейшего Пилата — Филиппа IV.

93. Он в храм вторгает хищные ветрила.— Филипп IV разгромил орден рыцарей-храмовников (тамплиеров), чтобы завладеть его богатствами. Суд над ними сопровождался пытками и казнями на костре и плахе (1307–1314 гг.).

101–102. Покамест длится день — мы вспоминаем Марию и других бедных и щедрых. Поздней заката мы об обратной говорим судьбе — то есть провозглашаем примеры наказанного корыстолюбия.

104–105. Пигмалион — тирский царь, брат Дидоны (А., V, 61–62), предательски убивший её мужа Сихея, чтобы овладеть его сокровищами (Эн., I, 340–368).

106–108. Мидас — фригийский царь, испросивший себе у Вакха дар превращать в золото всё, к чему он ни прикоснётся. Так как в золото обращались также и пища и питьё царя, Вакх сжалился над ним и велел ему омыться в струях Пактола. Река после этого стала золотоносной, а Мидас впал в скудоумие, и когда, во время музыкального состязания Пана с Аполлоном, он отдал предпочтение Пану, Аполлон наделил его ослиными ушами (Метам., XI, 85–193).

109–111. Ахан — по библейской легенде, воин Иисуса Навина, похитивший часть военной добычи и за это побитый камнями и сожжённый вместе с сыновьями и дочерьми.

112. Сапфира с мужем — по церковной легенде, одни из первых христиан, были поражены смертью за своё корыстолюбие.

113. Когда Гелиодор, посланец сирийского царя Селевка, вошёл в сокровищницу Иерусалимского храма, чтобы взять для царской казны хранившиеся там богатства, таинственный всадник потоптал его конём, а двое чудесных юношей избили его бичами (Библия).

116–117. Красс — римский полководец, скопивший огромные богатства и павший в войне против парфян (53 г. до н. э.). Когда его голову принесли парфянскому царю Ороду, тот велел налить ей в рот расплавленного золота и сказал: «Ты жаждал золота, так пей же».

130–132. Остров Делос носился по волнам, пока не дал приюта Латоне, родившей на нём Аполлона и Диану (очи неба — Солнце и Луну).

136. «Gloria in excelsis» (лат.) — «Слава в вышних [богу]» — по евангельскому рассказу, песнь ангелов, которую слышали пастухи (ст. 140) в ночь рождения Христа.

145. Неведение.— Данте не понимает, что означает это землетрясение и эта песнь, огласившая все уступы горы.

Источник