О ты что в горести напрасно на бога ропщешь человек
ОДА, ВЫБРАННАЯ ИЗ ИОВА,
ГЛАВЫ 38, 39, 40 и 41
О ты, что в горести напрасно
На бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно
Он к Иову из тучи рек!
Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая
И гласом громы прерывая,
Словами небо колебал
И так его на распрю звал:
Сбери свои все силы ныне,
Мужайся, стой и дай ответ.
Где был ты, как я в стройном чине
Прекрасный сей устроил свет;
Когда я твердь земли поставил
И сонм небесных сил прославил
Величество и власть мою?
Яви премудрость ты свою!
Где был ты, как передо мною
Бесчисленны тьмы новых звезд,
Моей возжженных вдруг рукою
В обширности безмерных мест,
Мое величество вещали;
Когда от солнца воссияли
Повсюду новые лучи,
Когда взошла луна в ночи?
Кто море удержал брегами
И бездне положил предел,
И ей свирепыми волнами
Стремиться дале не велел?
Покрытую пучину мглою
Не я ли сильною рукою
Открыл и разогнал туман
И с суши сдвигнул Океан?
Возмог ли ты хотя однажды
Велеть ранее утру быть,
И нивы в день томящей жажды
Дождем прохладным напоить,
Пловцу способный ветр направить,
Чтоб в пристани его поставить,
И тяготу земли тряхнуть,
Дабы безбожных с ней сопхнуть?
Стремнинами путей ты разных
Прошел ли моря глубину?
И счел ли чуд многообразных
Стада, ходящие по дну?
Отверзлись ли перед тобою
Всегдашнею покрыты мглою
Со страхом смертные врата?
Ты спер ли адовы уста?
Стесняя вихрем облак мрачный,
Ты солнце можешь ли закрыть,
И воздух огустить прозрачный,
И молнию в дожде родить,
И вдруг быстротекущим блеском
И гор сердца трясущим треском
Концы вселенной колебать
И смертным гнев свой возвещать?
Твоей ли хитростью взлетает
Орел, на высоту паря,
По ветру крила простирает
И смотрит в реки и моря?
От облак видит он высоких
В водах и в пропастях глубоких,
Что в пищу я ему послал.
Толь быстро око ты ли дал?
Воззри в леса на Бегемота,
Что мною сотворен с тобой;
Колючей терн его охота
Безвредно попирать ногой.
Как верьви сплетены в нем жилы.
Отведай ты своей с ним силы!
В нем ребра как литая медь;
Кто может рог его сотреть?
Ты можешь ли Левиафана
На уде вытянуть на брег?
В самой средине Океана
Он быстрой простирает бег;
Светящимися чешуями
Покрыт, как медными щитами,
Копье, и меч, и молот твой
Считает за тростник гнилой.
Как жернов сердце он имеет,
И зубы страшный ряд серпов;
Кто руку в них вложить посмеет?
Всегда к сраженью он готов;
На острых камнях возлегает
И твердость оных презирает.
Для крепости великих сил
Считает их за мягкой ил.
Когда ко брани устремится,
То море, как котел, кипит,
Как печь, гортань его дымится,
В пучине след его горит;
Сверкают очи раздраженны,
Как угль, в горниле раскаленный,
Всех сильных он страшит, гоня.
Кто может стать против меня?
Обширного громаду света
Когда устроить я хотел,
Просил ли твоего совета
Для множества толиких дел?
Как персть я взял в начале века,
Дабы создати человека,
Зачем тогда ты не сказал,
Чтоб вид иной тебе я дал?
Сие, о смертный, рассуждая,
Представь зиждителеву власть,
Святую волю почитая,
Имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
В надежде тяготу сноси
И без роптания проси.
Михаил Ломоносов — Ода, выбранная из Иова, глава 38, 39, 40 и 41: Стих
О ты, что в горести напрасно
На Бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно,
Он к Иову из тучи рек!
Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая
И гласом громы прерывая,
Словами небо колебал
И так его на распрю звал:
«Сбери свои все силы ныне,
Мужайся, стой и дай ответ.
Где был ты, как я в стройном чине
Прекрасный сей устроил свет,
Когда я твердь земли поставил
И сонм небесных сил прославил,
Величество и власть мою?
Яви премудрость ты свою!
Где был ты, как передо мною
Бесчисленны тьмы новых звезд,
Моей возжженных вдруг рукою,
В обширности безмерных мест
Мое Величество вешали,
Когда от солнца воссияли
Повсюду новые лучи,
Когда взошла луна в ночи?
Кто море удержал брегами
И бездне положил предел,
И ей свирепыми волнами
Стремиться дале не велел?
Покрытую пучину мглою
Не я ли сильною рукою
Открыл и разогнал туман
И с суши сдвигнул Океан?
Возмог ли ты хотя однажды
Велеть ранее утру быть,
И нивы в день томящей жажды
Дождем прохладным напоить,
Пловцу способный ветр направить,
Чтоб в пристани его поставить,
И тяготу земли тряхнуть,
Дабы безбожных с ней сопхнуть?
Стремнинами путей ты разных
Прошел ли моря глубину?
И счел ли чуд многообразных
Стада, ходящие по дну?
Отверзлись ли перед тобою
Всегдашнею покрыты мглою
Со страхом смертные врата?
Ты спер ли адовы уста?
Стесняя вихрем облак мрачный,
Ты солнце можешь ли закрыть,
И воздух сгустить прозрачный,
И молнию в дожде родить,
И вдруг быстротекущим блеском
И гор сердца трясущим треском
Концы вселенной колебать,
И смертным гнев свой возвещать?
Твоей ли хитростью взлетает
Орел, на высоту паря,
По ветру крила простирает
И смотрит в реки и моря?
От облак видит он высоких
В водах и в пропастях глубоких,
Что в пищу я ему послал.
Толь быстро око ты ли дал?
Воззри в леса на Бегемота,
Что мною сотворен с тобой;
Колючий терн его охота
Безвредно попирать ногой.
Как верьви, сплетены в нем жилы.
Отведай ты своей с ним силы!
В нем ребра как литая медь;
Кто может рог его сотреть?
Ты можешь ли Левиафана
На уде вытянуть на брег?
В самой средине Океана»
Он быстрый простирает бег;
Светящимися чешуями
Покрыт, как медными щитами,
Копье, и меч, и молот твой
Считает за тростник гнилой.
Как жернов, сердце он имеет,
И зубы — страшный ряд серпов:
Кто руку в них вложить посмеет?
Всегда к сраженью он готов;
На острых камнях возлегает
И твердость оных презирает:
Для крепости великих сил
Считает их за мягкий ил.
Когда ко брани устремится,
То море, как котел, кипит;
Как печь, гортань его дымится,
В пучине след его горит;
Сверкают очи раздраженны,
Как угль, в горниле раскаленный.
Всех сильных он страшит, гоня.
Кто может стать против меня?
Обширного громаду света
Когда устроить я хотел,
Просил ли твоего совета
Для множества толиких дел?
Как персть я взял в начале века,
Дабы создати человека,
Зачем тогда ты не сказал,
Чтоб вид иной тебе я дал?»
Сие, о смертный, рассуждая,
Представь Зиждителеву власть,
Святую волю почитая,
Имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
В надежде тяготу сноси
И без роптания проси.
«Ода, выбранная из Иова»
Место «Оды» в творчестве М.В. Ломоносова
«Книга Иова — одна из самых потрясающих книг Библии»
Хорошо известно, что М.В. Ломоносов — это не только ученый с мировым именем, но и поэт и публицист; человек, который стал величайшим ученым своего времени, чьи открытия, без сомнения, актуальны и в условиях современности. Вместе с тем он был глубоко верующим человеком. Плодом усилия казенной антирелигиозной пропаганды в СССР явилось понимание М.В.Ломоносова как «философа-материалиста» [Ломоносов]. К сожалению, подобное понимание присуще многим нашим современникам до настоящего времени [Ломоносов и религия]. Ломоносов же, как пишет архиепископ Иоанн (Шаховской) [Иоанн (Шаховской)], словно предчувствуя, что через два столетия про него будут писать, что он был «материалистом», слагает, например, такие строки в переложении псалма 26-го:
Услыши, Господи, мой глас,
Когда к тебе взываю,
И сохрани на всякий час:
Меня в сей жизни не отдай
Душам людей безбожных,
Твоей десницей покрывай
От клеветаний ложных..
В полной мере религиозное, православное сознание поэта было выражено им в его цикле «Од духовных», в центре которых – «Ода, выбранная из Иова, глава 38, 39, 40 и 41» [ Ломоносов 1984 : 156-160].
Вообще, поэтическое толкование книги Иова, одной из самых притягательных, трагических и философских книг Ветхого Завета начиналось в русской поэзии как раз этой ломоносовской одой. По словам исследователя П.А. Катенина (1792-1853), это произведение было в XVIII «известно всем русским». А в XIX веке оно стала хрестоматийным.
Итак, этот доклад будет посвящен определению места «Оды, выбранной из Иова» в творчестве Ломоносова, а так же попытке понять причину обращения автора к данному библейской сюжету.
Актуальность данной работы обусловлена тем, что судьба Иова является одной из самых трудных для осмысления и понимания тем в библейском повествовании, и взгляд Ломоносова на судьбу этого библейского персонажа, попытка поэтического толкования этой книги Ветхого Завета в эпоху секуляризации и зарождающегося материализма, несомненно, заслуживает внимания.
Книга Иова, как пишет православный богослов о. Александр Мень, построена как произведение двупланное [Мень 2000 : 472]. Она делится на прозаическую и поэтико-драматическую части. Прозой написаны пролог и эпилог. В прологе ( Иов 1:1-2:13 ) повествуется о том, как сатана поставил под сомнение бескорыстность Иова-праведника и получил от Бога право испытать его. Лишившись всех своих богатств, потеряв детей, пораженный тяжким недугом, Иов не ропщет на Бога. Его терпение посрамляет сатану. Эпилог ( Иов 42:7-17 ) рисует торжество мужественного страдальца. Господь вознаграждает его восстановлением богатства и рождением новых сыновей, и он умирает «в старости, насыщенный днями».
Илья Репин, «Иов и его друзья», 1869
Поэтико-драматическая, основная часть книги ( Иов 3:1-42:6 ) содержит три цикла бесед Иова с его тремя друзьями, которые пришли выразить ему свое сочувствие. Друзья Иова пытаются объяснить ему причину его страданий. Но Иову их утешения кажутся пустым звуком. Он уверен, что невиновен перед Богом. В душе его поднимается «буря сомнений». В конце концов Иову является Сам Господь и возвещает о сокровенности Своих путей, непостижимых для смертного [Мень 2000 : 473].
Невинен я; не хочу знать души моей,
презираю жизнь мою.
Все одно; поэтому я сказал,
что Он губит и непорочного и виновного.
Почему беззаконные живут,
достигают старости, да и силами крепки.
Проводят дни свои в счастье
и мгновенно нисходят в преисподнюю.
Заключительная речь Иова ( Иов 29-31 ) полна воспоминаний о его прежней счастливой жизни. Он продолжает сетовать на свою судьбу и защищать свою невиновность. Этим кончаются три беседы.
Итак, после завершения бесед Иова с друзьям из бури раздается голос Божий, который обращается к нему. Именно с этого момента библейского сюжета и начинается ода.
О ты, что в горести напрасно
На Бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно
Он к Иову из тучи рек!
С первых строк ломоновской оды звучит, как мы видим, мотив человеческого ропота и недовольства своей судьбой. Автор голосом Творца обращается в лице Иова ко всем таким людям с целью полемики с ними. Очень важно то, что всё произведение Ломоносова – это монолог Творца. В оригинальном Библейском повествовании между двумя речами Бога находится ответ Иова, но Ломоносов в своей оде опускает этот момент. Подобное изменение не было случайностью. Автор действует сознательно. Превращением диалога Творца и Иова в монолог Творца, преследовалась определенная цель – в результате этой метаморфозы происходит усиление главного смыслового акцента всей оды. Таким образом, автор не просто выступает в роли переводчика библейского сюжета на стихотворный жанр, а становится творцом нового, своего собственного, оригинального произведения. Сплавляя речи Господа в единое целое, автор тем самым фактически использует монолог как противовес человеческому ропоту и вечному недовольству.
Первая часть этого монолога Господа наполнена риторическими вопросами, на которые Творец не требует ответа. В вопросах этих содержится не ирония, не огульное порицание Иова, но они исполнены определенной цели.
Где был ты, как предо Мною
бесчиленны тьмы новых звезд,
Моей возженных вдруг рукою,
В общирности безмерных мест
Мое величие вещали?
– вопрошает Творец человека.
Интерес представляет упоминание в оде двух образов, истолкование которых – предмет исследования многих литературоведов и богословов. Это образы бегемота и левиафана. Безусловно, это необычное, загадочное место библейской книги и оды.
Вот, например, как автор описывает бегемота:
Как верьви сплетены в нем жилы.
Отведай ты своей с ним силы!
В нем ребра как литая медь;
Кто может рог его сотреть?
Еще более необычно и интересно описание левиафана:
В самой средине Океана
Он быстрой простирает бег;
Покрыт, как медными щитами,
Копье, и меч, и молот твой
Считает за тростник гнилой.
У древних и современных толкователей Ветхого Завета, а так же светских ученых возникает целый спектр мнений. Протестантские толкователи 18-19 веке понимали под бегемотом и левиафаном современных бегемота и крокодила, хотя тут стоит сказать что на этих животных человек успешно охотился еще в древности и никакого ужаса для аборигенов ближнего Востока и Африки они не представляют. С другой стороны древние христианские толкователи, Отцы Церкви, видели в бегемоте и левиафане двух чудовищных животных, драконов, которые во времена Иова жили на Земле. Подобный взгляд, в свете археологических открытий прошлого века [Акимушкин 1961], а так же анализа исторических источников [Житие; Дан.14:23-25], нельзя отбрасывать как наивный и антинаучный. Так же нельзя не умолчать и об иносказательной интерпретации Отцами Церкви строк, в которых повествуется о бегемоте и левиафане, как об образе диавола. Последнего Апокалипсис Иоанна Богослова называет «великим драконом, древним змием, обольстившим всю вселенную» (Откр. 12:9) Таким образом, эти интерпретации помогают понять, что речь идет о чем то непознанном, загадочном, необъяснимом, и все это – область ведения Создателя, которая оставляет человека наедине с таинственным, помогая ощутить величие и премудрость Творца.
Примечателен финал оды. Здесь вновь обращение к человеку:
Сие, о смертный, рассуждая,
Представь Зиждителеву власть,
Святую волю почитая,
Имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
В надежде тяготу сноси
И без роптания проси.
Ломоносов понимает, что явившись Иову, Бог не снимает покрова с тайны. Он не дает новой, лучшей «теодицеи» т.е богооправдания. Он лишь разворачивает перед человеком картины мироздания, которые указывают на беспредельную мощь и мудрость Сущего (Иов.38-41). Абсолютно все действия Творца направлены на конечное благо мира, сколь бы загадочными они ни казались людям. Все существа получают бытие от Бога. Не должно ли это навести на размышления о благости Промысла Божиего? [Мень 2000: 479] Здесь присутствует ответ на один из вечных вопросов для человека – о смысле человеческих страданий, о кажущейся несправедливости благоденствия тиранов и бед честных людей.
Итак, что же побудило поэта обратиться к данной теме? Что заставило его переложить в оду не всю, несомненно, интересную библейскую книгу, а только лишь четыре главы из ее финала?
Земные награды не главное благо, которое он получил. Испытание Богом праведника явилось инициацией (от лат. initiatio — совершение таинства, посвящение), переходом его к более совершенному понятию Бога, его промысла, его путей, утвердило его в вере, совершило великую пользу для его души, сделав его «воином Духа», одним из самых великих людей эпохи Ветхого Завета.
Безусловно, мотив человеческого ропота был не единственной причиной обращения Ломоносова к данному библейскому сюжету. «Ода выбранное из Иова» – это спор автора с современной ему эпохой Просвещения, которая ознаменовала себя богоборчеством, богоотступничеством, отказом людей от религиозных ценностей, уничижением религии. Вместе с потерей религиозного сознания, человек утратил библейское понимание Истины и стал предпринимать попытки ее поиска без Бога, что порождало сомнения и мучения разума. В данном контексте «Ода» — не только спор с эпохой, но и ответ, воззвание к человеку Просвещения. Это указание ему на бесконечное величие, мощь и мудрость Творца, и в тоже время его непрестанную заботу о своем творении, это призыв к людям одуматься и признать Бога — Господом.
Доклад на Межвузовской очно-заочной научной конференции «М.В. Ломоносов и актуальные проблемы современной филологии», прошедшей 10.12.2011 на площадке Дальневосточного государственного гуманитарного университета (г. Хабаровск)
Акимушкин И.И. Следы невиданных зверей. М., 1961. – 261 с.
Егоров Г., свящ. Священное писание Ветхого Завета. Часть 2. Учительные и пророческие книги. – Москва: Изд-во ПСТГУ, 2005. – 140 с.
Ломоносов // БСЭ. Т. 15. – 3-е изд. – М.: Советская энциклопедия, 1974. С.10.
Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста. СПб.: Искусство-СПб. 1996. – 846 c.
Мень А., прот. Исагогика. М., 2000. – 631 с.
Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. М., 2006. – 1100 с.
Житие святого Георгия Победоносца. Электронный ресурс. [Режим доступа: http://days.pravoslavie.ru/Life/life6523.htm ].
Ломоносов М.В. Стихотворения. М.: Сов. Россия, 1984. – 369 с.
Ломоносов М.В. Явление Венеры на Солнце: Прибавление (полностью) // М.В. Ломоносов. Полное собрание сочинений. Том 4. Труды по физике, астрономии и приборостроению 1744-1765гг. М.-Л.: Академия наук СССР, 1955, с.370-376.
Ода, выбранная из Иова
О ты, что в горести напрасно
На Бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно,
Он к Иову из тучи рек!
Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая
И гласом громы прерывая,
Словами небо колебал
И так его на распрю звал:
«Сбери свои все силы ныне,
Мужайся, стой и дай ответ.
Где был ты, как я в стройном чине
Прекрасный сей устроил свет,
Когда я твердь земли поставил
И сонм небесных сил прославил,
Величество и власть мою?
Яви премудрость ты свою!
Где был ты, как передо мною
Бесчисленны тьмы новых звезд,
Моей возжженных вдруг рукою,
В обширности безмерных мест
Мое Величество вешали,
Когда от солнца воссияли
Повсюду новые лучи,
Когда взошла луна в ночи?
Кто море удержал брегами
И бездне положил предел,
И ей свирепыми волнами
Стремиться дале не велел?
Покрытую пучину мглою
Не я ли сильною рукою
Открыл и разогнал туман
И с суши сдвигнул Океан?
Возмог ли ты хотя однажды
Велеть ранее утру быть,
И нивы в день томящей жажды
Дождем прохладным напоить,
Пловцу способный ветр направить,
Чтоб в пристани его поставить,
И тяготу земли тряхнуть,
Дабы безбожных с ней сопхнуть?
Стремнинами путей ты разных
Прошел ли моря глубину?
И счел ли чуд многообразных
Стада, ходящие по дну?
Отверзлись ли перед тобою
Всегдашнею покрыты мглою
Со страхом смертные врата?
Ты спер ли адовы уста?
Стесняя вихрем облак мрачный,
Ты солнце можешь ли закрыть,
И воздух сгустить прозрачный,
И молнию в дожде родить,
И вдруг быстротекущим блеском
И гор сердца трясущим треском
Концы вселенной колебать,
И смертным гнев свой возвещать?
Твоей ли хитростью взлетает
Орел, на высоту паря,
По ветру крила простирает
И смотрит в реки и моря?
От облак видит он высоких
В водах и в пропастях глубоких,
Что в пищу я ему послал.
Толь быстро око ты ли дал?
Воззри в леса на Бегемота,
Что мною сотворен с тобой;
Колючий терн его охота
Безвредно попирать ногой.
Как верьви, сплетены в нем жилы.
Отведай ты своей с ним силы!
В нем ребра как литая медь;
Кто может рог его сотреть?
Ты можешь ли Левиафана
На уде вытянуть на брег?
В самой средине Океана»
Он быстрый простирает бег;
Светящимися чешуями
Покрыт, как медными щитами,
Копье, и меч, и молот твой
Считает за тростник гнилой.
Когда ко брани устремится,
То море, как котел, кипит;
Как печь, гортань его дымится,
В пучине след его горит;
Сверкают очи раздраженны,
Как угль, в горниле раскаленный.
Всех сильных он страшит, гоня.
Кто может стать против меня?
Обширного громаду света
Когда устроить я хотел,
Просил ли твоего совета
Для множества толиких дел?
Как персть я взял в начале века,
Дабы создати человека,
Зачем тогда ты не сказал,
Чтоб вид иной тебе я дал?»
Сие, о смертный, рассуждая,
Представь Зиждителеву власть,
Святую волю почитая,
Имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
В надежде тяготу сноси
И без роптания проси.
Ода, выбранная из Иова. М. В. Ломоносов
Главы 38, 39, 40 и 41
О ты, что в горести напрасно
На бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно
Он к Иову из тучи рек!
Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая
И гласом громы прерывая,
Словами небо колебал
И так его на распрю звал:
Сбери свои все силы ныне,
Мужайся, стой и дай ответ.
Где был ты, как я в стройном чине
Прекрасный сей устроил свет;
Когда я твердь земли поставил
И сонм небесных сил прославил
Величество и власть мою?
Яви премудрость ты свою!
Где был ты, как передо мною
Бесчисленны тьмы новых звезд,
Моей возжженных вдруг рукою
В обширности безмерных мест,
Мое величество вещали;
Когда от солнца воссияли
Повсюду новые лучи,
Когда взошла луна в ночи?
Кто море удержал брегами
И бездне положил предел,
И ей свирепыми волнами
Стремиться дале не велел?
Покрытую пучину мглою
Не я ли сильною рукою
Открыл и разогнал туман
И с суши сдвигнул Океан?
Возмог ли ты хотя однажды
Велеть ранее утру быть,
И нивы в день томящей жажды
Дождем прохладным напоить,
Пловцу способный ветр направить,
Чтоб в пристани его поставить,
И тяготу земли тряхнуть,
Дабы безбожных с ней сопхнуть?
Стремнинами путей ты разных
Прошел ли моря глубину?
И счел ли чуд многообразных
Стада, ходящие по дну?
Отверзлись ли перед тобою
Всегдашнею покрыты мглою
Со страхом смертные врата?
Ты спер ли адовы уста?
Стесняя вихрем облак мрачный,
Ты солнце можешь ли закрыть,
И воздух огустить прозрачный,
И молнию в дожде родить,
И вдруг быстротекущим блеском
И гор сердца трясущим треском
Концы вселенной колебать
И смертным гнев свой возвещать?
Твоей ли хитростью взлетает
Орел, на высоту паря,
По ветру крила простирает
И смотрит в реки и моря?
От облак видит он высоких
В водах и в пропастях глубоких,
Что в пищу я ему послал.
Толь быстро око ты ли дал?
Воззри в леса на бегемота,
Что мною сотворен с тобой;
Колючий терн его охота
Безвредно попирать ногой.
Как верьви сплетены в нем жилы.
Отведай ты своей с ним силы!
В нем ребра как литая медь;
Кто может рог его сотреть?
Ты можешь ли Левиафана
На уде вытянуть на брег?
В самой средине Океана
Он быстрый простирает бег;
Светящимися чешуями
Покрыт, как медными щитами,
Копье, и меч, и молот твой
Считает за тростник гнилой.
Как жернов сердце он имеет,
И зубы страшный ряд серпов;
Кто руку в них вложить посмеет?
Всегда к сраженью он готов;
На острых камнях возлегает
И твердость оных презирает.
Для крепости великих сил
Считает их за мягкой ил.
Когда ко брани устремится,
То море, как котел, кипит,
Как печь, гортань его дымится,
В пучине след его горит;
Сверкают очи раздраженны,
Как угль, в горниле раскаленный,
Всех сильных он страшит, гоня.
Кто может стать против меня?
Обширного громаду света
Когда устроить я хотел,
Просил ли твоего совета
Для множества толиких дел?
Как персть я взял в начале века,
Дабы создати человека,
Зачем тогда ты не сказал,
Чтоб вид иной тебе я дал?
Сие, о смертный, рассуждая,
Представь зиждителеву власть,
Святую волю почитая,
Имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
В надежде тяготу сноси
И без роптания проси.
Михаил Ломоносов
Между 1743 и началом 1751