О шпенглер считал что

О шпенглер считал что

О́свальд А́рнольд Го́ттфрид Шпе́нглер (нем. Oswald Arnold Gottfried Spengler). Родился 29 мая 1880 года, Бланкенбург, Германия. Дата смерти — 8 мая 1936 года, Мюнхен. Немецкий историософ, представитель философии жизни, публицист консервативно-националистического направления.

Биография
Родился в небольшом провинциальном городке Бланкенбурге у подножия гор (Гарц, нынешняя земля Саксония-Ангальт) в семье почтового чиновника, был старшим из четырёх детей и единственным мальчиком.

В 1891 году семья переехала в Галле, где Освальд изучал латинский язык в заведениях Франке. В Университете Галле, Мюнхенском и Берлинском университетах он изучает математику, естественные науки и философию. Защищает диссертацию на тему «Метафизические основы философии Гераклита» в университете Галле и получает докторскую степень по философии (1904). Затем работает учителем в Гамбурге.

Академическую карьеру начал в Мюнхенском университете в качестве преподавателя математики. Пытался заняться публицистикой, однако, после прихода к власти нацистов в 1933 году и изъятия одной из его книг, вёл уединённую жизнь. Незадолго до своей смерти, которая произошла из-за сердечного приступа 8 мая 1936 года, предположил, что Третий Рейх едва ли просуществует ещё хотя бы 10 лет, что оказалось пророчеством.

Философские взгляды
Предметом философско-культурологических исследований Шпенглера была «морфология всемирной истории»: своеобразие мировых культур (или «духовных эпох»), рассматриваемых, как неповторимые органические формы, понимаемые с помощью аналогий. Решительно отвергая общепринятую условную периодизацию истории на «Древний мир — Средние века — Новое Время» (поскольку она никакого значения не имеет для неевропейских обществ), Шпенглер предлагает другой взгляд на мировую историю — как на ряд независимых друг от друга культур, проживающих, подобно живым организмам, периоды зарождения, становления и умирания.

Нивелирующее единство идеи всемирно-исторического процесса Шпенглер предлагает заменить иной картиной — циклической историей возникновения, расцвета и гибели многочисленных самобытных и неповторимых культур. К числу «великих культур», вполне реализовавших свои потенции, Шпенглер относит китайскую, вавилонскую, египетскую, индийскую, античную, византийско-арабскую, западную, культуру майя, а также «пробуждающуюся» русско-сибирскую. Уникальность каждой культуры обеспечивается своеобразием её «души»: в основе античной культуры лежит «аполлоновская» душа, арабской — «магическая», западной — «фаустовская» и т. д.

Умирание всякой культуры, будь то египетской или «фаустовской» (то есть западной культуры XII—XVIII вв), характеризуется переходом от культуры к цивилизации. Отсюда ключевое в его концепции противопоставление на «становящееся» (культура) и «ставшее» (цивилизация).

Так, культура Древней Греции находит своё завершение в цивилизации Древнего Рима. Западно-европейская культура, как неповторимый и ограниченный во времени феномен, зарождается в IX веке, переживает свой расцвет в 15—18 вв. и с 19 в., с наступлением периода цивилизации, начинает «закатываться»; конец западной цивилизации (с 2000 г.), по Шпенглеру, проделавшему колоссальную работу по сбору фактического материала о различных мировых культурах, сопоставим (или «одновременен») с 1—2 вв. в Древнем Риме или 11—13 вв. в Китае.

Последовательно проводимый Шпенглером тезис об уникальности культур, их сменяемости (не преемственности) вел к признанию их ценностной эквивалентности: все они равны по своему историческому значению и должны сопоставляться вне всяких оценочных категорий.

Сравнительный анализ культур, как считает Шпенглер, обнаруживает единство их судьбы: каждая культура проходит одну и ту же последовательность фаз развития, и основные черты каждой фазы тождественны во всех культурах; все культуры сходны по длительности существования (около 1000 лет) и темпам своего развития; исторические события, относящиеся к одной культуре, имеют соответствия (гомологии) во всех других.

Каждая культура, исчерпывая свои внутренние творческие возможности, мертвеет и переходит в фазу цивилизации («цивилизация», по Шпенглеру, есть кризисный исход, завершение любой культуры), для которой свойственны атеизм и материализм, агрессивная экспансия вовне, радикальный революционизм, сциентизм и техницизм, а также урбанизация («в мировом городе нет народа, а есть масса» («Закат Европы»).

Во введении к «Закату Европы» О. Шпенглер пишет: «Для настоящего знатока людей не существует абсолютно правильных или ложных точек зрения». Там же он заявляет: «Нет никаких вечных истин. Каждая философия есть выражение своего, и только своего, времени». А в другом месте этой работы утверждает: «Общечеловеческой морали не существует… Существует столько же моралей, сколько и культур…».

В качестве фундамента исторического метода Шпенглера выступал концепт «смысла чисел», ещё более дистанцирующий друг от друга природу и историю. По мысли Шпенглера, духовная жизнь человека, наделённого «бодрствующим сознанием», разворачивается во времени и в определенном направлении. Как результат, в сознании индивида конституируется присущая только ему, его личная картина мира: либо образно-символическая, либо рационально-понятийная. Посредством типа математического числа или слова фиксируется образное мирочувствование уже ставшего, осуществленного — «природа», согласно Шпенглеру, «исчислима». История же как динамичное осуществление возможной культуры сопряжена с хронологическими величинами и чужда однозначным расчетам.

При этом, согласно Шпенглеру, саморазвитие культуры возможно лишь в контексте осознания её субъектами значимости процедур измерения, счёта, формирования и фиксации образов внешнего мира и т. д. Так, в контексте концепции «смысла чисел», античная культура, базирующаяся, по Шпенглеру, на конечности, телесности числового ряда, противоположена цивилизации современного Запада, фундируемой числовой идеей бесконечности.

Свое собственное видение истории Шпенглер определил как критику классического историзма: по его мнению, именно хронология и «глубинное переживание» судеб культур обуславливают систематизацию явлений по историческому методу — культурология в таком контексте выступает в качестве «морфологии» истории.

По схеме Шпенглера, все способы познания суть «морфологии»; морфология природы — это обезличенная систематика; морфология же органического — жизни и истории — есть «физиогномика» или перенесенное в духовную область подчеркнуто индивидуализированное искусство «портрета культуры». Постижение культурных форм, по мнению Шпенглера, в корне противоположно абстрактному научному познанию и основано на непосредственном «чувстве жизни». Проявления той или иной культуры объединяет не только общая хронологическая и географическая отнесенность, но, прежде всего, тождество стиля, которое обнаруживается в искусстве, политике, экономической жизни, научном видении мира и т. п.

Культуры, по мнению Шпенглера, возникают «с возвышенной бесцельностью, подобно цветам в поле», и столь же бесцельно уходят со сцены («…лишь живые культуры умирают»), не оставляя после себя ничего. Морфология культуры Шпенглера сообщила западному миру, что он неудержимо клонится к закату: по убеждению Шпенглера, рационалистическая цивилизация означает деградацию высших духовных ценностей культуры, обреченной на гибель. Великие культуры прошлого, по мысли Шпенглера, как бы демонстрируют Западу его собственную судьбу, его ближайшее историческое будущее.

Шпенглер негативно относился как к социалистическим идеям («социализм, вопреки внешним иллюзиям — отнюдь не есть система милосердия, гуманизма, мира и заботы, а есть система воли к власти… „благоденствие“ в экспансивном смысле… Все остальное самообман») так и к национал-социализму — он открыто отказался от сотрудничества с нацистами в Германии.

Тем не менее, в своей работе «Пруссачество и социализм», Шпенглер выделяет особый социализм, свойственный только немцам. Он заключается в прусском государственническом духе, немецком коллективизме и стремлении к расширению границ. Такое свойство немецкого духа философ называет «истинным социализмом», отвергая социализм как идеологию левого толка.

Идеи Шпенглера оказали влияние на Тойнби, Ортегу-и-Гассета и др.

Список культур
Шпенглер ярко портретирует «души» культур:

Вавилонская
Арабо-византийская — пра—символ «пещера» (в основе «магическая» душа со строгим противопоставлением души и тела)
Египетская — пра—символ «путь»
Индийская
Китайская — пра—символ «Дао»
Майанская (Мексиканская)
Греко-римская (Античная) — пра—символ «телесное, скульптурно оформленное тело» (имеет в своем основании «аполлоновскую» душу)
Западноевропейская — пра—символ «бесконечность» («фаустовская» душа, воплощенная в символе чистого бесконечного пространства и временного процесса).

Стадии развития культуры
Каждая культура в своем развитии проходит ряд основных стадий: 1) мифо-символическая — стадия зарождающейся культуры, когда основные её формы только зарождаются; 2) стадия ранней культуры, когда ее формы только возникают; 3) стадия метафизико-религиозной (высокой) культуры, на которой она достигает своего расцвета; 4) стадия старения и гибели культуры — стадия цивилизации.

Исторические псевдоморфозы
Историческими псевдоморфозами Шпенглер называл «случаи, когда чуждая древняя культура довлеет над краем с такой силой, что культура юная, для которой край этот — её родной, не в состоянии задышать полной грудью и не только что не доходит до складывания чистых, собственных форм, но не достигает даже полного развития своего самосознания». К числу исторических псевдоморфозов Шпенглер относит арабскую культуру и Петровскую Русь.

А. С. Алексеев отмечает: «суждения О. Шпенглера об искусстве Древнего Египта позволяют нам узнать очень многое о впечатлении, произведённом этим искусством на О. Шпенглера, но они не имеют решительно никакого отношения к жизни и культуре древних египтян».

Взгляды на современную ситуацию в мире
В своей книге «Годы решений» О. Шпенглер открыто выступает сторонником национал-социалистического переворота в Германии:

Едва ли кто-то так же страстно, как я, ждал свершения национального переворота этого года— О. Шпенглер «Годы решений»

Данное событие О. Шпенглер видел как часть глобальной «белой революции», апологетом которой он сам себя и видит. Раскрытию данного понятия посвящена вторая глава книги под названием «Белая мировая революция». Двумя главными противниками данной революции Шпенглер считает классовую борьбу и «цветное» население мира.

Она соединяет в себе «горизонтальную» борьбу между государствами и нациями с вертикальной борьбой между ведущими слоями белых народов и другими слоями, тогда как на заднем плане уже началась более опасная вторая часть революции, а именно: нападение на белых в целом со стороны всей массы цветного населения Земли, медленно осознающего свою общность.— О. Шпенглер «Годы решений»
Но этого не может и не должно быть. Возможно, заяц сможет обмануть лису. Но не человек человека. Цветной видит белого насквозь, когда тот говорит о «человечестве» и вечном мире. Он чует неспособность и отсутствие воли защищать себя. … Цветные — не пацифисты. Они не держатся за жизнь, единственной ценностью которой является ее продолжительность. Они подберут меч, если мы его отбросим. Когда-то они боялись белого, теперь они его презирают. Это мнение можно прочитать в их глазах, если белые мужчины и женщины ведут себя перед ними так, как они это делают у себя дома или в самих цветных странах. Когда-то наша мощь приводила их в ужас, как первые римские легионы — германцев. Сегодня, когда они сами стали силой, их таинственная душа, которую нам никогда не понять, выпрямляется и смотрит на белых свысока, как на нечто вчерашнее.— О. Шпенглер «Годы решений»

Взгляд на Россию
Россия — госпожа Азии. Россия и есть Азия.— О. Шпенглер «Годы решений»

Источник

Освальд Шпенглер как идеолог консервативной революции

Освальд Арнольд Готтфрид Шпенглер (1880-1936) – выдающийся немецкий философ, представитель «философии жизни», культуролог, один из создателей цивилизационного подхода, который был также политическим философом и ведущим идеологом движения консервативной революции в Германии. Шпенглер перешел на консервативно-революционные позиции после 1918 г., однако его политические сочинения являются актуальными парафразами его главного труда «Закат Европы» (1918). Наиболее значительными политическими трудами Шпенглера, оказавшими влияние на становление идей консервативной революции, являются, прежде всего, «Пруссачество и социализм» (1919), с которого, как заметил сам автор, «берет свое начало национальное движение», «Новое здание немецкой империи» (1924) и «Годы решений» (1933). Имеет место попытка считать Шпенглера идеологом нацистского государства, что несправедливо. Шпенглер не только отказался сотрудничать с режимом, но и публично критиковал его, за что его книги запрещались.

В своей философии культуры он подверг резкой критике европоцентристский взгляд на историю как универсальный линейный прогресс. Вместо него он предложил плюральную и циклическую модель, согласно которой самостоятельные локальные культуры, жизненный период которых представляет собой цикл, подобный живым организмам. Не существует никакой единой мировой культуры и универсальной истории, но есть различные культуры, со своей историей и судьбой. Каждая культура самобытна и уникальна, обладает своей системой ценностей и знаний. Шпенглер пишет: «У «человечества» нет… никакой идеи, никакого плана (…) Вместо безрадостной картины линеарной всемирной истории… я вижу настоящий спектакль множества мощных культур, с пер­возданной силой расцветающих из лона материнского ландшаф­та, к которому каждая из них строго привязана всем ходом своего существования, чеканящих на своем материале – человечестве – собственную форму и имеющих каждая собственную идею, собственные страсти, собственную жизнь, волнения, чувствования, собственную смерть».[1]

Речь идет о восьми культурах, из которых на исторической арене находится лишь западная (фаустовская), приближающаяся к своей смерти. Также он прогнозировал появление грядущей культуры – русско-сибирской. Будучи сторонником органицистского подхода, Шпенглер рассматривал культуру как живой организм, имеющий душу (аполлоновскую, фаустовскую, или магическую), жизнь которого длится 1200-1500 лет и включает следующие этапы: детство, юность, возмужание, расцвет, старость и умирание. Последней стадией жизни культуры является ее вырождение в цивилизацию.

Признаками прихода цивилизации являются победа механического над органическим, искусственного над естественным, внешнего над внутренним, города над деревней, интеллекта над душой, космополитизма над патриотизмом, науки над религией. В политической сфере цивилизация означает переход от сословного порядка к массовому индивидуалистическому обществу, к либерализму, парламентской демократии и партийной системе. Все это характерно для умирающего Запада.

Западной цивилизации Шпенглер противопоставлял «пруссаческий дух», который лежит в основе немецкой культуры. Политическое творчество Шпенглера стало реакцией на сложившуюся ситуацию после Первой мировой войны. Веймарская республика с буржуазной демократией («внутренняя Англия») для него была предательством традиций немецкой государственности.

Вся политическая философия Шпенглера основана на критике либерализма и демократии. Последние являются элементами стадии цивилизации. Суть либерализма заключается в индивидуализме (все сами по себе) и отчуждении государства от общества (государство само по себе). Либерализм утверждается следующим образом. По мере разложения культуры и становления цивилизации формируют две силы – одна, консервативная, стремится сохранить традиции, другая, либеральная, представленная буржуазией, стремится разрушить эти традиции. Исток либерализма Шпенглер видит в стремлении к свободе, что является признаком разложения органического общества.

Когда цивилизация установлена, основой политики становится демократия и парламентаризм. Сам либерализм является порождением фаустовской культуры, особенно, английской политической истории (демократия же, есть порождение французской истории) и абсолютно чужды Германии («либо бессмыслица, либо измена»). Либерализм в принципе пагубен для всех народов (в Англии же, привыкли к его яду, т.к. не воспринимают его всерьез). Партийная система приходит на смену власти фракций – «групп, в которых играют роль родственные связи домов, честь, верность, союзы, обладающие почти мистической задушевностью».[3] Партия является врагом органического сословного строя, поскольку опирается на эгалитаризм, поэтому все партии в принципе являются либеральными.

Либерализм для Шпенглера неотрывен и от крайних левых движений. Он начинается якобинством, а заканчивается большевизмом с его мировой революцией, т.к. либеральное уничтожение культуры и традиций неизбежно приведут к «восстанию масс». Парламентаризм и демократия есть лишь анархическая промежуточная стадия («легализованная анархия»), т.к. присущая им плутократия (демократия лишь фасад, за которым стоят интересы узких капиталистических групп) в конечном итоге приводит к их уничтожению, после чего приходит диктатура, цезаризм, опирающийся на грубую физическую силу. Здесь партии вытесняются свитой Цезаря.

Цезаризм может быть различным. Предпосылкой подлинного цезаризма («цезаризм будущего») является недовольство традиционной элиты хаосом демократии. Такой цезаризм будет представлять собой синтез социализма и традиционных докапиталистических ценностей. Другой цезаризм имеет склонность к массовости и популизму, «социальному» тщеславию, он заражен демократизмом и партийностью. Именно за подобные черты Шпенглер критиковал нацистский режим. Нацистскую идеологию он считал упрощением и профанацией важных идей (в частности, он высмеивал расизм и антисемитизм), а Гитлера считал недостойным лидером, плебейской фигурой, неспособной править Германией. Такой цезаризм является лишь переходной стадией на пути к цезаризму будущего, который «опирается на небольшое сильное меньшинство», который «не будет переубеждать, а победит с помощью оружия», и который «борется только за власть, за империю и против любой партии».[4]

Капитализм и социализм

Шпенглер предложил свою интерпретацию капитализма и социализма. Социализм (точнее, «прусский социализм») им ассоциируется с Германией, а капитализм – с Англией. Корнем этих феноменов является специфическое понимание принципа собственности. Собственность как власть (представление, характерное для военной знати) приводит к завоеваниям, политике и праву, а собственность как добыча (представление, характерное для купеческой знати) – к экономике, торговле и деньгам. Шпенглер возводит «прусский стиль» к рыцарству, а английский стиль к викингам. Для первого характерны почтение к рангу, восприятие жизни как службы, самовыражение в своем труде, подчинение личного общему, вплоть до самопожертвования. Для второго свойственны: стремление к индивидуальной свободе, успеху, богатству, конкуренция во имя своих личных интересов.

В отличие от старых консерваторов, Шпенглер не призывал к восстановлению порядка прошлых времен, но предлагал преобразование немецкого государства в соответствии с современными условиями ради могущества Германии. При этом он старался избегать крайностей консерватизма ушедшего с исторической арены дворянства и радикализма низших слоев. Новое социалистическое государство не может основываться на старой изжившей себя аристократии, необходимо создать новую «фракцию», новое правящее меньшинство – новую элиту на основе аристократических идеалов: «…лучшая часть немецкого рабочего класса объединяется с лучшими носителями старопрусского государственного инстинкта в обоюдной решимости основать строго социалистическое государство… они спаяны единым чувством долга, сознанием великой задачи, волей к повиновению, чтобы повелевать, готовностью умереть, чтобы победить… чтобы утвердить то, что мы есть».[5]

Существенным отличием революционного консерватизма Шпенглера от традиционного консерватизма является отсутствие опоры на религию, в чем проявилось его ницшеанство (в соответствии с которым «Бог умер»). Государство должно быть основано на чистой «воле к власти» и не нуждается в божественной легитимации. Вообще, согласно Шпенглеру, политики будущего будут стремиться лишь к власти, не останавливаясь перед религиозными и моральными запретами и экономическими издержками.

Сутью нового государства должен стать «истинный социализм», или «прусский социализм». В его основе лежит «прусский инстинкт», который заключается в принципе – власть принадлежит суверенному целому, а отдельная личность ему служит, занимая свое место. Этот социализм является нелиберальным, антидемократическим, автократическим, он есть «система воли к власти», имеющая империалистическую цель. Социалистическое прусское государство – это «чиновничье государство», где нет частных лиц, т.к. каждый как член единого организма служит целому. Промышленность и вся экономика должны быть подчинены государству.

Прусский социализм Шпенглер отличал от «этического социализма», который является выражением нигилизма, будучи основан на социальной критике и реформаторстве. Формами такого социализма были стоицизм и буддизм. Европейский этический социализм возник в середине XIX в. и особенно разрабатывался марбургской школой неокантианства, которые полагали его основателем И. Канта. Социальная критика была направлена против традиций, монархии, аристократии и религии.

Шпенглер также выделяет рабочий социализм, который, как и рыночный капитализм, является развитием мыслящего деньгами «типа торговца», характерного для Англии. Даже марксизм он считал, в сущности, английской теорией, т.к. его модель двух классов выведена из жизни торгашей: «Здесь существуют только «буржуа» и «пролетарий», субъект и объект предприятия, грабитель и ограбленный, совершенно в духе викингов».[6] Шпенглер призывает освободить немецкий социализм от Маркса и противопоставляет классику социализма прусского короля Фридриха Вильгельма I: «Фридрих-Вильгельм I, а не Маркс был первым сознательным социалистом».

[1] Шпенглер О. Закат Европы. Т. 2. – М., 1998. С. 151.

[2] Шпенглер О. Закат Европы. Т. 2. – М., 1998. С. 379.

[4] Шпенглер О. Годы решений // Шпенглер О. Политические произведения. – М., 2009. С. 188, 189.

Источник

Философия культуры О. Шпенглера

Идея исторического развития в философии О. Шпенглера.

«Культура» и «Цивилизация» в концепции О. Шпенглера.

Физиономика, как практика портретирования культуры.

Шпенглеровская физиономика – артистическая практика духовного портретирования. Шпенглер берет науку, искусство, религию, политику, быт, пейзаж определенной эпохи и, освобождая все эти ценности от ярма объективной сверхъисторической значимости, рассматривает их исключительно как символические образы переживаний портретируемой им исторической души. В результате применения этого метода, религия, философия, наука, как таковые, т. е. как некие преемственно развивающиеся, одним народом завещаемые другому ценностные ряды, решительно уничтожаются Шпенглером. Всякая религиозная догма, всякое философское утверждение, всякий эстетический образ, всякая математическая формула – все эти разнообразнейшие закрепления истины, ощущаются и раскрываются Шпенглером, как иероглифы народных душ и судеб [1].
Чтобы понять морфологию истории Шпенглера, нужно поразмышлять о предмете физиогномики, ее возможностях и возможностях физиогномики мировой истории! Для чего? Для того, говорил Шпенглер, «чтобы обозреть весь феномен исторического человечества оком бога, как ряд вершин горного кряжа на горизонте».
Физиогномика и систематика — это два способа наблюдения мира. Какой же из них более продуктивен? Любой естествоиспытатель, рационалист по убеждению, ответит однозначно: самый продуктивный метод — это метод выявления каузальной, причинно-следственной детерминации посредством наблюдения, измерения, эксперимента и формулирования математической формы закона.
Однако Шпенглера не удовлетворяли прежние методы познания истории — и рационалистические, и аксиологические. Поэтому он создал свой метод, и различные аспекты этого метода как раз и раскрываются в «Закате Европы».

По Шпенглеру, каждая культура порождает не только особый тип числа, как измерителя и выразителя тел и пространств, но по-особому понимает и смысл времени, принимая или отрицая историчность как таковую, творя или разрушая самое историческую память о бытии культуры.
Так, гибнущая культура XX в. породила математическую теорию катастроф, в которой число трактуется как символ разрушения систем жизнеобеспечения.
Египетская культура создала «жуткие символы воли к длительности во времени» — мумифицированные тела великих фараонов, идущие сквозь время уже четвертое тысячелетие. Египетская мумия — это глубокий символ, отличающий египетскую культуру от других культур отрицанием действия времени.
На пороге античной культуры возник труднообъяснимый переход от погребения тел к их сожжению, которое тоже совершалось с пафосом символического действа, как отрицание исторического времени. Равнодушие античного человека ко времени выразилось, в частности, в принятии закона, угрожавшего тяжкими карами за распространение астрономии, который действовал в Афинах в последние годы правления Перикла.
Об этом же свидетельствуют, по мнению Шпенглера, и те поразительные факты, что ни у Платона, ни у Аристотеля не было обсерватории и что Аристотель употреблял вневременное, т. е. антиисторическое, понятие развития — «энтелехия». Индийская культура с ее брахманской идеей нирваны с этой точки зрения была столь же ярким выражением равнодушия ко времени. Водяные и солнечные часы бы ли изобретены в Вавилоне и Египте, но лишь одни немцы среди всех народов Запада стали изобретателями механических часов — этого «жуткого символа убегающего времени».
Шпенглер убежден, что будущее принадлежит открытой им физиономике, что через сто лет все науки превратятся в куски единой физиономики.

Жизнь культуры, по его мнению, есть история «души культуры». Именно душа, как прафеномен каждой культуры являет миру ее лики.
Каждая культура при этом, «обнаруживает глубоко символическую и почти мистическую связь с пространством, в котором и через которое она ищет самоосуществления». Способ существования культуры в этом пространстве определяет «стиль культуры, «стиль» ее души как только ей присущий способ внешнего проявления.

Душа как прафеномен культуры.
Сравнительная характеристика аполлинической и фаустовской души.

Шпенглер, в своей главной работе останавливается на рассмотрении трех исторических культур: античной, европейской и арабской.
Им соответствуют три «души»: аполлиническая, избравшая в качестве своею идеального типа чувственное тело; фаустовская душа, символом которой является беспредельное пространство и всеобщая динамика; наконец, магическая душа, выражающая строгий дуализм души и тела и магическое взаимоотношение этих субстанций. Из этих «прафеноменов» и вытекает, по Шпенглеру, «с интуитивной наглядностью и достоверностью» специфическое содержание каждой из культур. Уникальные до несовместимости, до взаимной непостижимости, эти культуры обладают «тайным языком мирочувствования», доступным лишь тому человеку, чья душа принадлежит именно данной культуре [3,202].
Культура — антитеза жизни — возникает из стремления к самовыражению коллективной души народа. Родившись на фоне определенного ландшафта, “душа культуры” выбирает свой “первосимвол”, из которого, как из эмбриона, формируются затем все ее органы и ткани. Она стремится выразить себя в архитектурных, художественных, языковых, политических, философских формах [2].
В духе неподражаемой поэтической прозы, Шпенглер описывает рождение, становление и умирание культуры: «В гнездах определенных ландшафтов на берегу Средиземного моря, в долине Нила, в просторах Азии, на среднеевропейских равнинах рождаются души великих культур. Родившись, каждая из них восходит к своей весне и своему лету, спускается к своей осени и умирает своею зимой. Этому роковому кругу жизни внешней соответствует столь же роковой круг внутренней жизни духа. Душа каждой эпохи неизбежно совершает свой круг от жизни к смерти, от культуры к цивилизации».
Дав общую характеристику Шпенглера как мыслителя, рассмотрим два диаметрально противоположные типа духовного миросозерцания.
С этой целью выберем две наиболее завершенные работы Шпенглера; портрет аполлинической души Греции и души западно-европейской культуры, по Шпенглеру фаустовской души.
Итак, пафос дали, пафос бесконечности, по Шпенглеру, абсолютно чужд аполлинической душе, потому античная математика никогда не могла бы принять концепции иррационального числа.
В Афинах Перикла было запрещено распространять астрономические теории.
Ни один из греческих философов не имел собственных мыслей о звездных мирах. Египетская, Вавилонская, Арабская культуры постоянно мучились над разрешением астрономических вопросов. Античный же человек все время жил без единого взора в бесконечное пространство, всецело сосредоточенный на своем Евклидовском бытии.
Даль, бесконечность всюду и всегда враждебны аполлинической душе, потому она строит свою математику без понятия пространства, свою физику без понятия силы и психологию без понятия воли[2].
Античные боги – это всего лишь идеальные человеческие тела; место их пребывания видимый, географически-реальный Олимп; культы связаны с определенными местностями; боги, прежде всего, боги городов, домов, полей.
Характеризуя античный образ мировосприятия, Шпенглер дает строгую и вполне объективную эстетическую оценку эллинскому мироощущению и эллинскому же искусству в целом; так, Шпенглер замечает, что отсутствие чувства пространства как образца дали и есть основная черта античного искусства. «Никогда ни в Коринфе, ни в Афинах, ни в Сикионе не было написано пейзажа с изображением гор, облаков, дали».
Не живопись, но скульптура – верховное искусство аполлинической души. Искусство, изображающее прежде всего уединенное тело, для которого границы мира совпадают с границами его самого.
Характерно, что классическая античная скульптура уравнивает по пластической трактовке лицо и тело, превращая лицо всего только в одну из частей тела, игнорируя в нем судьбу и характер, – эти феномены духовной бесконечности, столь важные в искусстве Тициана, Рембрандта и Шекспира. Не знает античная скульптура и изображения зрачка.
Зрачок превращает глаз во взор; но взор – это глаз, брошенный вдаль. Античность же боится дали.
Античная скульптура одинокое тело. Взор же как бы общение скульптурного изображения со зрителем, общение в едином для обоих пространстве. Но античность не знает единого пространства, в котором находятся все тела, она знает только всегда индивидуальное пространство, живущее в каждом из тел. Законы скульптуры аполлиническая душа естественно распространяет и на все другие виды искусств.
Закон античной трагедии, закон единства времени, действия и места сводится в конце концов к единству места, т. е. к закону пластической статуарности.
Античная концепция судьбы – концепция чисто Евклидовская; она не означает неотвратимой логики внутреннего становления человеческого духа в борьбе с жизнью, но лишь внезапное вторжение в эту жизнь слепого жестокого случая. Случай этот может отнять у героя трагедии жизнь, но он не властен над достоинством и красотой его последней позы, его, и в смерти осуществимого еще пластического идеала.
Не зная дали пространства и дали судьбы, античность не знает и третьей дали, дали времени. Она обходится без часов и на ее фресках ни одна деталь не поможет определить зрителю высоты солнцестояния: нет тени, нет звезд, господствует вечный вневременный свет.
В то время, как ощущение мира, как совокупности тел рождало политеизм аполлинической культуры, ощущение единого бесконечного пространства столь же естественно рождает монотеизм фаустовской души.
Если в античности мы наблюдаем постепенное распыление богов (для римлянина Юпитер Латиарский и Юпитер Феретрийский – два разных бога), то в фаустовской душе, наоборот, наблюдается постепенное собирание Бога.

Чем больше созревает фаустовский мир, тем определеннее меркнет магическая полнота небесных иерархий; ангелы, святые и три лица Божества постепенно бледнеют в образе Единого Бога; ощущение Бога все больше сливается с ощущением бесконечного пространства, все крепче связывается с ощущением бесконечного одиночества фаустовской души, затерянной в бесконечном пространстве.
Ясно, что мироощущение фаустовской души не могло раскрыться в античном искусстве, в пластике, что оно должно было создать совершенно иные формы эстетического самоутверждения: эти формы, формы контрапунктической музыки.
Однако музыка фаустовской души не сразу нашла себя в великой европейской музыке: перед тем, как зазвучать музыкой Глюка, Баха и Бетховена, она должна была прозвучать музыкой готических соборов, музыкой судьбы в портретах Рембрандта и Тициана.
Еще Гете, увидя Страсбургский собор, назвал готику застывшей музыкой. Шпенглер подробно развивает это сравнение. Готический собор – весь музыкальный порыв к бесконечности.

Орнамент готики, по Шпенглеру, отрицает мертвую субстанцию камня и, жутко перерождая растения в тела животных и людей, превращает линии в мелодии, фасады в многоголосные фуги и тела статуй в музыку складок.
После бессильной попытки Возрождения задержать самостоятельность эстетического воплощения фаустовской души, начинается углубленное развитие фаустовской живописи. Она решительно освобождается от опеки скульптуры и становится под знак полифонической музыки, подчиняя искусство кисти стилю фуги.
Фон как феномен дали, горизонта, как голос бесконечного пространства впервые становится содержанием пейзажной живописи. В полотнах Рембрандта в сущности вообще исчезает передний план.
Желание остаться наедине со своим Богом, наедине с бесконечным пространством – в этом тоска фаустовской души, которою дышит великое искусство
Дали, просторы, горизонты – все это голоса бесконечности внешней; – чем более, однако, вызревает фаустовская душа, тем страстнее отдается она чувству бесконечности внутренней, ощущению вечности.

Роль техники в жизни человека и ее влияние на феномены культуры.

В работе «Человек и техника» (1932) Шпенглер одним из первых поставил вопрос о месте и роли техники в истории, об универсальном характере ее воздействия на природу и общество. Особенное значение имел его тезис о собственных закономер-ностях развития техники, ее автономности, так же как и стремление анализировать ее в рамках общего исторического процесса культуры.
Техника, по Шпенглеру, — это «тактика всей жизни в целом». Поэтому, чтобы понять сущность техники, не надо поддаваться искушению видеть ее цель только в создании машин и инструментов, т. е. нельзя технику понимать чисто инструментально. Потому речь идет «не о создании инструментов-вещей», а «о способе обращения с ними». В более широком контексте техника — лишь элемент целого (общества, культуры), — «сторона деятельности, борющейся одушевленной жизни», наряду с экономикой, войной, политикой и т. п.
Шпенглер считает, что и идеалистическая и материалистическая точки зрения о сущности техники «на сегодняшний день устарели». Материалистическое понимание истории — это, по его мнению, «мода марксистских и социал-этических писак», для которых характерно «полное отсутствие воображения».
Однако такая оценка не помешала Шпенглеру сделать вывод о том, что «без экономического богатства, скапливающегося в руках немногих, невозможно «богатство изящных искусств, духа, благородства нравов, не говоря уж о такой роскоши, как мировоззрения, как теоретическая мысль, сменяющая мысль практическую. Упадок хозяйства влечет за собою духовную и художественную нищету».
Говоря о судьбах машинной техники, Шпенглер отмечает, что уже в его время «механизация мира оказалась стадией опаснейшего перенапряжения», и человек уже не в силах «улавливать» последствия чрезмерного прогресса техники, который (прогресс) ведет к разрушительному экологическому кризису.
Подъем «машинной культуры» сменился ее упадком, и техника приближается к своему завершению, к своему концу — как и вся «фаустовская» (западноевропейская) культура в целом. Шпенглер считает, что вся «машинная фаустовская техника» неизбежно движется к катастрофе, она кончится вместе с фаустовским человеком, однажды она будет разрушена и позабыта [4,290].
Тайна крушения цивилизации заключается и в том, что «естествознание обволакивает все олее прозрачное сплетение», которое есть внутренняя структура духа, дающая Природе свой Образ.
И этот вывод есть вершина философии Шпенглера и вместе с тем его величайшее прозрение в математизированную сущность современной технологической цивилизации — прозрение, плохо понятое или, лучше сказать, совсем не понятое не только современниками философа, но и страстными адептами нынешнего европейского рационализма.
Машинная техника как заключительный этап краха культуры, вытесняет из жизни культуру как таковую.
Так, на страницах «Заката Европы» он пишет следующее: «великой живописи и музыке среди западноевропейских условий не может быть больше речи. Архитектонические способности западноевропейского человека исчерпаны вот уже столетие тому назад. Ему остаются только возможности распространения. Но я не вижу ущерба от того, если сильное и окрыленное неограниченными надеждами поколение вовремя узнает, что часть этих надежд потерпит крушение. Пусть это будут самые дорогие надежды; кто действительно чего-нибудь стоит, тот перенесет. Действительно, для отдельных лиц может оказаться трагическим, если в решительные годы их охватит уверенность, что в области архитектуры, драмы и живописи для них невозможны никакие завоевания».
Не утешительны прогнозы Шпенглера и для философии как науки в целом.
Философия, по Шпенглеру, есть новое и новое повторение уже высказанных истин, в которые вносятся лишь незначительные изменения.
Никто из предшествующих философов не оказал существенного влияния, действием или могущественной мыслью, на высшую политику, на развитие современной техники, средств сообщения, народного хозяйства, или на какую-либо иную сторону широкой действительности. Ни один из них не составил себе имени в области математики, физики, в государственных науках, в противоположность хотя бы Канту.
Среди философов Шпенглер выделяет Аристотеля, Софокла, Гоббса, Канта и Лейбница.
Шпенглер полагает что ныне уже утрачено понимание конечного смысла философской деятельности. Ее смешивают с проповедью, агитацией, фельетоном или специальной наукой. «Перспективу птичьего полета заменили перспективой лягушки».
Речь идет о деле величайшей серьезности: возможно ли вообще сегодня или завтра существование настоящей философии?
В противном случае было бы благоразумнее стать плантатором, или инженером, чем-нибудь настоящим и подлинным, вместо того, чтобы пережевывать затасканные темы, под предлогом «новейшего подъема философского мышления», и лучше построить мотор для летательного аппарата, чем новую и столь же излишнюю теорию апперцепции.

1. Освальд Шпенглер и закат Европы:
Сборник статей Н.Бердяева, Я.Букшпана, Ф.Степуна и С.Франка. М.: Берег, 1922
http://www.magister.msk.ru/library/philos/shpngl04.htm

2. Философия культуры. Становление и развитие
Под ред. М. С. Кагана, Ю. В. Перова, В. В. Прозерского, Э. П. Юровской
С-Пб. 1998
http://www.philosophy.ru/edu/ref/philcult.html

3. История философии. Ростов-на-Дону Феникс 2007.

5. Буржуазная философия кануна и начала империализма.
М. «Высшая школа» 1977.

Источник