О чем молчат львы щеколдин

Воспоминания директора музея. Вместо предисловия

Домыслы и вымыслы обязали меня написать всю правду, она нужна для истории Дворца-музея.

Письмом от 28 июля 1987 года заведующая экспозиционным отделом Алупкинского дворца-музея Галина Григорьевна Филатова просила сообщить все, что мне известно об истории дворца-музея, о работниках его, в частности, об А.Г. Кореневе, особенно о его жизни во время войны и последних днях.

Это письмо глубоко взволновало меня: Я НУЖЕН МУЗЕЮ!

Тема «музей и я» волнует меня добрую половину жизни: с тех пор как я увидел его впервые в апреле 1937 года и потом, когда он стаж местом моей работы с 1 марта 1938 года до 4 мая 1944 года, и во все остальные годы жизни — по сей день. В мечтах моих было описать все, что я пережил в нем, что пережил он — Дворец-музей — в дни и в годы моей работы здесь. Мечты оставались мечтами. Попытки осуществить их были оскорбительно запрещены.

Настала пора рассказать всю правду о Дворце-музее. Ведь если я умру, не написав всего, останутся искажения, останется ложь, которая появляется в прессе, путеводителях, распространяется экскурсоводами.

Но это труд тяжелый: мне нужно пережить заново все, что порою похоже на страшную сказку. Вспоминая, я удивляюсь своему оптимизму, который сохранил на всю жизнь.

Поскольку моя судьба так тесно переплелась с судьбой Алупкинского дворца-музея, мне необходимо сказать, каким образом я, москвич (наш род в Москве существует с 1850-х годов), экономист (окончил Московский промышленно-экономический институт им. А.И. Рыкова в 1927 году), оказался в Крыму, в Алупке.

Образование я получил не по призванию. С детства запоем читал художественную литературу, свободное время проводил в Третьяковской галерее, в Музее изящных искусств им. А.С. Пушкина, в других музеях. Но отец из каких-то практических соображений решил, что я должен получить не гимназическое, а коммерческое образование и отдал меня в Александровское коммерческое училище, после Октябрьской революции ставшее промышленно-экономическим техникумом, который я окончил в 1923 году. Я хотел получить историко-филологическое образование, но в университете в то время ни история, ни литература не преподавались. Там был факультет общественных наук (ФОН), и мне волей-неволей пришлось получить последовательное финансово-экономическое образование. Работал я экономистом, бухгалтером. Духовные потребности удовлетворялись, как сказано выше, посещением художественных выставок, эпизодическим слушанием лекций по искусству, литературе.

Воронцовский дворец в Алупке. Южный фасад

Благодаря дружбе с юности с Владимиром Ивановичем Воронцовым, самостоятельным, мыслящим художником, я был знаком с художественным, театральным миром Москвы. С первой половины 1920-х годов мне посчастливилось бывать с ним на вечерах (обычно по понедельникам), где встречались артисты МХАТа, Малого театра, музыканты из консерватории и где мы слушали декламацию (Качалова, Москвина, Михаила Чехова, многих других) и музыку. Все эти вечера носили определенное направление: их цель была нравственное, духовное совершенствование человека. Но с 1930 года начался период арестов. Все вечера прекратились. Для продолжения самообразования в области истории, искусства, истории культуры мы с В.И. Воронцовым создали семейный кружок. Он пригласил к нам своих знакомых. Но когда один из них вздумал затрагивать вопросы политики, мы, заподозрив провокацию, перестали собираться, кружок прекратил свое существование. Через полгода нас (четверых) в 1933 году арестовали и после трехмесячного следствия в тюрьме ОГПУ решением «Особого совещания» сослали в Архангельск на три года. Несколько позже были репрессированы мои брат, сестра и первая жена А.Ф. Сапожникова. Это было время шпионажа, провокаций, арестов.

В Архангельске нас долго не принимали на работу. Приняли только по указанию прокурора, к которому мы обратились с протестом. Мы не были политическими ссыльными, а были административно высланными.

Политическими ссыльными были троцкисты, меньшевики и эсеры. Троцкисты обеспечивались работой, пособием и теплой одеждой. По окончании срока ссылки политическим ссыльным предлагали отказаться от своих убеждений публично, через печать, за что им обещали свободу. (Таких я не встречал.) Если они не отказывались, их вновь арестовывали и рассылали в разные лагеря.

Среди ссыльных, как и всюду, были доносчики. Однажды меня вызвали в ГПУ и предъявили обвинение в том, что мы якобы пытались сорвать концерт симфонического оркестра в клубе. На самом деле мешали концерту рабочие лесопильных заводов, бесплатно помещенные на галерку. Они выпивали там и шумели. Мне грозили арест и новая ссылка. А срок нашей ссылки уже истек, и мы, оставив работу, срочно выехали из Архангельска. Я поехал в Крым, в Евпаторию, где у своих родителей жила жена, так как в Москве нам жить не разрешалось; жена умерла в марте 1938 года.

Как сложилась бы тогда моя судьба? Как сложилась бы судьба Дворца-музея?

В Евпатории я жить не захотел. Симферопольским Крымкурортснабторгом я был направлен на работу бухгалтером в Алушту. Здесь я познакомился с директором Алуштинского краеведческого музея Петром Федоровичем Полищуком. Этот симпатичный скромный человек, узнав, как я тяготился своей профессией, увидев во мне человека, любящего историю, искусство, порекомендовал меня своему товарищу — Григорию Дмитриевичу Костылеву, заведовавшему Алупкинским экскурсбюро. Этот милый, скромный, энергичный человек включил меня в группу экскурсоводов, которая была направлена Крымским туристско-экскурсионным управлением (ТЭУ) ВЦСПС в Симферополь на месячные курсы экскурсоводов. Это был апрель 1937 года. И с мая этого же года я стал экскурсоводом Алупкинского экскурс-бюро: водил экскурсии от Алупки до Ялты пешком, на автобусах, на катере. Я был счастлив! На одной из экскурсий я встретил красивую туристку из Харькова, в которую сразу влюбился. Через год Галина Александровна Скрылова стала моей женой.

Впервые предо мной предстала живописная красота Южного берега Крыма и, самое главное, впервые я увидел чудо красоты и совершенства, волшебный замок — Алупкинский дворец-музей. Я и не подозревал о его существовании, ничего о нем не слышал. Его красота, его величие меня потрясли, он стал моей любовью на всю жизнь! Дворец строился как летняя резиденция видного государственного деятеля России — графа Михаила Семеновича Воронцова (1782—1856).

Экскурсовод С. Щеколдин в парке Алупкинского дворца. 1937 г.

Сын русского посла в Англии, он получил там блестящее воспитание и образование. Вернувшись 19-ти лет в Россию, Воронцов участвовал в русско-турецких войнах и отличился в Отечественной войне 1812 года. Был тяжело ранен в Бородинском сражении. С 1823 года граф Воронцов стал генерал-губернатором Новороссийского края (куда входил и Крым), а с 1844 года — всего Кавказа.

Воронцовский дворец строился с 1828-го по 1848 год по проекту английского архитектора Эдуарда Блора из местного серо-зеленого диабаза — очень твердого камня магматического происхождения.

Дворец — уникальный памятник архитектуры первой половины XIX века. Сотни крепостных и вольнонаемных рабочих — каменщиков, резчиков, лепщиков, столяров — вложили свой труд и талант в его создание. В архитектуре дворца слиты разные стили, от сурового готического до живописного восточного, настолько гармонично, что облик его имеет неповторимую красоту.

А вокруг дворца были разбиты парки: с северной стороны в английском стиле, с южной — в итальянском. От дворца к морю спускается лестница, украшенная скульптурными парами львов. Спящий лев выполнен руками знаменитого итальянского ваятеля Боннани. В богатейшей экспозиции Дворца-музея итальянская, голландская, французская, фламандская и русская живопись, предметы прикладного искусства из бронзы и фарфора. Мебель, гравюры, скульптуры. Была и библиотека из 30 тысяч томов, располагавшая такими редкостными вещами, как рукописное жизнеописание московских князей или переписка князя Курбского с Иваном Грозным.

Группа сотрудников Алупкинского дворца-музея с О.Ю. Шмидтом. Сидит первый справа С.Г. Щеколдин. 1939 г.

Я с завистью смотрел на экскурсоводов Дворца-музея: они живут искусством, красотою его. В первый же день приезда в Алупку, придя в музей, я услышал, как маленькая, изящная, интеллигентная женщина, заканчивая свою экскурсию в библиотечном зале музея, проведенную с большим вкусом и эрудицией, провозгласила: «. под солнцем сталинской конституции мы построим. ». И мне стало больно за нее: она обязана была, как все, лгать! Это была Анна Гавриловна Коцюбинская. В 1941 году она уехала в Германию, затем во Францию, Англию.

Проработав в экскурсбюро до весны 1938 года, я поступил экскурсоводом в музей. Началась счастливая жизнь моя в любимом Дворце-музее. Этот период (очень сложный), с 1938 по 1941 год, будет описан в полных моих записках позже, здесь коснусь его частично. Работал я сначала экскурсоводом, затем старшим научным сотрудником, заведующим экспозицией и всеми фондами музея.

Источник

Молчание алупкинских львов

Если кто-то из вас бывал на Южном бере­гу Кры­ма, то навер­ня­ка одной из глав­ных досто­при­ме­ча­тель­но­стей, кото­рую вы посе­ти­ли, был Ворон­цов­ский дво­рец в Алуп­ке. В 1945 году, во вре­мя Ялтин­ской кон­фе­рен­ции, он даже стал вре­мен­ной рези­ден­ци­ей Уин­сто­на Чер­чил­ля и бри­тан­ской деле­га­ции — гово­рят, что это место было выбра­но пото­му, что этот кра­си­вый дво­рец напо­ми­нал места­ми англий­ский замок.

Но этой кра­со­ты к 1945 году мог­ло бы и не быть. Дво­рец дума­ли взо­рвать при отступ­ле­нии совет­ские вой­ска в нача­ле вой­ны, а затем эта же идея при­шла в голо­ву наци­стам, когда был их черёд ухо­дить из Кры­ма. Впро­чем, и без взры­ва окку­пан­ты мог­ли нане­сти огром­ный ущерб откро­вен­ным гра­бе­жом и раз­бо­ем. Кто зна­ет, что бы ста­ло с Ворон­цов­ским двор­цом, если бы в нём не рабо­тал Сте­пан Щекол­дин. О его исто­рии мы сего­дня расскажем.

В апре­ле 1944 года Крас­ная армия нача­ла осво­бож­дать Крым от нацист­ских захват­чи­ков. К это­му вре­ме­ни Крым­ский полу­ост­ров уже два с поло­ви­ной года нахо­дил­ся под немец­кой окку­па­ци­ей. Курорт­ная жизнь на южном бере­гу, разу­ме­ет­ся, в эти годы пре­кра­ти­лась: в Ялте было созда­но еврей­ское гет­то, в окрест­но­стях горо­да дей­ство­ва­ло несколь­ко пар­ти­зан­ских отря­дов, а те музей­ные работ­ни­ки, кто не смог эва­ку­и­ро­вать­ся, пыта­лись сохра­нить целост­ность вве­рен­но­го им исто­ри­че­ско­го наследия.

Один из самых кра­си­вых двор­цов Боль­шой Ялты — Ворон­цов­ский дво­рец в Алуп­ке — после осво­бож­де­ния Кры­ма посе­тил кор­ре­спон­дент «Прав­ды», писа­тель Лео­нид Собо­лев. В газет­ной замет­ке он спра­вед­ли­во отме­тил, что «основ­ные цен­но­сти двор­ца-музея спа­се­ны его дирек­то­ром С. Г. Щекол­ди­ным», и рас­ска­зал об ухищ­ре­ни­ях, на кото­рые шли музей­щи­ки, скры­вая цен­ные экс­по­на­ты во двор­цо­вых тай­ни­ках и выда­вая копии за под­лин­ни­ки — и наоборот:

«Ред­чай­шее полот­но англий­ско­го худож­ни­ка Хогар­та „Поли­тик“ при­влек­ло вни­ма­ние бер­лин­ско­го экс­пер­та. Щекол­дин поспе­шил объ­яс­нить, что это копия, — очень хоро­шая, но всё же копия.

– Я думаю, — ска­зал немец с само­до­воль­ной тупо­стью, — если бы это был под­лин­ник, он висел бы в Дрез­ден­ской галерее…

И Щекол­дин поспеш­но про­вёл экс­пер­та дальше».

Сте­пан Щекол­дин к нача­лу вой­ны все­го несколь­ко лет жил на южном бере­гу Кры­ма, успев пора­бо­тать в Ворон­цов­ском двор­це экс­кур­со­во­дом, стар­шим науч­ным сотруд­ни­ком, заве­ду­ю­щим экс­по­зи­ци­ей и фон­да­ми. Прав­да, име­нем ново­рос­сий­ско­го гене­рал-губер­на­то­ра Миха­и­ла Ворон­цо­ва (заказ­чи­ка и пер­во­го хозя­и­на) зда­ние в совет­ское вре­мя не назы­ва­ли, пред­по­чи­тая поня­тие «Алуп­кин­ский дво­рец-музей». Щекол­дин вспоминал:

«Его кра­со­та, его вели­чие меня потряс­ли, он стал моей любо­вью на всю жизнь!»

Веро­ят­но, имен­но поэто­му Щекол­дин не стал уез­жать из Алуп­ки даже с нача­лом вой­ны. Когда неза­дол­го до эва­ку­а­ции ко двор­цу подъ­е­ха­ла маши­на упол­но­мо­чен­но­го НКВД со взрыв­чат­кой, он понял — дво­рец хотят взо­рвать при отступ­ле­нии, что­бы не остав­лять круп­ный объ­ект вра­гу. В одном из кор­пу­сов двор­ца вре­мен­но рас­по­ла­гал­ся истре­би­тель­ный бата­льон, и музей­щик побе­жал к комис­са­ру бата­льо­на Алек­сан­дру Позд­ня­ко­ву с кри­ком: «На помощь! Взры­вать хотят!» Комис­сар выдво­рил маши­ну и поста­вил дво­рец под охрану.

Позд­ня­ков нашёл общий язык с Щекол­ди­ным и помо­гал послед­не­му гото­вить экс­по­на­ты двор­ца к эва­ку­а­ции. Коман­дир бата­льо­на Илья Вер­га­сов возмущался:

«Жаль толь­ко, что комис­сар слиш­ком мно­го уде­ля­ет вни­ма­ния это­му музею. А Щекол­дин не нра­вит­ся, уж боль­но насты­рен. А поче­му не на фронте?»

Эва­ку­а­цию не уда­лось завер­шить: теп­ло­ход, кото­рый дол­жен был при­нять музей­ные цен­но­сти, был затоп­лен наци­ста­ми, а бата­льон вме­сте со все­ми орга­на­ми совет­ской вла­сти спеш­но поки­нул Алупку.

С при­хо­дом немец­кой армии Щекол­дин не оста­вил место рабо­ты. Он раз­мыш­лял так:

«Не пом­ню, отку­да я услы­шал, что пер­вые три дня окку­па­ции Гит­лер раз­ре­шил „побе­ди­те­лям“ гра­бить. И это меня стра­ши­ло. Со сво­и­ми я „упра­вил­ся“, а с фаши­ста­ми? Все дни я нахо­дил­ся в музее».

Вер­га­сов в сво­их вос­по­ми­на­ни­ях так пере­да­ёт ситу­а­цию, в кото­рой ока­зал­ся музей­ный работник:

«Щекол­дин, на кото­ро­го никто не обра­щал ни малей­ше­го вни­ма­ния, ходил по пар­ку и ужасался.

Сол­да­ты пили, кри­ча­ли, драз­ни­ли у поле­вых кухонь собак, стре­ля­ли по пти­чьим гнёздам.

Щекол­дин про­брал­ся в один из рос­кош­ней­ших залов двор­ца, где потом, в 1945 году, во вре­мя Крым­ской кон­фе­рен­ции трёх дер­жав пре­мьер Вели­ко­бри­та­нии Уин­стон Чер­чилль давал парад­ный обед, и ахнул: два сол­да­та гоня­ли по ред­кост­но­му пар­ке­ту мра­мор­ный шар, отби­тый от скульптуры.

Это и пере­пол­ни­ло чашу щекол­дин­ско­го тер­пе­ния. Он под­бе­жал к сол­да­там, реши­тель­но отнял шар, дерз­ко выру­гал их по-рус­ски. Это неожи­дан­но подей­ство­ва­ло. Сол­да­ты едва не вытя­ну­лись по стой­ке „смир­но“, отнес­ли шар на место и быст­рень­ко ретировались».

Осо­зна­ние ответ­ствен­но­сти за исто­ри­че­ские цен­но­сти под­толк­ну­ло Щекол­ди­на на сотруд­ни­че­ство с окку­па­ци­он­ны­ми вла­стя­ми. Настой­чи­вые пере­го­во­ры с ялтин­ским комен­дан­том и прось­бы не пре­вра­щать дво­рец в воин­скую часть или склад дали резуль­тат — ему выда­ли удо­сто­ве­ре­ние «дирек­то­ра двор­ца», кото­рым он при­кры­вал­ся от жела­ю­щих рас­тас­ки­вать кар­ти­ны, мебель и книги.

Немец­кие офи­це­ры в Ялте. 1942 год

Для оправ­да­ния музей­но­го ста­ту­са двор­ца и сво­е­го поло­же­ния Щекол­дин решил открыть экс­по­зи­цию для посе­ще­ния. Груп­пы немец­ких и румын­ских сол­дат и офи­це­ров при­хо­ди­ли во дво­рец, а рус­ские сотруд­ни­ки про­дол­жа­ли сле­дить за тем, что­бы во вре­мя экс­кур­сий экс­по­на­ты не кра­ли. Сотруд­ни­че­ство с наци­ста­ми тер­за­ло совесть Щекол­ди­на. Одна­жды он при­шёл к сво­ей зна­ко­мой Ксе­нии Дани­ло­вой, на квар­ти­ре кото­рой неред­ко соби­ра­лись под­поль­щи­ки, с прось­бой: «Ска­жи­те тем, кто в лесу: Щекол­дин не для себя и не для нем­цев ста­ра­ет­ся». Какое-то вре­мя спу­стя он же посо­ве­то­вал Дани­ло­вой скрыть­ся и достал ей про­пуск — на сле­ду­ю­щий день нем­цы устро­и­ли у неё обыск.

Всё спа­сти не уда­ва­лось. Щекол­дин нашёл в ялтин­ском пор­ту раз­граб­лен­ные ящи­ки, кото­рые он помо­гал ком­плек­то­вать до эва­ку­а­ции совет­ских войск.

«В ответ на мой про­тест про­тив гра­бе­жа один немец­кий офи­цер в чине обер-лей­те­нан­та вытолк­нул меня из скла­да, вынув револь­вер из кобу­ры, заявил мне, что он меня при­стре­лит, если я ещё явлюсь на склад порта».

Несмот­ря на круг­ло­су­точ­ное дежур­ство Щекол­ди­на и дру­гих музей­щи­ков, нем­цы мог­ли про­ни­кать во дво­рец по ночам и красть предметы.

Нако­нец, насто­я­ния и уве­ре­ния не все­гда помо­га­ли в спо­рах с наи­бо­лее власт­ны­ми офи­це­ра­ми. Одна­жды дво­рец посе­тил какой-то бер­лин­ский гене­рал и захо­тел увез­ти в гер­ман­скую сто­ли­цу зна­ме­ни­тые скульп­ту­ры львов. Щекол­дин при­шёл к Дани­ло­вой: «Пусть пар­ти­за­ны ото­бьют скульп­ту­ры, уне­сут в лес, спря­чут!» После жало­бы на гене­ра­ла в штаб Розен­бер­га (орга­ни­за­цию по кон­фис­ка­ции и выво­зу цен­но­стей с окку­пи­ро­ван­ных тер­ри­то­рий) его обви­ни­ли в оскорб­ле­нии высо­ко­по­став­лен­но­го офи­це­ра и поса­ди­ли в кар­цер на 15 суток. Тем не менее, зна­ме­ни­тые львы ита­льян­ско­го скуль­пто­ра Джо­ван­ни Бонан­ни оста­лись на месте.

Ворон­цов­ский дво­рец. Над­пись на немец­ком язы­ке: «Не при­ка­сай­тесь к мра­мор­ной ста­туе». Июль 1942 года

При отступ­ле­нии нем­цев повто­ри­лась исто­рия с попыт­кой взры­ва двор­ца. На этот раз Щекол­дин с дру­ги­ми сотруд­ни­ка­ми оста­лись в музее на ночь и подо­жда­ли, пока подъ­е­хав­шая бри­га­да нем­цев не выгру­зи­ла око­ло десят­ка сна­ря­дов у зда­ния. Пред­по­ла­га­лось, что взо­рвать сна­ря­ды долж­на будет сле­ду­ю­щая бри­га­да, но они сна­ря­ды уже не нашли — музей­щи­ки успе­ли спря­тать их в пар­ке. Спеш­ка поме­ша­ла нем­цам разо­брать­ся в ситу­а­ции, и они уеха­ли, оста­вив затею нереализованной.

После осво­бож­де­ния Алуп­ки Щекол­дин напи­сал подроб­ный отчёт о раз­граб­ле­нии цен­но­стей двор­ца, под­пи­сав его: «Дирек­тор Алуп­кин­ско­го двор­ца-музея». Через несколь­ко дней его аре­сто­ва­ли, обви­нив в пособ­ни­че­стве наци­стам. След­ствие уста­но­ви­ло, что Щекол­дин под псев­до­ни­мом Евге­ний Гро­мов опуб­ли­ко­вал в окку­па­ци­он­ной газе­те «Голос Кры­ма» ста­тью об Алуп­кин­ском двор­це, где, сре­ди про­че­го, обви­нял боль­ше­ви­ков в попыт­ке сжечь дво­рец, «как они сожгли на Южном бере­гу Кры­ма двор­цы: „Дюль­бер“ вели­ко­го кня­зя П. Н. Рома­но­ва в Мис­хо­ре, эми­ра бухар­ско­го в Ялте и малый дво­рец Алек­сандра III в Лива­дии». Быть может, на при­го­во­ре так­же ска­за­лось про­шлое Щекол­ди­на: в 1930‑е годы он был репрес­си­ро­ван за уча­стие в круж­ке, где обсуж­да­лись поли­ти­че­ские вопросы.

После 10 лет лаге­рей Щекол­дин дол­гое вре­мя пытал­ся добить­ся реа­би­ли­та­ции, обра­ща­ясь, напри­мер, к тому само­му Лео­ни­ду Собо­ле­ву, быв­ше­му кор­ре­спон­ден­ту «Прав­ды», а в 1960‑е годы — депу­та­ту Вер­хов­но­го Сове­та СССР. Тем вре­ме­нем уже шла его мораль­ная реа­би­ли­та­ция: подо­зри­тель­но отно­сив­ший­ся к нему в годы вой­ны Илья Вер­га­сов, коман­дир истре­би­тель­но­го бата­льо­на и крым­ский пар­ти­зан, после обще­ния со мно­ги­ми сви­де­те­ля­ми и пере­пиской с Щекол­ди­ным, изме­нил своё отно­ше­ние к музей­щи­ку и уде­лил ему доста­точ­ное вни­ма­ние в мему­а­рах «Крым­ские тетради».

Сте­пан Гри­го­рье­вич Щеколдин

Толь­ко в нача­ле 1990‑х годов Щекол­дин был реа­би­ли­ти­ро­ван. Тогда же вышли его вос­по­ми­на­ния в жур­на­ле «Наше насле­дие» (впо­след­ствии — отдель­ным изда­ни­ем под заго­лов­ком «О чём мол­чат львы»). В них, кста­ти, содер­жал­ся один факт, кото­рый не встре­ча­ет­ся ни в одном дру­гом исто­ри­че­ском источнике:

«В сере­дине декаб­ря (1941 года. — В. К.), стоя в Голу­бой гости­ной, я обра­тил вни­ма­ние на про­хо­див­шую груп­пу из пяти-шести офи­це­ров очень высо­ко­го роста. Они раз­го­ва­ри­ва­ли с кем-то, ниже их ростом, нахо­див­шим­ся в их коль­це. В это вре­мя он повер­нул­ся лицом ко мне, и я уви­дел всю его фигу­ру и лицо анфас. Я обмер, всё похо­ло­де­ло во мне: Гит­лер! Само исча­дие ада! Винов­ник всех наших бед!! „Кто это был?“ — спро­сил я у сол­да­та, нахо­див­ше­го­ся здесь сре­ди дру­гих. „Фюрер — инког­ни­то“, — отве­тил он».

Было ли это выдум­кой Щекол­ди­на или тай­ную поезд­ку Гит­ле­ра дей­стви­тель­но не зафик­си­ро­ва­ли ника­кие офи­ци­аль­ные немец­кие доку­мен­ты, судить слож­но. Воз­мож­но, львы дей­стви­тель­но о чём-то мол­чат. Но, какой бы спор­ной ни была судь­ба Сте­па­на Щекол­ди­на до вой­ны или после неё, каким бы ни был его поли­ти­че­ский выбор, мож­но ска­зать одно: алуп­кин­ские львы — немые сви­де­те­ли его граж­дан­ско­го подви­га, бла­го­да­ря кото­ро­му сего­дня во вре­мя крым­ских путе­ше­ствий мы можем насла­ждать­ся кра­со­та­ми уни­каль­но­го Ворон­цов­ско­го дворца.

Источник

Рецензии на книгу « О чем молчат львы. Крым. Алупка. 1941-1944 » Степан Щеколдин

Книга была куплена после приезда с Крыма, уж очень впечатлил дворец. История, описанная Щеколдиным, потрясает. В таких подробностях не рассказывал НИ ОДИН экскурсовод. Уже несколько раз перечитали.

Эта книга не оставит равнодушным никого. Через судьбу автора проступает эпоха 20 века, великого и трагичного. Человеческий подвиг и человеческая слабость перед лицом обстоятельств времени. С первых страниц рассказ захватывает и не отпускает. Текст превосходит обычные мемуары, превращаясь в живущую до сих пор историю жизни, кажется, которая перерастает свою обыденность и становится на глазах подвигом. Подвигом русского хранителя искусства от Бога, хранителя достижений культуры, которая без материальных опор разрушается. Личность Степана Щеколдина на самом деле ключевая в истории Алупкинского дворца-музея, без его устремлений и труда мы потеряли бы навсегда прекрасную жемчужину Крыма.

Несколько дополнительных фото представленной книги:

Есть герои и подвиги, о которых никто не знает — свидетелей не осталось. Есть герои и подвиги, которые признаны и отмечены — их много и мы их знаем. Но есть еще одна категория и героев — эти те, кого за сделанное ими не просто не наградили, а осудили, предав их деяния забвению.
Таким осужденным героем был Степан Григорьевич Щеколдин (1904-2002), хранитель музея-дворца Воронцова в Алупке во время немецкой оккупации Крыма, дважды спасший от уничтожения этот необыкновенный памятник архитектуры: первый раз в конце 41 г., от спецгруппы НКВД, второй — в начале 44 г., от подрывников из вермахта.
Родившись и выросши в Москве, С.Г. Щеколдин с детства увлекался искусством, но по настоянию отца стал бухгалтером. В 1933 г. был выслан на три года в Архангельск (за разговоры), после освобождения уехал в Крым, где стал экскурсоводом. В 1938 г. устроился в Алупкинский музей, где работал до начала войны, когда коллекцию музея стали готовить к эвакуации. В наступившем хаосе (который Щеколдин прекрасно описал – см. сканы стр. 20-28) увезти смогли лишь часть. Щеколдин и все остальные сотрудники были уволены, эвакуироваться он не смог и остался в городе.
Видя заброшенность и здания, и сохранившихся ценностей, Щеколдин фактически становится хранителем музея, собирает вокруг себя коллектив, прячет все, что можно. Немецкие власти назначают его директором, и до прихода советских войск Щеколдин оберегает музей от расхищения (не очень удачно — воровали и свои, но особенно оккупанты, о чем Щеколдин подробно рассказывает). Сотрудники получали зарплату, музей проводил экскурсии (в основном для немцев и румын, своим было не до музеев). Щеколдин утверждает, что во дворце побывали (инкогнито) Гитлер, Гиммлер и генерал Манштейн. Визит первого документального подтверждения не нашел.
После освобождения города советскими властями Щеколдин получил несколько официальных благодарностей за спасение музея, но очень скоро, по доносу своих же коллег, был арестован и осужден за сотрудничество с фашистами на десять лет, которые отбыл полностью, освободившись в 1954 г. В Алупку больше не возвращался, осев в Таганроге, где работал до глубокой старости. Лишь в 1991 г. при помощи академика Лихачева С.Г. Щеколдин был реабилитирован.
В 1987 г. он написал воспоминания о своем директорстве при немцах, которые впервые были изданы уже после смерти их автора, в Симферополе в 2005 г. Впоследствие эта книга неоднократно переиздавалась. Рассматриваемое издание — прекрасный образец современного книгопечатания: твердый переплет, офсетная бумага, множество иллюстраций (правда, не все хорошего качества), вклейка с цветными репродукциями хужожника Новикова, оставившего много картин Алупки и ее окрестностей (на мой взгляд, так себе).
Я бы очень рекомендовал прочитать этот (фактически) очерк даже школьникам, чтобы они увидели Великую Отечественную войну не такой, как ее изображают в учебниках, а настоящей, во всех цветах и красках, и поняли, что подвиг и предательство возможны всегда и везде, всё зависит только от человека.
А С.Г. Щеколдин не получил от государства (ни советского, ни постсоветского) никакой награды. Но спасал-то он музей не за награду…

Источник