О чем говорит факт того что восставшими были фракийцы галлы и германцы
Перемена в планах Спартака
«Теперь Спартак стал уже великой и грозной силой, но как здравомыслящий человек ясно понимал, что ему все же не сломить могущества римлян, и повел свое войско к Альпам, рассчитывая перейти через горы и, таким образом, дать каждому возможность вернуться домой — иным во Фракию, другим в Галлию. Но люди его, полагаясь на свою силу и слишком много возомнив о себе, не послушались и на пути стали опустошать Италию» (Плутарх).
Поход Спартака к Альпам сочувственно воспринимался историками XIX века. Им представлялось очень благородным намерение Спартака вывести рабов обратно на родину, при этом забывалось, что Фракия и Галлия — страны, из которых произошло большинство восставших, — не представляли собой единых государств, а являлись конгломератами множества племен. Проблематично было и добраться до своего племени, и заново наладить в нем жизнь, не говоря уже о том, что части Фракии и Галлии уже находились в сфере досягаемости Рима. Во Фракии, например, как раз в это время действовали войска Марка Лукулла, брата противника Митридата полководца Луция Лукулла.
Поход Спартака к Альпам скорей представляется вынужденной мерой, которая вряд ли устраивала его самого. Ему пришлось бы разделить боеспособную армию, с боями пробиваться во Фракию, а во Фракии, где у каждого племенного вождя была своя дружина, он со своей армией, мог быть просто воспринят как конкурент в борьбе за власть и землю. Среди восставших же предложение Спартака вызвало настоящую бурю возмущения. «Немногие благоразумные одобряли и говорили, что им нечего искать другого метода отступления: это были люди свободного духа и прославленные;… но часть по своей глупости, полагаясь на все пребывающие силы, жестокие характером, иные, позорно забывшие о своей родине, главнейшая же масса по своей рабской натуре, не стремясь ни к чему другому, кроме добычи и удовлетворения своей жестокости» (Саллюстий).
Вряд ли оценка Саллюстия справедлива. В данных условиях любая другая армия вела бы себя сходным образом. Восстание — опасное предприятие, грозившее рабам в случае поражения смертью, рабы пошли на это, вняв призывам своего вождя, человека, в счастливую звезду которого они поверили, а теперь, похоже, он больше не нуждается в армии и распускает ее, а людям предлагается спасаться, кто как может. Предложение Спартака для них означало предательство.
Судя по решительности, с которой Спартак настоял на своем предложении, покинуть Италию представлялось ему жизненной необходимостью. Почему же именно сейчас, после всех усилий, когда у него уже есть боеспособная армия, и она уже начала одерживать победы? На наш взгляд, причиной такого решения Спартака стал провал его планов вступить в союз с Митридатом. Версия о некоем косвенном участии Митридата в восстании так или иначе поднималась в литературе, хотя никакие источники не подтверждают ее. Только Аппиан в своих «Митридатовых войнах» пишет: «Он (Митридат) знал, что и недавно почти вся Италия отпала от римлян вследствие ненависти к ним и была в долгой и ожесточенной войне с ними и вступила в союз против них со Спартаком — гладиатором, человеком, не имевшим никакого значения». Сведения эти не соответствуют действительности: как известно, ни один италийский город не присоединился к восстанию, — но они доказывают, что о восстании Митридат знал и, возможно, даже следил за его ходом.
Представляется почти неизбежным, что Спартак и Митридат, воюя против общего врага, должны были поддерживать некие отношения между собой, но в действительности такого произойти не могло. Античная рабовладельческая психология делала невозможными такого рода союзы. Раб никогда не рассматривался как равный свободному, поэтому для свободных было попросту оскорбительно взирать на рабов как на возможных союзников. Только в моменты наивысшей опасности для государства рабы могли призываться в ряды воинов. Причем человек, даже недавно сделавшийся рабом, воспринимался так, словно был рабом всегда. Даже если Спартак пытался завязать отношения с Митридатом, причем сделал он это, скорее всего, через кого-то из приближенных царя, например, фракийца Дионисия, вряд ли эта попытка вызвала у Митридата что-либо, кроме возмущения. Победа над Римом с помощью беглых рабов была бы для Митридата, «в шестнадцатом колене потомка персидского царя Дария Гистаспа», позорней поражения.
Видимо, Спартак либо не получил ответа от Митридата, либо получил ответ отрицательный. Убедившись, что на помощь царя рассчитывать не приходится, Спартаку не оставалось ничего другого, как возможно скорей покинуть Италию. Продолжение войны в одиночку было и бесперспективно и опасно. Слишком хорошо Спартак помнил участь восставших рабов Сицилии.
Правота Спартака была неопровержима. В конце концов, восставшие должны были согласиться с ним, но это решение, как показали дальнейшие события, означало раскол армии. Причины отделения отряда Крикса от армии Спартака исследовались многократно и не избежали некоторой доли эмоционального восприятия, предпосылки для которого, впрочем, диктуют нам сами античные авторы. Так, Плутарх объясняет причины отделения Крикса от Спартака «высокомерием и заносчивостью» германцев его отряда, а Саллюстий в вышеприведенном отрывке пишет о раздорах в войске рабов, которые очень легко можно увязать с последующим отделением Крикса. Разумеется, не эмоции были причиной раскола. Причины эти усматривались небезосновательно в многонациональном характере армии Спартака. Не споря с этим утверждением, хотелось бы остановиться на нем подробнее. Античные авторы были прекрасно осведомлены о национальном составе спартаковской армии, в которой подавляющее большинство составляли фракийцы, галлы и германцы. Особенно указывается, что галлы и германцы подчиняются Криксу, а после его смерти Ганнику и Касту. «Крикс и его единоплеменники – галлы и германцы…» (Саллюстий), «Претор Марк Красс сначала счастливо сразился с частью беглых рабов, состоявшей из галлов и германцев, перебив тридцать пять тысяч рабов и убив их вождя Ганника» (Тит Ливий). Очевидно то, что фракийцы подчиняются Спартаку, фракийцу по происхождению, не требовало специального уточнения.
Итак, в то время как армия Спартака начала свое движение к Альпам, галлы и германцы Крикса отделяются от нее. Их поведение абсолютно не выглядит нелогичным, если предположить, что основу отряда Крикса составляли галлы Цизальпийской Галлии, для которых Галлия Трансальпийская была чужбиной. Что касается германцев, которых в отряде Крикса так много, что Плутарх даже указывает на его чисто германский состав, то, вероятно, мы имеем дело с детьми тевтонов и кимвров, попавшими в плен и проданными в рабство со своими матерями. Племена тевтонов и кимвров потерпели поражение от римлян и прекратили свое существование в 102—101 годах, к моменту начала восстания их дети должны были давно достичь зрелого возраста. Относительно национальной принадлежности тевтонов и кимвров до сих пор нет полной ясности, вероятно, правильна наиболее употребительная версия об их смешанном галло-германском происхождении. Присоединившись к восстанию, кимвры группировались вокруг галла Крикса, который воспринимался ими, как «свой». Германцы Крикса еще меньше галлов расположены были уходить за Альпы. Земли и имущества у них там не осталось. К тому же сам Спартак собирается отступать не в Галлию, а в Испанию. Кимвры осуществили попытку вторгнуться в Испанию в 105 году до н. э., которая была отбита испанцами. Вероятно, кимвры — «германцы» армии Крикса никак не рассчитывали на дружеский прием в Испании. Таким образом, отступление за Альпы для Крикса полностью исключалось.
Между тем «раздражение, вызванное в Сенате низким и недостойным характером восстания, уступило место страху и сознанию опасности, и Сенат отправил против восставших, как на одну из труднейших и величайших войн, обоих консулов разом» (Плутарх). Итак война с беглыми рабами была признана делом государственной важности. На нее были отправлены оба консула 72 года: Гней Корнелий Лентул Клодиан и Луций Геллий Попликола.
Отделение Крикса от Спартака именно в тот момент, когда армию восставших преследует консульская армия, также вызывало немало споров. Казалось бы, перед лицом сильного врага следовало бы отложить личные счеты и сообща встретить опасность. В.Лесков, например, предполагает, что Спартак разделил армию намеренно, и здесь мы имеем дело с неудачным маневром, беллетристам же более эффектной видится тема ссоры вождей. Думается, что и здесь эмоции отнюдь не относились к делу. Именно узнав о приближении консульских армий, Крикс принял решение отделиться от армии Спартака, с которой он прошел четверть расстояния до Альп. Участие в битве было ему не выгодно, ведь оставаться в Италии он не предполагал, а его маленькая армия после сражения еще больше поредела бы. Крикс попросту вывел свою армию из-под удара, небезосновательно рассчитывая, что консульская армия устремится за Спартаком — главной своей целью. Думается, что побудительные причины Крикса были Спартаку известны и не могли встретить сопротивления с его стороны. Вождям теперь уже двух повстанческих армий нужно было думать прежде всего о своих людях, помочь друг другу они не могли, хотя, возможно, Спартак попытался бы увести за собой консульскую армию, чтоб дать своему товарищу лишний шанс покинуть Италию.
После отделения от Спартака Крикс отступает к горе Гарган. Консулы же, в свою очередь, разделили армии. «Один из них, Геллий, неожиданно напав на отряд германцев, из высокомерия и заносчивости отделившихся от Спартака, уничтожил его целиком» (Плутарх).
К сожалению, военным талантом Крикс не обладал. Свою несостоятельность в качестве полководца он продемонстрировал в первом же самостоятельном бою. Его армия сражалась «самым ожесточенным образом» (Орозий), и все же потерпела сокрушительное поражение. «Сам Крикс и две трети его войска пали в битве» (Аппиан).
«Спартак же быстро двигался через Апеннинские горы к Альпам…» (Аппиан). Ему предстояло превратить поражение Крикса в триумф своего полководческого таланта. «Один из консулов опередил его и закрыл путь к отступлению, а другой догонял сзади» (Аппиан). Обрушившись сначала на консула Лентула, Спартак разбил его и обратил в бегство. Затем он продолжил преследование отступающего неприятеля, а консул Лентул тем временем объединил остатки своей разбитой армии с войском Геллия. Объединенная консульская армия выступила против Спартака только для того, чтоб получить второе тяжелое поражение. Это был окончательный разгром консулов.
Оставшись победителем на поле боя, Спартак мог воздать долг павшим. По свидетельству Аппиана, погребение Крикса было отмечено гладиаторскими боями, слух о котором дошел до Рима. Надо полагать, что сама масштабность этих игр была намеренной. Устраивая их, Спартак одновременно достигал нескольких целей. Известие о расколе в лагере восставших наверняка было воспринято в Риме с чувством законного удовлетворения: рабы по своей природной несклонности к организованности вступают в свары, и война скоро сойдет на нет сама собой. Требовалось дать понять римлянам, что последствия раскола уже устранены, армия восставших победоносна и стала еще сильнее, ее вождь не испытывает никакого страха перед грозным именем Рима и с самими римлянами намерен поступать так, как сочтет нужным. С другой стороны, раскол не мог не вызвать уныния среди соратников Спартака, игры были призваны внушить им уверенность, что с распрями вождей покончено. Несмотря на размолвку, Крикс и после своего ухода продолжал оставаться соратником и другом Спартака. Проявленное им великодушие должно было крепче привязать к нему прочих вождей восстания.
Спартак: человек ниоткуда. Тайна личности знаменитого гладиатора
Античность подарила миру великое множество выдающихся полководцев и героев. Не раз они спасали свое отечество, громили вражеские армии, разрушали чужие города. Но при всем богатстве выбора трудно найти более романтичную и трагическую фигуру, чем Спартак. Его страшным именем называл Марк Антоний своего соперника Октавиана, а Цицерон – Марка Антония и народного трибуна Клодия. Но с ним же в панегирике, называя Спартака искусным в военном деле полководцем, сравнивал императора Траяна римский историк Фронтон.
Итак, Спартак, «великий своими силами и тела, и души» (Саллюстий).
Отличавшийся «не только большой смелостью и физической силой, но умом и гуманностью. Этим он значительно превосходил других, будучи гораздо более похожим на эллина» (Плутарх).
«Дезертир, ставший разбойником» (Флор).
«Низкий гладиатор, предназначенный быть на арене цирка очистительной жертвой за римский народ» (Синезий).
Презренный раб, который, по словам Луция Флора, «был убит и погиб, как подобало бы quasi imperator – «великому императору» (в данном случае римский автор имеет в виду почетный титул, присуждавшийся победившему полководцу солдатами его армии: с этого времени он мог присоединить его к своему имени. Никаких льгот и привилегий это неформальное звание не давало, но считалось высшей наградой и высшим достижением любого военачальника).
Человек, которого фракийская пророчица и жрица объявила богом, во что многие, и рабы, и римляне, поверили.
И даже более того. Вот что писал о восставших рабах Августин Блаженный:
Вдумайтесь в эти слова! Христианский автор конца IV—V в.в. от Р.Х. спрашивает своих читателей: какой бог пришел в Италию летом 74 г. до Р.Х. под именем Спартака? Марс, Аполлон, Геркулес или неведомый бог чужой страны? А, может быть, восставшим рабам помогал Тот, чей Сын скоро будет распят в Иерусалиме, и 6 000 крестов на Аппиевой дороге – это всего лишь репетиция другого, Главного Распятия?
Оставим мистику и подумаем о другом: откуда взялось это странное имя – Спартак? Почему, ослепив своим ужасным блеском надменных римлян, не встречается оно больше ни в одном источнике – ни один человек не носил его в Риме, Греции, Фракии, Испании, Галлии, Британии, Азии ни до, ни после нашего героя. Да и имя ли это? Вопросов больше, чем ответов. Давайте же попытаемся ответить хотя бы на некоторые из них.
Согласно самой распространенной версии, Спартак был фракийцем. Плутарх пишет: «Спартак, фракиец, происходивший из племени номадов». В этой короткой фразе сразу же бросается в глаза противоречие, которое подрывает доверие к источнику: дело в том, что фракийцы «номадами», то есть «кочевниками» никогда не были. Некоторые исследователи высказали предположение, что мы имеем дело с ошибкой переписчиков, и предложили читать эту фразу следующим образом: «Спартак, фракиец из племени медов». Племя медов во Фракии, действительно, обитало – в среднем течении реки Стримона (Струма). Столица этого племени, как предполагают, находилась рядом с современным городом Сандански.
Афиней утверждал, что вождь восставших гладиаторов был рабом от рождения. Но Плутарх и Аппиан сообщают, что Спартак был воином-фракийцем (возможно, даже командиром невысокого ранга), сражался против Рима и попал в плен.
Флор, римский историк, автор «Эпитом Тита Ливия», считает Спартака фракийским наемником, дезертировавшим из римской армии. Именно эту версию использовал в своем знаменитом романе Рафаэлло Джованьоли: его герой, фракиец Спартак, воевал против римлян, попал в плен, но за свою храбрость был зачислен в один из легионов, и даже получил звание декана. Однако воевать против соплеменников не стал, бежал, но был пойман, и лишь после этого продан в рабство.
Фракийцы и воевали с Римом, и служили в его войсках наемниками, а во время восстания Спартака римская армия во главе с Марком Лицинием Лукуллом воевала во Фракии. Военнопленных и рабов из этой страны в Риме хватало, так что версии Плутарха, Аппиана и Флора вполне правдоподобны. Единственное слабое место этих гипотез в том, что ни один известный нам фракиец не носил это красивое и звучное имя. Даже после облетевших весь мир известий о неслыханных победах Спартака жители Фракии не стали называть им своих мальчиков, что весьма странно: это ведь так естественно – назвать сына в честь великого земляка-героя. Пытаясь разрешить данное противоречие, некоторые исследователи выдвинули предположение, что речь идет о представителе фракийского царского рода Спартокидов, правивших одно время в располагавшемся на территории Крыма Боспорском царстве.
Однако династия Спартокидов была прекрасно известна римлянам, спутать имена Спартак и Спарток они не могли. Более того, если бы можно было отождествить вождя восставших с членом царского дома Спартокидов, это непременно было бы сделано. Ведь сами римляне особых иллюзий по поводу этой войны не питали и в выражениях не стеснялись. Поэт Клавдиан, например, говорит о Спартаке:
Другой поэт, Апполинарий Сидонский, тоже чувств своих сограждан не щадит:
Но кто «разгоняет» консульские армии? Если заморский царевич, то ничего особенного в этих поражениях нет – всякое на войне случается. Поражение от достойного противника не оскорбительно, а победа над ним – великая честь. Вот, например, сегодня Ганнибал гоняет гордых квиритов по Италии, а они его завтра – по Африке. Что в итоге напишут римские историки? Вражеский полководец, конечно, герой и молодец, каких поискать, однако воспользоваться плодами своих побед он не сумел и потому как стратег Сципион лучше Ганнибала, а Рим, как государство – лучше Карфагена. Но если римские легионы «разгоняет» гладиатор Спартак – это совсем другое дело, это катастрофа, чреватая потерей статуса мировой державы. Даже война с рабами в Сицилии не была так позорна в глазах римлян, как война с гладиаторами. Дело в том, что и этрусками, и римлянами гладиаторы почитались людьми, уже переступившими порог между мирами, и принадлежавшими духам подземного царства. Они были очистительными жертвами за какого-нибудь важного вельможу (если его наследники могли позволить себе такое дорогостоящее жертвоприношение), либо за весь народ. Образно говоря, Ганнибал для римлян был огнедышащим драконом, прилетевшим из-за моря, а Спартак, которого Орозий сравнил с Ганнибалом – жертвенным быком, убежавшим от алтаря и разгромившим половину Рима. И никакие будущие победы не могли искупить позора поражений. Вспомним, знаменитую децимацию Марка Красса, которая, буквально, потрясла всех: армии республики понесли тяжелейшие потери, и Рим трепещет от страха. И в этих условиях Красс казнит каждого десятого воина потерпевших поражение легионов. И не просто казнит – он приносит своих воинов в жертву: по сообщению Аппиана, эти казни сопровождаются мрачными обрядами посвящения несчастных подземным богам. Быть может, целью Красса было не наказание «трусов», а попытка добиться благосклонности владык загробного мира? Возможно, он желал склонить их на свою сторону, дабы они отказали в помощи своим клиентам – уже принадлежавших им гладиаторам. И именно за это обращение к чужим и страшным богам он не был удостоен триумфа после победы над восставшими – всего лишь оваций (но в лавровом венке). Потому что триумф – это торжественная церемония благодарности Юпитеру Капитолийскому, от помощи которого Красс фактически отказался, обратившись к чужим для Рима богам. И, может быть, именно за обращение к подземным богам Красса так ненавидели в Риме?
Достаточно мистики на сегодня, поговорим о других версиях происхождения имени нашего героя. Некоторыми исследователями было выдвинуто предположение, что Спартак – греческое имя, которое произошло от названия мифического народа спартов, выросших из драконьих зубов, посеянных фиванцем Кадмом. Носить его мог как эллинизированный фракиец, так и грек. Ведь мы помним слова Плутарха, что Спартак был «гораздо больше похож на эллина».
Но, может быть, Спартак – это не имя, а прозвище? Историкам известен фракийский город Спартакос. Не мог ли Спартак быть его уроженцем? Довольно убедительно и весьма логично. Но, если уж речь пошла о прозвищах, то почему это прозвище не может быть кличкой? Причем кличкой презрительной – ведь гладиаторы были самым неуважаемым сословием Рима. В данном случае, кличкой собачьей: именно так, Спарт или Спартак звали одну из трех собак, растерзавших своего хозяина – превращенного Артемидой в оленя Актеона. То есть, Спартак – человек-пес, терзающий своих хозяев-римлян! Весьма интересная магия имен, однако вождя рабов назвали так еще до восстания. Но почему же, в отличие от других, этот гладиатор мог получить «нечеловеческое» имя? Объяснение может быть следующим: Спартак – не раб от рождения, и не военнопленный, ранее он был свободным человеком, даже не италиком, а римлянином. В этом случае он не мог выступать на арене под собственным именем: и к хозяину могли появиться лишние вопросы, и бывший римский гражданин понимал, что став гладиатором, он опозорил свой род. И из Италии, быть может, Спартак не ушел именно потому, что ему некуда было уходить. Мы ведь помним, что из Цизальпинской Галлии он зачем-то повернул назад, и с пиратами, якобы, не сумел договориться. Может быть, просто не хотел уходить? Не солдаты его упросили, а, наоборот, он уговорил командиров своей армии остаться и пойти на Рим. Но, продавать в рабство граждан Римской Республики, было запрещено законом. И, тем более, нельзя было римского гражданина продать в гладиаторы. Гладиаторские бои считались в Риме занятием настолько позорным, что даже обычных рабов нельзя было принуждать принимать в них участие без достаточного основания. Цицерон ставит гладиаторов в один ряд с самыми отвратительными преступниками, когда говорит, что «нет в Италии такого отравителя, гладиатора, бандита, разбойника, убийцы, подделывателя завещаний, который не назвал бы Катилину своим другом». Тот же Цицерон в «Тускуланских беседах» пишет: «Вот гладиаторы, они — преступники или варвары». Не удивительно, что слово «ланиста» (владелец гладиаторской школы) в переводе на русский язык означает «палач».
Самые удачливые из гладиаторов могли быть чрезвычайно популярны, но, тем не менее, оставались при этом париями – самыми презираемыми членами общества.
За что же мог быть продан в гладиаторы Спартак, если, действительно, был римским гражданином? Чем заслужил он столь тяжелое и позорное наказание? И было ли такое вообще возможно в то время?
Годы, предшествующие восстанию Спартака, для Рима были очень тяжелыми и неприятными. Совсем недавно закончилась так называемая Союзническая война (91-88 г.г. до н.э.), в которой Риму противостояли коренные племена, попытавшиеся создать на своих землях государство Италия. Победа не принесла римлянам облегчения, потому что почти сразу же началась Первая гражданская война (83-82 г.г. до н.э.), в которой на стороне Мария против Суллы выступили многие полисы италиков. И, рассказывая об армии Спартака, Саллюстий утверждает, что в ее составе были «люди, свободные духом и прославленные, бывшие бойцы и командиры армии Мария, незаконно репрессированные диктатором Суллой».
Плутарх также сообщает, что некоторые из восставших были заключены «в темницу для гладиаторов вследствие несправедливости купившего их господина, посмевшего отправить на арену римских граждан, героически защищавших свободу от тирании Суллы».
Варрон же прямо говорит, что «Спартак был несправедливо брошен в гладиаторы».
Но версия о римском происхождении Спартака вступает в явное противоречие с многочисленными свидетельствами весьма и весьма уважаемых историков, практически единодушно утверждающих, что он был фракийцем. Да и как бы удалось Спартаку «сойти за своего» среди настоящих фракийцев?
К тому же некоторые римские историки (Синезий, например) называют «фракийца» Спартака «галлом»: «Выходцы из Галлии Крикс и Спартак, люди из низких гладиаторов».
Орозий с ним не согласен, он уточняет: «Под начальством галлов Крикса и Эномая, и фракийца Спартака они (гладиаторы) заняли гору Везувий».
Плутарх пишет: «У некоего Лентула Батиата была в Капуе школа гладиаторов, из которых большинство были галлы и фракийцы».
Возникает вопрос: речь, действительно, идет о выходцах из Галлии и Фракии? Или – о представителях условных «команд» (корпораций) Галлии и Фракии? А ведь среди гладиаторских корпораций были еще и «самниты», например. Не обманула ли гладиаторская специализация Спартака его поздних биографов? Может быть, их ввело в заблуждение то обстоятельство, что на арене цирка фракиец Спартак выступал в «команде галлов»?
Так кем же на самом деле был Спартак? Возможно, когда-нибудь историками будут открыты документы, которые прольют новый свет на личность знаменитого вождя римских рабов.