О чем говорило молчание стихотворение
Ее допрашивал четвертый день подряд
Фашистский офицер, увешанный крестами.
Ей руки за спину выкручивал солдат,
Ее хлестала плеть, ее гноили в яме.
Но был упрямо сжат иссохший тонкий рот,
И только иногда страданья человечьи
Невольно выдавал руки слепой полет,
Глубокий тихий вздох да вздрогнувшие плечи.
Фашистский офицер сказал,
что больше нет терпенья у него,
Что это лишь начало.
Таких жестоких мук, каких не видел свет.
Но желтая, как воск, она в ответ молчала.
Немецкий офицер схватил ее ладонь.
Склонился, хохоча, в насмешливом поклоне
И вдруг сигару взял, прижал ее огонь
К бессильной, но тугой девической ладони.
От пламени свечи, рябившего в глазах
Плясали на стене чудовищные тени
И, вдруг, почуял он, что рядом ходит страх
Берёт его за грудь, хватает за колени.
Проклятье, что за бред! Себе не веря сам,
Он ринулся вперёд, Сломив свою усталость.
Оплывшую свечу поднёс к её глазам
И ясно увидал – она над ним смеялась!
Не в силах отвести дрожащий свет свечи
От жутких черных глаз, пронзивших тьму подвала,
Фашистский офицер присел на кирпичи
И, в бешенстве дрожа, проговорил устало:
Разведка донесла, что пламенная речь
С далеких детских лет была твоей стихией,
Что словом ты могла мильоны в бой увлечь,
И этим этим ты была известна всей России!
А ныне ты молчишь, забыв, что льется кровь!?
Я пробовал ножи высокого закала,
Я бил тебя в лицо, но ты молчала вновь,
Я жег твои ступни, но ты опять молчала!
Я взбешен, потрясен! И я хотел бы знать:
Кто научил тебя, душой твоей владея,
Прекрасно говорить и так, как здесь, молчать?
Скажи мне, кто же он, скажи, скажи скорее!
Сияньем озарив подвальный черный свод,
Огромные глаза, как искры, засверкали.
И в первый раз открыв иссохший черный рот,
Всей силою души она сказала: «СТАЛИН!»
Материалы к уроку литературы «Лирика военных лет» (видеоролики, презентация)
Описание разработки
А. Безыменский «О чём говорило молчание».
Ее допрашивал четвертый день подряд
Фашистский офицер, увешанный крестами.
Ей руки за спину выкручивал солдат,
Ее хлестала плеть, ее гноили в яме.
Но был упрямо сжат иссохший тонкий рот,
И только иногда страданья человечьи
Невольно выдавал руки слепой полет,
Глубокий тихий вздох да вздрогнувшие плечи.
Угрюмый офицер сказал,
что больше нет терпенья у него,
Что это лишь начало таких жестоких мук,
Каких не видел свет.
Но желтая, как воск, она в ответ молчала.
Угрюмый офицер схватил ее ладонь.
Склонился, хохоча, в насмешливом поклоне
И вдруг сигару взял, прижал ее огонь
К бессильной, но тугой девической ладони.
Прошло минуты две. Тончайший горький смрад
Наполнил полутьму высокого подвала.
Прижался в уголок растерянный солдат.
Прошел недолгий час, а может много лет,
Казалось, темнота от ужаса густела,
Но также освещал свечи дрожащей свет
На кирпичах распластанное тело.
«Все ясно до конца. Я сам тебя убью.
Не скрою, жудкий страх сейчас меня тревожит:
И мнится, что с тобой она уйти не может.
Я требую, скажи одно лишь только слово.
Мы давние враги, но ты меня поймешь,
Хотя моя мольба бессильна до смешного.
Разведка донесла, что пламенная речь
С далеких детских лет была твоей стихией,
Что словом ты могла мильоны в бой увлечь,
Что этим ты была известна всей России!
А ныне ты молчишь, забыв, что льется кровь!?
Я пробовал ножи высокого закала,
Я бил тебя в лицо, а ты молчала вновь,
Я жег твои ступни, а ты опять молчала!
Я взбешен, потрясен! И я хотел бы знать:
Кто научил тебя, душой твоей владея,
Чудесно говорить и так, как здесь, молчать?
Скажи мне прямо кто? скажи, скажи скорее!
Негромок был ответ, был слабый взлет руки,
Но думал, он, что гром наполнил ширь подвала,
Когда открыв глаза, она ему сказала:-Большевики!
Урок Памяти «Расстрелянное детство»
УРОК ПАМЯТИ «РАССТРЕЛЯННОЕ ДЕТСТВО»
Зачем на свет приходят дети?
Ведь не затем, чтоб ранней смертью
Ошибки взрослых исправлять,
За то, что столько мы столетий
Не перестанем воевать.
И сколько б век людской не длился,
Будь трижды проклята война
За то, что мы на обелисках
Детей читаем имена…
Звучит «Утомленное солнце»
Выходит девочка-мама, убирается в доме, забегает девочка-дочка
ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР (Р.Рождественский)
— Снова дралась во дворе?
Сил моих больше нету.
Да что ж это делается?
а в летчики примут меня?
а правда, что будет
Слова Левитана (запись) на фоне песни «Священная война»
(Мама с дочкой, обнявшись дослушивают объявление Левитана о начале войны, и уходят)
На фоне «Священной войны» выходят две девочки в пилотках. Поочереди читают:
Мальчики (Ю.Друнина) (слайды 2-6)
Уходили мальчики – на плечах шинели,
Уходили мальчики – храбро песни пели,
Отступали мальчики пыльными степями,
Умирали мальчики, где – не знали сами…
Попадали мальчики в страшные бараки,
Догоняли мальчиков лютые собаки,
Убивали мальчиков за побег на месте.
Не продали мальчики совести и чести …
Не хотели мальчики поддаваться страху,
Поднимались мальчики по свистку в атаку,
В черный дым сражений, не броне покатой,
Уезжали мальчики, стиснув автоматы.
Повидали мальчики – храбрые солдаты –
Показали мальчики за четыре года,
Кто такие мальчики нашего народа.
Качается рожь несжатая . (Слайды 7-9)
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы-девчата,
То юность моя в огне.
Идут по войне девчата,
На последних строчках выходит вокальный ансамбль девочек и поют песню Эх, дороги….. (Слайд 10)
После песни уходят. Выходит девочка
В классе очень холодно,
Сразу, без сомнения,
Вывожу — «война». (Слайд 11)
Выходят 3 девочки, одна из них медицинская сестра в соответствующей одежде. По очереди читают.
Я только раз видала рукопашный Ю. Друнина
Я только раз видала рукопашный,
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
(Слайд 12.) Бинты Ю.Друнина
Глаза бойца слезами налиты,
Лежит он, напружиненный и белый,
А я должна приросшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась.
На бинт я щедро перекись лила,
Стараясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: «Горе мне с тобою!
Да и ему лишь прибавляешь муки».
Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.
Не надо рвать приросшие бинты,
Когда их можно снять почти без боли.
Я это поняла, поймешь и ты.
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
1.Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, сырой земле.
— Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый.
У меня лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Отогрелись мы еле-еле,
Вдруг приказ: ‘Выступать вперед!’
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.
2. С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и замен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы со славой хотели жить.
Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав.
Белорусские хаты пели
О рязанских глухих садах.
3. Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье (Слайд 15)
У иконы свечу зажгла
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб она тебя не ждала.
Выходит вокальный ансамбль, встают клином и поют песню (ЖУРАВЛИ)
Жил мальчик на хуторе Мшинском,
За дальним кордоном лесным,
Когда появились фашисты,
Он стал партизанским связным.
Ходил он, как нищий, по селам
С холщовой сумой на плече,
В отцовских ботинках тяжелых
И мамином рваном плаще.
То в окна стучался немые,
То брел к старикам на покос.
И танк подрывался на мине,
И поле летел под откос.
Забылось негромкое имя,
Осталась лишь кличка — Связной.
Он пережил осень и зиму.
Его расстреляли весной.
Выходят девочка и мальчик и рассказывают о пионерах-героях.
Родился в городе Шепетовка. Мальчику только-только исполнилось 14 лет, когда он пришёл в партизанский отряд. Он смело сражался плечом к плечу со взрослыми, освобождая родную землю от фашистских захватчиков. Посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Когда началась война ЕМУ не было ещё и 14 лет. Он жил в маленькой деревушке Лукино. Когда пришли немцы он стал партизаном. Не раз ходил в опасные разведки, добывал важные сведения о расположении противника. Вместе с партизанами подрывал вражеские поезда, разрушал мосты, дороги. Был награждён орденом Красного знамени и медалью «За отвагу». В одном из сражений с гитлеровцами погиб. Присвоено звание Героя Советского Союза.
За мужество и отвагу был удостоен звания Герой Советского Союза. В городе Минске ему поставлен памятник.
Александр Безыменский « О чём говорило молчанье»
Её допрашивал четвёртый день подряд
Фашистский офицер, увешанный крестами.
Ей руки за спиной выкручивал солдат,
Её хлестала плеть, её гноили в яме,
НО был упрямо сжат иссохший тонкий рот,
И только иногда страданья человечьи
Невольно выдавал руки слепой полёт,
Глубокий тихий вздох
да вздрогнувшие плечи.
Угрюмый офицер сказал, что больше нет
что это лишь начало
Таких жестоких мук, каких не видел свет…
Но, жёлтая, как воск,
она в ответ – молчала.
Угрюмый офицер схватил её ладонь,
Склонился, хохоча, в насмешливом поклоне
К бессильной, но тугой, девической ладони.
Прошло минуты две. Тончайший горький
Наполнил полутьму высокого подвала.
Забился в уголок растерянный солдат…
она в ответ – молчала.
Казалось, полутьма от ужаса густела!
свечи дрожащий свет
На плитах кирпича распластанное тело.
Он взял сюда огонь и острие металла,
Но был всё так же сжат иссохший тонкий рот
Выплёвывая кровь, она в ответ молчала.
Все трое уходят, на смену им выходит мальчик и читает:
«Юные безусые герои,
Юными остались вы навек.
Перед вашим вдруг ожившим строем
Мы стоим, не поднимая век.
Боль и гнев сейчас тому причиной,
Благодарность вечная вам всем,
Маленькие стойкие мужчины,
Девочки, достойные поэм».
Под звуки метронома из правой задней кулисы выходит девочка, читает, постепенно приближаясь.
Рушится ночью небо. Воронов Юрий
Рушится ночью небо,
Голод и стынь с рассвета.
Если бы я здесь не был,
Я б не поверил в это.
Как же непросто будет
Вновь обрести нам силы,
Чтобы поведать людям,
Что с Ленинградом было.
Из левой задней кулисы под метроном выходит другая девочка, читает, приближаяь
«Сотый день» Юрий Воронов.
Бурда из столярного клея,
Заварка сосновой хвои,
Только руки немеют,
Становятся вдруг не твои,
Внезапно сожмется, как ежик,
Надо стучать, если даже не можешь.
Ведь на наших сердцах —
Стучи, несмотря на усталость,
Город клянется, что враг не пройдет!
. Сотый день догорал.
Как потом оказалось,
Оставалось еще восемьсот.
Выходит мальчик, читая стихи, подходит по центру
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет выручать Ленинград?
Не шумите вокруг — он дышит,
Он живой еще, он все слышит:
Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне,
Как из недр его вопли: «Хлеба!»
До седьмого доходят неба.
Но безжалостна эта твердь.
Все трое опускают головы. Уходят
Выходят из разных кулис две девочки. Встают по краям сцены.
Вспоминает Валя Кожановская, девочка 11 лет:
«Привезли в концлагерь. Там мы увидели: на соломе сидят детки, а по ним ползают вши. Солому возили с полей, которые начинались сразу за колючей проволокой с током. Каждое утро стучал железный засов, входили смеющийся офицер красивая женщина. Она по-русски нам говорила: «Кто хочет каши, быстро становитесь по двое в ряд. Поведём вас кормить…» Они шутили, смеялись, а дети спотыкались, толкались, каши хотели все.
Я сначала верила, вместе со всеми бежала, толкалась, а потом стала бояться: «Почему не возвращаются те, которых уводят кормить кашей?»
Садилась под самую железную дверь при входе, и, когда нас уже было мало, женщина всё равно меня не замечала. Она всегда стояла и считала ко мне спиной. Как долго это продолжалось не помню. Слышим однажды шум, крик, стрельбу. Стучит железный засов – в барак к нам врываются родные солдаты с криком «Детушки!» солдаты берут нас на руки, целуют, обнимают, плачут, что мы такие лёгкие, как пушок, что у нас одни косточки…»
(Письмо Кати Сусаниной отцу из плена)
Дорогой, добрый папенька!
Пишу я тебе письмо из немецкой неволи. Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя просьба к тебе, отец: покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.
Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи. Ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала: «Вы не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон». И офицер выстрелил маме в рот.
А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказал: «Расти, доченька, на радость большой!» Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню.
Я очень боюсь «Клары». Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку.
Живу я в дровяном сарае: в колшату мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.
Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.
Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить.
Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, добрый папенька, ухожу умирать.
Твоя дочь Катя Сусанина.
Мое сердце верит: письмо дойдет.
Март, 12, Лиозно, 1943 год.
Уходят каждая в свою кулису.
Выходит девочка, читает письмо:
Моей дорогой мамочке!
Ты обо мне в слезах не вспоминай,
Оставь свою заботу и тревогу.
Не близок путь, далек знакомый край,
Но я вернусь к любимому порогу.
По-прежнему любовь моя с тобой,
С тобою Родина, ты не одна, родная.
Ты мне видна, когда иду я в бой,
Свое большое счастье защищая.
На голос твой я сердцем отзовусь
И на заботу подвигом отвечу.
Я далеко, но я еще вернусь,
И ты, родная, выйдешь мне навстречу.
Выходит 2-я девочка и читает:
Где-то около Бреста
Вдруг вошла к нам в вагон
Шла она по проходу
Подняла с полок женщин,
Вспомнив всех не пришедших
С той, последней войны.
Как беде своей давней,
Мы вздыхали ей вслед.
И пылали слова в ней,
Как июньский рассвет.
Песня вновь воскрешала
Что ни старым, ни малым
И прощалась поклоном,
А сердца по вагонам
Выходит вокальный ансамбль и поют песню «Катюша». (Слайды 47,48). Уходят.
Выбегает девочка с шалью на плечах и говорит:
Кто сказал, что надо бросить песни на войне?
После боя сердце просит музыки вдвойне.
Под баян выходят девочки с шалями на плечах и поют Частушки
Немец спрятался под ёлку,
Притаился как сазан
Не уйти фашисту- волку
От солдат и партизан!
Слушать нам приятно.
Почему она так бьёт,-
Нажимаем там и тут,
Немцам близиться капу
Мой миленок в армии.
Воюет он с Германией.
Найди туча, найди гром
И разбей германский дом.
От Москвы и до Берлина
Сколько, Гитлер, не храбрись,
Девочки, молитесь богу,
Чтобы Гитлер окосел.
Третий год уже воюем
Ой, гармонь моя, гармонь,
Только пальцем кнопку тронь!
Под веселую гармонь
По захватчикам — огонь!
Бить нам фрица-ворога,
И в четверг, и в середу —
Сзади бить и спереду!
У фашистского бандита
Морда в кровь расквашена!
Эта морда нами бита,
Ой, гармонь моя, гармонь,
Только пальцем кнопку тронь!
Под весёлую гармонь
По захватчикам огонь!
Выходят трое и поочередно читают:
Всё ярче звезды, небо голубей,
Но отчего-то вдруг сжимает сердце,
Когда мы вспоминаем всех детей, (Слайд 49)
Которых та война лишила детства.
Их защитить от смерти не смогли
Ни сила, ни любовь, ни состраданье.
Они остались в огненной дали,
Чтоб мы сегодня их не забывали.
И память эта прорастает в нас,
И никуда нам от нее не деться.
Что, если вдруг опять придет война,
Вернется к нам расстрелянное детство.
Страшная сказка Б.Пастернак
Все переменится вокруг.
Детей разбуженных испуг
Вовеки не простится.
Настанет новый, лучший век.
Мученья маленьких калек
Не смогут позабыться.
Р. Рождественский. На Земле безжалостно маленькой.
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую.
постучалась к нему в окошко
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
в атакующем крике вывернув рот,
не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
Во время Второй мировой войны погибло в мире 13 миллионов детей.
Их было много, детей – героев, и все они были разные. Каждый со своим характером, привычками, наклонностями. И каждый по-своему проявлял себя в критических ситуациях. Но есть у них немало общего. Это преданность Родине, готовность к подвигу.
По всем погибшим объявляем минуту молчания (Метроном)
На фоне Аве Мария учитель читает стихи:
Ещё стояла тьма немая,
В тумане плакала трава.
Девятый день большого мая
Уже вступал в свои права.
Армейский зуммер пискнул слабо –
И улетел солдатский сон!
Связист из полкового штаба
Вскочил и бросил телефон.
Никто не звал горнистов,
Никто не подавал команд.
Был грохот радости неистов,
Дробил чечётку лейтенант.
Стреляли танки и пехота,
Над запылавшею зарей,
А кто-то спал в земле сырой.
Вдруг тишь нахлынула сквозная,
И в полновластной тишине
Что он поёт не о войне.
Выходят на сцену все участники. Предлагается встать всем присутствующим в зале и спеть песню
Молчание
Молчание
Юрий Радзиковицкий
И лишь молчание понятно говорит… /В. Жуковский/
Высшим выражением счастья
или несчастья является чаще
всего безмолвие.
А.Чехов
Молчание всегда наполнено
словами.
М. Павич
Речь – удел человека; молчание –
удел Бога…
Т. Карлайл
Преодолев молчание, что длилось девять месяц в немоте, мы с криком входим в этот мир. И через многие годы уходим в молчание, бесконечное, до скончания веков. «И на устах его печать».
Однако можно согрешить против истины, если не сказать, что молчание всё же сопровождает человека по жизни. При этом у неё обнаруживаются достаточно разные модальности. То она признак того, что робеет человек в проявлении себя, в обозначении своей позиции. То некая тайна сковывает его уста. То немеет он пред ликом дивной красоты или пред явлением высокого духовного идеала. То довлеет над ним жестокий и властный запрет на свободное слово и мысль. То некая отрешённость и безразличие сковывает его уста. То не находит он нужных слов, тех слов, что были бы адекватны его мыслям и чувствам. «Бедна у мира слова мастерская. Где нужное взять?» То возникает у него потребность уйти в себя, в свои долгие и трудные размышления о себе и о мире, в котором длится череда его дней.
Лики молчания то тут, то там глядят нас со страниц поэтических сборников, ведя с нами метафизический диалог. Вот Эдгар По размышляет о двойственном молчании.
Есть двойственное и цельное молчание,
Души и тела, суши и воды.
И хочется продолжить: души и моря, души и неба, души и глади речной, души и сельского простора, души и горных высей, души и солнечного заката, души и лунного следа по водной глади, души и мерцающей вязи городских огней в ночной дали.
И далее поэт утверждает, что это есть «молчание жизни, неотвратимое». Молчание созерцания, постижения тайны, разлитой в природе, в наблюдаемом мире. Молчание, вдохновляющее на высокий полёт духа или приводящее к горестному осознанию предельности человеческой жизни. И вечернее молчание одиночества.
В этом плане совершенно ясны призывы музы Вячеслава Иванова.
Откроем души голосам
Неизречённого молчанья!
И там же
Души глубоким небесам
Порыв доверим безглагольный.
Именно в таком молчаливом устремлении в небеса открылось Канту «звёздное небо над головой», как божественный духовный императив.
В русской поэзии лики таких «безглагольных порывов» представляют собой весьма впечатляющую галерею. Их образы теснятся, множатся, манят и приводят ум в некоторое смятение и даже оторопь. Его будоражит парадокс: среди столь великого многообразия жизненных явлений и проявлений человеческой натуры поэт почему-то останавливает своё внимание на молчании, которое по сути своей совершенно несодержательно, неинформативно, безыскусно и отчуждённо. В нём, в молчании, кажется, нет ничего для поэтического вдохновения или для полёта чувственной фантазии.
И здесь стоит вспомнить странное стихотворение швейцарского поэта О. Гомрингера, которое он опубликовал в 1953 году.
молчание молчание молчание
молчание молчание молчание
молчание молчание
молчание молчание молчание
молчание молчание молчание
Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,
И в оный час явлений и чудес
Живая колесница мирозданья
Открыто катится в святилище небес.
Страстным рефреном к этим строкам звучит призыв В. Иванова:
Откроем души голосам
Неизречённого молчанья!
……………………………
О, предадим порыв безвольный
Души безмолвным небесам!
Что выспрашивают, что хотят понять в молчании небес те, кому подвластна магия поэтического слова?
Может быть, обретения гармонии, о которой помышляет лирический персонаж Д. Мережковского?
О, небо, дай мне быть прекрасным,
К земле сходящим с высоты,
И лучезарным, и бесстрастным,
И всеобъемлющим, как ты.
Или ночная тишь, она же молчание, вкупе со звёздным небом открывает дорогу к обретению высшего смысла, к обретению всеобщности Бога?
Везде я чувствую, везде
Тебя, Господь, – в ночной тиши,
И в отдаленнейшей звезде,
И в глубине моей души.
Я Бога жаждал – и не знал;
Ещё не верил, но, любя,
Пока рассудком отрицал, –
Я сердцем чувствовал Тебя.
И Ты открылся мне: Ты – мир.
Ты – всё. /Д. Мережковский/
И мнится другому поэту, что «молчание неба над нами» есть «горящий безмолвием стих».
Не стих а поэма, о том, что лазурность
Всё видит, всё знает, всегда глубина,
И молча твердит нам: «Безбурность. Безбурность.
Я лучше, чем буря. Я счастия сна». /Бальмонт/.
На протяжении долгого времени создавалось мозаичное поэтическое полотно, передающее трагическую картину мира человеческого бытийствования, находящегося во власти вседавлеющего молчания. Вот лишь малый фрагмент его.
«Немеет небо, земля в молчаньи» /Блок/.
«Онемело время» /Балтрушайтис/.
«Душа молчит» /Блок/.
«Молчание стоит, подобно зною» /Инбер/.
«Молчание. Недвижность. Темнота. На зов души как пустота ответит!»
/Бальмонт/.
«Весь мир одно молчание полночное, армады звёзд и мёртвая вода: предвечное, могильное, грозящее созвездиями небо» /Бунин/.
«Быть паузой – тяжкая мука» / Шехман/.
«Молчанием загажен, безмолвен Космос» /Цветков/.
«Деревья так сумрачно-странно-безмолвны, И сердцу так грустно…»
/ Брюсов/.
«И обессиленно безмолвствует искусство» /Жуковский/.
Эта удручающая картина атомарности общества, одиночества личности в социальных стратах, нахождения её вне жизненно важных коммуникационных опосредствований – и есть та дань, которую обильно собирает молчание. Атмосферу этого драматического состояния весьма личностно прочувствовал И. Бродский.
Душа моя безмолвствует внутри,
безмолвствует смятение в умах,
душа моя безмолвствует впотьмах,
безмолвствует за окнами январь,
безмолвствует на стенке календарь,
безмолвствует во мраке снегопад,
неслыханно безмолвствует распад,
в затылке нарастает перезвон,
безмолвствует окно и телефон,
безмолвствует душа моя, и рот
немотствует, безмолвствует народ,
неслыханно безмолвствует зима,
от жизни и от смерти без ума.
В молчании я слышу голоса.
Безмолвствуют святые небеса,
над родиной свисая свысока.
Юродствует земля без языка.
Конечно, весьма органично вплетаются в это переплетение состояний поэта строки из песни Б. Гребенщикова.
Я родился сегодня утром,
Ещё до первого света зари.
Молчание у меня снаружи,
Молчание у меня внутри,
Я кланяюсь гаснущим звездам,
Кланяюсь свету луны,
Но внутри у меня никому неслышный звук,
Поднимающийся из глубины.
Этот неслышный ещё звук мог бы превратиться потом в песню, в стих, в признание в любви. В крик протеста. Но В. Цой весьма определённо обозначает точку в конце этого движения.
В тамбуре холодно, и в то же время как-то тепло,
В тамбуре накурено, и в то же время как-то свежо.
Почему я молчу, почему не кричу? Молчу.
На вопрос о причинах возникновения молчания в обществе, вынужденного молчания, поэты дали исчерпывающий ответ.
В невидимом зареве
из распылённой тоски
знаю ненужность как бедные знают одежду последнюю
и старую утварь
и знаю что эта ненужность
стране от меня и нужна
надежная как уговор утаённый:
молчанье как жизнь
да на всю мою жизнь
Однако молчание – дань. /Айги/
Однако неожиданная и безапелляционная декларация М. Цветаевой
позволяет взглянуть на феномен молчания в поэзии с иной стороны.
Рай – это где
Не говорят!
Волнующие моменты молчания любви и есть явление подлинного рая для двух сердец. Как удивительно ёмко написал об этом состоянии Элюар.
Путь молчания
От моих ладоней к твоим глазам
И к твоим волосам.
И не менее проникновенные строки находим у М. Алигер, где молчание является неким итогом чувственной близости любящей пары, неким аккордом благостной радости и истовой надежды.
В этом её пространном манифесте о природе своего поэтического творчества видятся несколько разнокачественных состояний молчания.
Молчание поэта. В нём с великой трудностью изыскиваются нужные слова. Их убедительность должна состоять в том, чтобы в момент их произнесения всё молчало. Молчание аудитории, им внимающей, погрузившейся вслух, в молчание внимания. Но и этого мало поэту. Молчание отдельного человека – вот что ему нужно Ведь после чтения в таком молчании должно возникнут молчание в сознании отдельной личности, находящейся в ощущении послевкусия от смыслов и чувств услышанного стиха. Если в этом молчании у него возникнут собственные чувства и переживания, индуктированные в какой-то мере услышанным, только тогда явится миру поэзия.
Поэзия – это молчание,
которое звучит,
когда последнее слово сказано.
И место звучания этого молчания – душа и сердце поклонника поэта.
Отсюда и высокий уровень требовательности к поэтическому слову. В помощь в борьбе с «неверным» словом может быть призвана библейская одухотворённость, как И. Бунина, где молчание и есть замена ничтожному слову.
Он повелел зажечь лампаду,
Иссечь на камне знак Креста —
И тихо положил преграду
На буйные мои уста.
Так, господи! Ничтожным словом
Не оскверню души моей.
Очевидно близка к этим строкам страстная молитва В. Брюсова о даровании молчания поэту.
Ангел благого молчания,
Властно уста загради
В час, когда силой страдания
Сердце трепещет в груди!
…………………………………
В тихих глубинах сознания
Светят святые огни!
Ангел благого молчания,
Душу от слов охрани!
Убежденно вторит им З.Гиппиус, понимая всю взрывную силу слов, неосторожных и пристрастных.
Сегодня ещё дымятся раны,
Никакие слова не нужны сегодня.
В часы неоправданного страданья
И нерешённой битвы
Нужно целомудрие молчанья.
Потребность в чистоте слова испытывал и О. Мандельштам. Для него таким родником, как это не странным не показалось, тоже было молчание. Но особого рода молчание
Да обретут мои уста
Первоначальную немоту,
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста!
Первоначальная немота – это состояние только что рождённого мира, ребёнка, Афродиты из пены морской – невинности и красоты, ещё не находящихся в путах правил и условностей житейского опыта.
Ужель потребность в молчании столь всеобъемлюща? Однако нет. Отрезвляющим диссонансом звучит вывод М. Шехтмана.
Я себя утешаю: молчание необходимо!
Ведь недаром прекрасно немое отчаянье мима,
И затишье заката, и ночь, где ни ветра, ни звука.
Ах, не верьте, не верьте! Быть паузой – тяжкая мука.
И что мудрость в молчанье – вы этому тоже не верьте,
Потому что звучать – есть отличие жизни от смерти,
Потому что иначе идти невозможно по краю!
И тут же категорически возражает сетевой автор.
Слова, слова…ну, что им за цена.
всего и надо – пять минут молчания.
и обретёт вдруг немота звучание.
и многословна станет тишина… /Лапшин/
Понятно, что противостояние молчания и звучащего слова не имеет своего предела. Оно будет длиться и длиться, порождая всё новые поэтические образы и чувства.