О чем детская книга войны

Пусть мир живет и расцветает,
О человек! Послушай голос мой,
Пусть мир улыбками сияет,
И на Земле царит покой.

От ужаса войны дрожит земля,
Кровь проливает смелый народ,
Страдает беззащитное дитя
В пекле мучений и невзгод.

Война, уносит жизни сыновей,
Война, приносит горе матерям,
Война, забирает отцов и детей,
Бросая в глубину холодных ям

О человек! Не начинай войну,
Не превращай наш дом в руины,
Я руку для дружбы протяну,
Любовь и доброта непобедимы!
Лора Пейсинг

Источник

«Детская книга войны»

Автор kbaott, 25.02.2016 | Просмотров: 1 190 | Печать

Мир вам! Я уже с большим опозданием узнал, что издательство «Аргументы и Факты» выпустило книгу, в которой собраны дневники детей, оказавшихся в гетто и концлагерях, блокадном Ленинграде, в оккупации и на линии фронта, называется она — «Детская книга войны». Всего в книге собраны 35 дневников, которые были написаны детишками в 1941 — 1945 годах. Эти дневники — это страшные истории маленьких жертв большой трагедии, 35 детских голосов рассказывают о войне в этой книге.

Я читал эти дневники и… плакал. Мне не стыдно признаться в этом. С тех пор, как я стал папой, мои чувства переменились. Я стал сильнее чувствовать все, что касается детей. Теперь слышать о страданиях детей, видеть несчастных детей — для меня страшное наказание. И дневники детей, испытавших на себе все ужасы войны, тяжело читать. Это не роман и не триллер. Это жизнь, страшная и беспощадная. Моей семье, моей маленькой дочурке уже знакома война. Она уже успела в свои полтора года посидеть в сырых подвалах, она уже знает, что такое эти страшные «бухи». Это, конечно, не концлагерь и не блокадный Ленинград, но тоже страшно…

Я не могу без боли в сердце смотреть на деток, которые остались инвалидами из-за идиотизма и жадности взрослых. Маленькие гробики детишек, погибших под обстрелами… это преступление повторилось вновь. Спустя каких-то 70 лет после той страшной войны, начавшейся по вине маньяка и психопата, сегодня на Донбассе такая же война, начавшаяся по вине новых маньяков и психопатов. Скачущие господа, так до сих пор и скачут. Их ничем не проймешь. Хотя есть одно средство… *0

Я до сих пор не говорил об этом. Я не хотел поднимать эту тему. Но эта книга стала последней каплей, эти дневники напомнили мне о недавних обстрелах наших городов, дети той войны напомнили мне о наших детях, которые остались инвалидами или погибли из-за шального снаряда или целенаправленно пущенного в садик или школу.

Это один случай из тысяч. Я сам был свидетелем похожего случая. Шел утром на работу, дорога на треть состоит из довольно крутого подъема по улице, когда заберешься на самый верх улицы — уже задыхаешься. И почти на середине улицы я догоняю мамашу, которая ведет маленькую девочку за ручку. Девчушка совсем еще кроха — может года два — два с половиной, ножки коротенькие, еле переставляет их. А еще зима, был снег, а ночью дождь, грязь, девочке тяжело идти и она еле слышно просит маму взять ее на ручки, я слышал как она пролепетала: «Мама, мне тяжело…» Никаких истерик, просто ребенок устал и просится на ручки. Тут у меня уже ноги гудят, а то малышка. И что мама сделала? Начала дергать ее вверх за ручку, толкать и кричать — «давай иди, тварь!», «какого хера ты выпендриваешься!» Я немного замедлил шаг, «воспитание» продолжалось в том же духе. Я хотел что-то сказать, даже обернулся, но у меня свело горло… у меня бешено заколотилось сердце, застучало в висках. В руке у меня был зонтик, первым порывом было — съездить мамашу по роже рукояткой зонтика, но я сдержался. Доказывай потом… Прошел несколько шагов, обернулся и увидел, что рядом с ними стояли какие-то люди и что-то говорили, видимо, не такие впечатлительные, как я. Но, что толку говорить с такими тварями. Все же понимают, что это ничего не даст, а что еще хуже — мамаша потом еще и злость свою выместит на ребенке. Я долго еще не мог прийти в себя, видимо это был выброс адреналина. Боюсь, что в следующий раз я не сдержусь…

И что самое страшное для меня в этой ситуации — для этой девочки ее мама самая лучшая и самая любимая. Эта детская любовь к маме, даже к маме, которая ненавидит своего ребенка — иногда приобретает страшную, гротескную, исковерканную форму. У нас есть одно веками укоренившееся заблуждение, что авторитет родителя незыблем в любом случае — «я родил — я и убью». Ведь удобно выместить свою бессильную злобу на беззащитном. Многие родители задумываются: а друг ли я своему ребенку? Родители — это святое, но когда это «святое» лицо искажено гримасой ненависти, то… я не знаю, что тут сказать.

И вот скажите мне, кто хуже — фашист, который стреляет по детям или мать, которая так ненавидит своего ребенка, что издевается над ним и избивает его? Думаю, что оба они заслуживать только одного… *0

И я возвращаюсь к книге. «Детская книга войны» это страшная улика против фашизма; дневники тех детей, может быть, самое веское доказательство того, что с фашизмом нельзя договориться. Его надо выжигать. А мир пытается договориться, история учит только тому, что ничему не учит. Более страшного урока, чем Великая Отечественная Война, и быть не может. Но все те же ошибки снова повторяются.

Давно ли вы смотрели фильм «Семнадцать мгновений весны»? Помните сцену, когда Кэт прячется в люке с двумя малышами на руках от ищеек Мюллера? Какие чувства вы испытываете, когда видите эту сцену? Подумайте и ответьте себе честно. Это «лакмусовая бумажка».

За что должны страдать дети? В чем они виноваты? Мы, взрослые, уже успели нагрешить и теперь расплачиваемся за свои грехи. Но дети ни в чем не виноваты, а им-то как раз и достается хуже всех. Потому что они слабее, они не могут дать отпор. А что может быть приятнее для подонка, чем унижение и избиение слабого.

Для примера, я выбрал несколько отрывков из книги:

…На завтрак 2 кости и лепешка №1. В обед суп с гречневой крупой, маме отлили. Я ходила в школу за маминым обедом. Была учительница. Вечером кости. Умер дядя Федя. Мама привезла из города: папе 200 гр хлеба, мне и Геле по маленькому кусочку шоколада, простыню, полотенце, два куска клея. Мороз, тихо, ясно. Разобрали елку.

Из дневника Тани Рудыковской,
1942 г., блокадный Ленинград

…Какое счастье! Прибавили хлеба. Вместо 125 г в день теперь получаем 200 г. Как поднялось настроение, прямо люди воспрянули. А то жутко становилось: кругом один за другим умирали, а рядом кандидаты туда же. Последние силы напрягаешь, чтобы не скапутиться. И вот радость! Радость!

Из дневника Майи Бубновой,
1941 г., блокадный Ленинград

…Вчера разбомбили нашу школу. Больше ходить некуда. Хорошо, что никого не убили. Не пойму, чем не понравилась школа?

Из дневника Зои Хабаровой,
1941 г., Крым

…Бредем из деревни в деревню, все, что можно было — променяли на хлеб. Большие морозы, а ночевать часто приходится в банях… Трудно было рыть землянки, но я не чувствовала усталости. Я думала об одном — неужели они посмеют поднять руки на Михайловское, неужели они и там сожгут все. Неужели они в своей бешеной злобе осквернят могилу Пушкина.

Из дневника Жени Воробьевой,
1953-1944 гг., Пушкин

…Во что только может превратиться человек. Мне самому кажется, что я теперь только «русская свинья» за номером 25795. На груди у меня OST, на фуражке рабочий номер, а собственный номер в кармане, хотя заставляют носить на шее. Весь изнумерован.

Из дневника Васи Баранова,
Дрезден

Оставляю тут две ссылки:

Мир вам и вашим семьям. Пусть они никогда не узнают кошмаров войны. Но такие книги читать надо, чтобы не забывать о том, к чему приводит заигрывание с фашизмом. Мирно вам неба!

Oнo и кoнeчнo, oнo и пoнятнo, oнo и нe чтo-либo кaк, и нe кaк-либo чтo, a чтo кacaтeльнo oтнocитeльнo — тo и дeйcтвитeльнo, a ecли cлyчитcя в миpe тaкoe — тo и пoжaлyйcтa.

Метки: аиф, детская кнга войны, книги
Писано 25.02.2016

Источник

Автор книги: авторов Коллектив

Жанры:

Биографии и мемуары

Военная история

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Детская книга войны – Дневники 1941-1945

ОТ РЕДАКЦИИ

Мы говорим «война» – и подразумеваем «большие слова» подвиг, патриотизм, Родина. Так было принято. Но мы хотим уйти от шаблона, заглянуть туда, куда редко достигал луч света, ведь, по сути, кроме имени-знамени Тани Савичевой и пятёрки пионеров-героев мы не знаем о «войне детей» – ничего. Да, тушили зажигалки на крышах, да, копали картошку и работали на огородах, да, писали письма домой под диктовку раненых бойцов о госпиталях, да, вязали тёплые варежки. Но что было с их миром, миром ребёнка, поколебленным голодом, разрухой, смертью любимых, старших? Они, ещё живые, могут вспомнить сейчас, поделиться воспоминаниями – но ничто не будет так ярко и достоверно, как дневниковые записи. Именно поэтому мы взялись за этот жанр. Для нас, журналистов «АиФ», задумавших этот труд – собрать под одной обложкой эти тексты, чего не было сделано ни в СССР, ни в современной России, – соприкосновение с детским миром военных лет оказалось потрясением. И мы хотим, чтобы его пережили и вы. Мы собрали всё, что могли. Архивные документы, семейные реликвии, уже видевшие свет книги. Их оказалось 35. Тридцать пять дневников советских детей. Ни один не похож на другие. Из тыла, с оккупированных территорий, из гетто и концлагерей, из блокадного Ленинграда и из нацистской Германии. Тридцать пять разных войн.

Совершенно разные по фактуре, дневники детей наряжают соседством «большого» – и «малого»: «Зубрил алгебру. Наши сдали Орёл». Это настоящие эпосы, «Война и мир» – в ученической тетради. Удивительно, как держится детский взгляд за мирные «мелочи», как чувствуется биение «нормальной» жизни даже в оккупации и блокаде: девочка пишет о первой помаде, мальчик – о первом влечении. Дети – поголовно! – пишут о книгах: Жюль Верн и Горький, школьная программа и семейное чтение, библиотеки и домашние реликвии. Они пишут о дружбе. И конечно – о любви. Первой, осторожной, несмелой, не доверяемой до конца даже интимному дневнику.

Вообще у них, у наших героев, всё – впервые. Впервые дневник, впервые – война, у них нет опыта старших поколений, нет прививки жизни, у них всё – на живую нитку, взаправду, и нам кажется, что их свидетельства – они самые честные в том, что касается внутреннего мира и отражения в себе мира большого.

Собранные нами дневники разные не только по содержанию, разные они и по «исполнению». В нашем распоряжении и листы перекидного календаря, и записные книжки, и общие тетради в коленкоровых обложках, и школьные в клеточку, и альбомчики с ладонь. У нас есть дневники длинные и короткие. Подробные и не очень. Хранящиеся в запасниках архивов, фондах музеев, есть семейные реликвии на руках у читателей газеты.

Один из читателей, услышав наш призыв предоставить детские дневники, сел и за выходные записал свои юношеские воспоминания, бережно принеся их в понедельник в редакцию. И нам подумалось: ведь может быть и так, что никто за все эти годы не спросил его: «Дед, а как оно было там?», ему не довелось никому доверить детского, сокровенного, больного.

Акция сопричастности – вот что такое труд, который взял на себя «Аиф». Не просто показать войну глазами ребёнка, сквозь призму детского восприятия мира – невинного, трогательного, наивного и так рано возмужавшего, а протянуть ниточку от каждого бьющегося сейчас сердца к сердцу, пережившему главную катастрофу XX века, к человеку даже если и погибшему – но не сдавшемуся, выдюжившему, человеку маленькому, может быть, ровеснику, но видевшему самые страшные страницы истории, которая была, кажется, недавно, а может, уже и давно. Эта ниточка привяжет. И, может быть, удержит. Чтобы не оборвался мир. Такой, оказывается, хрупкий.

Редакция еженедельника «Аргументы и факты»

СЛОВО ДАНИИЛА ГРАНИНА

Дети переносят войну иначе, чем взрослые. И записывают эту войну и всё, что с нею связано, все её ужасы и потрясения они по-другому. Наверное, потому, что дети – безоглядны. Дети наивны, но в то же время они и честны, в первую очередь перед самими собой.

Дневники военных детей – это свидетельства удивительной наблюдательности и беспощадной откровенности, часто невозможной взрослому человеку. Дети замечали явления быта, приметы войны более точно, чем взрослые, лучше реагировали на все происходящие перемены. Их дневники ближе к земле. И потому их свидетельства, их доказательства подчас горазда важнее для историков, чем дневники взрослых.

Но были у детей свои, собственные страхи. А ужаснее всего, как выяснилось, для них был голод. Им гораздо труднее, чем взрослым, было перетерпеть его, они ещё не умели заставлять себя, уговаривать, и от того больше страдали. Вот почему так много строк и страниц в их дневниках посвящено мыслям о еде, мукам голода – и последующих муках совести.

Чем эти дневники были для них, тех, кто их писал? Почти в каждом дневнике прочитывается: «мой лучший друг», «мой единственный советчик». В дневник не пишут – с дневником говорят. Нет на Земле ближе существа, чем эта тетрадь в коленкоровой обложке, чертёжный блокнот,альбомчик с ладонь. И эта близость, эта потребность – зачастую она возникает именно в первый день войны, когда и были начаты многие из опубликованных в этой книге дневников.

Соприкосновение с детским миром тех военных лет – дело для меня глубоко личное.

Работая над «Блокадной книгой» мы с Алесем Адамовичем поняли, что наиболее достоверно чувства, поведение блокадников выражены именно в детских дневниках. Разыскать эти дневники было непросто. Но несколько поразительно подробных мы всё же нашли. И выяснилось, что как правило, дневник человек вёл, даже не надеясь выжить. Но вместе с тем он понимал исключительность ленинградской блокады и хотел запечатлеть своё свидетельство о ней.

В эпоху переоценки самых важных человеческих ценностей, когда по Европе снова маршируют факельные шествия нацистов, такие свидетельства, как дневники детей войны, крайне важны. Они возвращают нас к себе, к земле, на которой мы родились. И если сегодня кого-то не пронимают свидетельства взрослых, то, может быть, проймут слова детей. И детям нынешним слышнее будут голоса их сверстников, а не взрослых, которые вещают с высоких трибун. Ведь одно дело, когда учитель у доски рассказывает тебе о войне, и совсем другое – когда это делает твой школьный товарищ. Пусть и с разницей в 70 лет.

Конечно, все мы боимся, страшимся, не хотим новой войны. Читая дневники детей, переживших войну минувшую, понимаешь этот ужас ещё сильнее. И поневоле задумываешься: неужели мы смогли прожить без войны всего семь десятилетий? Всего семь десятилетий мира! Ведь этого так мало.

Даниил ГРАНИН, писатель, участник Великой Отечественной войны, почётный гражданин Санкт-Петербурга

СЛОВО ИЛЬИ ГЛАЗУНОВА

Мы жили на Петроградской стороне в когда-то самом прекрасном и богатом городе мира, бывшей столице Российской империи.

Это было нестерпимо давно. Но как будто вчера. А иногда мне кажется, что и сегодня, – настолько всё явно перед глазами. Завывание сирены. Тиканье метронома, которое доносилось из репродукторов. Это было предупреждение об артобстреле города или о его бомбёжке. А затем метроном всегда сменяла бравурная, весёлая музыка, которая действовала на наши души, как реквием. Голод. Вначале, несмотря на огромную слабость, голова была очень ясной. Потом временами начинаешь терять сознание, восприятие реальности нарушается.

Нестерпимый холод. Свыше 40 градусов мороза. Мы даже спали в пальто, зимних шапках, закутанные сверху шарфами. Но это не спасало. В квартире было так же холодно, как на улице. Окна закрывали одеялом, чтобы меньше дуло. По утрам не было сил, чтобы эту занавесь снять. Поэтому жили в кромешной тьме. Снег всю зиму не убирали. Трупы упавших от дистрофии людей заносила снежная вьюга.

Я навсегда запомню Новый год 1942 года. Моя бедная мама решила устроить мне ёлку, как всегда до войны. Она воткнула ветку в пустую бутылку из-под молока, завёрнутую в белую ткань. Повесила несколько ёлочных игрушек. Нашла свечку. Разрезала её на несколько частей, прикрепила к ветви. Из соседних комнат медленно шли родственники, опираясь на палки, закутанные, с неузнаваемыми от истощения лицами. Глядя на пламя угасающих свечей, все вдруг заплакали.

Первым в январе 1942 года не стало дяди, брата моей матери. Константин Константинович Флуг – знаменитый китаист, работавший в Академии наук, специалист по древним рукописям Китая ХV века, в прошлом офицер Добровольческой белой армии.

Потом умер мой отец. Он страшно, протяжно кричал: «А-а-а-а!» – в тёмной комнате, освещённой тусклым пламенем коптилки. Как сказал врач, вследствие «психоза от голода». Отцовский крик долго потом стоял у меня в ушах и вызывал ужас.

Как-то мама пришла из магазина напротив дома, где нам выдавали по 125 грамм хлеба на человека. С трудом дыша, легла на кровать. И тихо сказала: «У меня больше нет сил, кажется, что это так далеко». С тех пор она не вставала.

Однажды я добрался до крохотной каморки, там жила наша родственница – тётя Вера Григорьева. Она переехала к нам 2 месяца назад, когда её дом разбомбили. Приоткрыв дверь, я увидел: она лежит в постели в зимнем пальто, закутанная в платок, под старыми одеялами. С её объеденного лица прыгнули в мою сторону три огромные крысы. Я успел закрыть дверь.

В доме четыре трупа. Запаха нет, потому что вся квартира была огромным холодильникам. Первой решили хоронить бабушку. За деньги не хоронили, только за хлеб. Но мама и тётя Ася с трудом уговорили дворничиху тётю Шуру взять два дневных пайка хлеба – 250 граммов и 100 рублей. Тело замотали простынёй и зашили. На углу были вышиты инициалы бабушки «Е. Ф.» Дворничиха обвила бабушку верёвкой и привязала к моим детским санкам. Она обещала отвезти и похоронить на Серафимовском кладбище.

Спустя несколько дней после организации бабушкиных похорон я снова вышел на улицу. Во дворе стоял грузовик: по городу время от времени ездила спецбригада, собирала мёртвые тела. Из-под лестницы нашего дома выносили трупы. Это были скелеты – некоторые в грязном белье, некоторые в пальто, некоторые запорошенные снегом, с сумкой, – они умерли прямо на улице. Трупов было огромное количество. Гора одеревенелых от мороза мертвецов в машине всё росла – их кидали, как дрова. И вдруг я увидел, как выносят труп, привязанный к моим детским санкам. Ужасная догадка пронзила меня. Я подбежал к грузовику и прочитал: « Е. Ф.».

Мой дядя (родной брат отца) Михаил Фёдорович Глазунов был главным патологоанатомом Северо-Западного фронта, академиком военной медицины. Он просил несколько раз шофёров, везущих по льду Ладоги медикаменты в осаждённый город, найти его семью, брата, мать, сестру, племянника и привезти их на Валдай, где находился центральный госпиталь Ленинградского фронта. Одна из грузовых машин смогла доехать да города. Это был конец марта 1942-го. Так я был спасён, выбравшись из осаждённого Ленинграда по Дороге жизни, пролегавшей по льду Ладожского озера.

После месяца в военном госпитале, куда меня положил дядя, меня отправили в глушь Новгородской губернии – деревню Гребло у озера Великое. Я каждый день писал маме. Письма, помеченные штампом «Просмотрено военной цензурой», шли очень долго. Я успел получить два письма от неё. Она писала большими, качающимися буквами.

25 марта 1942 года.

«Дорогой мой, единственный мальчик! Всё время думаю о тебе. Никогда не думала, что буду так скучать. Как-то ты? Радуйся. Что уехал. Сегодня бы и есть тебе было нечего.

Не забывай. Всем поцелуй. »

26 марта 1942 года.

«. Писать довольно трудно, но хочу написать пару слов. Вчера Инна принесла твоё письмо, которое прочла с захватывающим интересом. Спасибо. Рады, что ты сыт. А здесь бы мучился.

. Единственно, что хочу – к тебе. Не бойся за меня. Пиши мне, сколько можешь – одно счастье. Целую моего родного. Всем привет. »

Больше писем от матери не было. Мама умерла, когда мне было 11 лет. Тогда и поселилось в моей душе чувство одиночества. И воля к жизни. После блокады я так заикался, что даже поначалу в сельской школе отвечал письменно. Говорят, что дети жестоки порой. Но никто не смеялся надо мной, все относились с любовью и дружеским пониманием. Меня тронуло, как один старшеклассник подошёл ко мне: «Илюшка, если тебя кто-то обижать будет, скажи мне, я его размажу. Сейчас война, у нас у всех одно горе».

Во время одного из праздников я шёл по деревне – возвращался из школы. Почти все мужчины были на фронте, моих одноклассников встречали мамы и бабушки. И многие шептались, глядя на меня: «Он сирота. Круглый сирота. Из Ленинграда».

Когда я вернулся в Петроград, город был очень пустынным. Я шёл по безлюдной набережной у Летнего сада, и иногда мне казалось, словно мама окликает меня. Я оглядывался, но видел могучие воды Невы и кружащиеся над ней стаи чаек. В 1944 году (почти сразу после приезда) мне посчастливилось поступить в Среднюю художественную школу при Институте им. Репина Академии художеств СССР. Искусство и упорный труд художника спасали меня от одиночества.

. Не только на мне, но и на всём моём поколении детей войны отразилось то страшное время. Вся моя жизнь есть отражение последствий войны – той страшной трагедии, когда в Ленинградскую блокаду от голода умерли мои отец, мать и все близкие.

В 1945 году Иосиф Джугашвили поднял бокал за великий русский народ. Я видел, как по Садовому кольцу в Москве вели пленных немцев. Этот унылый поток был бесконечен. Некоторые шли гордо, делая вид, что не обращают на толпящихся москвичей внимания. Стоя в толпе, я со жгучим интересом рассматривал тех, кто недавно бомбил мой великий город Петроград, презирая «низшую славянскую расу». Я смотрел на них с брезгливостью победителей. и ненавистью. Мне было уже 14 лет.

Никто не предполагал тогда, что побеждённые будут жить лучше, чем победители. И миллионы умерших на полях сражений русских солдат ужаснулись бы и не поверили бы, что настанут страшные времена распада нашей великой державы, за которую они отдавали свои жизни. Сегодня мы должны в новом поколении вырастить элиту нашего государства – мужественную, энергичную, преданную своему великому Отечеству. Которая будет достойна памяти победителей в Великой Отечественной войне.

Илья ГЛАЗУНОВ, народный художник СССР, действительный член Российской академии художеств

БЛАГОДАРНОСТИ

Благодарности авторы книг обычно размещают в конце. Но эта книга необычна. Поэтому мы решили сразу назвать имена тех, кто внёс колоссальную лепту в её издание. Вот кто нашёл, сохранил, уберёг дневники детей войны, кто проделал огромную работу для публикации этих уникальных рукописей. Спасибо им всем и каждому в отдельности.

Спасибо сотрудникам. «Аргументов и фактов», которые искали по всей нашей огромной стране сохранившиеся дневники детей войны и обнаружили их в музеях, архивах, у родственников, нашли самих авторов этих дневников, спасибо тем, кто помогал в выпуске этой книги: Алине Клименко (Санкт-Петербург), Марине Масленниковой (Пермь), Ольге Момот (Брянск), Виктории Лебединец (Владивосток), Вере Матвеевой (Ульяновск), Наталье Поповой (Архангельск), Ольге 3апорожцевой (Волгоград), Наталье Дремовой (Симферополь), Наталье Антиповой, Владимиру Кожемякину, Константину Кудряшову, Марии Поздняковой, Ольге Шаблинской, Наталье Бояркиной, сотрудникам благотворительного фонда «АиФ. Доброе сердце». Спасибо Андрею Батурину, заместителю генерального директора по связям, с общественностью ООО «Стройгазмонтаж», помогавшему нам в издании дневников. Его высочайший профессионализм и сопричастность нашей идее очень помогли нам в работе.

Отдельная благодарность представителям архивов, музеев и издательств за помощь в публикации дневников: Сергею Курносову, директору Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда (Санкт-Петербург), Ирине Муравьёвой, заведующей научно-выставочным отделом Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда (Санкт-Петербург), Владимиру Тарадину, директору Центрального архива историко-политических документов (Санкт-Петербург), Андрею Сорокину, директору Российского государственного архива социально-политической истории (Москва), Валерии Каграмановой, главному хранителю Музея современной истории России (Москва), Виктории Кохендерфер, главному хранителю фондов музея-заповедника «Сталинградская битва» (Волгоград), Ларисе Турилиной, директору Государственного архива Брянской области (Брянск), Белле Курковой, заместителю главного редактора студии «Культура» ГТРК «Санкт-Петербург», Александру Жикаренцеву, главному редактору филиала ООО «Издательская группа «Азбука-Аттикус» в Санкт-Петербурге, Леониду Амирханову, генеральному директору издательства «Остров» (Санкт-Петербург), Михаилу Сапего, генеральному директору издательства «Красный матрос» (Санкт-Петербург), Сергею Николаеву, генеральному директору издательства «Алгоритм» (Москва), Павлу Полину, историку, составителю серий «На обочине войны» и «Свитки из пепла: свидетельства о Катастрофе» (Москва), Сергею Глезерову, журналисту и исследователю, автору книги «Блокада глазами очевидцев» (Санкт-Петербург), Валентину Верховцеву (Архангельск), Наталье Адамович-Шувагиной (Минск, Белоруссия), Даниилу Гранину (Санкт-Петербург).

Наши слова признательности родным, и близким детей войны за их бережное отношение к дневникам и предоставленную нам возможность их напечатать: Нине Тихомировой (Будапешт, Венгрия), Инне Черноморской (Санкт-Петербург), Андрею Вассоевичу (Санкт-Петербург), Татьяне Мусиной (Москва), Марине Борисенко (Москва), Людмиле Полежаевой (Апатиты), Ольге Барановой (Брянск), Юрию Андрееву (Санкт-Петербург), Ирине Новиковой (Санкт-Петербург).

И конечно же, наша благодарность самим авторам дневников, тем, кто пережил войну, кто сумел сберечь свои дневники и кто дал нам право опубликовать их: Наталье Колесниковой (Москва), Зое Доброхотовой (Хабаровой) (посёлок Кокошкино, Новая Москва), Марии Рольникайте (Санкт-Петербург), Тамаре Лазерссон-Ростовской (Хайфа, Израиль), Владиславу Бердникову (Пермь), Валерии Троценко (Игошевой) (Владивосток), Александру Седину (Ульяновск), Татьяне Григоровой-Рудыковской (Санкт-Петербург), Юрию Утехину (Москва), Николаю Устинову (Холмск). Низкий им всем, поклон.

В книге огромное количество дневников тех, кто не дожил до наших дней и не смог увидеть этот том. Вечная им память!

Я из детства ушел не как все,
А шагнул через пламя взрыва.
В молодом серебристом овсе
Мина мягкую землю взрыла.

Вновь засеяли землю весной,
От дождей оплыла воронка.
Трудно вырасти из ребенка,
Искалеченного войной.

Источник