Неоклассика музыка что это такое

Неоклассика: музыка вне времени и пространства

Знакомимся с творчеством талантливых композиторов-неоклассиков.

Все мы знаем, что классика – это образец, эталон, прошедший испытание временем и принятый в разных культурах. Каждый из нас сможет назвать несколько примеров классической музыки, хотя сейчас мы слышим её всё реже: она непопулярна в массах. А как насчёт неоклассики?

Неоклассика – не просто интерпретация произведений великих композиторов, а вполне самостоятельное направление в музыке XXI века. Основанная на лучших традициях прошлого, сочетающая в себе минимализм, экспрессию и гармонию, она способна пробудить в каждом из нас лучшие чувства, заставить видеть и понимать прекрасное. Это вовсе не «музыка для интеллектуалов», как ошибочно принято считать. Чтобы наслаждаться музыкальными произведениями, вовсе не обязательно иметь профессиональное образование, разбираться в ладах, гармонизации и обертонах. Неоклассика вообще не требует терминологии. Главное условие – найти отклик в душе, прожить каждую музыкальную фразу, отразиться тысячами ощущений и сотнями воспоминаний. Поэтому те, кто не любят инструментальную музыку, не умеют правильно её слушать. Надо найти своего композитора, подходящую атмосферу и на несколько минут забыть об окружающей нас ежедневной суете.

Мы решили помочь читателям ощутить, насколько прекрасна классика, и познакомить с творчеством самых интересных и талантливых, на наш взгляд, композиторов-неоклассиков.

Итальянский композитор и пианист, который сумел придать классике современное звучание. Именно с него стоит начать знакомство с неоклассикой. Главная роль в музыке Эйнауди отведена фортепиано, что делает его произведения безупречно гармоничными и мелодичными.

Источник

Неоклассицизм (музыка)

Содержание

Неоклассика XX века

Как реакция и прямое возражение на музыкальный стиль импрессионизма, неоклассицизм впервые получил своё законченное воплощение в 1910-е годы в фортепианных и вокально-симфонических произведениях Эрика Сати и Макса Регера.

В 1920-е годы неоклассицизм получил своё мощное развитие прежде всего в творчестве Игоря Стравинского, Альбера Русселя и Отторино Респиги, а также молодых последователей Сати, представителей французской «шестёрки» (Дариус Мийо, Артюр Онеггер, Франсис Пуленк и других) и некоторых других композиторов. В Германии это направление возглавил Пауль Хиндемит.

Неоклассика XXI века

В XXI веке термин «неоклассика» часто используют как вариант названия стиля Classical Crossover — своеобразного синтеза, гармоничного сочетания элементов классической музыки и поп-, рок-, или электронной музыки. Некоторые представители этого стиля — группа Elend, Ludovico Einaudi и Secret Garden.

Примечания

Литература

Ссылки

Полезное

Смотреть что такое «Неоклассицизм (музыка)» в других словарях:

Неоклассицизм — Запрос «Неоклассика» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Неоклассицизм термин, применяемый в российском искусствоведении для обозначения художественных явлений последней трети XIX и первой четверти XX веков, которым присуще… … Википедия

НЕОКЛАССИЦИЗМ — (др. назв. неоклассика) направление в европ. худож. культуре, сложившееся в к. 19 нач.20 в. и отличавшееся постоянным обращением к античной культуре как смысловому пространству своего самоосуществления. В отличие от… … Энциклопедия культурологии

Музыка Латвии — в течение многих лет находилась под сильным влиянием немецкой культуры, лишь в конце XIX века начала формироваться национальная школа. В то же время народные музыкальные традиции страны имеют давнюю историю и богатое наследие. Содержание 1… … Википедия

Неоклассицизм — одно из направлений в музыке 20 в., представители к рого стремились к возрождению стилистич. черт музыки раннеклассич. и доклассич. периода. Наибольшего развития достигло в период между двумя мировыми войнами. В 1920 Ф. Бузони опубликовал … Музыкальная энциклопедия

Музыка Франции — Группа музыкантов на Монмартре Французская музыка одна из самых интересных и влиятельных европейских музыкальных культур, которая черпает истоки из … Википедия

Музыка — I Музыка (от греч. musikе, буквально искусство муз) вид искусства, который отражает действительность и воздействует на человека посредством осмысленных и особым образом организованных звуковых последований, состоящих в основном из тонов… … Большая советская энциклопедия

Музыка — I Музыка (от греч. musikе, буквально искусство муз) вид искусства, который отражает действительность и воздействует на человека посредством осмысленных и особым образом организованных звуковых последований, состоящих в основном из тонов… … Большая советская энциклопедия

Музыка — (греч. moysikn, от mousa муза) вид иск ва, к рый отражает действительность и воздействует на человека посредством осмысленных и особым образом организованных по высоте и во времени звуковых последований, состоящих в основном из тонов… … Музыкальная энциклопедия

Меблировочная музыка — Эрик Сати, автопортрет 1913 года Меблировочная музыка (фр. Musique d’ameublement) новы … Википедия

Французская музыка — Истоки Ф. м. восходят к фольклору кельтских, галльских и франкских племён, обитавших в древние времена на территории нынешней Франции. Нар. песенное иск во, а также галло римская культура стали фундаментом развития Ф. м. Древние лит. и… … Музыкальная энциклопедия

Источник

Что такое неоклассика

SOUND UP — это серия уникальных концертов для людей, которые интересуются новым звуком и новыми идеями. Каждый месяц на лучших площадках Москвы будут выступать российские и иностранные композиторы и исполнители (Haushka, Martin Kohlstedt, Игорь Вдовин, Петр Айду и многие другие), которые делают музыку, не попадающую в ячейки периодической таблицы стилей, устоявшейся в XX веке, находящуюся в трансферной зоне между академической традицией и современной поп-музыкой, на стыке акустического звукоизвлечения и электронных экспериментов

Поделиться:

Премьерный концерт серии SOUND UP состоится 10 марта в большом зале «Гоголь-центра». Россию представит Павел Карманов — один из самых известных современных российских композиторов, пишущих мелодически красивую и понятную музыку. Второй частью концерта станет выступление британского проекта Piano Interrupted, специализирующегося в наложении на звуковые возможности старого доброго рояля компьютерного экзоскелета в виде электронных ритмов, звуковых эффектов, лупов и глитча.

Начать надо с того, что «неоклассика» — неточный термин и, по-хорошему, его бы надо предать забвению, придумав вместо него что-нибудь другое. У «неоклассики» есть синонимы: современная классика (contemporary classical), постклассика и даже класситроника, но и они не лучше. Удивительное дело: музыка есть, а правильных слов для ее описания — нет.

«Неоклассика» плоха тем, что уже занята. В энциклопедиях вы прочтете, что на самом деле «неоклассицизм» — это течение в музыке XX века, возникшее в промежутке между Первой и Второй мировыми войнами. Это было время новаций и поиска, сознательного отказа от романтической традиции: набиравший мощь авангард начал уверенно теснить тот язык, на котором музыка изъяснялась в 19-м веке. В Европе на авансцену выходит Вторая венская школа (в противовес Первой — моцартовской) — Арнольд Шёнберг и его ученики писали атональную «заумь» и музыку, которая подчинялась жёсткому интеллектуальному контролю. В Москве готовились исполнить индустриальную «Симфонию гудков» Арсения Авраамова,

где город выступал в качестве оркестра, а заводы, самолеты и пушечные батареи играли роль инструментов. Часть композиторов, работавших в это революционное время, обращаются не только к поиску радикально нового, эпатирующего или «варварского». Напротив, они решают вернуться к строгим формам доромантической музыки — обратно в 17-18 века. Главные неоклассики среди наших соотечественников — Сергей Прокофьев, в 24 года написавший остроумную симфоническую «подделку» под Гайдна, «чтобы подразнить гусей», а позже — Игорь Стравинский, обратившийся к музыке предшественников как пространству для композиторской игры: причем среди них были не только баховская музыка и творчество итальянских барочных мастеров, но и искусство Гайдна и Моцарта, и даже Чайковский.

В наши дни «неоклассиками» чаще всего называют музыкантов-композиторов из поколения 20-, 30- и 40-летних. Они не всегда принадлежат к академической традиции и иногда плохо ее знают. Чаще всего они не заканчивали высших музыкальных учреждений и учились исполнительству и композиторским приемам самостоятельно. Вторую мировую видели их деды, а Стравинский, умерший в один год с Джимом Моррисоном, воспринимается ими бронзовой статуей, равно как и Гайдн с Моцартом. Но эти «неоклассики 2.0», экспериментирующие над звучанием инструментов из двухсотлетнего симфонического оркестра, как и Стравинский, обращаются за новыми идеями и новыми звуками к наследию прошлого.

Они все разные, пишут разную музыку и используют разные приемы и техники, в том числе очень изощренные и искусные. Например, седой украинец Любомир Мельник строчит по клавишам с неимоверной скоростью, сливая пулеметные ноты в импрессионистское звуковое полотно, а немец Hauschka играет на препарированном и электрифицированном фортепьяно акустическое техно.

Дуэт Piano Interrupted на рояле и программе Ableton Live рисуют насыщенные звуковыми деталями масштабные пейзажи экзотических стран, а британская скрипачка и пианистка Поппи Акройд, используя нетрадиционное звукоизвлечение, плетет из перезвонов и перестуков тончайшие аудиальные макраме.

Ничего общего. Их объединяет, пожалуй, только резкое неприятие, испытываемое ими к жанровому ярлыку «неоклассика», которым пытаются их пометить журналисты и продавцы из музыкальных магазинов. Впрочем, не бывает творческих людей, которым нравится быть каталогизированными. Стив Райх, Терри Райли, Филипп Гласс и Майкл Найман, которых «неоклассики 2.0» за мнимую простоту музыки считают своими духовными отцами и учителями, протестовали и протестуют против нашитого на них бренда «минимализм» — несмотря на то, что он помогает им продавать диски, билеты на концерты и оставаться в десятке самых востребованных академических композиторов современности.

Людовико Эйнауди считает, что задача музыки — вызывать эмоциональный отклик у слушателя, не стесняясь, давить на кнопки чувств в его душе, и говорит, что ценит шлягеры Portishead, Radiohead и Эминема выше многих классических произведений. Тем самым, он, конечно, слегка дразнит эстетов, которым чем головоломнее, тем лучше, но не кривит душой. Обращаясь к молодой аудитории, Людовико Эйнауди использует понятный ей язык поп-музыки, подгоняя свои сочинения под лаконичный формат, который современный человек способен усвоить. Нам ведь трудно сконцентрировать свое внимание на чем-нибудь дольше чем на 5-7 минут — отвлекает смартфон, как тут слушать симфонии в бетховенской традиции, в которых, как в больших романах, идет круговерть событий. По сути, Эйнауди комбинирует шубертовский романтизм с идеями большого немецкого композитора, настоящего неоклассика Пауля Хиндемита, сформулировавшего концепцию «gebrauchsmusik» — музыки быта. Он был уверен в том, что композитор должен писать полезную музыку для повседневной жизни. Хиндемит говорил: «Время композиторов, которые сочиняют только для себя, ушло навсегда». Людовико Эйнауди, как и другие «неоклассики», пытающиеся ненадолго вырвать своих современников из цепких лап суеты повседневности, могли бы под этими словами подписаться.

Источник

Круглый стол. Кирилл Рихтер и Миша Мищенко объясняют, что такое неоклассика

Еще в начале 2000-х было трудно себе представить, что тысячные залы будут собираться, чтобы послушать изысканную инструментальную музыку в исполнении пианистов, камерных составов и даже симфонических оркестров, а молодые амбициозные люди предпочтут постижение искусства сольфеджио и оркестровки мечтам стать рок- или рэп-звездами. Последние несколько лет в мире и России наблюдается бум интереса к музыке, которую принято называть modern classic, а у нас прижился (хоть и не совсем корректный) термин «неоклассика». Мы попросили куратора фестиваля Sound Up Дениса Бояринова обсудить этот феномен с лидерами неоклассического направления в России — композиторами Кириллом Рихтером и Мишей Мищенко.

Денис Бояринов: Когда вы впервые услышали о «неоклассике»? У кого какие первые воспоминания связаны с этим словом?

Миша Мищенко: Термин «неоклассика» в Москве появился где-то в 2011 году. До этого в ходу был западный тег modern classic. Его применяли к музыке композиторов, которые появились в начале нулевых — к Людовико Эйнауди, Максу Рихтеру и Йоханну Йоханнсcону. А потом начался какой-то постмодернизм, потому что неоклассика — это направление в музыке начала XX века, которым интересовались Стравинский и Рахманинов. А мы делаем совершенно другую музыку. Так что в нашем случае «неоклассика» должна бы называться «постпостнеоклассикой». У Владимира Мартынова об этом есть книга, может быть, вы слышали про нее.

Кирилл Рихтер: Да, мы с ним беседовали недавно, на днях. Он говорит: «Не понимаю, что должно быть у современного композитора в голове, чтобы тот писал партитуру». А я отвечаю: «Я пишу партитуры». Вот и поговорили. (Смеется.)

Мише намного понятнее, откуда возник этот термин. Потому что Миша гораздо раньше начал работать в этом жанре — одним из первых в России вообще. А я столкнулся с неоклассикой, когда этот жанр начали приписывать моим концертам. С одной стороны, понимаешь, что это делается для публики, которая вообще не знакома с жанрами инструментальной музыки, — людям должно быть понятно, на что они идут. А с другой стороны, это грустно, ведь этимологически этот термин появился одновременно в архитектуре, музыке и балете в начале XX века. Прокофьев был неоклассиком. Его первая симфония, например, написана по форме классической симфонии и при этом сделана абсолютно дичайше по тем представлениям. Там ничего нет кроме мажора. То есть он взял классический подход и переработал его — вот это неоклассика, чистый жанр. А то, что я делаю, — это инструментальная музыка. «Нео» ее называют, потому что она современная. Мы еще живые композиторы, если нас можно называть композиторами. Словом, неоклассика — это термин, который прижился, приелся и который многие не любят, но альтернативы ему нет, поэтому его используют. Конечно, это смешение понятий жутко бесит каких-нибудь академистов и людей, ратующих за чистоту жанров и за великое вечное искусство. Но, если честно, я, например, лично не особо над этим парюсь. Пусть как хотят, так и называют. Я музыку пишу.

Денис Бояринов: Бесятся не только академисты, бесятся и авторы, к которым этот тег прикрепляют. Например, известный вам немецкий композитор Hauschka — его это слово прямо до дрожи заводит. Но важно отметить, что с появлением этого пусть некорректного, но запоминающегося термина появилась целая маркетинговая ниша и большое количество музыкантов этим воспользовались.

Миша Мищенко: В последнее время случился бум. И Кириллу, и мне постоянно пишут разные ребята, которые…

Кирилл Рихтер: О да, сколько мальчиков, на пианино играющих, пишет. Ниша открылась. А что касается негативной реакции Hauschka — мне кажется, это отличительная черта, в принципе, всех мыслящих людей, что-то ищущих. Он вообще не склонен к тривиальным решениям и пытается избегать клише в звуковых сочетаниях. Если это звучит слишком попсово, он от этого отказывается. В этом и состоит задача композитора — избегать клише, искать новое и в то же время балансировать между атональными экспериментами — или еще какой абсолютно неудобоваримой дичью — и в то же время диалогом со слушателем. Композитор все равно обязан соблюдать правила этикета в диалоге, потому что, как мне кажется, музыка чуть ли не первое средство коммуникации.

Миша Мищенко: Это как язык и отношение к музыке как к науке. Композитор — это в первую очередь исследователь. Он видит какой-то звуковой ландшафт и с помощью языка общается, выражает свои эмоции, ощущения и мысли. Поэтому я думаю, что современная классика — это про то, что мы исследуем, прежде всего.

Денис Бояринов: Ты считаешь себя исследователем, Кирилл?

Кирилл Рихтер: Я вижу определенное сходство между работой ученого и композитора. Об этом многие писали. В своей книге Филип Гласс часто вспоминает приключения в Университете Чикаго и в Джулиарде и проводит такую аналогию, что вроде бы они учились и получали блестящее образование, а в то же время никто ничего не делал, тусили в парках и развлекались в джазовых клубах, но базу, которую ему дало обучение, он очень ценит. Я нахожу в работе композитора некоторые аналогии с научной деятельностью, потому что процесс работы схожий. Ты делаешь некоторый ресерч, исследование и приходишь к определенной концепции. Иногда это все не просчитано, естественно, как любое чувственное искусство. Но тем не менее у композиторов тоже есть этапы эксперимента, этапы репрезентативной выборки и есть этапы финального результата, завершения проекта и так далее. Какие-то, естественно, стадии ты пропускаешь или делаешь их абсолютно неосознанно, но если структурировать, то так и выглядит работа композитора. Мы находимся в мире звуков и исследуем его — как этот мир звуков влияет на нас, на наши эмоции, на наши мысли, на нашу память и на наше восприятие.

Денис Бояринов: Вы оба — исследователи, но исследуете вы разные области звуков и по-разному. Кирилл, как я понимаю, традиционалист, предпочитает классические формы — и, например, избегает соединения акустического и электронного звука. Миша, тебя в твоей творческой биографии заносило в разные стороны — ты и с русскими народными инструментами работал, и с полевыми записями индустриальных процессов. Что объединяет все твои поиски и в какую сторону ты сейчас копаешь?

Миша Мищенко: Мне с первого дня нашего знакомства с Кириллом понравилось, что у нас разное отношение к искусству и совершенно разные позиции.

Кирилл Рихтер: Поэтому нам и интересно общаться друг с другом.

Миша Мищенко: Путь, на который я встал, — это не просто эксперименты с инструментовкой и со звуками, это поиск, как бы ни звучало банально, чего-то глобального в музыке. Мне в этом плане близок Вагнер, потому что он затрагивал грандиозные темы — мне нравится масштаб его музыки. Заходя с разных сторон, с помощью этнических инструментов и электроники, я стараюсь узнать этот мир в общем смысле и объективно его выразить при помощи музыки. В последнее время я экспериментирую с бинауральной записью — это термин из психоакустики, грубо говоря, трехмерный звук. Например, если хор по мизансцене поет сзади, слушатель в записи ощущает, что он поет именно сзади, а не где-то спереди. Этот эксперимент опять же направлен на изучение глобального в музыке. Мне интересно, как трехмерный звук будет сочетаться с реальными оркестрантами и с живыми инструментами. В этом есть что-то новое — хотя, конечно, не суперновое.

Кирилл Рихтер: Важно, что это новое именно для тебя. Я бы не парился — кому какая разница? К слову о Мишиной любви к масштабу. Я помню, когда мы делали двойной концерт с симфоническим оркестром, он мне сказал «Кирилл, мне нужны восемь контрабасов». А я подумал: «Где же мы достанем эти восемь контрабасов?» Вот эту страсть к большим масштабам я очень люблю в Мише. (Смеется.)

Понятно, что все эти записи заводов и так далее пошли с Кейджа и Ксенакиса. Какая разница? Все люди ищут то, что им интересно. Мне симпатичны люди, которые просто делают то, что им нравится, и как дети открывают новые вещи. Мне кажется, это единственный способ искренности в этом виде искусства. Да, иногда смущают разговоры о том, что это все уже было. Конечно, все уже было. Поэтому я, специально себя ограничивая, занимаюсь звукоизвлечением из акустических инструментов, для которых 500 тысяч раз все сочинено и переписано, а Миша едет записывать звуки на завод и электростанцию.

Миша Мищенко: Это разный подход к одному и тому же. Это поиск. Я не отказываюсь от технологий, потому что вышел из электронной тусовки — я играл в разных группах, и поэтому мне всегда было интересно пробовать разные варианты. Я с Кириллом полностью согласен: главное, это концепция, которую ты для себя придумываешь — то, чем ты живешь, что пытаешься рассказать и чем вдохновить других.

Денис Бояринов: Вы общаетесь с зарубежными композиторами, которые работают под тегом «неоклассика», давали совместные концерты и бывали на мировых фестивалях. К чему пришел бум неоклассики, или modern classic, который в 2000-х нам дал несколько суперзвезд вроде Людовико Эйнауди, Макса Рихтера и Йоханна Йоханссонна. Что происходит с этим музыкальным направлением в мире сейчас?

Миша Мищенко: Думаю, что тут у Кирилла больше опыта, потому что я, скорее, студийный музыкант. Я пишу музыку для проектов, а Кирилл активно гастролирует.

Денис Бояринов: Кирилл, ты недавно побывал на Classical Next — это, по идее, один из главных фестивалей для этого жанра. Какие у тебя от него впечатления?

Кирилл Рихтер: Я был удивлен, что стал первым русским артистом на этом фестивале, потому что, мне кажется, нам есть что там показать. Действительно, фестиваль Classical Next — именно про инструментальную музыку. У них даже слоган звучит: «Кто после классики?» Вот фиг знает — кто после классики. Там были и народные ансамбли с разукрашенными лицами, и умудренные авангардисты, и просто коллективы, которые играли свои интерпретации известных сочинений. Все настолько смешалось, что фестиваль инструментальной музыки Classical Next все равно выглядит как музыкальная эклектика из исполнителей бесконечно различных жанров.

Денис Бояринов: Мне кажется, Кирилл, ты говоришь о том же, что и Владимир Мартынов в своей книге о конце времени композиторов. Он ведь говорил о том, что композитор в представлении XIX и начала XX века — эдакий гений, который сидит в башне из слоновой кости, сочиняет великие произведения и не спускается к простым смертным, только иногда на премьеру собственной симфонии заходит, — устаревший образ. Сейчас композитор — это совсем другой человек. Он и партитур больше не пишет, и должен быть многостаночником, и проявлять чудеса гибкости в смежных жанрах.

Хотелось бы поговорить о людях, которые вам лично дороги и интересны. У вас есть персональные кумиры или ролевые модели среди современных композиторов, которые работают в этом поле?

Кирилл Рихтер: Я бы назвал Джона Адамса, Филипа Гласса и Дэвида Лэнга. Они мне ближе всего по энергии. Я очень люблю музыку осязаемую, со структурой, музыку, лишенную сантиментов, для меня кажущихся лишними. Они — абсолютно разные. У каждого из них своя яркость музыкального языка. Но иногда с чем-то у них хочется не согласиться. И ты думаешь, как бы ты интерпретировал материал, будь ты автором, и понимаешь, что шел бы совершенно другой дорогой. Иногда не хватает музыки, которую тебе бы хотелось слушать, и приходится ее самому писать.

Миша Мищенко: Филип Гласс — бесспорно. Я с Кириллом полностью согласен, что он один из самых уникальных ныне живущих композиторов, который написал музыку, которую нигде и никогда не услышишь. Еще я бы назвал группу Sigur Rés — когда я в 2008 году познакомился с их композициями с оркестром, они совершенно изменили мое отношение к музыке. Я очень тогда вдохновился тем, что музыку можно писать без специального образования, самообучаясь и пробуя что-то новое. А потом я услышал музыку Йохана Йоханнссона и понял, что в исландской музыке есть общий дух, который мне очень близок. Это музыка вне времени — когда я ее слушаю, для меня время останавливается.

Кирилл Рихтер: Ты и сам северный парень, Миша.

Денис Бояринов: Миша, ты — северный?

Миша Мищенко: Да, моя семья из Иркутска. Мне близка философия наблюдения за природой — какой-то неспешности, буддистского отношения к вещам. Наверное, поэтому мне нравится музыка Йохана Йоханнссона — у него такой же склад мысли.

Денис Бояринов: Кстати, о музыке Йоханнссона. На мемориальном концерте в «Зарядье» вы каждый играете по его сочинению. Что вы играете и почему выбрали именно эти вещи?

Кирилл Рихтер: На самом деле, у него не так много произведений, которые можно сыграть без электроники. Я исполняю фортепианную пьесу Joi & Karen. Она состоит из огромного количества пауз, которые ритмизированы в случайном порядке. Это абсолютно не свойственная для меня вещь — максимально минималистичная и технически простая. Играется все одной рукой. Но в этом и есть мой интерес, потому что в кажущемся нелогичным соединении нот и в какой-то фразе можно найти свои акценты, можно сделать свое голосоведение, которое, как мне кажется, не делали в записях этой пьесы. Сначала я подумал, что эта пьеса достаточно скучная, а потом я начал копать и нашел вещи, которые меня заинтересовали и заставили посмотреть на эту музыку с другой стороны. В этом и есть секрет музыки Йоханнссона: мелодические ходы достаточно очевидные, и гармония-то не то чтобы авангардная, но что-то в ней есть — какая-то пятая сущность, которая работает.

Денис Бояринов: Миша, а ты что играешь?

Миша Мищенко: Flight from the City — первый трек с его последнего альбома Orphee. Это одна из самых моих любимых его последних вещей. Он написан в моей любимой технике: повторяется один паттерн с минимальными изменениями, но трек погружает тебя в состояние без времени. Его можно играть и пять минут, и полчаса, и час — разницы нет. Но оно короткое — и очень умиротворенное.

Кирилл Рихтер: Это особенное свойство музыки исландских композиторов.

Миша Мищенко: Словом, все хорошо — партитура учится, а если что — мы в ноты подглядим!

Кирилл Рихтер: Слава богу, что вообще есть ноты. Для композиторов-неоклассиков — это редкость. (Смеется.)

Источник