Некрономикон елизаров о чем
Некрономикон настоящего человека
Некрономикон настоящего человека
Михаил Елизаров. Земля: Роман. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020. – 781 с. – (Читальня Михаила Елизарова).
С одной стороны, существовали опасения, что Михаил Елизаров целиком и полностью ушёл возделывать ниву песенного творчества. С другой – было понимание, что в писательстве есть только право на вход, поэтому и терзали подозрения, что он создаёт что-то большое. Предчувствия не подвели, и после нескольких лет молчания (в книжной ситуации когда год не выпустил новую книгу – считай, пропал) Елизаров выдал почти 800-страничный том, озаглавленный «Земля».
Роман – история воспитания и становления совершенно заурядного парня Владимира Кротышева, прошедшего ряд инициаций, которые перевели его в формат весьма незаурядного молодого человека. Важнейшие вехи этого самого воспитания – песочница в детском саду да стройбат, который сделал из него настоящего человека. Так получилось, что из любой тупиковой ситуации он не уходит в пространство жизненных дизлайков, а, наоборот, умудряется перейти на новый уровень, как в какой-нибудь компьютерной игре. Будто сберегается до поры для чего-то, хотя и вариантов растерять все жизни более чем достаточно. Но пока идут наручные часы…
Он – землекоп, причём специализируется на могилах, становясь медиатором между мирами, и его путь всё больше утверждает героя в этом предназначении. «Кладбище – такая же Родина, как и Россия, и возможно, самая главная Родина, ведь близких, по большому счёту, хоронят не в землю, а дома», – и куда бы ни направлял свои пути-дорожки Кротышев, он всё равно возвращался к этой «Родине». Все перипетии его судьбы связаны со сменой и освоением новых кладбищенских профессий, а также погружением в похоронно-могильную территорию смыслов. Можно предположить, что он, как герой Андрея Платонова, роет свой котлован-могилу. Хотя всё это будут версии, ничего наверняка предположить пока нельзя, кроме озвучивания череды вопросов, предположений и догадок. Можно и в русле актуальной политической иносказательной сатиры трактовать книгу, и аналогия с платоновским «Котлованом» здесь будет весьма кстати. Как угодно можно крутить- вертеть, играть со смыслами романного кубика Рубика. Автор, будто перевоплощающийся в советского литератора Громова с его семикнижием из романа «Библиотекарь», любезно подарил читателю такую возможность.
Героя романа можно идентифицировать в качестве своеобразного Гарри Поттера, обладающего чудесным слухом, силой, помеченного принадлежностью к миру полупроводников в потусторонние дали, обретающего свою татуированную Беатриче, а также с наметившейся альтернативной линией любовного притяжения. С напряжением ждёшь, что вот-вот объявится в новом обличье Волан-де-Морт, с которым Гарри чудесным и таинственным образом связан, или проявится елизаровский Pasternak – и всё действие превратится в подпольную фантасмагорию. Из волшебных предметов – часы, отмеряющие «персональное время» героя, но в полной мере они ещё не раскрылись и роль свою не отыграли. Ждут своего часа, на то они и часы.
Перед нами, по сути, завязка истории, которая может быть бесконечной и сериальной. Впереди – большой вопрос: развитие событий или крушение надежд на сюжетику, когда похоронно-загробная схоластика возьмёт верх. Восприятие романа возможно в двух измерениях: как законченного текста, а также становящегося, длящегося явления, процесса. Это самое любопытное. Очень интересный опыт бытования и развёртывания текста.
«Землю» можно рассматривать в качестве полуфабриката как смыслов, так и самого замысла. По сути, и сама земля представляет собой потенцию, базис для новой жизни, которая делает рывок брассом, чтобы затем вновь погрузиться и раствориться. Автор не свёл к развязке ни одну сюжетную линию, чтобы была возможность претендовать на законченность. Не ответил ни на один вопрос, не объяснил необходимость и функционал героев, образов, спонтанные ли они, случайные или раскроются в дальнейшем. «Земля» – гадательная субстанция и пока загадка. Будем считать, что она под паром. Хотя кто сказал, что обязательно должна быть законченная история, а чувство досады после истечения многих сотен страниц совершенно непотребно? Михаил Елизаров может разгадать её в продолжении, а может продолжить плыть по такой же волне. Впрочем, все сюжетные линии к своему логическому завершению с большой долей правдоподобия может довести и читатель. Зачем нужен автор в виде няньки.
Сам замысел книги в какой-то мере работает на оппозицию временное – вечное. Сейчас перед нами временная юдоль, за которой, возможно, явится новая реальность и закрепится в условной вечности. Мы наблюдаем эффект матрёшки, принцип которой сформулирован историософской формулой: «Российское государство обретается в трупе СССР». Также и будущая потенциальная расширенная версия книги сделает «трупом» нынешнее её восприятие и выйдет из неё, как из земли.
Кто знает, быть может, перед нами громовская «Книга Памяти», раскрывающая вязь полузабытых воспоминаний, тускнеющих изображений, людей в овальных рамках – взгляд на посюстороннюю жизнь оттуда.
Если взять на вооружение тезис, что «смерть принимает нас в люди», то роман вполне можно трактовать в качестве книги о настоящем человеке, тогда и хеппи-энд должен быть погружением в это самое небытие, под два метра ниже уровня земли, в могильный холмик, скромную плиту памятника и овал «остановись, мгновенье!». Фантомные боли и воспоминания почившего о своём земном пути…
Во многом «Земля» Елизарова перекликается с романом Германа Садулаева «Иван Ауслендер», главный герой которого ложится на операцию, и не важно, проснётся он после неё или нет. Последователи придумали его судьбу, что он уехал на Гоа, живёт там отшельником и записывает своё на пальмовых листьях, которые после выкидывает. Ауслендер стал этаким голосом из прекрасного далёка, не исключено, что схожа и судьба Владимира Кротышева, по крайней мере, в раскладке кубика Рубика елизаровского романа такой вариант нельзя исключить.
Это и прекрасно, что возникает масса вопросов, которые мрачат душу и леденят сердце. Роман не оставляет прохладным, с исчерпанием его страниц он не перестаёт дышать и раскрывать свои смыслы. То ли ещё будет…
О чем песня некрономикон елизарова
«Герцеговину» она раскурила,
После взяла с меня честное слово,
Что сберегу для России Курилы,
И защищу от предательства злого.
Мне б промолчать, но сказалося как-то,
Пообещал, раз она попросила,
Дескать, пока не найду артефакта,
Будет со мною и воля и сила.
«Herzegovina» she smoked,
After taking my word of honor,
What will I save for the Kuril Islands,
And I will protect from the betrayal of the evil.
I would be silent, but said somehow
He promised, since she asked
Say, until I find an artifact,
Will and strength and will be with me.
Скоро будет Армагеддон
Часть песен посвящена критике спекуляций, построенных на различных верованиях. В «Сатанинской» Елизаров громит сатанинские культы, в «Сектантской» обличает «мистических кидал», в «МЕРЧЕ» критикует священников, торгующих религиозной атрибутикой. Здесь также легко обнаруживается дуальность: есть религиозный обман и есть то, что служит ему «противовесом», нечто настоящее. «Старый Ла Вей поклонялся лишь идолу. / Кроули верил, что будет в аду. / А Сатану просто взял и выдумал / Бог – тот, который сидит в пруду». В данном случае Бог неожиданно возникает в самом конце песни «Сатанинская», после куплета, выражающего разочарование юной девушки в сатанизме.
Наконец, нередко Елизаров обращается к апокалиптическим мотивам, темам смерти мира («Рагнарек», «Апокалиптическая», «Чертово колесо»). Но основной конфликт в этих песнях, даже при наличии формальных религиозных атрибутов конца света в виде Сатаны на бледном коне или завывающего Фенрира, не связан с религией. Зачастую это метафора персональной трагедии героя, переживающего внутреннюю катастрофу как мировую, или утраты народом определенных ценностей (про ностальгию Елизарова по Советскому Союзу уже написано много). Занятно, что и тут занимается аналогичная обозначенной в «лирическом» корпусе текстов стоическая позиция. Ведь роль человека в «божественных играх» невелика – он либо жертва, либо безучастный наблюдатель, а противоположная сила абсолютна, разрушительна и размыта до абстракции. В этих обстоятельствах борьба может быть только внутренней. Котенок финальным жестом надевает бескозырку, Елизаров, наблюдая закат мира, играет на гитаре. «К чему этот мир, никудышный манкурт, / Его уничтожит Верховный Удмурт. / Запрыгнет в седло и умчится туда, / Где, точно цикада Буддийского ада, / Звенит Пустота. »
Слабый сильный мужчина
Добрые руки за мною следят.
Негативный опыт – он тоже опыт.
У вас ещё топят котят?
У нас ещё топят.
Ощущаю родство наших кож,
Ты к воде меня тащишь за тёплую шкирку.
Перед тем, как ты пальцы свои разожмешь,
Разреши мне надеть бескозырку!
Наиболее простой способ нащупать каркас поэзии Елизарова – пойти от обратного и начать с песен, где цитатность, ирония и прочие «постмодернистские» приемы сведены с минимуму. Такой можно назвать «Бескозырку».
Лирический герой на протяжении всей песни обращается к некой милой, с которой у него в данный момент сложные отношения. Суть конфликта между ними неизвестна, слушателю предлагается насладиться уже развязкой. Тут есть утопленные котята как метафора холодной жестокости партнера в первом куплете и сравнение мрачного подводного мира с последующей жизнью без любви во втором. Трактовки могут быть и другими, но общее настроение песни вполне понятно. Эдакая любовная лирика.
И тут неожиданно возникает «бескозырка», в смысле флотская фуражка (хотя и не только в этом смысле, во втором куплете есть «бескозырка» в значении карточный игры, где нет козырей) – центральный образ песни, а в каком-то смысле и всего творчества Елизарова. «Мужчина-котенок» перед расправой просит разрешить ему надеть бескозырку – жест бессмысленный в практическом плане, но полный символизма. Похожие ощущения вызывает образ капитана, остающегося на тонущем корабле. «Утопи меня, пусть несёт вода, / Чайка над волной реет, зыркая. / В общем, милая, я мечтал всегда / После смерти стать бескозыркою». Истеричная просьба героя утопить его (что можно было бы расценить как жертвенный жест) сменяется признанием, что после смерти он хочет превратиться в головной убор, ассоциируемый с мужеством, выносливостью, смелостью. Такой контраст силы и слабости закладывает в характер героя важнейшее противоречие, делая образ витальным. Тут есть что-то от мироощущения мужчины ранимого, уязвимого перед миром и одновременно находящегося в нем на позиции стоика. В каком-то смысле это нас отсылает к вопросу о том, что вообще значит быть мужчиной, как допустимо себя чувствовать и как показывать себя другим.
Этот елизаровский лирический субъект в том или ином виде присутствует в большинстве песен, пусть и далеко не всегда содержит пропорциональное количество внутренней силы и слабости, как в «Бескозырке». Он вполне может тяготеть к одному из полюсов, и тогда «противовес» вынесен из персонажа вовне: в окружающий мир, других людей, представление об идеале. Порой «противовес» вообще из текстовой части произведения выносится на уровень исполнения, как в уже упомянутой «Эсесовской лирической», где инженер, рассуждающий про Холокост, почему-то выбирает для этого нехарактерную жалостливую интонацию. Герой может быть живым воплощением брутальности и жестокости: солдатом, преступником, гопником (отсюда интерес Елизарова к тюремному и армейскому быту) и наоборот – трусливым, жалким, неудачливым: «а был я чмошником и алкоголиком», «я был обычный торчок и бесполезный дурачок, / а вот толчок – и я философ и качок». В рамках одной песни может происходить трансформация, делающая слабого сильным или выставляющая сильного слабым. Так, в песне «Гуманитарная» в трех куплетах герой хвастается своими познаниями и успехами в гуманитарной сфере («Франкфуртская школа срала-мазала а я взял и определил, в чем суть»), а в конце из-за этого от него уходит подруга («но пока я одуплял традицию / Юнгеров, Генонов с Хабермасами ты ушла»). Песня «Черный полковник» же напрямую посвящена феномену власти и тому, что бывает, когда ее теряешь: «До того как я пошел по рукам, по рукам, / я был черным полковником».
Все это наводит на мысль, что постмодернистом Елизарова можно назвать только формально, по арсеналу используемых средств. В его творчестве всегда остается то, что для данной парадигмы не характерно – жесткая система координат, «разъединяющая» небо и землю, добро и зло, черное и белое, сильное и слабое. Не отказывая себе в удовольствии примерить форму обеих сторон конфликта, Елизаров никогда полностью не смешивает вражеские армии, но только исследует их устройство и взаимовлияние.
Некрономикон своими руками
Это мой первый пост.
Хочу поделиться процессом создания Некрономикона.
Накануне дня рождения моей подруги @Kiryu88, размышляя над подарком, мою пустую голову посетила идея — подарить этой фанатке произведений Говарда Лавкрафта настоящий (но это не точно) Некрономикон.
Первым делом я полез искать материаллы, иллюстрации и референсы обложек этого загадочного мифического предмета
Из за сильных различий между найденными страницами, я приступил к их ретуши, чтобы все выглядело более цельно. В течении 3 или 4 вечеров после работы и до поздней ночи приводил каждую страницу к единому виду, выравнивая тона и закрашивая все обугленные участки.
После того как обработал около 150 страниц и сделал верстку для печати на формате A3.
. полез искать на ютуб уроки по созданию книг для чайников.
После просмотра тонны видеороликов составил список материалов и пошел за покупками.
Для обложки требовался картон и какой-то переплетный материал, погуглив нашел отличный магазин, специализирующийся как раз на материалах для полиграфии, дизайнерских бумагах и переплетных материалах (если кому интересно, его название DoubleV). По пути в магазин забежал в ближайший копицентр и распечатал все развороты страниц на плотной матовой бумаге
И вот наконец все приготовления были завершены и можно было приступить к работе
Для переплета выбрал необычный материал — ALGORA SOFT PRESTIGE
Дальше начались мои страдания.
Двусторонняя печать получилась не такой идеальной, как мне бы хотелось — оборотная сторона каждого листа была либо смещена, либо под углом. Просвечивая на свет каждый лист я обрезал все развороты под один размер, отсекая примерно по полсантиметра с каждой стороны. Надо было добавить запас для всех страниц, но понял это я уже слишком поздно.
Следующие выходные я от и до посвятил работе над книгой
Начал со сшивания страниц, разумеется по видеоурокам на ютубе.
После того, как сшил все страницы, проклеил корешок бумажным клеем, а так же для надежности запрепил бинтом в два слоя.
Далее приступил к обложке.
Вырезал из картона прямоугольники по размеру страниц + 4мм с трех сторон и узкую полоску по ширине корешка. И затем обтянул переплетным матерриалом
Пришло время скульптурирования. Сначала решил что буду использовать для лепки формы массу для лепки из буквоеда, но оказалось что мелкие детали лепить из нее невозможно, они разваливаются и не лепятся друг к другу. Я набросал эскиз на бумаге и вылепил на ней форму из пластилина. Пластелин не самый надежный материал и при высоких температурах можно легко испортить форму, поэтому решил применить технику Папье-маше. Обклеил форму газетной бумагой и бумажным клеем.
Сверху нанес слой суперклея Akfix 705 (мощная штука) для большего затвердевания. После высыхания, выковырял весь пластелин, и заполнил полую бумажную форму той самой массой для лепки (все-таки пригодилась) и оставил высыхать.
Шупальцы скатал из тонких газетных полосок выложил по эскизу и проклеил все тем же суперклеем.
Затем все покрасил акриловой черной краской
После того как все высохло по контурам вырезал всю форму канцелярским ножом и покрасил по краям все места где было видно бумагу
Перед приклеиванием чудовища на обложку оставалось только соединить ее со страницами книги.
Прорезиненную обложку не брал ни какой клей, кроме моего любимого к тому моменту суперклея. С повышенной аккуратностью соединил последние элементы.
По завершению работы над собственным Некрономиконом, я стал в предвкушении ждать встречи, чтобы подарить такую эксклюзивную вещь имениннице)
Некрономикон
Однако, здравствуйте. Сегодня поделюсь работами на одну с излюбленных тем: творчество Лавкрафта, были сделаны обложка для паспорта и картхолдер на 1 (одну) карту с небольшым отделением для налички или ещё карты.
Рисунки вытиснены на коже (на холдере с небольшой формовкой), расписаны скпиртовыми красками и акрилом. Надписи на внутренней части обложки нанесены путем лазерно-утюжной печати и также затонированы спиртовыми красками.
Думаю, Ктулху в представлении не нуждался. На холдере-же изображен Король в желтом, он же Хастур. Также на тыльной стороне разместился канонічный Желтый знак и отсылка к сериалу «Настоящий детектив».
Ну и фото на фоне книги Р. Чемберса «Король в желтом»
Другие работы и детали процесса в соц. сетях:
Поэзия Михаила Елизарова: от Оркской до Гуманитарной
Михаил Елизаров известен в культурном поле России в двух ипостасях. Кто-то его знает как популярного писателя, автора трех романов и нескольких сборников рассказов, лауреата «Букера», «Национального бестселлера» и других премий. А кто-то – как независимого музыканта, выпускающего альбомы в самоназванном жанре «панк-бард-шансон» и выступающего в небольших клубах по всей стране. Но если проза Елизарова часто оказывается в поле внимания критиков и журналистов, то его музыкальная деятельность до сих пор остается несколько в тени.
Музыкальный минимализм Елизарова, обычно использующего в качестве аккомпанемента только акустическую гитару, отсылает нас, в первую очередь, к традиции русской авторской песни, для которой характерно повышенное внимание к вербальному компоненту произведения, а музыке уделяется второстепенное значение. Но здесь стоит сразу уточнить, что там, где у «классического барда» мелодия и манера исполнения служат лишь необходимой опорой для текста, помогающей ему приобрести большую выразительность, у Елизарова они вполне могут выступать смыслообразующими элементами. Обычно это достигается за счет сталкивания какой-либо узнаваемой мелодии или манеры игры и «неподходящих» к ним слов, в результате чего мы имеем дело как бы с пародией или пастишем. Это значит, что взятый отдельно вербальный компонент песни порой может работать совсем не так, как должен. Впрочем, примеров настолько жесткой «привязки» слов к музыке в творчестве Михаила Елизарова не так уж и много, что позволяет нам порассуждать именно о текстах, не боясь что-то упустить из виду. Иначе говоря – доверим музыкальным журналистам и прочим желающим всестороннее изучение творчества исполнителя, включая его место на современной музыкальной сцене и отражение политических габитусов в песнях, а мы сконцентрируемся только на поэзии в ее классическом понимании.
Неправильный бард
Вы простите мне мой пафос,
Вы забейте на мой фобос,
Приносите новый атлас
Или сразу новый глобус.
Никуда не годный логос,
Гнозис – это тот же бизнес.
Наступает новый хронос,
Подступает новый кризис.
(«Жизнь долгая как ревер»)
К песням Елизарова легко прицепить эпитет «постмодернистские». Действительно, в них полно маркеров, традиционно приписываемых данной культурной парадигме: интертекстуальность, ирония, смешение разных стилей и деконструкция жанров.
Елизаров часто обращается к чужому творчеству в музыке, но в текстах он это делает еще чаще. Обыгрываются слова песен советской эстрады и русского рока, произведения мировой литературы и кино, без конца упоминаются различные исторические персонажи, особенно философы и деятели культуры (реминисценций из всех песен хватит на небольшой справочник). Иногда цитата выступает центральным элементом, а иногда проскальзывает «пасхалкой» для разбирающихся. Но почти во всех случаях Елизаров помещает ее в совершенно нехарактерный контекст, тем самым переворачивая ее суть и достигая комического или другого требуемого эффекта.
В провокативной «Эсесовской лирической» Михаил Елизаров берет за основу известную композицию Валентины Толкуновой «Я не могу иначе» и, сохраняя большую часть исходного текста, полностью меняет ее смысл, потому что лирическим героем у него становится не влюбленная девушка, а фашистский инженер. «Нет у СС ни сна, ни дня, / Где-то еврейка плачет. / Ты за фашизм прости меня, / Я не могу иначе». В композиции «Солдатский гранж» переиначена расхожая фраза про предателей-джазменов: «напрасно ты играешь гранж, / за гранж Россию не продашь». А в другой песне, тоже связанной с вооруженными силами, упоминается не только полковник, которому не пишут, но и капитан, у которого «в почте только спам», а также прочие воинские звания, которым с корреспонденцией повезло больше. Композиция «За окном горит фонарь» вообще целиком посвящена культовым исполнителям русского рока и их песням: «Эх, Цой, Виктор Цой, Наутилус, Кинчев! / Я к шикарной музыке с детства восприимчив».
Помимо прямых цитат Елизаров охотно использует разнообразные отсылки. Например, вольно пересказывает сюжет «Матрицы» языком необразованного обывателя («На дискотеке вы водяры примите, / Потом подвалит к вам такая Тринити, / С короткой стрижечкой и в черном платьице, / И предлагает вам узнать о матрице») или «Властелина Колец» от лица орка («Помнишь, брат, как давили эльфийскую мразь, / Как бежали на запад их злобные орды. / Мы полками месили гондорскую грязь, / Чтобы ярче сиял белокаменный Мордор»).
Наконец, стремление эпатировать и тотальная ирония Елизарова, не позволяющая сразу понять, где он серьезен, а где стебется, также вполне ложатся в русло постмодернистского прочтения автора. В результате рисуется образ бесконечно играющего со смыслами музыканта, для которого любое явление служит только поводом заняться веселой и бесцельной деконструкцией, если не школярским пародированием. Только определить Елизарова так – значит упустить наиболее интересные уровни его поэзии. Настоящая сложность здесь не в эрудированности и не в играх с ожиданиями слушателя. Она спрятана под «стебовыми» элементами, и при всей ироничности Елизаров оставляет возможность это почувствовать.